сть  жизни
этого мальчика. Как-то незаметно она снова принялась мечтать об  Элвине.
А почему нет? Ведь ее мечты, как бы кратки  и  труднодоступны  ни  были,
являлись отражением будущего, а для Пегги самым радостным и одновременно
печальным будет тот  день,  когда  она  сможет  коснуться  этого  юноши,
который еще даже не мужчина, который ее никогда не видел.
   Однако сейчас, сидя в коляске  рядом  с  доктором  Уитли  Лекарингом,
усилием воли она прогнала эти мысли, эти видения. "Что будет, то  будет,
подумала она. - Если я найду нужную тропку, то найду, а нет, так нет.
   Сейчас, по крайней мере, я свободна. Всю  жизнь  я  присматривала  за
родным Хатраком и строила планы вокруг  этого  маленького  мальчика.  Но
что, если я до конца жизни так и останусь  свободной?  Что,  если  найду
другое будущее, в котором Элвина не будет? Ведь это  наиболее  вероятный
исход. Дайте мне  немножко  времени,  и  я  забуду  о  мечтах,  которыми
когда-то терзалась, отыщу хорошую, ровную дорогу к мирной старости;  мне
уже не придется мучиться, сопутствуя Элвину на его извилистом пути".
   Гарцующие лошади тянули коляску так быстро,  что  ветер  вовсю  играл
волосами Пегги.  Она  закрыла  глаза  и  представила  себе,  что  летит,
представила себя беглянкой, впервые в жизни вдохнувшей свободу.
   "Пускай он сам, без меня, ищет путь к величию. А я заживу  счастливой
жизнью подальше от него. Пускай какая-нибудь другая женщина займет место
рядом с ним, купаясь в лучах его славы. Пусть другая плачет и рыдает  на
его могиле".

Глава 3

ЛОЖЬ

   Прибыв в  Хатрак,  одиннадцатилетний  Элвин  сразу  лишился  половины
имени.
   В Церкви Вигора, там, где Типпи-Каноэ впадает  в  Воббскую  реку,  не
было человека, который бы не знал его  отца,  местного  мельника  Элвина
Миллера.
   Так что его тезку, его седьмого сына, звали Элвин-младший.  Однако  в
Хатраке и шести человек не  наберется,  которые  встречались  бы  с  его
отцом.
   Так что имя Миллер и приставку "младший" можно было забыть.  Он  стал
просто Элвином, но почему-то при звуке этого короткого имени у  мальчика
возникало ощущение, будто бы он лишился половины своей души.
   В Хатрак он пришел пешком, преодолев сотни миль, которые пролегли меж
реками Воббской и Гайо. Покинув родной дом, он  захватил  с  собой  лишь
пару только что сшитых башмаков да  небольшую  котомку  с  продуктами  и
незатейливым скарбом. Не пройдя и пяти миль, Элвин наткнулся  на  бедную
хижину и отдал все съестные припасы семье, жившей там. Спустя  еще  милю
он  повстречался  с  бедным  семейством,  держащим  путь  на  запад,   в
новоосваиваемые земли у берегов реки Нойс. Этим людям он подарил тент  и
одеяло, а поскольку с ними путешествовал тринадцатилетний сын,  как  раз
ростом с Элвина, он, не долго думая, всучил им свои  новые  башмаки,  да
еще и носки в придачу. Так что путь он продолжил в одежде, что  была  на
нем, и пустой котомкой за плечами.
   Конечно, эти люди отказывались от его подарков  -  лица  у  них  были
глупые-глупые, а глаза как плошки, - они беспокоились, что  папа  Элвина
придет в ярость, узнав, что сын раздает направо-налево свои пожитки.  Но
Элвин уверил их, что эти вещи принадлежат ему, и только ему.
   - А если я вдруг наткнусь на  твоего  папу  с  мушкетом  в  руках  да
огромной псиной рядом? - спросил один из бедняков.
   - Не наткнетесь, сэр, - ответил  юный  Элвин.  -  Я  ведь  из  Церкви
Вигора, а тамошние поселенцы не особенно горят  желанием  встречаться  с
проезжими путниками.
   Им понадобилось почти десять секунд, чтобы вспомнить, где они слышали
имя Церкви Вигора раньше.
   -  Да  ведь  это  те  поселенцы,  которые  участвовали  в  бойне   на
Типпи-Каноэ, - сказали они. - Это те люди, на  руках  которых  выступает
кровь.
   - Так что вы с ними не встретитесь, - кивнул Элвин.
   - А это  правда,  что  они  заставляют  каждого  прохожего  выслушать
ужасную  повесть  о  том,  как  они  хладнокровно   перебили   множество
краснокожих?
   - Не сказал бы, чтобы они были так уж хладнокровны  во  время  бойни,
ответил Элвин.  -  И  эту  повесть  они  рассказывают  только  тем,  кто
забредает в сам город. Поэтому спокойно проезжайте  мимо,  не  тревожьте
их. Перевалив через Воббскую реку, вы снова очутитесь на  равнинах,  где
вас с радостью примут поселенцы. Это десятью милями дальше.
   Они больше  не  стали  спорить,  даже  не  спросили,  почему  ему  не
приходится рассказывать о тех страшных событиях. Одного упоминания бойни
на  Типпи-Каноэ  было  достаточно,  чтобы  заставить   замолчать   самых
говорливых сразу наступало молчание,  проникнутое  святым,  почтительным
отношением, будто ты очутился в церкви. Потому что даже те  бледнолицые,
которые яро осуждали людей, проливших кровь краснокожих на  Типпи-Каноэ,
знали, что, оказавшись там, сделали бы то же самое и  тогда  бы  это  их
руки истекали кровью, пока они не  расскажут  встречному  незнакомцу  об
ужасном поступке, который когда-то совершили. Это осознание вины держало
многих путников в стороне от  Церкви  Вигора  и  окрестных  поселений  в
верховьях Воббской реки.
   Так что бедняки с благодарностью приняли башмаки и  одеяла  Элвина  и
двинулись дальше, радуясь,  что  теперь  их  от  дождя  будет  закрывать
надежная холстина, а ноги сына обуты в крепкие туфли.
   Вскоре Элвин сошел с  дороги  и  углубился  в  леса,  в  непроходимые
чащобы.
   Будь на его ногах обувка, он  бы  трещал,  хрустел  и  шумел,  словно
продирающийся  сквозь  бурелом   бизон,   -   так   шумело   большинство
бледнолицых, которые осмеливались бродить по лесам. Но,  отдав  башмаки,
он стал словно другим человеком. Вместе с Такумсе  он  обежал  все  леса
этой земли, побывал на севере и на юге, и за время скитаний  юный  Элвин
научился ступать как краснокожий, слышать зеленую песню  живого  леса  и
двигаться в совершенной гармонии с нежной зеленой музыкой.  На  бегу  он
даже не задумывался над тем, куда поставить ногу, земля сама становилась
мягкой под ногами юного Элвина; его вели, ни один сучок не  ломался  под
ступней, ни один куст не вцеплялся в одежду своими колючками.  За  собой
Элвин не оставлял ни единого следа, ни единой сломанной ветки.
   Он двигался в точности как краснокожий. И вскоре, когда одежды белого
человека начали стеснять его, он остановился и разделся,  засунув  их  в
котомку, после чего побежал дальше  голый,  как  младенец,  ощущая,  как
листья трутся о его обнаженную кожу. Вскоре бег полностью поглотил  его,
и он совершенно забыл о своем  теле,  превратившись  в  частичку  живого
леса, двигаясь вперед и вперед, все быстрее, обходясь без еды  и  питья,
но только набираясь сил. Так краснокожий человек может  бежать  по  лесу
целую вечность, не остановившись ни разу и покрывая за один  день  сотни
миль.
   Вот как надо путешествовать. Зачем трястись  в  скрипучих  деревянных
повозках, увязающих в  песке  и  тонущих  в  болотистых  дорогах?  Зачем
влезать на спину лошади, чувствовать, как  зверь  потеет  и  устает  под
твоим весом, становясь рабом спешки? Надо просто стать человеком,  войти
в лес, почувствовать ступнями землю, подставить лицо ветру и погрузиться
в сновидения. Так он и бежал.
   Бежал он весь день и всю ночь, даже  утром  не  остановился.  Как  он
находил дорогу? Он слышал плеск наезженного тракта слева от себя, ощущал
покалывание, зуд притоптанной земли, и хотя дорога эта  вела  во  многие
деревушки и городки, он знал, что вскоре она  приведет  его  к  Хатраку.
Ведь именно по этому тракту ехали его родители, братья и  сестры,  строя
над каждым ручейком и речушкой крепкие мосты, везя новорожденного Элвина
в повозке. С тех пор он ни разу не шел по этой дороге, даже не видел ее,
но тем не менее знал, куда она ведет.
   На следующее утро он вышел из леса  и  очутился  на  окраине  волнами
катящегося по холмам поля, покрытого зелеными  ростками  маиса.  Слишком
много ферм появилось в освоенной части страны, так что лес потерял  силу
и уже не мог удержать Элвина в сновидении.
   Некоторое время он стоял на опушке, приходя в себя и  вспоминая,  кто
он такой и куда направляется. Музыка зеленого леса еще плескалась в нем,
постепенно отступая. Он знал лишь, что  перед  ним  находится  город,  а
пятью милями дальше несет воды река - это он  чувствовал.  Однако  рекой
этой был Хатрак, а значит, раскинувшийся перед Элвином город и  есть  то
место, куда он направляется.
   Элвин решил сделать небольшой крюк и добраться до города по лесу.
   Впрочем, теперь у него не было выбора - последние мили пути он должен
преодолеть как  обыкновенный  белый  человек,  либо  ему  даже  с  места
тронуться не удастся. Такого он никогда не видел - он и  не  представлял
себе,  что  на  земле  есть  настолько  освоенные  места,   что   фермы,
приткнувшиеся друг к другу, разделяет лишь рядок деревьев или  невысокий
забор. Не это ли увидел Пророк, заглянув в будущее страны?  Мертвый  лес
оттеснили, и на замену ему пришли бесконечные поля,  которые  не  примут
краснокожего, в которых не спрятаться оленю -  даже  бобру  здесь  негде
будет приткнуться в  зимней  спячке.  Если  Пророк  увидел  именно  это,
неудивительно, что он увел краснокожих на запад, за Миззипи.  Ибо  здесь
краснокожему человеку жизни нет.
   Элвину было немножко страшно и чуточку грустно оставлять позади  себя
живые земли, с которыми он сроднился, словно с собственным телом. Но  он
не был философом. Он был  всего  лишь  одиннадцатилетним  мальчиком,  и,
честно говоря, ему хотелось поглядеть на  настоящий  восточный  городок,
такой благоустроенный и цивилизованный. Кроме того, его здесь ждало одно
важное дело, он ждал этой минуты целый год - с тех самых пор, как узнал,
что на свете есть некая девочка-светлячок, которая присматривает за  ним
и помогает стать Мастером.
   Он вытащил из котомки одежку, неторопливо оделся  и  побрел  по  краю
поля, пока не вышел на дорогу. Элвин понял, что находится на  правильном
пути, когда дорога уперлась в ручеек: над маленькой струйкой воды, через
которую легко можно было бы перепрыгнуть,  стоял  крепкий  крытый  мост.
Этот мост, как и все остальные мосты между Хатраком и  Церковью  Вигора,
построили его отец и братья, и  случилось  это  одиннадцать  лет  назад,
когда Элвин был совсем крошкой  и  цеплялся  ручками  за  мамину  грудь,
трясясь в катящейся на запад повозке.
   Элвин двинулся по дороге, идти оставалось совсем чуть-чуть. Он  сотни
миль пробежал по девственному лесу, но в дорогах белого человека не было
зеленой песни, а поэтому мальчику было неоткуда ждать помощи. Через пару
миль он сбил себе пятки, покрылся с головы до ног пылью, проголодался  и
страшно захотел пить. Оставалось надеяться, что он уже  близко  к  цели,
иначе ему придется пожалеть, что он отдал свои башмаки.
   Знак у окраины дороги гласил: "Город Хатрак, территория Гайо".
   По сравнению с недавно  возникшими  деревушками  поселенцев  это  был
настоящий город. Конечно,  он  и  в  подметки  не  годился  французскому
Детройту, но то было иностранное место, а этот городок - он  принадлежал
американцам. Дома и строения очень напоминали постройки в Церкви  Вигора
и прочих поселениях,  только  выстроены  они  были  более  умело,  да  и
размерами побольше. Главную дорогу пересекали четыре улицы,  на  которых
стояли банк, парочка лавок и церквей. Здесь имелось даже здание местного
суда, и на пути  Элвину  попалось  несколько  небольших  магазинчиков  с
табличками "Законник",  "Доктор"  и  "Алхимик".  Ну,  раз  здесь  начали
селиться  ремесленники,  значит,  город  стал  настоящим,  а  не  просто
"подавал  надежды",  как  это  было  с  Церковью  Вигора  до  бойни   на
Типпи-Каноэ.
   Хатрак он впервые увидел чуть меньше года назад. Это случилось, когда
Пророк, Лолла-Воссики, увлек Элвина в вызванный  с  небес  смерч.  Стены
торнадо превратились в  хрусталь,  и  в  этом  хрустале  Элвину  явилось
множество диковинных вещей, одной из которых было видение Хатрака, каким
он выглядел,  когда  Элвин  только  родился.  Да,  за  одиннадцать  лет,
прошедших с тех пор, многое изменилось. Он шел по  городу  и  изумлялся,
как тот преобразился. Теперь городок стал таким  большим,  что  прохожие
даже не замечали незнакомца - никто и не думал здороваться с Элвином.
   Однако,  пройдя  полгорода,  он  догадался,  что  причина  равнодушия
окружающих людей таится вовсе не в том, что Хатрак так вырос. Дело  было
в дорожной пыли, осевшей на его лице, в босых пятках и  пустой  котомке,
болтающейся за спиной. На него смотрели, окидывали оценивающим  взглядом
и тут же отворачивались, как будто побаиваясь, что он сейчас подойдет  и
попросит хлеба или приютить на ночь. С таким отношением Элвин прежде  не
встречался, однако он сразу понял, что здесь  происходит.  За  прошедшие
одиннадцать лет город Хатрак, территория Гайо, научился отличать  бедных
от богатых.
   Большие дома закончились. Он прошел через весь город, но не увидел ни
кузницы,  куда,  по  идее,  должен  был  первым  делом  направиться,  ни
гостиницы, где родился и которую сейчас жадно искал взглядом. Перед  ним
раскинулась парочка  свиноводческих  ферм,  от  которых  воняло  как  от
обыкновенных свинарников. Затем дорога поворачивала на юг  и  скрывалась
за поворотом.
   Но где-то здесь должна быть кузница! Всего полтора года прошло с  тех
пор, как Сказитель отнес Миротворцу написанный папой контракт,  согласно
которому Элвин Миллер-старший отдавал своего сына в подмастерья  кузнецу
из Хатрака. И примерно год назад Сказитель сказал Элвину,  что  доставил
то письмо и Миротворец Смит подтвердил контракт - да, именно  так  он  и
выразился, "подтвердил контракт". А поскольку Сказитель зачастую  глотал
некоторые буквы, Элвину показалось, что Миротворец, по словам Сказителя,
"повредил контракт". В конце концов, Сказитель написал эту фразу, и  все
разъяснилось.  В  общем,  год  назад  кузнец  здесь  еще  был.   Как   и
девочка-светлячок из гостиницы, та самая, которую он видел в хрустальной
башне Лолла-Воссики, - она тоже должна быть где-то здесь. Разве  не  она
написала в книге Сказителя: "Мастер на свет появился"?  Эти  слова,  чьи
сияющие буквы были выписаны самим светом, напомнили ему одну  библейскую
историю, в которой Господь Бог начертал на стене: "Мне,  мне,  ты  упал,
сын"
   - согласно этому пророчеству,  по  прошествии  определенного  времени
Вавилон  и  в  самом  деле  пал  <Тут-то  и  дает  о   себе   знать   та
невнимательность, с которой Элвин слушал уроки преподобного Троуэра.  На
самом деле Элвин имеет в виду  историю,  когда  на  стене  чертога  царя
Вавилонского Валтасара некая рука начертала таинственные слова,  которые
смог растолковать лишь пророк Даниил  (Библия,  Книга  Пророка  Даниила,
глава 5). Только слова те были:
   "Мене, мене, текел, упарсин", просто их звучание  совпадает  с  "мне,
мне, ты упал, сын" (английский вариант - "mean, mean,  take  all  apart,
son" ("услышь, услышь, разрушь все, сын"). Сам пророк Даниил  истолковал
их несколько отлично от Элвина: "МЕНЕ -  исчислил  Бог  царство  твое  и
положил конец ему; ТЕКЕЛ - ты взвешен на весах и  найден  очень  легким;
ПЕРЕС разделено царство твое и дано Мидянам и Персам". И в  самом  деле,
согласно этому пророчеству, в ту же ночь Валтасар, царь Халдейский,  был
убит, а царство его принял  Дарий  Мидянин.>.  Именно  свет  пророчества
насыщал слова в книге Сказителя сиянием. И если этим  Мастером  является
Элвин, а так оно и было, значит, девочка-светлячок может много чего  ему
рассказать. Она должна знать, что такое Мастер и как им стать.
   Мастер. Это слово многие люди  произносили  шепотом.  Или  с  тоской,
добавляя затем, что, очевидно, в этом мире уже не родится Мастеров.  Да,
кое-кто уверял, что старик Бен Франклин был одним из  Мастеров,  но  сам
Франклин до самой смерти отрицал свою  способность  творить.  Сказитель,
которому Бен Франклин заменил  отца,  сказал,  что  Бен  за  свою  жизнь
сотворил одну-единственную вещь -  Американское  Соглашение,  тот  самый
клочок  бумаги,  который  связал  голландские  и  шведские   колонии   с
англичанами и германцами Пенсильвании и  Сасквахеннии.  И  не  только  с
ними, но и - что самое важное с краснокожим племенем ирраква. Эти  земли
образовали  Соединенные  Штаты  Америки,  на   которых   краснокожие   и
бледнолицые, богатые и бедные,  торговцы  и  чернорабочие  -  все  могли
голосовать, высказываться во весь голос и никто не имел  права  заявить:
"Я лучше, чем ты". Многие говорили, что это сделало Бена  самым  великим
Мастером, который когда-либо  ступал  на  эту  землю,  но  Сказитель  не
соглашался. "Бен связал нашу  землю,  сплотил  ее,  -  говаривал  старый
странник, - но Мастером он не был".
   "Я тот Мастер, о котором написала  девочка-светлячок.  Она  коснулась
меня, когда я появился на свет, и увидела, что во мне  есть  способности
Мастера.  Я  должен  найти  эту  девочку,  ей  сейчас,   наверное,   уже
шестнадцать, и она просто обязана рассказать, что  увидела  в  ту  ночь.
Потому что у сил, которые я в себе обнаружил, у моих  способностей  есть
высшее предназначение, я это чувствую. Они были даны мне не затем, чтобы
я руками вырезал камень, исцелял больных и бегал по лесам как  настоящий
краснокожий. В моей жизни есть дело, которое я  обязан  исполнить,  а  я
понятия  не  имею,  как  к  нему  подступиться  и  как  подготовиться  к
будущему".
   Он стоял посреди дороги, меж  двух  свинарников,  как  вдруг  услыхал
звонкое дзынь-дзынь, издаваемое железом, бьющим по наковальне.  Его  все
равно что по имени окликнули. "Вот он я, - стучал молот, - иди дальше по
дороге, там меня и найдешь".
   Однако до кузницы он так и  не  добрался.  Завернув  за  поворот,  он
увидел ту самую гостиницу, где когда-то родился, - она была  точь-в-точь
такой же, какой явилась ему в хрустальной башне. Только  стены  блестели
свежей белой краской, еще не успевшей пропитаться летней пылью,  -  дом,
при виде которого радуется всякий усталый путник.
   Кроме того, внутри гостиницы Элвина должна  ждать  девочка-светлячок,
которая вскоре расскажет ему, какой будет его жизнь.
   Согласно правилам приличия, Элвин  постучался  в  дверь.  Он  никогда
раньше не заходил в гостиницы, поэтому понятия не имел, что обычно в них
входят без стука, поскольку  внизу  располагается  общая  гостиная,  где
гости обычно коротают вечера. Он постучался раз, постучался два, а потом
принялся звать хозяев, пока дверь наконец  не  распахнулась.  На  пороге
стояла женщина, руки ее были вымазаны мукой, а на талии болтался  старый
передник. Судя по лицу, женщина была очень  раздражена  -  однако  Элвин
сразу узнал ее. Это была та самая хозяйка,  которую  он  видел  в  своем
видении и  которая  давным-давно,  ловко  ухватив  пальцами  его  шейку,
вытащила маленького Элвина из чрева матери.
   - Ты что такое творишь - сначала барабанишь в мою дверь, а потом  еще
и орешь, будто пожар во дворе! Почему бы тебе не войти и  не  сесть  как
обычному человеку, или ты настолько важная птица, что тебе двери  должен
слуга особый открывать?
   - Извините, мэм, - как можно почтительнее пробормотал Элвин.
   - Ну, и что тебе от нас  надобно?  Если  ты  попрошайничать  вздумал,
придется подождать до обеда, тогда и тебе из объедков кое-что перепадет,
так что можешь посидеть где-нибудь  в  сторонке,  а  если  у  тебя  есть
совесть, то и дров немножко нарубить. Хотя, насколько  я  вижу,  тебе  и
четырнадцати нет...
   - Мне одиннадцать, мэм.
   - Да, выглядишь ты не по годам большим, и все равно ума  не  приложу,
что за дело привело тебя к нам. Виски я тебе не дам, даже если ты будешь
предлагать мне деньги,  которых  у  тебя,  как  мне  кажется,  нет.  Это
христианский  дом,  и  не  просто  христианский,  мы  методисты,  а  это
означает, что мы сами не притрагиваемся к спиртному и не продаем его,  а
если б и продавали, то во всяком  случае  не  детям.  Кроме  того,  могу
поспорить на десяти фу