няли, что происходит, но никто не стал  ни  кричать,  ни  возражать.
Вигвам покатился по  песку,  словно  черепаха,  которую  пнули  ногой.  На
одеялах, скрестив ноги, сидели Пророк, Элвин и несколько  краснокожих,  но
одноглазый Тенскватава продолжал вещать, как будто ничего не случилось.
   Такумсе что-то заорал на языке шони, а Пророк  ему  ответил  -  сначала
спокойно, но вскоре и его голос повысился. Исходя из  собственного  опыта,
Мера знал, что подобная ссора обязательно  заканчивается  дракой.  Но  эти
краснокожие оказались исключением из правил.  Они  орали  добрых  полчаса,
после чего замолкли, тяжело дыша и меряя друг  друга  злобными  взглядами.
Тишина длилась всего несколько минут, но,  казалось,  прошло  куда  больше
времени, чем когда они ссорились.
   - Ты что-нибудь понял? - спросил Мера у Элвина.
   - Пророк предупредил меня, что сегодня придет  Такумсе  и  будет  очень
злиться.
   - Раз он знал об этом, почему не попытался что-нибудь изменить?
   - Он очень осторожен.  Чтобы  земля  поделилась  между  бледнолицыми  и
краснокожими, все  должно  идти  так,  как  должно.  Если  вдруг  помешать
какому-нибудь событию произойти, это может все разрушить, все переиначить.
Пророк знает, что нас ждет в будущем, но никому не говорит, потому что  мы
можем все испортить.
   - Что толку тогда знать будущее, если в нем ничего нельзя менять?
   - Это тебе так кажется, - ответил Элвин. - На самом деле Пророк  меняет
его, просто никому ничего не говорит. Именно поэтому он создал хрустальную
башню накануне той бури. Он должен был увериться, что видение будущего  не
изменилось и все идет как должно, он должен  был  удостовериться,  что  не
произошло ничего непоправимого.
   - Тогда чего они лаются? Они ж сейчас подерутся!
   - Это ты мне скажи, Мера. Это ты помогал ему переворачивать вигвам.
   - Я просто рассказал ему о том, что его имя и имя Пророка были вырезаны
на наших седлах.
   - Он и так это знал, - пожал плечами Элвин.
   - Ну, вел он себя так, будто никогда об этом не слышал.
   - Я сам рассказал об этом Пророку - на следующий же  день  после  того,
как он отвел меня в башню.
   - А тебе не приходило в голову, что Пророк ничего не сказал Такумсе?
   - Как не сказал? - не понял Элвин. - Чего ему скрывать?
   Мера с мудрым видом кивнул:
   - У меня такое ощущение, что именно этот вопрос и задал Такумсе  своему
братцу.
   - Но скрывать наше спасение - это безумство,  -  удивился  Элвин.  -  Я
подумал, Такумсе сразу послал кого-нибудь в город с вестью, что с нами все
в порядке.
   - А знаешь, что я думаю,  Эл?  Я  думаю,  твой  Пророк  делает  из  нас
идиотов. Я понятия не имею, зачем ему это,  но,  по-моему,  он  разработал
свой план, и согласно этому плану нас нужно держать подальше  от  дома.  А
поскольку вся наша семья, соседи и прочие фермеры наверняка уже схватились
за оружие, ты можешь догадаться, что произойдет. Пророк  хочет,  чтобы  мы
немножко постреляли друг друга.
   - Нет! - воскликнул Элвин. - Пророк говорит, что  ни  один  человек  не
может убить другого человека, если тот не хочет умирать. Он  говорит,  что
убить бледнолицего - это все равно  что  подстрелить  волка  или  медведя,
которые не годятся в еду.
   - Может быть, мы, на его взгляд, вполне съедобны. Так что  если  мы  не
доберемся до дома и не убедим наш народ, что с нами ничего  не  случилось,
разразится война.
   Как раз в этот момент Такумсе и Пророк замолкли. Затянувшееся  молчание
прервал Мера.
   - Ну так что, ребята, будем отправлять нас домой? - поинтересовался он.
   Пророк снова сел на свое одеяло и скрестил ноги.
   - Иди домой, Мера, - произнес Пророк.
   - Без Элвина не пойду.
   - Пойдешь, - ответил Пророк. - Если он останется в этой  части  страны,
он умрет.
   - Что ты такое несешь?
   - То, что видел собственными глазами! - огрызнулся Пророк.  -  То,  что
ждет нас в будущем. Если Элвин отправится сейчас домой, через три  дня  он
умрет. Но _ты_ иди, Мера. Выйдешь сегодня  в  полдень,  это  самое  верное
время.
   - А как ты собираешься поступить с Элвином? Думаешь, с тобой он будет в
большей безопасности?
   - Не со мной, - возразил Пророк. - С моим братом.
   - Дурацкая идея! - тут же заорал Такумсе.
   - Моего брата ждет долгая дорога. Он должен встретиться с французами  в
Детройте, с Ирраквой, с  Аппалачами,  с  чоктавами  и  криками,  со  всеми
краснокожими племенами, со всеми бледнолицыми,  которые  могут  остановить
надвигающуюся войну.
   - Если я буду говорить с краснокожими, Тенскватава, то призову их пойти
со мной в бой и прогнать бледнолицых за горы. Мы заставим белого  человека
сесть на свои корабли и убраться обратно за моря!
   - Говори им что хочешь, - согласился Тенскватава. - Но ты  пустишься  в
путь сегодня же и заберешь с собой бледнолицего  мальчика,  который  ходит
как краснокожий.
   - Нет, - сказал Такумсе.
   Печаль промелькнула на лице Тенскватавы, и он тихонько застонал.
   - Значит, умрет  вся  земля,  а  не  какая-то  ее  часть.  Если  ты  не
последуешь моему совету, белый  человек  убьет  всю  землю  от  океана  до
океана, с севера на юг вся земля станет  мертвой!  И  краснокожие  племена
вымрут, лишь  жалкие  их  остатки  будут  ютиться  на  крошечных  участках
пустынной земли. Всю свою жизнь они будут жить как в темнице,  потому  что
ты ослушался и не поступил так, как мне явилось в видении!
   - Такумсе не слушается всяких глупых  видений!  Такумсе  -  лик  земли,
голос  земли!  Иволга  сказала  мне  это,  и  тебе   об   этом   известно,
Лолла-Воссики!
   - Лолла-Воссики мертв, - прошептал Пророк.
   - Голос земли не повинуется  одноглазому  краснокожему,  поклоняющемуся
виски.
   Его слова ужалили Пророка в самое  сердце,  однако  лицо  его  осталось
невозмутимым.
   - Ты - голос гнева  земли.  Ты  вступишь  в  битву  с  огромной  армией
бледнолицых. Говорю тебе, это произойдет  до  первого  снегопада.  И  если
бледнолицего мальчика Элвина не будет с тобой, ты  потерпишь  поражение  и
погибнешь.
   - А если он будет со мной?
   - Ты останешься жив, - ответил Пророк.
   - Я с радостью пойду с Такумсе, - вмешался в спор Элвин. И  когда  Мера
начал было возражать, Элвин повернулся к брату и дотронулся до его руки. -
Ты можешь передать маме и папе, что я жив и здоров. Я _хочу_ пойти. Пророк
сказал, что от Такумсе я узнаю  столько,  сколько  не  узнаю  ни  от  кого
другого.
   - Тогда я пойду с тобой, - уперся Мера. - Я дал слово маме и папе.
   Пророк холодно посмотрел на Меру:
   - Ты вернешься к своему народу.
   - Тогда и Элвин вернется со мной.
   - Ты не смеешь распоряжаться здесь, - возразил Пророк.
   - А ты, значит, смеешь? Это потому, что у твоих парней в руках луки?
   Такумсе протянул руку и дотронулся до плеча Меры.
   - Ты неглупый человек.  Мера.  Кто-то  должен  вернуться  и  рассказать
вашему народу, что ты и Элвин не погибли.
   - Если я брошу его, откуда мне знать, жив он или нет?
   - Я клянусь, - сказал Такумсе,  -  пока  я  жив,  ни  один  краснокожий
пальцем не посмеет прикоснуться к этому мальчику.
   - А пока он с тобой, тебе ничего не угрожает, да? Мой  младший  брат  -
заложник, вот как это называется...
   Мера видел, что Такумсе и Тенскватава так разозлились, что готовы  были
убить его, но он и сам был настолько зол,  что  с  радостью  расквасил  бы
сейчас чей-нибудь нос. Может, так бы все и случилось, если бы  между  ними
не встал десятилетний Элвин и не разнял их.
   - Мера, ты лучше, чем кто-либо, знаешь, что я способен сам позаботиться
о себе. Расскажи папе и маме, что я сделал с чоктавами, и они поймут,  что
мне ничего не угрожает. Они ведь сами отправили меня  из  дому,  разве  не
так? На ученичество к кузнецу. Что ж,  я  немножко  похожу  в  учениках  у
Такумсе. А Такумсе, как известно, самый великий человек в Америке -  если,
конечно, не считать Тома Джефферсона. Если я каким-то образом спасу  жизнь
Такумсе, то исполню свой долг. А  твоя  обязанность  -  вернувшись  домой,
остановить близящуюся войну. Неужели ты не понимаешь?
   Мера все понимал и даже соглашался с Элвином. Но вместе с тем он  знал,
что ему предстоит объяснение с родителями.
   - В Библии есть одна история об Иосифе, сыне  Иакова.  Он  был  любимым
сыном отца, но братья ненавидели его, а поэтому продали в  рабство.  Затем
они взяли его одеяния, облили кровью козленка, разорвали и принесли отцу -
посмотри, мол, его сожрали львы. И  отец  его  разорвал  на  себе  одежды,
безутешно рыдал долгие дни [Библия, Бытие, глава 37].
   - Но ты же скажешь, что я не погиб.
   - Я скажу, что собственными глазами  видел,  как  ты  превратил  лезвие
тесака в масло, как  ходил  по  воде,  летал  в  смерче,  -  и  они  сразу
успокоятся, сразу поймут, что с тобой ничего не случится и что  ты  ведешь
среди краснокожих самую обычную жизнь...
   - Ты трус, - неожиданно перебил его Такумсе. - Ты боишься сказать  отцу
и матери правду.
   - Я поклялся перед ними.
   - Ты трус. Ты боишься рискнуть. Боишься  опасности.  Ты  хочешь,  чтобы
Элвин все время охранял тебя!
   Это  уж  было  слишком.  Мера  размахнулся  правой  рукой,  нацеливаясь
размазать наглую улыбочку по морде Такумсе.  Его  вовсе  не  удивило,  что
Такумсе перехватил удар, скорее  Меру  потрясла  та  легкость,  с  которой
Такумсе поймал и вывернул его запястье. Тогда Мера разозлился еще больше и
врезал Такумсе в живот. На этот раз  он  попал.  Но  костяшки  его  словно
ударились о ствол дерева, после чего вождь перехватил и вторую руку Меры.
   Поэтому Мера поступил так, как поступает всякий умелый боец. Он  заехал
коленом Такумсе между ног.
   К этому приему Мера прибегал всего два раза в жизни,  и  оба  раза  его
противники падали на землю и  извивались,  как  полураздавленные  червяки.
Такумсе выстоял, лишь лицо его побагровело,  будто  он  перегонял  боль  в
ярость. Поскольку он продолжал держать Меру за руки, тот  уж  было  решил,
что пришел его конец и сейчас его порвут на две  одинаковые  половинки,  -
вот насколько разозленным выглядел Такумсе.
   Такумсе отпустил руки Меры.
   Мера принялся растирать запястья, на которых  остались  белые  отметины
пальцев вождя. Вождь выглядел очень сердитым, но, как выяснилось, сердился
он на Элвина. Он повернулся и посмотрел на мальчика так, будто  готов  был
живьем содрать с него кожу и скормить ее ему же.
   - Ты осмелился применять на мне  свои  грязные  бледнолицые  штучки,  -
произнес он.
   - Я не хотел, чтобы кто-нибудь из вас пострадал, - возразил Элвин.
   - Ты думаешь, я такой же трус, как и твой брат? Думаешь, я боюсь боли?
   - Мера не трус!
   - Он бросил  меня  на  землю,  прибегнув  к  нечестным  штучкам  белого
человека.
   Услышав прежнее обвинение, Мера не выдержал:
   - Ты прекрасно знаешь, что я его об этом не просил!  Я  и  сейчас  тебя
положу на лопатки, если хочешь! Я буду сражаться с тобой честь по чести!
   - Коленом между ног? - усмехнулся Такумсе. - Ты не умеешь драться,  как
настоящий мужчина.
   - Я выдержу любое испытание, - заявил Мера.
   - Хорошо, тогда гатлоп.
   К тому времени их  успела  окружить  целая  толпа  краснокожих,  и  те,
услышав слово "гатлоп", принялись улюлюкать, вопить и хохотать.
   Не было такого белого человека в Америке, который бы не слышал  о  том,
как Дэн Бун не только выдержал испытание  гатлопом,  но  еще  и  умудрился
сбежать от краснокожих; однако были и  другие  истории  -  о  бледнолицых,
которых забивали до смерти. Сказитель в прошлом году  рассказывал  о  паре
таких случаев. "Это как суд присяжных, - говорил он, - только  краснокожие
сами решают, как тебя бить - сильно или  полегче.  Это  зависит  от  того,
заслуживаешь ли ты, по их мнению, смерти или нет.  Если  они  сочтут  тебя
смелым мужчиной, то будут бить сильно, чтобы испытать тебя болью. Но  если
они решат, что ты  трус,  тебе  переломают  все  кости  и  ты  никогда  не
переживешь гатлоп. Вождь не может приказывать, с какой силой и куда именно
бить. Это самая демократичная и жестокая  система  правосудия,  когда-либо
существовавшая в мире".
   - Вижу, ты боишься, - заметил Такумсе.
   - Конечно, боюсь, - ответил Мера. - Я был бы дураком, если б не боялся,
тем более что твои парни уже считают меня трусом.
   - Я пройду гатлоп перед тобой, - сказал Такумсе. - И  прикажу  им  бить
меня с такой же силой, с которой будут бить тебя.
   - Они не послушаются, - возразил Мера.
   - Послушаются, если я попрошу, - решительно сказал Такумсе. Он,  должно
быть, заметил написанное на лице Меры неверие, поэтому добавил: -  А  если
не послушаются, я пройду гатлоп еще раз.
   - А если меня убьют, ты тоже умрешь?
   Такумсе внимательно осмотрел Меру с головы до ног. Мера знал,  что  его
тело было стройным и сильным, привыкшим рубить лес и дрова, таскать  ведра
с водой, перекидывать солому и ворочать мешки с зерном в мельнице.  Но  он
не был _закаленным_. Как он  ни  прикрывался  одеялом,  его  кожа  местами
обгорела, пока он  ходил  голышом  под  палящими  лучами  солнца.  Он  был
сильным, но мягким - вот к какому выводу пришел Такумсе, изучив тело Меры.
   - Удар, который  убьет  тебя,  -  сказал  Такумсе,  -  оставит  на  мне
небольшой синяк.
   - Значит, ты признаешь, что испытание нечестно?
   - Честь - это когда двое мужчин претерпевают одинаковую боль.  Мужество
- это когда двое мужчин претерпевают одну  и  ту  же  боль.  Ты  не  ищешь
честности, ты жаждешь легкости. Ты боишься. Ты трус. Я  знал,  что  ты  не
согласишься.
   - Я согласен, - заявил Мера.
   - А ты! - выкрикнул Такумсе, тыча пальцем в  Элвина.  -  Ты  ничего  не
будешь трогать, ничего не будешь исцелять и не будешь смягчать боль!
   Эл не сказал ни слова, лишь молча посмотрел в глаза Такумсе. Мера узнал
этот  взгляд.  Элвин  обычно  так  смотрел,  когда   собирался   поступить
по-своему.
   - Эл, - окликнул Мера, - пообещай мне не вмешиваться.
   Эл поджал губы и ничего не ответил.
   - Пообещай мне не вмешиваться, Элвин-младший, иначе я не пойду домой.
   Элвин пообещал. Такумсе кивнул и двинулся прочь, говоря что-то на  шони
краснокожим. Мера почувствовал, как внутри проснулся жгучий страх.
   - Почему ты боишься, бледнолицый? - спросил его Пророк.
   - Потому что я не дурак, - объяснил Мера.  -  Только  дурак  не  боится
гатлопа.
   Пророк рассмеялся и ушел.
   Элвин снова сел  на  песок  и  принялся  что-то  чертить  или  рисовать
пальцем.
   - Не злись на меня, Элвин, ладно? Вообще-то, это не ты на  меня  должен
злиться, а я - на тебя. Ты этим краснокожим ничем не обязан,  зато  многим
обязан маме и папе. Я не могу тебя заставить, но, знаешь, мне стыдно,  что
ты стоишь на их стороне, а не на стороне своих родных и близких.
   Эл поднял голову, и в уголках его глаз блеснули слезы.
   - А может, я стою именно на стороне своих родных, ты об этом подумал?
   - Честно говоря, ты весьма  забавно  заботишься  о  нас.  Папа  и  мама
давным-давно сходят с ума от беспокойства.
   - А ты больше ни о ком не можешь думать, кроме как о  своей  семье?  Ты
подумал,  что  Пророк,  может  быть,  намеревается  спасти   жизни   тысяч
краснокожих и бледнолицых?
   - Вот здесь наши взгляды расходятся, - опустил голову Мера. - Я считаю,
что ничего важнее семьи не существует.
   Элвин все еще водил пальцем по песку, когда Мера повернулся  и  зашагал
прочь. Мере даже не пришло в голову посмотреть, что Элвин  там  писал.  Он
видел, но не _смотрел_, не читал. Но теперь надпись сама всплыла у него  в
голове. "_Беги немедленно_", - писал Эл. Он обращался к нему? Почему он не
сказал этого вслух? Чушь какая-то. Наверное, послание  предназначалось  не
ему. Кроме того, Мера и не собирался бежать,  иначе  Такумсе  и  остальные
краснокожие лишь уверятся в том, что он трус. А даже если он  и  попробует
сбежать? В здешних лесах краснокожие поймают его через считанные минуты, и
ему все равно придется пройти через гатлоп, только будет еще хуже.
   Воины выстроились на песке в две шеренги. Они держали в  руках  толстые
ветви, срезанные с деревьев. Мера видел, как какой-то старик  снял  с  шеи
Такумсе бусы, затем принял у него набедренную повязку. Такумсе  повернулся
к Мере и широко улыбнулся:
   - Когда на бледнолицем нет одежды,  он  гол.  Краснокожий,  стоящий  на
собственной земле, никогда не останется голым. Ветер - моя  одежда,  огонь
солнца, пыль земли, влага дождя. Вот что я ношу на своем теле. Я - голос и
лик земли!
   - Заканчивай побыстрее, - буркнул Мера.
   - Один мой знакомый сказал бы, что в душе такого человека, как ты,  нет
места поэзии, - ответил Такумсе.
   - А я знаю множество людей, которые сказали бы, что такой человек,  как
ты, вообще души не имеет.
   Такумсе  смерил  его  яростным  взглядом,  пролаял  несколько   кратких
приказов своим людям и шагнул между шеренгами.
   Он шел медленно, его подбородок был гордо, самоуверенно задран.  Первый
краснокожий ударил его по бедрам тонким концом  ветви.  Такумсе  вырвал  у
него из рук ветвь, перевернул ее и заставил ударить еще раз. На  этот  раз
удар пришелся в грудь, выбив весь воздух из легких Такумсе. Мера  услышал,
как краснокожий тихонько зарычал.
   Люди  выстроились  вверх   по   дюне,   чтобы   испытуемый   поднимался
помедленнее. Такумсе ни разу не остановился, не пропустил ни одного удара.
Краснокожие с застывшими лицами покорно исполняли  свои  обязанности.  Они
помогали ему выказывать мужество,  поэтому  давали  Такумсе  почувствовать
боль, но били не с тем, чтобы забить  до  смерти.  Основная  масса  ударов
приходилась на его бедра, живот и плечи. Ни один из краснокожих не  ударил
его ниже пояса, ни один не ударил по лицу. Но это вовсе не  означало,  что
Такумсе легко преодолевал испытание. Мера видел,  что  его  плечи  сочатся
кровью после соприкосновений с  грубой  корой.  Он  представил  себе,  что
будет, когда подобные удары посыплются на него, и  понял,  что  его  будут
бить сильнее. "Я законченный идиот, -  сказал  он  себе.  -  Я  состязаюсь
мужеством с самым благородным человеком Америки".
   Такумсе достиг конца шеренг, повернулся и посмотрел с верхушки дюны  на
Меру. С тела его капала кровь, но он улыбался.
   - Давай иди ко мне, смельчак бледнолицый, - позвал он.
   Мера ни секунды не колебался. Он двинулся к шеренгам. Но его  остановил
резкий голос, раздавшийся сразу за спиной. То был Пророк,  который  кричал
что-то на языке шони. Краснокожие обернулись на него. Когда  он  закончил,
Такумсе демонстративно сплюнул. Мера, который  ничего  не  понял  из  речи
Пророка,  снова  двинулся  вперед.  Дойдя  до  первого  краснокожего,   он
приготовился  выдержать  такой  же  удар,  какой  достался   Такумсе.   Но
краснокожий не шевельнулся. Он сделал еще один шаг.  Ничего.  Может  быть,
они, выражая свое презрение, будут бить  в  спину,  но  он  поднимался  по
склону дюны все выше и  выше,  а  ни  один  краснокожий  даже  пальцем  не
шевельнул, ни одного удара не упало на его плечи.
   Он понимал, что  радоваться  надо,  но  почему-то  страшно  разозлился.
Краснокожие помогли Такумсе продемонстрировать мужество, тогда как на долю
Меры выпал позор, а не честь. Он обернулся и взглянул на Пророка,  который
стоял у подножия дюны, положив одну руку на плечо Элвину.
   - Что ты им наговорил? - заорал Мера.
   - Я сказал им, что если они убьют тебя, то все скажут,  что  Такумсе  и
Пророк похитили этих детей для того, чтобы убить. Я сказал "им,  что  если
они нанесут тебе какие-нибудь побои, то, когда  ты  вернешься  домой,  все
скажут, что мы пытали тебя.
   - А я отвечу, что я в честном испытании доказал свое мужество!
   - Гатлоп - это глупое испытание. Для тех, кто позабыл о своем долге.
   Мера протянул руку  и  выхватил  у  одного  из  краснокожих  ветвь.  Он
хлестнул себя по бедрам, раз,  другой,  третий,  пытаясь  добиться,  чтобы
потекла кровь. Было больно, но не очень, потому что руки независимо от его
желания ослабляли силу удара, отказываясь причинять телу боль. Он