рвал. Подойдя к куче, он  принялся  расшвыривать  бочонки,
выкидывая их на  пристань,  пока  не  добрался  до  самой  середины  и  не
обнаружил источник дыма. Этот бочонок он трогать руками не стал.  Подцепив
его носком башмака, он катнул бочку к краю баржи на всеобщее обозрение.
   К  тому  времени  работники  начали  постепенно   возвращаться,   чтобы
посмотреть, что происходит. Судя по всему, Бездельник Финк  взрываться  не
собирался.
   - Нож, - крикнул Бездельник,  и  один  из  парней  швырнул  ему  тесак,
который носил в ножнах на поясе.
   Потребовалось  несколько  добрых  ударов,  прежде  чем  крышка  наконец
слетела, выпустив в небо  огромное  облако  пара.  Вода,  что  содержалась
внутри бочонка, кипела.
   - Так значит, это не порох был вовсе? - спросил один из работников.  Не
самый умный, хотя речные крысы своим умом никогда не славились.
   - Когда Рвач его сюда поставил, порох в нем был, можете не сомневаться,
- уверил Бездельник. - Там, в  Сасквахеннии.  Но  вы  ж  не  думаете,  что
Бездельник Финк будет спускаться по Гайо на одной барже с бочонком пороха,
из которого к тому же торчит фитиль, а?
   Затем Бездельник прыгнул с баржи на пристань  и  заревел  во  всю  мощь
своей глотки, так что  даже  обитатели  форта  его  услышали,  а  пожарная
бригада и вовсе прекратила работу:
   - Запомните, парни, меня зовут Бездельник Финк, я самый  хитрый,  самый
коварный  сын  аллигатора,  когда-либо  откусывавшего  голову  бизону!  На
завтрак я ем человечьи уши, а на ужин закусываю медвежьими, и, когда  меня
мучит жажда, я способен выпить Ниагарский  водопад.  Когда  я  ссу,  народ
хватает лодки и плывет по течению пятьдесят миль, а  когда  сру,  французы
набирают воздух в склянки и продают как духи. Я - Бездельник Финк, это моя
баржа, и после того как вы, жалкие уроды, поможете потушить пожар, каждому
из вас найдется по пинте дармового виски.
   Затем  Бездельник  Финк  и  его  помощники  присоединились  к  пожарной
бригаде.  Пожар  почти  затухал,  когда  с  неба  закапал  дождь,  заливая
дымящееся пепелище.
   Тот вечер, тогда как солдаты пили виски и распевали  песни,  Бездельник
Финк провел трезвехоньким, как стеклышко.  Наконец-то  он  стал  торговцем
виски, наконец-то у  него  появилось  собственное  дело.  Только  один  из
работников  баржи  остался  рядом  с  ним,  молоденький  паренек,  который
искренне восхищался Финком. Юноша долго вертел  в  руках  бикфордов  шнур,
который когда-то был вставлен в бочонок с порохом.
   - Но фитиль ведь никто не зажигал, - наконец сказал он.
   - Неа, - согласился Бездельник Финк.
   - Тогда почему вода закипела?
   - Видно, у старины Рвача в  рукаве  была  припрятана  парочка  фокусов.
Видно, тот пожар в форте именно он и начал.
   - Ты знал это, да?
   Финк покачал головой:
   - Да не, повезло просто. Мне просто везет.  Я  умею  чувствовать,  как,
например, почувствовал тот бочонок  с  порохом,  а  затем  делаю  то,  что
кажется правильным.
   - Это как дар у тебя?
   В ответ Финк поднялся и стянул штаны. На его левой ягодице  красовалась
огромная шестигранная татуировка, выглядящая весьма зловеще.
   - Это моя мама наколола, когда мне и месяца не было. Сказала,  что  это
сохранит меня и я проживу долгую жизнь.
   Затем он повернулся и показал пареньку другую ягодицу.
   - А это, по ее словам, поможет мне сколотить деньжат. Я  не  знаю,  как
это работает, а она умерла, так ничего и не объяснив,  но,  насколько  мне
известно, эта штука несет удачу. Благодаря ей я всегда заранее  знаю,  как
правильно поступить. - Он ухмыльнулся. -  Вот  добыл  себе  баржу  и  груз
виски.
   - А губернатор действительно даст тебе медаль за то, что ты убил Рвача?
   - Ну, вроде обещал. За то, что я поймал его.
   - Что-то не похоже, чтобы губернатор чересчур печалился о смерти Рвача.
   - Ну да, - кивнул Финк. - Конечно, не похоже. Мы теперь с  губернатором
добрые друзья. Он говорит, у него есть одна работенка  для  меня,  которую
может выполнить только такой человек, как я.
   В глазах восемнадцатилетнего мальчишки промелькнуло искреннее обожание.
   - А я тебе смогу помочь? Можно, я пойду с тобой?
   - А ты когда-нибудь дрался?
   - Дрался, и много!
   - А ухо кому-нибудь откусывал?
   - Нет, но однажды я вырвал человеческий глаз.
   - Глаз - легко. Он мягкий.
   - И так вдарил лбом одному, что тот сразу пяти зубов лишился.
   Финк пару секунд поразмыслил. Затем усмехнулся и кивнул:
   - Конечно,  парень,  можешь  отправляться  со  мной.  Поверь,  скоро  в
окрестностях за сотни миль не найдется такого  мужика,  бабы  или  малыша,
которые бы не слышали моего имени. Ты сомневаешься в этом, парень?
   Юноша не сомневался.
   Утром Бездельник Финк и его команда оттолкнули баржу от  южного  берега
Гайо. На нее была загружена повозка, несколько мулов и восемь  бочонков  с
виски. Надо было провернуть кое-какую сделку с краснокожими.
   Днем губернатор Уильям  Гаррисон  похоронил  обугленные  останки  своей
второй жены и ребенка.  Благодаря  несчастливой  случайности  мать  и  сын
вместе находились  в  детской,  готовились  к  параду,  примеряя  нарядный
мундир, когда в комнате вдруг взорвался огненный шар.
   Огонь в доме губернатора породила не человеческая рука, пожар  отнял  у
Гаррисона то, что любил он больше всего на свете, и никакая сила на  земле
не могла вернуть ему потерянное.



7. ПЛЕННИКИ

   Элвин-младший  никогда  не  ощущал  себя  маленьким  мальчиком   -   за
исключением тех случаев, когда ему приходилось забираться на спину большой
старой кобылы. Нельзя сказать, что он был неопытным ездоком, - он и лошади
достаточно неплохо уживались друг с  другом,  они  не  сбрасывали  его  на
землю, а он никогда не хлестал их кнутом. Просто он не любил,  когда  ноги
его беспомощно болтаются в воздухе. Поскольку поездка предстояла долгая  и
ехать нужно было в  седле,  стремена  подняли  так  высоко,  что  пришлось
проколоть несколько новых дырок в ремнях. Эл с нетерпением ждал того  дня,
когда он станет взрослым мужчиной. Ему не раз говорили, что выглядит он не
по годам взрослым, но это ничего не меняло в воззрениях Элвина. Когда тебе
всего десять лет, ты все равно останешься малышом, каким бы  большим  тебя
ни называли.
   -  Мне  это  очень  не  нравится,  -  заявила  Вера  Миллер.  -  Вокруг
краснокожие бродят, а мальчикам придется ехать по лесам...
   Мама всегда переживала по пустякам, но  сегодня  у  нее  имелись  очень
весомые  причины  для  волнения.  Всю  жизнь  с  Элом  случались  какие-то
неприятности. Все всегда заканчивалось хорошо, но беды ходили за  ним  как
привязанные. Несколько месяцев назад одна  такая  "неприятность"  чуть  не
закончилась весьма трагически - ему на ногу упал мельничный жернов,  концы
кости пронзили кожу. На рану смотреть было страшно. Все считали, что Элвин
умрет, да он и сам уже не надеялся выжить. Смерть была неминуема. Несмотря
на то что он обладал необходимой силой, чтобы исцелить себя.
   Просто с тех самых пор, как к нему в комнату явился Сияющий Человек, Эл
никогда не использовал свой дар для себя. Вырубить жернов для отца  -  это
другое дело, потому что мельница поможет  всем.  Ему  всего-то  надо  было
пробежать  пальцами  по  поверхности  камня,  прочувствовать  его,   найти
потаенные места, где гранит сразу расколется, а  затем  сделать  все  так,
чтобы камень раскололся  по  образу  жернова,  -  и  скала  беспрекословно
следовала его желаниям. Но никогда, никогда он не применит свой дар себе в
выгоду.
   Когда жернов сорвал с его ноги  кожу  и  переломал  кости,  практически
никто не сомневался, что мальчика ждет смерть. Кроме того, Эл еще ни  разу
не пользовался своим даром, чтобы исцелить кого-либо, он даже не  стал  бы
пробовать, если б не старый Сказитель. Сказитель спросил его:  "Почему  ты
сам не излечишь свою ногу?" И Эл рассказал ему то, что никогда и никому не
рассказывал, - историю о Сияющем Человеке. Сказитель сразу поверил ему, он
не счел Элвина сумасшедшим, не подумал,  что  мальчик  просто  бредит.  Он
заставил Эла вспомнить, подумать как следует и вспомнить, что  в  точности
произнес Сияющий Человек. И когда Эл вспомнил, до него  вдруг  дошло,  что
это он сам отказался от  использования  дара  себе  на  благо,  а  Сияющий
Человек  всего  лишь  сказал:  "Расставь  все  по  своим   местам.   Верни
целостность".
   Вернуть целостность. Разве его нога не  была  частью  природы,  которой
следовало вернуть целостность? Вот он и излечил ее, излечил  как  мог.  На
самом деле все оказалось не так просто, но с помощью близких и собственной
силы ему удалось излечиться. Вот почему он остался в живых.
   В те дни ему довелось взглянуть смерти в глаза, и выяснилось,  что  она
вовсе не так ужасна, как кажется. Лежа на кровати  и  ощущая,  как  смерть
потихоньку подтачивает его кость, он вдруг понял, что тело его - это всего
лишь  временная  опора,  сарайчик,  в  котором  он  поселился,   пережидая
непогоду, пока строится большой добрый дом. Тело  -  это  хижина-времянка,
которую строят поселенцы, пока не сложат  крепкий  дом  из  бревен.  Может
быть, он умрет, но это вовсе не так уж и страшно. Просто он станет другим,
и, может, там ему будет лучше.
   Поэтому он не придавал особого значения причитаниям матери, которая без
умолку сетовала на распоясавшихся краснокожих,  твердила,  как  опасна  та
поездка, в которую они пускаются, и что их могут убить. Не  то  чтобы  она
ошибалась, просто Элвину стало все равно, умрет он или нет.
   Впрочем, нет, не все равно. Ему еще предстояло столько сделать, хотя он
и сам точно  не  знал,  что  именно,  поэтому  смерть  пришлась  бы  очень
_некстати_. Он не _собирался_  умирать.  Но  предчувствие  смерти  уже  не
наполняло его паническим страхом, который обычно испытывают люди.
   Мера, старший  брат  Эла,  пытался  успокоить  мать  и  убедить  ее  не
распалять себя еще больше.
   - Мам, с нами все будет  в  порядке,  -  увещевал  Мера,  -  Беспорядки
творятся на юге, до нас они не добираются, кроме того, нам предстоит ехать
по проложенным, накатанным дорогам...
   - На этих накатанных дорогах каждую неделю исчезают  люди,  -  отрицала
мать. - Французы в Детройте по-прежнему скупают скальпы, и как  бы  хорошо
ни вели себя Такумсе и его дикари, одной стрелы достаточно, чтобы убить...
   - Ма, - не отступал Мера,  -  если  ты  так  боишься  краснокожих,  ты,
наоборот, должна радоваться, что мы уезжаем. По меньшей мере десять  тысяч
краснокожих живут в Граде Пророка  на  противоположном  берегу  реки.  Это
самое большое поселение к западу от Филадельфии, и  каждый  житель  его  -
краснокожий. Мы же направляемся на восток, подальше от этого города...
   - Одноглазый Пророк  меня  не  беспокоит,  -  отрезала  она.  -  Он  не
призывает к убийству. Я просто думаю, что вам не следует...
   - Теперь уже неважно, что ты думаешь, - сказал папа.
   Мама повернулась к нему лицом. Он убирал свиные загоны на заднем  дворе
и сейчас подошел попрощаться.
   - А ты мне не приказывай, думаю что хочу, и...
   - И неважно, что думаю я, - продолжал папа. - Какая вообще разница, кто
что думает?
   - В таком случае я не понимаю, зачем Господь дал нам  мозги,  если  все
так, как ты говоришь, Элвин Миллер!
   - Эл едет на восток, в Хатрак, чтобы стать учеником у кузнеца, - сказал
папа. - Я буду скучать по  нему,  ты  будешь  скучать  по  нему,  все,  за
исключением, может быть, преподобного Троуэра, будут по нему  скучать,  но
бумаги уже подписаны, и Эл-младший отправляется в  путь.  Поэтому,  вместо
того чтобы ныть о том, как ты не хочешь их отпускать, лучше бы  поцеловала
мальчиков на прощание и благословила на дорогу.
   Если б папа был молоком, он бы сразу свернулся - таким взглядом одарила
его мама.
   - Я поцелую мальчиков и дам им свое благословение, - процедила она. - В
таких советах я не нуждаюсь. Я вообще в твоих советах не нуждаюсь.
   - Не сомневаюсь, - кивнул папа. - Но все равно буду советовать тебе,  и
ты потом будешь мне благодарна, как это случалось всегда.  -  Он  протянул
руку Мере, прощаясь с ним, как мужчина с мужчиной. - Довези его до места в
целости и сохранности и возвращайся назад, - сказал он.
   - Куда я денусь, - ответил Мера.
   - Твоя мать права, времена настали опасные, поэтому смотри  в  оба.  Мы
правильно назвали тебя, у тебя острый глаз, вот и используй свой дар.
   - Хорошо, па.
   К Мере подошла мать, а папа перешел к Элвину. Он от души хлопнул Эла по
ноге и пожал ему руку. Приятное тепло разлилось по телу - папа обращался с
ним как с настоящим мужчиной, как с Мерой. Может быть,  если  б  Элвин  не
сидел на лошади, папа взъерошил бы ему  волосы,  как  мальчишке,  но  ведь
этого не случилось, поэтому Эл все равно почувствовал себя взрослым.
   - Я не боюсь краснокожих, - тихонько  сказал  Эл,  так  чтобы  мама  не
услышала. - И мне очень жаль оставлять вас.
   - Знаю, Эл, - вздохнул отец. - Но ты должен ехать. Ради себя самого.
   И лицо папы приняло отстраненно-печальный вид,  который  Эл-младший  не
раз наблюдал и раньше, но никогда не понимал. Папа был странным человеком.
Эл понял это только сейчас, потому что раньше,  когда  он  был  маленьким,
папа был для него просто папой и Элвин не пытался понять его.
   Сейчас  Эл  немножко  повзрослел  и  начал  сравнивать  своего  отца  с
остальными мужчинами. К примеру, с Армором Уивером, самым важным человеком
в  городе,  который  постоянно  говорил   о   мирном   сосуществовании   с
краснокожими, о том, что с  ними  надо  делиться  землей,  рисовать  карты
территорий краснокожих и белого человека, - Армора Уивера  все  слушали  с
уважением. Папу так никто не слушал; слова Армора  принимали  всерьез,  но
иногда оспаривали, хотя знали, что он  говорит  важные  вещи.  Не  раз  Эл
сравнивал отца с преподобным  Троуэром,  который  всегда  выражался  очень
учено и напыщенно, который постоянно кричал со своей кафедры  о  смерти  и
воскрешении, об огнях ада и вознаграждении небесном, - к  священнику  тоже
прислушивались. Правда, несколько иначе,  чем  к  Армору,  потому  что  он
всегда  говорил  о  религии,  в  которой  мало   общего   с   фермерством,
животноводством и  жизнью  обыкновенных  людей.  Но  его  тоже  слушали  с
_уважением_.
   Когда же говорил папа, его мнение всегда выслушивалось, но зачастую  от
него просто отмахивались: "Да ладно тебе, Элвин Миллер!" Когда Эл  заметил
это, то сначала даже разозлился. Но позднее он понял, что  люди,  попав  в
беду, не станут обращаться за помощью к преподобному  Троуэру,  нет,  и  к
Армору они тоже не пойдут, потому что ни  тот  ни  другой  не  знали,  как
разрешить те проблемы, которые порой возникают у обычного фермера.  Троуэр
мог объяснить им, как держаться подальше от ада, но это может  пригодиться
только мертвому, а  Армор  мог  разъяснить,  почему  с  краснокожими  надо
соблюдать мир, но все это заумная  политика,  пока  не  разразится  война.
Когда же заходил спор о границах участков, о том, что делать с мальчишкой,
который уже получил несколько взбучек, но продолжает грубить своей матери,
о том, что сажать, когда долгоносик пожрал кукурузные семена, люди  шли  к
Элу Миллеру. Выслушав его немногословный ответ, они обычно уходили,  качая
головой и приговаривая обычное: "Да ладно тебе, Элвин  Миллер!"  Но  затем
все равно следовали его совету -  проводили  границу  и  строили  каменную
изгородь;  прогоняли  из  дома  наглого  мальчишку  и   пристраивали   его
работником на соседнюю ферму; шли  на  поле  и  сажали  кукурузные  зерна,
"завалявшиеся" у других фермеров, которые, по словам Эла  Миллера,  просто
стеснялись предложить соседям свою помощь.
   Сравнивая отца с другими мужчинами, Эл-младший понимал,  что  его  папа
иногда ведет себя очень  странно  и  зачастую  основывается  на  причинах,
известных ему одному. Но он также понимал, что  папе  можно  верить.  Люди
сколько угодно могли уважать Армора и преподобного Филадельфию Троуэра, но
_верили_ они Элу Миллеру.
   Как верил ему Эл-младший. Он верил своему  папе.  Пусть  ему  очень  не
хотелось покидать дом, даже будучи на пороге смерти, он продолжал считать,
что учеба - это напрасная трата времени, - какая разница, какой будет  его
профессия, если на небесах и так достаточно кузнецов? - он все-таки  знал:
если папа сказал, что ему будет лучше уехать, значит, Эл уедет.  Когда  Эл
Миллер говорил: "Сделайте так, и все получится", люди обычно следовали его
совету, и все выходило так, как он предрекал.
   Эл уже сказал папе, что не хочет уезжать, но папа ответил:  "Все  равно
тебе надо уехать, тебе же  будет  лучше".  Это  все,  что  хотел  услышать
Элвин-младший. Он кивнул головой и  поступил  так,  как  сказал  папа.  Не
потому, что у него не хватило мужества возразить,  и  не  потому,  что  он
боялся отца, как остальные братья. Он слишком хорошо изучил  своего  папу,
поэтому знал - его суждениям можно доверять. Вот и все.
   - Я буду скучать по тебе, па, - сказал он.
   А затем поступил необычайно  глупо,  безумно,  он  бы  никогда  так  не
поступил, если  бы  подумал  как  следует.  Он  протянул  руку,  чуть-чуть
нагнулся и взъерошил волосы _отца_. И уже после до него  дошло,  что  отец
может выдрать его как Сидорову козу за то, что Элвин посмел  обращаться  с
ним как с обыкновенным мальчишкой. Действительно, папины  брови  изумленно
поползли вверх, резким движением он схватил Эла-младшего за  запястье.  Но
вдруг в глазах его мелькнула веселая искорка,  и,  громко  расхохотавшись,
папа сказал:
   - Что ж, _один раз_ тебе  можно  позволить  такую  вольность.  Ты  даже
останешься в живых.
   Все  еще  посмеиваясь,  папа  отступил  немножко  назад,   чтобы   дать
попрощаться матери. По лицу ее текли слезы, и  она  не  стала  мучить  его
последними "поступай так", "а так не поступай", как мучила Меру. Она всего
лишь поцеловала его руку, прижалась к ней щекой и посмотрела ему  прямо  в
глаза.
   - Если я отпущу тебя сегодня, мне больше никогда не доведется взглянуть
на тебя еще раз, - сказала она.
   - Нет, ма, не говори так, - принялся успокаивать он. - Со  мной  ничего
не случится.
   - Не забывай меня, хорошо? - попросила она. - И храни тот амулет, что я
тебе дала. Носи его все время с собой.
   - А что он делает? - вытаскивая амулет из кармана, спросил Элвин.  -  Я
такого никогда не видел.
   - Неважно, главное, держи его все время при себе.
   - Хорошо, мам.
   Мера подъехал к Элвину-младшему.
   - Нам пора отправляться, - сказал  он.  -  Надо  отъехать  подальше  от
знакомых мест, прежде чем располагаться на ночлег.
   - Эй, эй, ты не больно-то спеши,  -  сердито  осадил  отец.  -  Мы  уже
договорились, что эту ночь вы переночуете у Пичи. Хватит вам на один  день
езды. И не смей ночевать под открытым небом, разве что очень прижмет.
   - Ну ладно, ладно, - согласился Мера.  -  По  крайней  мере  мы  должны
добраться до места своего ночлега до ужина.
   - Тогда езжайте, - махнула мама. - Езжайте, мальчики.
   Не успели они отъехать от ворот, как на дорогу выбежал папа  и  схватил
лошадей Меры и Элвина за поводья.
   - И помните! Пересекайте реки  только  по  мосту.  Слышите?  Только  по
мосту! На дороге, по которой вы поедете, через каждую реку переброшен мост
- отсюда и до самой реки Хатрак.
   - Знаю, па, - поморщился Мера. - Я ж сам помогал их  строить,  ты  что,
забыл?
   - Пользуйтесь мостами! Это все, что  я  хочу  сказать.  А  если  пойдет
дождь, вы должны немедленно найти укрытие, остановиться в чьем-нибудь доме
и переждать ливень, слышите? Я не хочу, чтобы вас достала вода.
   И Элвин и Мера торжественно поклялись не приближаться к воде.
   - Мы даже по ветру не будем становиться, если наши лошади  вдруг  решат
отлить, - добавил Мера.
   - Нечего здесь шутить, - пригрозил ему папа.
   Наконец они отправились в путь. Назад они не оглядывались,  потому  что
это плохая примета. Все равно мама и папа вернулись в дом задолго до того,
как