оскольку все остальные были малоразговорчивы, постоянно  говорил
он сам. И так как они не были детьми, его истории не были, как обычно, о
героях и трагической смерти.
   Большую часть дня он посвятил саге о Джоне Адамсе. О том, как его дом
был сожжен толпой в Бостоне,  после  того,  как  он  добился  оправдания
десяти женщин, обвиненных в ведьмовстве. Как Алекс  Гамильтон  пригласил
его на остров Манхэттен, где они основали адвокатскую контору. Как через
десять  лет   смогли   убедить   голландское   правительство   разрешить
неограниченную  эмиграцию  неголландцев  до  тех  пор,  пока  англичане,
шотландцы, валлийцы и ирландцы не стали большинством в Новом  Амстердаме
и Новом Орэндже, и значительным меньшинством в Новой Голландии. Так  они
добились того, что английский стал вторым государственным языком в  1780
году, как раз вовремя для того, чтобы голландские колонии стали тремя из
семи штатов, первыми подписавших Американский Договор.
   "Готов биться об заклад,  что  голландцы  возненавидели  этих  ребят,
когда те добились своего," сказал Дэвид.
   "Э нет, они были куда лучшими политиками, чем ты  думаешь,"  возразил
Сказитель.  "Оба  они  выучились  говорить  по-голландски  лучше  многих
голландцев и отдали детей в голландские школы. Они настолько  слились  с
голландцами, ребятки, что на выборах  в  президенты  Соединенных  Штатов
Джек  Адамс  получил  больше  голосов  в   голландских   районах   Новых
Нидерландов, чем среди шотландцев или ирландцев."
   "Думаешь, если бы я выставил себя на выборы мэра, то все эти шведы  с
голландцами, живущие вниз по реке стали бы за меня голосовать?" "Даже  я
не стал бы голосовать за тебя," сказал  Калм.  "А  я  бы  стал,"  сказал
Мишур. "Я надеюсь, что когда-нибудь ты будешь избираться в мэры".
   "Он не сможет избираться в мэры," сказал Калм. "У нас  тут  толком  и
города-то нет."
   "Город будет," сказал Сказитель. "Я уже видел,  как  это  происходит.
Как только начнет работать ваша мельница, вскорости  сотни  три  человек
поселятся между мельницей и Вигор-Черч."
   "Ты так думаешь?"
   "Даже сейчас люди три - четыре раза в  год  ездят  в  Лавку  Армора,"
сказал Сказитель. "Но когда они смогут получать здесь  муку,  то  станут
приезжать гораздо чаше. К тому же  они  будут  охотнее  ездить  на  вашу
мельницу, чем на какую-нибудь еще, потому что к ней идет хорошая  дорога
с крепкими мостами." "Если мельница станет давать доход," сказал  Мишур.
"Па наверняка пошлет за Бурровским камнем во Францию. У нас был такой  в
Вест Хемпшире, до того как паводок  унес  нашу  мельницу.  И  Бурровский
камень дает белую муку отличного помола."
   "А белая мука дает хороший заработок," сказал  Дэвид.  "Мы,  старшие,
помним те времена," он улыбнулся с важным видом. "Тогда  мы  были  почти
богачами."
   "Так что," сказал Сказитель. "Когда сюда повалит такая толпа  народа,
то здесь будут не просто лавка, церковь и мельница. Вниз по Уоббиш  есть
прекрасная белая глина. Какой-нибудь гончар обязательно захочет основать
там  свое  дело,  изготовлять  глиняную  посуду  и  керамику  для   всей
территории." "Хотел бы я, чтобы это произошло  поскорее,"  сказал  Калм.
"Моя  жена  говорит,  что  ей  осточертело  подавать  еду  на  оловянных
тарелках." "Так вот и растут города," сказал Сказитель. "Хорошая  лавка,
церковь, потом мельница, потом гончарная мастерская.  Ну  еще  кирпичный
заводик. И когда город уже вырастет..."
   "Дэвид может стать мэром," сказал Калм.
   "Только не я," сказал Дэвид. "Вся эта политическая  суматоха  не  для
меня. Это Армор хочет стать мэром, а вовсе  не  я."  "Армор  хочет  быть
королем," сказал Калм.
   "Нехорошо так говорить," сказал Дэвид.
   "Но это правда," сказал Калм. "Он бы захотел  стать  Богом,  если  бы
местечко было свободно."
   "Калм и Армор не особенно ладят," объяснил Мишур Сказителю.
   "Хороший муж не станет звать жену ведьмой," сердито сказал Калм.
   "А почему он так ее называет?" спросил Сказитель. "Сейчас  он  больше
ее так не  зовет",  сказал  Мишур.  "Она  обещала  ему  больше  этим  не
заниматься. Я говорю о ее даре к кухонной работе.  Это  просто  позор  -
заставлять женщину вести хозяйство только при помощи ее рук".  "Хватит",
сказал Дэвид. Уголком глаза Мишур уловил его предостерегающий взгляд.
   Они явно не доверяли  Сказителю  достаточно,  чтобы  говорить  полную
правду. Поэтому Сказитель решил дать им знать, что этот секрет  ему  уже
известен. "Мне кажется, она  делает  больше,  чем  догадывается  Армор",
сказал он. "Я видел у них в передней над дверью  замысловато  сплетенный
из трав оберег. И она использовала на нем умиротворение прямо перед моим
носом в тот день, когда я пришел в их дом".
   Тут работа приостановилась, хотя и всего на мгновение. Никто на  него
даже не взглянул, хотя где-то около секунды они провели в неподвижности.
Сказитель дал понять что, зная секрет Элеонор, не выдал  его  никому  из
посторонних. Включая Армора-оф-Год Вивера. И все-таки, хотя он уже  знал
эту тайну, они сочли излишним еще раз говорить об этом. Так что  они  не
сказали ничего, молча продолжая обрубать  ветки  и  обстругивать  сучья.
Сказитель первым нарушил тишину, возвращаясь к прежней  теме.  "Скоро  в
этих западных землях будет достаточно народу для того, чтобы  они  стали
штатами и смогли просить о  присоединении  к  Американскому  Договору  -
теперь это  лишь  вопрос  времени.  Когда  же  это  произойдет,  то  тут
потребуются честные люди, чтобы встать во главе власти".
   "В  этих  местах  ты  не  найдешь  ни  Гамильтона,  ни   Адамса,   ни
Джефферсона", сказал Дэвид.
   "Может и так", сказал Сказитель. "Но если вы, старожилы, не  учредите
собственное правительство, то готов побиться об  заклад,  что  вскорости
найдется немало городских, которые захотят сделать это  за  вас.  Именно
так Аарон  Бурр  стал  губернатором  Сасквахэнни,  пока  Дэниел  Бун  не
пристрелил его в девяносто девятом".
   "Ты говоришь так, как будто это  было  убийство",  сказал  Мишур.  "Я
думаю, это была честная дуэль".
   "По-моему",  сказал  Сказитель.  "Дуэль  -  это  когда   двое   убийц
договариваются, что будут пытаться убить друг друга по очереди". "Только
не  тогда,  когда  один  из  них  -  одетый  в  бычью  кожу  деревенский
парень-старожил, а другой - лживый городской мошенник", сказал Мишур. "Я
не хочу, чтобы какой-нибудь  там  Аарон  Бурр  стал  губернатором  штата
Уоббиш", сказал Дэвид. "А Билл Харрисон из Картхэдж-Сити - именно  такой
тип. Я лучше бы проголосовал за Армора, чем за него".
   "А я бы лучше проголосовал за тебя, чем за Армора". Дэвид хмыкнул. Он
продолжал  обвязывать  веревку  вокруг  обструганных  жердей.  Сказитель
занимался тем же с другой стороны. Когда же они  встретились,  Сказитель
взялся за оба конца веревки и стал связывать их друг с другом.
   "Погоди-ка с этим", сказал  Мишур.  "Я  пойду  кликну  Ала-младшего".
Мишур неторопливо отправился  вверх  по  склону  каменоломни.  Сказитель
отпустил концы веревок. "Вы хотите, чтобы  Алвин-младший  завязал  узел?
Мне казалось, что взрослые люди вроде вас завязали бы его крепче".
   Дэвид замялся. "Ну, у него дар".
   "Неужто никто из вас не владеет собственными дарами?"
   "Почему, у нас есть несколько своих".
   "У Дэвида дар обращаться с  женщинами",  сказал  Калм.  "Калм  лучший
танцор на вечеринках. А еще никто так не играет на скрипке, как  он.  Не
всегда попадает в такт, но зато наяривает все время без продыху".
   "Мишур настоящий стрелок", сказал Калм. "Он  видит  так  далеко,  как
большинству из нас не увидать".
   "У нас много разных даров", сказал  Дэвид.  "Близнецы  всегда  знают,
когда начинается какая-нибудь заваруха и попадают туда как раз вовремя".
"И Па, он может объединять разные части в целое. Когда мы делаем мебель,
то всегда зовем его приладить деревянные стыки".
   "У женщин свои женские дары"
   "Но", сказал Калм. "Никто не  может  сравниться  с  Алвином-младшим".
Дэвид согласно кивнул. "И к тому же, Сказитель, похоже, что  он  сам  об
этом не знает. Он всегда вроде как удивляется, когда у него все выходит.
И его прямо распирает от гордости, когда мы даем ему работу.  Я  никогда
не видел, чтобы он заносился перед кем-нибудь, потому что у него  больше
даров". "Он хороший мальчик", сказал Калм.
   "Немного неуклюжий", сказал Дэвид.
   "Нет, я бы так не сказал", сказал Калм. "Обычно, это не его вина".
   "Скажем так, с ним чаше других случаются  всякие  неприятности".  "Не
думаю, что он мог бы оказаться злосчастником или что-то вроде этого".
   "Вряд ли он злосчастник".
   Сказитель отметил про себя, что они сказали это одновременно.  Но  он
не подал виду, что заметил  их  оплошность.  В  конце  концов  несчастье
приходит тогда, когда о нем говорят не двумя, а тремя голосами. Так  что
лучшим способом исправить  их  неосторожность  будет  просто  помолчать.
Братья тоже быстро опомнились и замолчали.
   Через некоторое время Мишур с Алом-младшим спустились вниз  с  холма.
Сказитель не должен был нарушать молчание, потому что  он  уже  принимал
участие в разговоре о злосчастнике. И будет еще хуже, если заговорит сам
Алвин, потому что именно о нем шла речь.  Поэтому  Сказитель  пристально
посмотрел в глаза Мишуру, пытаясь дать ему понять, что заговорить первым
должен он.
   Мишур ответил на вопрос, который, как  ему  казалось,  ему  задавали:
"Папа стоит наверху, на скале. Наблюдает".
   Сказитель услышал, как Калм с Дэвидом вздохнули с облегчением. В том,
что  сказал  третий,  не  было  ничего  о   злосчастниках,   и   поэтому
Алвин-младший был в безопасности.
   Теперь у Сказителя появилось время удивиться, почему Миллер  считает,
что ему  необходимо  не  спускать  глаз  с  каменоломни.  "А  что  может
случиться с камнем? Я никогда  не  слышал,  чтобы  Краснокожие  воровали
камни".  Мишур  подмигнул  ему.  "Иногда  здесь  творятся  чудные  дела.
Особенно с мельничными жерновами".
   Алвин уже завязывал узлы, перешучиваясь с Дэвидом и  Калмом.  Он  изо
всех сил старался связать веревки покрепче, но Сказитель видел. что  его
дар проявлялся вовсе не в вязании узлов. Когда  Алвин-младший  затягивал
веревки, они слегка закручивались и врезались в дерево, сжимая жерди  до
тех пор, пока они не  становились  почти  сплошным  куском  дерева.  Это
происходило едва заметно, и если бы Сказитель не вглядывался, то вряд ли
что-нибудь  заметил  бы.  Но  это  происходило.   Все,   что   завязывал
Алвин-младший, было связано на совесть.
   "Связано  так,  что  сгодилось  бы  и  для  плота",  отступив   назад
полюбоваться работой, сказал Алвин-младший.
   "Ну, на этот раз он поплывет по твердой  земле",  сказал  Мишур.  "Па
сказал, что на этот раз он даже мочиться в воду  не  станет".  Поскольку
солнце было уже низко на западе, они принялись разжигать костер. Днем их
грела работа, но ночью понадобится  огонь,  чтобы  отпугивать  зверей  и
спасаться от осеннего холода.
   Миллер так и не спустился вниз даже на ужин, и  когда  Калм  собрался
отнести еду отцу на вершину холма, Сказитель предложил отправиться с ним
вместе.
   "Ну, я не знаю", сказал Калм. "По-моему, тебе незачем это делать".
   "Я этого хочу".
   "Па... ему не нравится, если в такое время у  камня  соберется  много
народу". Калм выглядел слегка смущенным. "Понимаешь, он мельник,  и  это
его камень".
   "Один я - это не много народу. Калм не стал больше ничего говорить  и
Сказитель отправился за ним по тропе среди камней. По дороге они  прошли
мимо следов, оставшихся после вытесывания первых двух  камней.  Осколки,
оставшиеся от них, были  использованы,  чтобы  сделать  ровным  покрытие
дорожки от  скалы  до  подножия.  Ниши  были  почти  идеально  круглыми.
Сказитель и прежде имел дело с каменотесными  работами,  но  никогда  не
видел, чтобы кто-нибудь рубил камень так -  чтобы  он  сразу  становился
круглым без дополнительной обработки.  Обычно  вырубалась  целая  глыба,
которая позже закруглялась на земле. Было много причин делать это именно
таким образом, но самой главной была та, что  заднюю  часть  камня  было
просто невозможно обрабатывать, пока глыба не вырублена из  скалы.  Калм
не замедлял шага, поэтому Сказитель не смог посмотреть поближе, но, судя
по всему, не было никаких следов того, что каменотес в этой  каменоломне
как-то обрабатывал заднюю часть камня.
   В новом месте все выглядело точно  так  же.  Миллер  сгребал  осколки
камня вниз по склону.  Сказитель  встал  за  его  спиной  и  принялся  в
последних лучах дневного света рассматривать скалу. Всего за один  день,
работая в одиночку, Алвин-младший придал  нужную  форму  передней  части
камня и сколол все лишнее по  окружности.  И  хотя  камень  еще  не  был
отделен от поверхности скалы, он уже был фактически отполированным. И  к
тому же была уже проделана центральная дыра для присоединения жернова  к
механизму мельницы. И не было  никакой  видимой  возможности  установить
резец так, чтобы обрубить обратную сторону. "Да, у парня настоящий дар",
сказал Сказитель.
   Миллер согласно пробурчал.
   "Я слышал, ты собираешься провести ночь здесь".
   "Правильно слышал".
   "Не имеешь ничего против, если я составлю тебе компанию?"
   Калм закатил глаза.
   Но чуть помедлив, Миллер пожал плечами. "Устраивайся".  Калм  смотрел
на Сказителя широко открытыми глазами и поднял брови, как бы говоря, что
чудеса еще случаются.
   Поставив  ужин  Миллера  на  землю,  Калм  ушел.  Миллер  уселся   на
расчищенном от осколков пятачке. "Ты уже ел?"
   "Я соберу дрова для ночного  костра",  сказал  Сказитель.  "Пока  еще
светло. Ешь ты."
   "Постерегись змей", сказал Миллер. "Они  почти  все  уже  заснули  на
зиму, но всякое бывает".
   Сказитель смотрел себе под ноги, ища змей, но ни одной не  обнаружил.
И вскоре у них уже пылал хороший костер, сложенный  из  больших  бревен,
которые будут гореть всю ночь.
   Завернувшись в свои одеяла, они  лежали  в  свете  костра.  Сказителю
казалось, что Миллер мог бы найти землю помягче в  нескольких  ярдах  от
каменоломни. Но, видимо, ему было важней иметь камень  все  время  перед
глазами.
   Сказитель начал разговор. Тихо, но настойчиво он говорил о  том,  как
тяжело, наверное, быть отцом, видеть, как растут сыновья,  возлагать  на
них столько надежд, но в то же время знать, что  в  любой  момент  может
прийти смерть и забрать кого-нибудь из них. Тема была выбрана правильно,
потому что вскоре уже говорил только Миллер. Он рассказал о том, как его
первенец Вигор погиб в Хатрак-ривер всего через  несколько  минут  после
рождения Алвина-младшего. А потом стал рассказывать о  тех  бесчисленных
случаях, когда Алвин-младший чуть  было  не  погиб  сам.  "Всегда  из-за
воды", сказал он в конце своего рассказа. "Никто мне не  верит,  но  это
так. Всегда вода". "Весь вопрос в том", сказал Сказитель.  "Пытается  ли
вода совершить злое дело, убив ни в чем не повинного мальчика?  Или  она
творит добро, пытаясь уничтожить злую силу?"
   Такой вопрос многих бы рассердил, но Сказитель уже перестал  пытаться
угадать, когда и  почему  Миллер  выходит  из  себя.  На  этот  раз  все
обошлось. "Я сам  думал  об  этом",  сказал  Миллер.  "Я  давно  за  ним
наблюдаю, Сказитель. Конечно, у него  явно  есть  дар  вызывать  к  себе
любовь других. Даже своих сестер. Они нещадно его изводят  с  тех  самых
пор, как он стал достаточно большим, чтобы суметь плюнуть им  в  еду.  И
среди них уже не найдется ни одной, кто не нашла бы способа  преподнести
ему сюрприз не из числа тех, которые дарят  на  Рождество.  Они  сшивали
вместе его носки, пачкали сажей сиденье уборной, утыкивали иголками  его
ночную рубашку, и все же все они готовы умереть за него".
   "Я  знаю",  сказал  Сказитель.  "что  многие  люди   обладают   даром
завоевывать любовь других, не заслуживая этого".
   "Я тоже этого боялся", сказал Миллер. "Но мальчик сам не  подозревает
о своем даре. Он не заставляет людей делать  то,  что  хочется  ему.  Он
позволяет мне наказывать его, когда он  не  прав.  А  ведь  если  бы  он
захотел, то смог бы меня остановить".
   "Как?"
   "Потому что он знает, что  иногда  я  гляжу  на  него  и  вижу  моего
мальчика Вигора, моего первенца, и тогда я  не  способен  причинить  ему
никакого вреда, даже если этот вред пойдет ему на пользу".
   Может, эта причина отчасти и правда, подумал Сказитель. Но правда  не
вся.
   Чуть позднее, когда Сказитель пошевелил костер,  чтобы  дерево  лучше
разгорелось, Миллер наконец-то рассказал ему ту самую  историю,  которую
Сказитель хотел от него услышать.
   "У меня есть история", сказал  он.  "которая  может  пригодиться  для
твоей книги".
   "Давай посмотрим, что это за история", сказал Сказитель.
   "Впрочем, произошла она не со мной".
   "Надо, чтобы это было бы что-то, что ты  видел  бы  своими  глазами",
сказал Сказитель. "Я слышал самые причудливые истории, о которых  кто-то
слышал, что они произошли с друзьями их друзей". "О, я  видел  это  сам.
Все это происходит на протяжении многих лет  и  я  уже  говорил  с  этим
человеком несколько раз. Это один из шведов, живущих ниже по реке, и  он
говорит по-английски так же хорошо, как  и  я.  Когда  он  только-только
приехал, мы помогли ему поставить хижину и амбар,  это  было  через  год
после нашего приезда. Я тогда,  помню,  еще  к  нему  присматривался.  В
общем, был у  него  мальчик,  светловолосый  шведский  мальчик,  ну,  ты
знаешь, какими они бывают".
   "Волосы почти белого цвета?"
   "Как изморозь на утреннем солнце, такие белые, и еще сверкающие.
   Прекрасный мальчик".
   "Могу себе представить", сказал Сказитель.
   "Ну, и папа очень любил  его.  Больше  своей  жизни.  Ты  знаешь  эту
историю из Библии, про отца, который отдал своему мальчику  разноцветную
одежду?" "Слыхал".
   "Вот так и он любил своего мальчика. Но я собственными глазами  видел
как, когда они вдвоем шли вдоль реки, отец вдруг вроде как споткнулся  и
взял да столкнул своего сына, отправил парня кувырком  прямо  в  Уоббиш.
Ну, в общем, потом мальчишка зацепился за какую-то корягу и мы  с  отцом
помогли ему выбраться на берег, но все это было ужасно - ведь  отец  мог
убить своего собственного сына. Конечно, он сделал это  не  нарочно,  но
это не помешало бы мальчику погибнуть, а отцу всю  жизнь  винить  себя".
"Мне кажется, отец этого не смог бы пережить". "Конечно. Вскоре я с  ним
встретился. Он тогда колол дрова, и вдруг  ни  с  того  ни  с  сего  так
замахнулся топором, что если бы мальчик в этот момент не поскользнулся и
не упал бы, то топор угодил бы ему прямо в голову, а мне еще не довелось
встретить никого, кто после такого  удара  остался  бы  в  живых".  "Мне
тоже".
   "И тогда я попытался представить себе, как это могло произойти. О чем
мог думать отец. Поэтому однажды я подошел к нему и спросил: "Нильс,  ты
должен  быть  поосторожнее  с  этим  мальчиком.  Если  ты   будешь   так
размахивать топором, то когда-нибудь снесешь ему голову". И Нильс сказал
мне, "Мистер Миллер, это была не случайность". Знаешь, я  прямо  ошалел.
Как это так, не случайность?  И  он  сказал  мне,  "Ты  не  можешь  себе
представить,  каково  мне  приходится.  Иногда  мне  кажется,  что  меня
околдовала какая-нибудь ведьма или в меня вселился дьявол, но в тот день
я просто работал себе и думал о том, как я люблю этого  мальчика,  когда
внезапно мне захотелось его убить. Впервые меня  посетило  это  чувство,
когда он был еще младенцем и  я  стоял  на  лестнице  с  ним  на  руках.
Какой-то голос вдруг сказал мне: "Сбрось его вниз!". И  я  по-настоящему
хотел это сделать, хотя в то же  время  знал,  что  это  было  бы  самое
ужасное дело на свете. Мне хотелось сбросить его вниз так,  как  ребенку
хочется раздавить таракана коробкой. Я хотел увидеть, как от удара о пол
треснет его голова.
   Ну, я поборол это чувство, загнал его далеко внутрь и прижал  к  себе
моего мальчика так крепко, будто хотел придушить его. И  потом,  полож