дто
согнулся под непосильным  бременем.  Помолчав,  он  развернулся  спиной  к
оставшимся - к воинам, которым суждено сразиться с бледнолицыми.
   - Эти люди принадлежат тебе, - произнес Пророк. - Я надеялся, их  будет
меньше.
   - Да, они приняли мою сторону, но я считал, что их будет больше.
   - О, в союзниках у тебя  недостатка  не  будет.  К  тебе  присоединятся
чоктавы, крики, чикисавы и коварные  семинолы  Оки-Феноки.  Этого  хватит,
чтобы собрать огромную армию краснокожих - такую армию, которой эта  земля
прежде не видывала. И все они будут жаждать крови белого человека.
   - И в бою они будут стоять рядом со мной, - подтвердил Такумсе.
   - Убийствами ты не одержишь победу, - ответил Пророк. -  Зато  я  выйду
победителем.
   - Став трупом.
   - Если земля потребует моей смерти, я с радостью откликнусь на ее зов.
   - Как и все твои сподвижники.
   Пророк покачал головой:
   - Я видел то, что видел. Люди, принявшие мою клятву, принадлежат земле,
как принадлежат ей медведь и  бизон,  белка  и  бобер,  индюшка,  фазан  и
куропатка. Эти животные приходят на твой клич  и  принимают  твою  стрелу.
Безропотно подставляют шею под  твой  нож.  Склоняют  голову  перед  твоим
томагавком.
   - На то они и животные. Это мясо.
   - Это живые существа, они живут и умирают, но своей смертью они  даруют
жизнь другим.
   - Я - не животное. И мои люди тоже не животные. Мы не станем вытягивать
свои шеи, подставляясь под нож бледнолицых.
   Пророк взял Такумсе за плечи, по  лицу  его  ручьем  текли  слезы.  Они
прижался-мокрой щекой к щеке Такумсе.
   - Когда все закончится, ты найдешь меня за Миззипи, - произнес Пророк.
   - Я не позволю делить землю, - резко  заявил  Такумсе.  -  И  не  отдам
восток белому человеку.
   - Восточной части нашей земли суждено  умереть,  -  ответил  Пророк.  -
Пойдем со мной на запад, куда белому человеку не будет дороги.
   Такумсе промолчал.
   Элвин дотронулся до руки Пророка:
   - Тенскватава, значит, и я никогда не попаду на запад?
   - А как ты думаешь, зачем  я  отсылаю  тебя  с  Такумсе?  -  рассмеялся
Пророк. - Если кто-нибудь и  может  превратить  бледнолицего  мальчишку  в
краснокожего, так это только Такумсе.
   - Я не хочу, чтобы он шел со мной, - сказал Такумсе.
   - Ты возьмешь его - или умрешь, - промолвил Пророк.
   И направился вниз по склону дюны, где ждала его дюжина краснокожих.  Из
ладоней их капала кровь, предназначенная скрепить клятву. Вместе они пошли
вдоль берега. Туда, где  ждали  их  семьи.  Завтра  они  вернутся  в  Град
Пророка. Как раз созревшие для грядущей бойни.
   Такумсе смотрел вслед, пока Пророк не скрылся за далекой дюной.  Затем,
повернувшись к сотням оставшихся, он вскричал:
   - Найдут ли бледнолицые покой?
   - Только когда уйдут! - раздался дружный рев. - Только когда умрут!
   Такумсе рассмеялся и протянул  к  ним  свои  руки.  Он  чувствовал  жар
исходящих от воинов любви и веры, словно солнечные лучи коснулись его тела
в холодный зимний день. Немногим доводилось ощутить на себе подобный  жар,
и каждый раз этот жар губил их, поскольку они не заслуживали оказанного им
доверия. Но не Такумсе. Он хорошо знал себя и понимал, что  ему  под  силу
все. Только предательство может отнять у  него  победу,  но  Такумсе  умел
смотреть в человеческие сердца. Он сразу видел, стоит ли человеку  верить.
Сразу различал ложь. Губернатора Гаррисона он раскусил с первого  взгляда.
Такой человек не способен обмануть Такумсе.
   Спустя считанные минуты краснокожие стронулись с места. Несколько дюжин
мужчин вели женщин и детей на новое стойбище, где на время остановится  их
кочующая деревенька. Они никогда не задерживались на  одном  месте  больше
трех дней - оседлая деревня типа Града Пророка привлекала к себе  внимание
убийц. Пророка спасала только численность обитателей Града. В  нем  сейчас
жили десять тысяч краснокожих, ни разу эта земля не видела столь огромного
поселения. Кроме того. Град  был  чудесным  местом.  На  одном  кукурузном
стебле вырастало по шесть початков, толстых, так и  брызжущих  молоком,  и
нигде больше не росло подобной кукурузы. Бизоны и олени сами сбредались  в
город, подходили к кострам и смиренно  ложились  на  землю,  ожидая  своей
смерти. Если же  над  Градом  пролетала  стая  гусей,  то  несколько  птиц
непременно отделялись и опускались на воды Воббской  реки  и  Типпи-Каноэ,
поджидая, когда их поймают. Рыба плыла из самого Гайо,  чтобы  прыгнуть  в
сети жителей Града Пророка.
   Но это ничего не означало. Белый человек привезет пушки и пройдется  по
хрупким вигвамам города краснокожих картечью и  шрапнелью.  Сеющий  смерть
металл без труда проникнет сквозь тонкие стены  -  этот  адский  дождь  не
остановят ни шкуры, ни глина. В один  прекрасный  день  краснокожие  Града
Пророка пожалеют о принесенной ими клятве.
   Такумсе вел своих воинов через лес. Бледнолицый мальчишка бежал  следом
за ним. Такумсе специально затеял смертельную гонку -  сейчас  они  бежали
вдвое быстрее, чем на пути к Мизогану. От форта Детройт  их  отделяли  две
сотни миль, и Такумсе решил покрыть это расстояние за один день.  Ни  один
бледнолицый не способен на  такое  -  подобной  скорости  даже  лошадь  не
выдюжит. За пять минут Такумсе пробегал милю, но  шага  не  сбавлял,  лишь
ветер играл его волосами, собранными на затылке в тугой  хвост.  Этот  бег
убьет человека за полчаса, если только тот  не  прибегнет  к  силе  земли.
Земля сама подталкивала Такумсе, помогая ему. Кусты раздвигались, открывая
потаенные тропки; посреди бурелома вдруг отыскивалась прореха, а по ручьям
и речушкам Такумсе бежал так быстро, что его ступни даже не касались  дна,
отталкиваясь от воды. Его жажда прибыть в форт Детройт к завтрашнему  утру
была столь велика, что сама земля поила его, даруя целительную силу. И  не
только Такумсе, но и все следующие за ним краснокожие, обладающие чувством
земли, находили в себе подобную силу. Они следовали нога в ногу, по  одной
и той же тропинке, словно один огромный человек шагал через дебри леса.
   "Мальчишку придется тащить на себе", - думал Такумсе.  Но  мерный  стук
пяток позади него - каждый бледнолицый страшно  шумит,  когда  продирается
сквозь лес, - не смолкал, наоборот, следовал тому же  ритму,  что  и  ноги
вождя.
   Это, разумеется,  было  невозможно.  Ноги  мальчишки  слишком  коротки,
поэтому он должен делать больше шагов, чтобы покрыть то же расстояние, что
и взрослый. Тем не менее шаг Элвина почти совпадал с шагом Такумсе, словно
у вождя выросли еще одни ноги, которые бежали прямо за ним.
   Минута сменяла минуту, миля - милю, час шел за часом, а  мальчишка  все
бежал.
   Солнце приблизилось к горизонту, зависнув над левым  плечом.  Появились
звезды, но луна пока что не показывалась,  поэтому  под  кронами  деревьев
сгустилась кромешная мгла. Однако краснокожие не замедлили бег, они  легко
находили дорогу сквозь лес, потому что их вели не глаза и не разум -  сама
земля направляла их, подыскивая безопасные тропинки. Несколько раз Такумсе
вдруг замечал, что шагов бегущего позади мальчика не слышно. Он окликал на
языке шони следующего за Элвином воина, но тот неизменно отвечал:
   - Он бежит.
   Наконец взошла луна, озарив туманным светом лесную землю. Они  миновали
грозу - трава стала влажной, затем  сырой;  они  пробежали  сквозь  легкую
морось,  попали  под  проливной  ливень,  который  вскоре  снова  сменился
моросью, после чего опять ощутили под ногами сухую землю. Но шаг так и  не
замедлили. Небо на востоке  посерело,  затем  порозовело,  потом  по  нему
разлилась голубизна, и из-за горизонта вынырнуло солнце. По миру разлилось
тепло, и солнце уже висело в трех ладонях от края неба, когда они  наконец
почувствовали дым, разносящийся из печных труб.  Над  верхушками  деревьев
показался обвисший трехцветный  флаг,  за  которым  маячил  крест  собора.
Попрощавшись с  миром  зеленой  тишины  и  перейдя  на  обыкновенный  бег,
краснокожие в конце концов выскочили  на  луг  неподалеку  от  города.  Из
собора доносился звук играющего органа.
   Такумсе  остановился,  и  мальчик  тоже  сразу  замер.  Неужели  Элвин,
бледнолицый мальчишка, бежал, как краснокожий, всю  ночь  подряд?  Такумсе
опустился перед мальчиком на одно колено. Хотя глаза Элвина были  открыты,
он, казалось, ничего не видел.
   - Элвин, - по-английски окликнул Такумсе. Мальчик не ответил. -  Элвин,
ты спишь?
   К ним подошли несколько  воинов.  Никто  не  разговаривал,  краснокожие
отдыхали после долгого путешествия. Не то чтобы они падали от усталости  -
земля по дороге непрерывно пополняла их силы, - скорее они молчали потому,
что их  переполнял  священный  трепет.  Земля  сопровождала  их  на  пути;
подобное путешествие считалось священным, ибо это  был  подарок  от  земли
своим самым достойным сынам. Многие краснокожие пытались покрыть  за  ночь
такое расстояние, но  силы  оставляли  их  на  полдороге,  им  приходилось
остановиться, поспать, отдохнуть и поесть.  Им  мешали  тьма  и  непогода,
потому что их нужда не была столь  неотложной,  или  же  они  преследовали
цели, которые противоречили желаниям земли. Но Такумсе  земля  никогда  не
отвечала отказом - все краснокожие это знали. Он  был  ее  братом,  именно
поэтому его так чтили. Пророк вершил чудеса, но никто не видел  того,  что
видел он. О своих прозрениях он мог лишь рассказывать. Но воины, следующие
за Такумсе, видели и чувствовали то же, что и вождь.
   Однако этот бледнолицый мальчик поразил их до глубины  души.  Наверное,
Такумсе поддерживал его своими силами? Или же сама земля, что  невероятно,
немыслимо, взяла это дитя белого человека под свою опеку?
   - Он бел, как и его тело, или в своем сердце он все же  краснокожий?  -
спросил один из воинов на языке шони, но не  на  обычном,  а  на  тягучем,
священном наречии шаманов.
   К удивлению Такумсе, Элвин сам ответил, поглядев на  человека,  который
задал вопрос.
   - Я белый, - пробормотал Элвин по-английски.
   - Он умеет говорить на нашем языке? - изумился краснокожий.
   Этот вопрос, казалось, смутил Элвина.
   - Такумсе, - окликнул он, посмотрев на вставшее над горизонтом  солнце.
- Уже утро. Я что, заснул?
   - Нет, ты не заснул, - ответил Такумсе  на  шони,  но  теперь  мальчик,
похоже, его не понял.
   - Нет, ты не спал, - повторил Такумсе уже по-английски.
   - У меня такое чувство, будто я проспал всю ночь,  -  сказал  Элвин.  -
Только я стою.
   - И ты не чувствуешь усталости? Не хочешь отдохнуть?
   - Усталости? А почему я должен был устать?
   Такумсе не стал объяснять. Если мальчик сам не понимает,  какой  подвиг
совершил, значит, приданные ему силы были подарком земли.  Видимо,  Пророк
все-таки  был  прав  насчет  него.  Такумсе  должен  научить  Элвина  быть
краснокожим. Если он смог выдержать  испытание,  которое  способен  пройти
только настоящий воин шони, если он смог  следовать  за  краснокожими  всю
ночь не отставая, значит, этот  бледнолицый  мальчик  действительно  может
научиться чувствовать землю.
   Такумсе поднялся и обратился к своим воинам:
   - Я иду в город. Со мной пойдут только четверо из вас.
   - И мальчишка, - сказал кто-то.
   Остальные  согласно  закивали.  Все  они  помнили  пророчество,  данное
Пророком Такумсе, - пока мальчик будет с ним, вождь не погибнет. Даже если
им и владело искушение отделаться от Элвина, его воины  никогда  этого  не
допустят.
   - И мальчишка, - согласно кивнул Такумсе.
   Детройт был настоящим фортом, не то  что  жалкие  деревянные  крепости,
окруженные частоколом, которые строили американцы. Стены его, как и  стены
собора, были сложены из камня, а на  пролив,  соединяющий  озера  Гурон  и
Сен-Клер с озером Канада,  глядела  огромная  пушка.  Чтобы  предотвратить
нападение с суши, на окружающие леса также  были  нацелены  пушки,  только
поменьше размерами.
   Но куда большее впечатление на краснокожих произвел  сам  город,  а  не
форт.  На  дюжине  улочек  стояли  ровные,  опрятные  деревянные   здания,
приветливо распахнули свои ставни магазинчики и  лавки,  а  посредине,  на
центральной площади, возвышался громадный собор, по  сравнению  с  которым
церковь преподобного Троуэра выглядела сущей насмешкой. То там,  то  здесь
мелькало походящее на крылья ворона  черное  одеяние  спешащего  по  своим
делам священника. Смугловатые французы не  выказывали  к  краснокожим  той
враждебности, которой  славились  американцы.  Такумсе  понял  причины  их
доброжелательности  -  жившие  в  Детройте  французы   не   относились   к
поселенцам,  поэтому  не   рассматривали   краснокожих   как   соперников,
претендующих  на  землю  Америки.  Эти  французы  просто  жили,   поджидая
благоприятного момента, чтобы вернуться назад  в  Европу  или  хотя  бы  в
освоенные бледнолицыми земли Квебека и Онтарио. Исключение составляли лишь
трапперы, но и им краснокожие были не враги. Трапперы относились к дикарям
с благоговением, пытались  научиться  у  них,  каким  образом  краснокожим
удается так легко подстрелить зверя, тогда как бледнолицый охотник  тратит
чертову уйму времени, пока обнаружит цель. Они, как и прочие  бледнолицые,
считали, что краснокожие знают какие-то особые  штучки,  и  если  подольше
понаблюдать за дикарями,  то  непременно  научишься  такому  же  искусству
охоты. Только этому  им  не  суждено  научиться.  Да  разве  земля  примет
человека, который убивает бобров  в  лесных  прудах  только  ради  шкурок,
бросая мясо гнить? Разве земля допустит, чтобы животные исчезли, так и  не
принеся выводка молодняка? Неудивительно, что медведи то и  дело  насмерть
задирали трапперов. Этих охотников отвергала сама земля.
   "Изгнав американцев с территорий, что лежат к западу от гор, -  подумал
Такумсе, - я прогоню  янки  из  Новой  Англии,  а  потом  -  роялистов  из
Королевских Колоний. Когда их не станет, я поверну на испанцев  Флориды  и
французов Канады. Сегодня я  воспользуюсь  вами  в  собственных  целях,  а
завтра я и вас заставлю уйти. А те бледнолицые, что останутся здесь, будут
представлять из себя трупы. С того дня бобры  будут  умирать  лишь  тогда,
когда подойдет время, отпущенное им землей".
   Официально командующим фортом Детройт считался де  Морепа,  но  Такумсе
старался не встречаться с этим человеком.  О  делах  можно  было  говорить
только с Наполеоном Бонапартом.
   - А я слышал, ты сейчас на озере Мизоган, - сказал Наполеон.
   Говорил он, разумеется, на французском, но  Такумсе  научился  говорить
по-французски тогда же, когда заговорил по-английски. И учился он у одного
и того же человека.
   - Проходи, присаживайся.
   Наполеон с интересом взглянул на Элвина, но ничего не сказал.
   - Я был там, - подтвердил Такумсе. - Вместе с братом.
   - Ага, а армия тоже была с вами?
   - Лишь ее зародыш,  малая  часть,  -  сказал  Такумсе.  -  Мне  надоело
убеждать Тенскватаву. Я создам армию из других племен.
   - Но когда?! - воскликнул Наполеон. - Ты приходишь сюда по два, по  три
раза в год и говоришь,  что  собираешься  создать  армию.  Знаешь  ли  ты,
сколько я уже жду?  Четыре  года,  целых  четыре  года  жалкой,  постыдной
ссылки.
   - Я умею считать, - ответил Такумсе. - Ты получишь свою битву.
   - Когда весь поседею  и  состарюсь?  Ответь  мне!  Да  я  скончаюсь  от
старости, прежде чем ты наконец соберешь силы краснокожих! Тебе  известно,
насколько я беспомощен  здесь.  Лафайет  и  Де  Морепа  не  позволяют  мне
отдаляться от форта больше чем на пятьдесят миль, мне не дают войск! Пусть
сначала соберется армия американцев, твердят они. Американцы, мол,  должны
набрать войска, с которыми тебе предстоит сражаться. Но только  ты  можешь
заставить этих бесхребетных независимых подлецов объединиться.
   - Знаю, - кивнул Такумсе.
   - Такумсе, ты обещал мне армию  из  десяти  тысяч  краснокожих.  Вместо
этого я постоянно слышу о каком-то городе, где поселилось аж десять  тысяч
_квакеров_!
   - Они не квакеры.
   - А, кто бы они ни были! Они отрицают войну, а это  одно  и  то  же.  -
Внезапно голос Наполеона смягчился, в нем появились  любовь,  настойчивые,
просящие нотки. - Такумсе, ты нужен  мне,  я  полагаюсь  на  тебя,  прошу,
умоляю, не подведи.
   Такумсе расхохотался.  Наполеон  давным-давно  понял,  что  его  фокусы
срабатывают только с бледнолицыми, изредка - с краснокожими, а на  Такумсе
не действуют вообще.
   - Тебе нет никакого дела до меня, а мне нет никакого дела  до  тебя,  -
сказал Такумсе. - Тебе нужна одна большая битва  и  победа  в  ней,  чтобы
вернуться в Париж героем. Мне нужна  эта  битва  и  победа  в  ней,  чтобы
вселить   в   сердца   бледнолицых   ужас,   чтобы   создать   под   своим
предводительством еще большую  армию  краснокожих,  чтобы  очистить  южные
земли и прогнать англичан за горы. Одно сражение, одна победа - вот почему
мы сошлись, но после того как мы добьемся своего, ты ни разу не  вспомнишь
обо мне, а я - о тебе.
   Наполеона речь Такумсе рассердила, но  полководец  сумел-таки  выдавить
улыбку.
   - Ну, какая-то правда в твоих словах имеется, - сказал он. - Мне нет до
тебя дела, но я не забуду тебя. Я многому  научился  у  тебя,  Такумсе.  Я
понял, что любовь к полководцу вернее ведет за собой людей, чем  любовь  к
стране, но любовь к стране - это лучше, чем жажда славы, а жажда  славы  -
лучше, чем  страсть  к  грабежам,  и  страсть  к  грабежам  -  лучше,  чем
поклонение деньгам. Но лучше всего сражаться за какое-то дело. За великую,
благородную мечту. Меня мои воины всегда любили.  Они  готовы  пойти  ради
меня на смерть. Но ради благого дела они пожертвуют своими женами и детьми
и будут считать, что оно того стоит.
   - Ты этому научился у меня? - спросил Такумсе. - Это речи моего  брата,
а не мои.
   - Твоего брата? Мне-то казалось,  что  он  никогда  не  призывал  людей
положить жизнь за какое-то дело.
   - Он весьма волен в вопросах смерти. Он ненавидит убийство.
   Наполеон рассмеялся, и Такумсе рассмеялся вместе с ним.
   - А знаешь, ты все-таки прав. Мы не друзья. Но ты мне нравишься. И  вот
что мне непонятно. Неужели, победив и изгнав бледнолицых со  своей  земли,
ты вот так вот все бросишь  и  позволишь  племенам  разбрестись  в  разные
стороны и жить так, как они жили раньше? Неужели ты допустишь,  чтобы  все
снова принялись ссориться друг с другом,  чтобы  краснокожие  вновь  стали
слабыми?
   - Не слабыми, счастливыми. Прежде  мы  были  счастливы.  Много  племен,
много языков, но единая живая земля.
   - Слабыми, - повторил Наполеон. - Знаешь, Такумсе, если б  мне  удалось
объединить под единым флагом _мою_ страну, я бы держал ее так крепко,  что
мой народ стал бы великой нацией, великой и могучей. Запомни, если у  меня
это получится, мы вернемся и отнимем у тебя твою землю.  Мы  захватим  все
страны на земном шаре. Уж поверь мне.
   - Это потому, что ты представляешь зле", генерал  Бонапарт.  Ты  хочешь
все и вся переделать, подчинить себе.
   - Это не зло, глупый ты дикарь. Когда люди начнут повиноваться мне, они
обретут счастье и покой, обретут мир. И впервые за всю историю они  станут
свободными.
   - Они будут жить в мире, пока  не  восстанут  против  тебя.  Они  будут
счастливы, пока не возненавидят тебя. И свобода их продлится только до той
минуты, пока они не решат поступить против твоей воли.
   -   Вы   только   посмотрите,   краснокожий   философствует.   А    эти
крестьяне-поселенцы знают, что ты читал Ньютона, Вольтера, Руссо  и  Адама
Смита? [Смит Адам (1723-1790) - английский  экономист,  заложивший  основы
классической  политэкономии   и   первым   обратившийся   к   исследованию
экономической истории средневековой Европы.]
   - Вряд ли им известно, что я умею читать на их языке.
   Наполеон, наклонившись, облокотился на стол.
   - Мы уничтожим их, Такумсе, ты и я. Но ты должен привести мне армию.
   - Мой брат предрек, что у нас будет эта армия еще до конца года.
   - Пророчество?
   - Все его пророчества