омпол проглотил, обвел пылающими глазами комнату. После чего,  подойдя  к
столу, протянул руку губернатору Гаррисону.  Даже  назвал  его  _мистером_
Гаррисоном. Что означало, либо законник полный дурак,  либо  не  понимает,
что он нужен Гаррисону ничуть не меньше, чем Гаррисон - ему.
   - Слишком много у вас здесь краснокожих, - сказал Джексон. - А от этого
одноглазого пьяницы у вас под дверью любого стошнит.
   - Ну, - пожал плечами Гаррисон, - я держу его  как  домашнее  животное.
Мой собственный прирученный краснокожий.
   - Лолла-Воссики, - помог Рвач.
   Вообще, конечно, его  помощь  никому  не  требовалась.  Ему  просто  не
понравилось, что Джексон не обратил на него  внимания,  а  Гаррисон  и  не
позаботился представить его.
   Джексон повернулся:
   - Что вы сказали?
   - Лолла-Воссики, - повторил Рвач.
   - Так зовут этого одноглазого краснокожего, - объяснил Гаррисон.
   Джексон смерил Рвача холодным взглядом.
   - Я спрашиваю имя лошади, только  когда  собираюсь  ездить  на  ней,  -
процедил он.
   - Меня зовут Рвач Палмер, - произнес Рвач. И протянул руку.
   Но Джексон ее как бы не заметил.
   - Вас зовут Улисс Барсук, - сказал Джексон, - и в Нэшвилле  вы  некогда
задолжали немногим больше десяти фунтов. Теперь, когда Аппалачи перешли на
денежное обращение Соединенных Штатов, ваш долг составляет двести двадцать
долларов золотом. Я выкупил эти долги, и так  случилось,  что  захватил  с
собой все бумаги. Услышал, что вы торгуете в этих местах виски, и подумал,
что смогу поместить вас под арест.
   Рвачу даже на ум не могло прийти, что Джексон обладает такой памятью, и
уж тем более он не ожидал, что  у  законника  хватит  сволочизма  выкупать
долги, долги семилетней давности, о которых нынче, наверное,  никто  и  не
помнит. Но Джексон, подтверждая свои слова, вытащил из бумажника  долговое
обязательство и разложил его на столе перед губернатором Гаррисоном.
   - Я премного благодарен вам, что вы успели задержать этого человека  до
моего приезда, - продолжал  Джексон,  -  и  рад  сообщить,  что,  согласно
законам  штата  Аппалачи,  официальному  лицу,  задержавшему  преступника,
полагается до десяти процентов от изъятой суммы.
   Гаррисон откинулся на спинку кресла и довольно ухмыльнулся:
   - М-да, Рвач, ты лучше садись, и давайте  познакомимся  поближе.  Хотя,
может, это вовсе не обязательно, поскольку мистер Джексон, судя по  всему,
знает тебя куда лучше, чем я.
   - О, с Улиссом  Барсуком  я  знаком  давно,  -  кивнул  Джексон.  -  Он
относится к тому типу жуликов и проходимцев, который нам пришлось  изгнать
из Теннизи, прежде чем начать постепенно присоединяться к  цивилизации.  И
надеюсь, вы вскоре также избавитесь от  всякого  жулья,  поскольку  хотите
подать прошение о присоединении Воббской долины к Соединенным Штатам.
   - Ну это еще вилами по воде писано, - заметил Гаррисон. - Ведь мы можем
попробовать прожить собственными силами.
   - Если уж у Аппалачей это не получилось, а у нас  президентом  был  сам
Том Джефферсон, вряд ли у вас здесь выйдет лучше.
   - Все возможно, - согласился Гаррисон, - но, может  быть,  мы  затеваем
нечто такое, на что у Тома Джефферсона силенок не хватило. И,  может,  нам
как раз нужны такие люди, как Рвач.
   - Солдаты вам нужны,  -  поморщился  Джексон.  -  А  не  контрабандисты
всякие.
   Гаррисон покачал головой:
   - Вы,  мистер  Джексон,  заставляете  меня  перейти  непосредственно  к
обсуждению интересующего нас вопроса, и я догадываюсь, почему  на  встречу
со мной народ Теннизи послал именно вас. Что ж, давайте поговорим  о  том,
что интересует нас больше всего. У нас здесь имеется та же самая проблема,
что и у вас, и проблема эта может быть выражена одним-единственным  словом
- краснокожие.
   - Именно поэтому я был сбит с толку, увидев, что вы  позволяете  пьяным
краснокожим шататься по вашему штабу. Они должны жить к западу от Миззипи,
это ясно как день. Мы не добьемся мира и не придем к цивилизации, пока  не
изгоним со своих земель дикарей. А поскольку Аппалачи и Соединенные  Штаты
одинаково  считают,  что  с  краснокожими   следует   обращаться   как   с
человеческими существами, мы должны разрешить эту проблему  _прежде_,  чем
вступим в Союз. Все очень просто.
   - Ну вот, - развел руками Гаррисон, - мы уже друг с другом согласны.
   -  Тогда  почему  ваш  штаб  полон   краснокожих,   прямо   как   улица
Независимости в Вашингтон-Сити? Там у них черрики  клерками  работают,  их
правительственные учреждения даже в Аппалачах  имеются,  в  самой  столице
краснокожие занимают должности, которые должен занимать белый  человек,  а
тут я  приезжаю  к  вам  и  вижу  -  вас  тоже  со  всех  сторон  окружают
краснокожие.
   - Остыньте, мистер Джексон, остыньте. Разве король не держит  черных  у
себя во дворце в Вирджинии?
   - Его черные - это рабы. Всем известно, что рабами краснокожие быть  не
могут. Они слишком глупы, чтобы исполнять какую-либо работу.
   - Почему бы вам не  устроиться  поудобнее  вон  в  том  кресле,  мистер
Джексон,  и  я  объясню  свою  позицию  с  несколько  иной  точки  зрения,
продемонстрировав вам двух характерных представителей шони. Сядьте.
   Джексон поднял кресло и перенес его в  противоположный  от  Рвача  угол
комнаты. Какая-то непонятная тревога  зародилась  внутри  Рвача  -  что-то
зловещее проявилось в действиях Джексона. Люди типа Джексона всегда  очень
горды, очень честны, но Рвач знал, не существует на свете  честных  людей,
есть только те, которые  еще  не  куплены,  которые  еще  не  вляпались  в
какие-нибудь неприятности, - или у них кишка тонка, чтобы протянуть руку и
взять  все,  что  захочется.  Вот  к  чему   сводятся   все   человеческие
достоинства, которые Рвач наблюдал в своей  жизни.  Но  Джексон  продолжал
баламутить воду и  призывать  Билла  Гаррисона  арестовать  его!  Подумать
только, какой-то чужак из Теннизи приезжает сюда  и  начинает  размахивать
долговым обязательством, подписанным судом Аппалачей. Да в Воббской долине
эта бумажка имеет не больше силы, чем если бы  она  была  подписана  самим
королем Эфиопским. Ладно, мистер Джексон, до дома путь  далек,  посмотрим,
не случится ли с вами по дороге какой-либо несчастной случайности.
   "Нет, нет и нет, - тут же одернул себя Рвач. -  В  этом  мире  сведение
счетов ни к чему хорошему не приводит. Так ты  только  останешься  позади.
Лучшая месть - это разбогатеть и заставить их называть тебя "сэр",  только
таким  образом  можно  поквитаться  с  этими  парнями.  И  никаких  засад.
Заработав  репутацию  человека,  который  наносит  удар  из-за  угла,   ты
обеспечишь себе верный конец, Рвач Палмер".
   Поэтому Рвач сидел и улыбался. Гаррисон вызвал своего адъютанта.
   - Почему бы нам не пригласить сюда Лолла-Воссики? Да, кстати, скажи его
брату, что он тоже может войти.
   Брат Лолла-Воссики... Не иначе, тот наглый  краснокожий,  что  стоял  у
стенки. Вот ведь забавно, никогда не подумаешь, что  два  яблока  с  одной
яблони могут настолько отличаться друг от друга.
   Виляя хвостом, вошел Лолла-Воссики.  Он  улыбался,  переводил  глаза  с
одного белого на другого, гадая,  что  им  понадобилось  и  как  услужить,
заработав в награду стопочку виски. На его  лице  было  написано  желание,
неутолимая жажда, хотя он уже был так пьян, что на ногах еле-еле держался.
Или он столько виски выхлебал за свою жизнь, что и трезвым стоять прямо не
может? Рвач размышлял,  но  вскоре  ответ  сам  пришел  к  нему.  Гаррисон
потянулся  к  бюро,  стоящему  позади  стола,  достал  бутылку  и   чашку.
Лолла-Воссики жадно следил, как  коричневая  жидкость,  булькая,  течет  в
чашку; единственный  глаз  так  горел,  что  казалось,  будто  краснокожий
хмелеет от одного вида спиртного. Тем не менее Лолла-Воссики даже с  места
не стронулся. Гаррисон протянул руку и поставил  чашку  на  стол  рядом  с
краснокожим, но тот продолжал стоять неподвижно. Улыбался, смотрел  то  на
чашку, то на Гаррисона, ждал и снова ждал.
   Гаррисон повернулся к Джексону и довольно ухмыльнулся.
   -  Пожалуй,  мистер   Джексон,   Лолла-Воссики   самый   цивилизованный
краснокожий во всей Воббской долине. Он никогда не посмеет взять  то,  что
ему не принадлежит. Он никогда не заговорит, если к нему не обратились. Он
беспрекословно повинуется и исполняет все мои  приказания.  Все,  что  ему
надо  взамен,  это  маленькая  чашечка   огненной   воды.   Причем   виски
необязательно должно быть лучших сортов. Сойдет и кукурузное, даже  плохой
испанский ром и тот сгодится, правда, Лолла-Воссики?
   - Истинно правда, ваше превосходительство, - ответил Лолла-Воссики.
   Его речь была на диво четкая и ясная - для краснокожего. В  особенности
для в стельку пьяного краснокожего.
   Рвач заметил, что  Джексон  с  явным  отвращением  изучает  одноглазого
дикаря. Затем взгляд законника из Теннизи скользнул на  дверь,  где  стоял
высокий, сильный, наглый краснокожий. Рвач с  удовольствием  отметил,  как
перекосилось лицо Джексона. Отвращение стерлось,  на  смену  пришел  гнев.
Гнев и... да, страх.  О,  оказывается,  вы  не  столь  бесстрашны,  мистер
Джексон? Вам известно, кто у Лолла-Воссики в братьях. Он  враг  вам,  мне,
каждому  белому  человеку,  надеющемуся  отнять  у  дикарей  землю.   Этот
чванливый краснокожий не задумываясь вонзит свой томагавк в  ваш  череп  и
медленно, наслаждаясь, снимет скальп. Только он не  станет  продавать  его
французам, мистер Джексон, он оставит сувенир себе, подарит своим детишкам
и скажет: "Вот  это  хороший  бледнолицый.  Этот  бледнолицый  никогда  не
нарушал свое слово. И вот как вам следует поступать с бледнолицыми".  Рвач
знал это, Гаррисон знал это,  и  Джексон  знал  это.  Молодой  краснокожий
самец, стоящий у двери, олицетворял  саму  смерть.  Этот  дикарь  вынуждал
белых людей жить к востоку  от  гор,  заставлял  ютиться  в  переполненных
городках,  где  законники,  профессора  и  прочие  напыщенные  ничтожества
встречались на каждом шагу, мешая вдохнуть воздух  полной  грудью.  Такие,
например, как Джексон. Рвач фыркнул, подумав об этом. Джексон  в  точности
олицетворял людей, от которых нормальный человек бежал на  запад.  "Далеко
ли мне придется уйти, прежде чем проклятые законники  потеряют  мой  след,
оставшись далеко позади?"
   - Вижу, вы заметили Такумсе.  Это  старший  брат  Лолла-Воссики  и  мой
очень, очень близкий друг. Я знаком с этим пареньком с тех самых пор,  как
умер его отец. Посмотрите, как он вымахал, каким мужчиной стал!
   Если Такумсе и заметил, что над ним насмехаются, то виду не  подал.  Из
сидящих в комнате он не видел никого. Вместо  этого  он  смотрел  в  окно,
прорубленное в стене сразу за спиной губернатора. Но старину Рвача ему  не
обмануть. Рвач понял, что он  здесь  делает,  и  догадывался,  что  именно
Такумсе сейчас ощущает. Эти краснокожие,  семья  для  них  была  настоящей
святыней.  Такумсе  тайком  приглядывал   за   своим   братом,   и,   если
Лолла-Воссики был слишком пьян, чтобы ощущать какой-либо стыд,  это  всего
лишь означало, что полную меру позора принимает на себя Такумсе.
   - Такумсе, - обратился к нему Гаррисон. - Видишь, я налил тебе  выпить.
Давай садись, выпей, и мы поговорим.
   Услышав слова Гаррисона, Лолла-Воссики аж  окостенел.  Значит,  выпивка
предназначалась не ему? Но Такумсе и глазом не повел, ни единым жестом  не
показал, что слышал Гаррисона.
   - Видите? - повернулся  Гаррисон  к  Джексону.  -  Такумсе  не  хватает
воспитания даже для того,  чтобы  присесть  и  опрокинуть  с  друзьями  за
компанию стопочку-другую. Зато его младший брат вполне культурный человек.
Правда, Лолли? Извини, дружище, для тебя у меня кресла нет, но  ты  можешь
сесть на пол, вот сюда, под мой стол, у моих ног, и выпить этот ром.
   -  Вы  само  совершенство,  -  все  так  же  отчетливо,  ясно  произнес
Лолла-Воссики.
   К превеликому изумлению Рвача, одноглазый  краснокожий  не  стал  сразу
хвататься за чашку. Вместо этого он осторожно подошел  к  столу  -  каждый
ровный шаг давался ему с огромным трудом - и зажал чашку в слегка дрожащих
пальцах. Затем он опустился перед столом Гаррисона на колени и,  осторожно
удерживая чашку, уселся на пол, скрестив ноги.
   Но сидел он перед столом, а не под ним,  на  что  не  преминул  указать
Гаррисон.
   - Мне хотелось бы, чтобы ты сидел под столом, - сказал губернатор. - Ты
окажешь мне огромную услугу, если уважишь мою просьбу.
   Лолла-Воссики согнулся чуть ли не пополам и, ерзая  задом,  заполз  под
стол. В таком положении пить крайне неудобно, поскольку голову не поднять,
не говоря уже о том, чтобы полностью осушить чашку.  Однако  Лолла-Воссики
умудрился-таки выпить спиртное - по глоточку, раскачиваясь  из  стороны  в
сторону.
   За все это время Такумсе не произнес ни слова.  Даже  не  показал,  что
видел унижение брата. "О, - подумал Рвач, - что за огонь пылает  в  сердце
этого парня! Гаррисон рискует, очень рискует. Мало того, что Лолла-Воссики
ему родной брат, так он же наверняка знает,  что  Гаррисон  пристрелил  их
отца, когда краснокожие в девяностых восстали и генерал Уэйн [Уэйн  Энтони
- герой американской войны за независимость, друг Франклина и  Вашингтона;
начав  служить  обыкновенным  солдатом,  быстро  дослужился  до  генерала;
вследствие своей блестящей,  непредсказуемой  тактики  заработал  прозвище
Безумный Энтони] сражался с французами. Подобное человек не забывает,  тем
более  краснокожий,  а  Гаррисон  еще  удумал  проверять  его,   испытывая
собственную судьбу".
   - Ну, - сказал Гаррисон, - теперь, когда все удобно устроились,  почему
бы и тебе, Такумсе, не сесть и не рассказать нам, зачем ты пришел?
   Такумсе садиться не стал. Как не стал закрывать  дверь  и  проходить  в
кабинет.
   - Я говорю от имени шони, каскаскио, пиорава, виннебаго.
   - Ладно тебе, Такумсе, ты ж сам знаешь, что даже всех шони представлять
не можешь, не говоря уже об остальных.
   - Это племена, которые подписали договор генерала  Уэйна,  -  продолжал
Такумсе, как будто слова Гаррисона пролетели  мимо  его  ушей.  -  Договор
говорит, бледнолицые не продают виски краснокожим.
   - Верно, - кивнул Гаррисон. - И мы строго следуем букве договора.
   Такумсе, не  удостоив  Рвача  и  взглядом,  поднял  руку  и  указал  на
торговца. Рвачу показалось, будто Такумсе и  в  самом  деле  коснулся  его
пальцем. Однако это его не разозлило,  скорее  напугало  до  чертиков.  Он
слышал,  некоторые  краснокожие  умеют  налагать  такие  сильные  заклятия
приманивания, что никакой оберег не защитит. Сам побежишь в леса, где тебя
разрежут на кусочки - просто ради того, чтобы услышать твои вопли.  Вот  о
чем подумал Рвач,  когда  почувствовал  ненависть,  скрывающуюся  в  жесте
Такумсе.
   - Почему  ты  указываешь  на  моего  старого  друга  Рвача  Палмера?  -
поинтересовался Гаррисон.
   - Похоже, сегодня у меня выдался неудачный денек. Все желают мне зла, -
сказал Рвач, натужно усмехнувшись. Только это  не  помогло  избавиться  от
страха.
   - Он привез баржу виски, - пояснил Такумсе.
   - Ну, он много разного привез, - пожал  плечами  Гаррисон.  -  Но  если
среди его товаров имеется виски, оно будет передано маркитанту в форте. Ни
капли спиртного не будет  продано  краснокожим,  можешь  быть  уверен.  Мы
следуем каждой букве договора, Такумсе, хотя вы, краснокожие, в  последнее
время не больно-то его придерживаетесь. Видишь  ли,  друг  мой,  дошло  до
того, что баржи боятся в одиночку спускаться вниз по Гайо, а  если  это  и
дальше будет продолжаться, думаю,  армии  придется  предпринять  некоторые
действия.
   - Сожжете деревню? - спросил  Такумсе.  -  Перестреляете  наших  детей?
Наших стариков? Наших женщин?
   - Откуда ты набрался подобной пакости? - удивился Гаррисон.
   В голосе губернатора прозвучала  нескрываемая  обида,  хотя,  насколько
было известно Рвачу, Такумсе описал вполне типичную военную операцию.
   Рвач решил вступить в беседу:
   - Вы, краснокожие, сжигаете беззащитных фермеров в хижинах  и  пионеров
на лодках. Так ответь мне, почему ты  считаешь,  что  мы  не  имеем  права
трогать ваши деревни?
   Такумсе по-прежнему отказывался смотреть на него.
   - Английский закон говорит: убить человека, который ворует твою  землю,
хорошо. Убить человека, чтобы украсть его землю, плохо. Убивая бледнолицых
фермеров, мы делаем хорошо. Убивая краснокожих, которые живут здесь тысячу
лет, вы делаете плохо.  Договор  говорит  оставаться  к  востоку  от  реки
Май-Амми, но они не остаются, и вы им помогаете.
   - Мистеру Палмеру никто слова не давал, - сказал Гаррисон. - Но как  бы
вы, дикари, ни обращались  с  нашим  народом,  пусть  вы  пытаете  мужчин,
насилуете женщин, уводите в рабство детей, мы отказываемся идти войной  на
беззащитных. Мы цивилизованные люди, поэтому ведем себя цивилизованно.
   - Этот человек будет продавать виски краснокожим. Они будут валяться  в
грязи, как черви. Он даст виски нашим женщинам. Они  станут  слабыми,  как
истекающий кровью олень, будут исполнять все, что он потребует.
   - Если он это сделает, мы арестуем его, - возразил Гаррисон.  -  Учиним
допрос и накажем за преступление закона.
   - Если он это сделает, ты _не_ арестуешь его, - сказал  Такумсе.  -  Ты
поделишь шкуры с ним. Будешь защищать его.
   - Ты смеешь называть меня лжецом?! - нахмурился Гаррисон.
   - Ты не лги, - ответил Такумсе.
   -  Такумсе,  старина,  если  ты  и  дальше  подобным   образом   будешь
разговаривать  с  белым  человеком,  в  один  прекрасный  день  кто-нибудь
рассердится и снесет тебе из ружья голову.
   - Но я знаю, ты арестуешь его. Знаю, ты допросишь  его  и  накажешь  за
преступление закона.
   Такумсе произнес это без тени улыбки, но Рвач довольно долго торговал с
краснокожими, поэтому научился понимать их шутки.
   Гаррисон мрачно кивнул. Рвач вдруг догадался, что губернатор  шутки  не
понял. Он, наверное, подумал, что  Такумсе  и  вправду  верит  в  то,  что
говорит. Впрочем, нет, Гаррисон знал, что он и Такумсе  лгут  друг  другу.
Рвач неожиданно подумал, что, когда обе стороны лгут и знают  о  том,  что
лгут, это все равно что говорить друг другу правду.
   Но Джексон-то, простота, действительно  поверил  во  все  происходящее,
обхохотаться да и только.
   - Верно, - сказал теннизийский законник. - Закон есть то, что  отличает
цивилизованного  человека  от  дикаря.  Краснокожие  просто   недостаточно
образованны, поэтому,  если  вы  не  желаете  подчиняться  законам  белого
человека, вам лучше будет уступить.
   В первый раз Такумсе посмотрел  одному  из  присутствующих  в  кабинете
бледнолицых в глаза. Он холодно воззрился на Джексона и произнес:
   - Эти люди лжецы. Они знают правду, но то, что они говорят, ложь. Ты не
лжец. Ты веришь в то, что говоришь.
   Джексон хмуро кивнул. Он сидел так напыщенно, так благородно,  такой  у
него был богоугодный вид, что  Рвач  не  выдержал  и  нагрел-таки  сиденье
кресла под Джексоном - самую малость,  просто  чтобы  Джексон  поерзал  на
заднице. Это несколько поубавило законнику  спеси.  Но  Джексон  продолжал
гнуть свое:
   - Я верю в то, что говорю, потому что говорю чистую правду.
   - Ты говоришь то, во что веришь. Но это все же неправда. Как твое имя?
   - Эндрю Джексон.
   Такумсе кивнул:
   - Гикори.
   Лицо Джексона удивленно вытянулось - законнику  немало  польстило,  что
Такумсе слышал о нем.
   - Да, так меня иногда называют.
   - Синий Мундир говорит, Гикори - хороший человек.
   Джексон никак  не  мог  понять,  что  же  сиденье  под  ним  вдруг  так
раскалилось, но терпеть жжение было выше его сил. Он подскочил на месте  и
на пару  шагов  отступил  от  кресла,  подергивая  ногами,  чтобы  чуточку
остудить пылающий зад. Но говорил он, будто  по-прежнему  олицетворял  все
достоинство этого мира:
   - Я рад, что Синий Мундир так считает. Если я  не  ошибаюсь,  он  вождь
теннизийских шони?
   - Иногда, - ответил Такумсе.
   - Что зн