елать. По всем законам разумного мира у камня  не  было
никаких причин падать именно сейчас, но теперь Сказитель знал, что когда
дело  касается   Алвина-младшего,   ожидать   чего-либо   разумного   не
приходится. У мальчика был невидимый могучий враг и он не упустит  такой
удачи. Сказитель кинулся вперед. Когда он подбежал почти к самому камню,
он почувствовал, как  земля  слегка  вздрогнула  у  него  под  ногами  и
утоптанная грязь чуть-чуть подалась. Несильно, всего лишь  на  несколько
дюймов, но  этого  оказалось  достаточно,  чтобы  дрогнул  и  камень.  А
поскольку он находился в неуравновешенном состоянии, то достаточно и для
того, чтобы остановить падение было уже невозможно. Камень  падал  прямо
на подготовленное ему место  на  каменном  основании,  туда,  где  стоял
Алвин. Сказитель с криком схватил Алвина за руку и выдернул  его  из-под
камня. Только теперь мальчик увидел падающий  прямо  на  него  громадный
жернов. Рывок Сказителя был достаточно сильным, чтобы откинуть Алвина на
несколько футов, но этого  было  недостаточно.  Ноги  мальчика  все  еще
лежали в тени камня, который стремительно падал, слишком  быстро,  чтобы
Сказитель мог что-нибудь предпринять. И ему оставалось только  смотреть,
как камень  калечит  ноги  Алвина-младшего.  Он  знал,  что  такая  рана
означает неминуемую смерть, разве что мучения продолжатся дольше. Он  не
сумел спасти мальчика. И вдруг, наблюдая убийственное падение камня,  он
увидел,  как  в  нем  появилась  трещина,  менее  чем  через   мгновение
превратившаяся в разлом через всю толщину  камня.  Половинки  разошлись,
причем именно таким образом, чтобы упасть около ног Алвина, не задев их.
   И, когда Сказитель уже увидел сквозь эту щель в  камне  свет  фонаря,
раздался крик самого Алвина: "Нет!"
   Постороннему наблюдателю показалось бы, что Алвин  кричит  от  страха
неминуемой смерти при виде валящегося на него камня. Но  для  Сказителя,
лежавшего на  земле  рядом  с  мальчиком,  ослепленного  светом  фонаря,
бьющего прямо через середину камня, этот крик означал и еще кое-что. Как
и все дети,  не  думающий  о  грозящей  ему  опасности,  Алвин  закричал
протестуя против порчи камня. После того,  как  он  лично  вытесал  этот
камень, после всех усилий, предпринятых братьями, чтобы дотащить его  до
этого места, он просто не мог видеть, как жернов разрушается у  него  на
глазах. И раз он не мог этого видеть, этого и  не  произошло.  Половинки
камня прыгнули друг к другу как иголка, которая  прыгает  к  магниту,  и
камень упал целым и невредимым.
   Тень камня оказалась больше места его падения. Он не раздробил  обеих
ног Алвина. Его  левая,  поджатая  под  себя  нога,  осталась  полностью
невредимой. И все же правая нога попала прямо под кромку камня,  которая
разрезала его голень на глубину двух дюймов. Поскольку в это время Алвин
как раз подтягивал ногу к себе, удар камня отбросил ногу  в  направлении
движения. Он ободрал кожу и мускулы до самой кости, но все же не отрезал
ногу полностью. Нога могла бы даже оказаться не сломленной, если бы  под
ней не лежала метла. Ударом камня нога была прижата к рукоятке  метлы  с
такой силой, что обе кости нижней  части  ноги  сломались.  Острые  края
костей прорвали кожу и зажали рукоятку метлы как две стороны  тисков.  И
все же нога осталась вне упавшего камня  и  поэтому  кости  были  просто
переломаны, а не стерты в пыль под весом камня.
   В воздухе звенели грохот от удара камня о камень, крики  изумления  и
горя, и над всем этим пронзительный страдающий  крик  мальчика,  который
никогда еще не казался таким маленьким и беззащитным, как сейчас. Еще до
того, как кто-нибудь успел  подойти,  Сказитель  увидел,  что  обе  ноги
Алвина свободны от камня. Алвин пытался сесть и осмотреть свою рану. То,
что он увидел, вместе с болью от раны, оказались слишком тяжелы для него
и он потерял сознание. Первым подбежал отец  Алвина;  он  не  был  ближе
остальных, но двигался быстрее сыновей. Сказитель пытался успокоить его,
потому что пока кости зажимали рукоятку,  нога  казалась  целой.  Миллер
попытался поднять сына на руки, но зажатая нога не пускала  его  и  боль
вызвала у мальчика даже в бессознательном состоянии резкий стон. И тогда
Мишур заставил себя, превозмогая боязнь причинить боль, нажать  на  ногу
брата и освободить ее от рукояти метлы.
   У Дэвида в руках уже был фонарь, и пока Миллер  нес  Алвина-младшего,
он бежал сбоку и освещал путь. Мишур и Калм  хотели  идти  за  ними,  но
Сказитель позвал их. "Там есть женщины и Дэвид с  вашим  отцом",  сказал
он. "Надо, чтобы кто-нибудь приглядел за всем этим".
   "Верно", сказал Калм. "Отцу теперь долго будет не до  того".  Молодые
люди приподняли камень ломами так, чтобы Сказитель смог вытащить из  под
него рукоятку метлы и веревки, все еще привязанные к лошадям. Втроем они
вынесли все снаряжение из мельницы, потом оседлали лошадей и убрали  все
инструменты и припасы. Только после этого Сказитель  вернулся  в  дом  и
обнаружил, что Алвин-младший спит в  его  кровати.  "Я  надеюсь,  вы  не
против", тревожно спросила Анна.
   "Конечно же нет", сказал Сказитель.
   Остальные девочки и Калли убирали со стола после  ужина.  В  комнате,
бывшей раньше комнатой Сказителя, Фэйт с Миллером, оба мертвенно-бледные
и с поджатыми губами, сидели около кровати, на которой лежал  замотанный
бинтами и бандажом Алвин.
   У  двери  стоял  Дэвид.  "Это  был  чистый  перелом",  прошептал   он
Сказителю. "Но эти разрывы кожи... - мы боимся заражения. Он потерял всю
кожу на передней части голени. Я даже не знаю, можно ли  залечить  такую
рану, когда обнажена кость".
   "Вы приложили кожу назад?", спросил Сказитель. "Мы приложили на место
все то, что от нее осталось, и Мама пришила ее там".
   "Правильно сделано", сказал Сказитель.
   Фэйт подняла голову. "Вы понимаете что-нибудь в медицине, Сказитель?"
"Столько, сколько может знать человек,  годами  старавшийся  помочь  чем
может и живущий среди людей, знающих так же мало как и он сам". "Как  же
это случилось?", спросил Миллер. "Почему именно сейчас, после того,  как
столько раз все заканчивалось хорошо?" Он  поднял  глаза  на  Сказителя.
"Мне начинало казаться, что  у  мальчика  есть  защитник".  "Он  есть  у
Алвина".
   "Тогда этот защитник не смог его защитить".
   "Смог", сказал Сказитель. "На какое-то  мгновение,  пока  падал  этот
камень, я видел, как он раскололся, и щель была  достаточно  широка  для
того, чтобы вообще не коснуться мальчика".
   "Как шпиль", прошептала Фэйт.
   "Отец, мне кажется, я тоже это видел", сказал  Дэвид.  "Но  когда  он
упал целым, я решил, что видел то, что хотел бы видеть,  а  не  то,  что
было на самом деле".
   "Сейчас в нем нет и трещины", сказал Миллер.
   "Нет", сказал Сказитель. "Потому что Алвин-младший не захотел,  чтобы
жернов раскололся".
   "Ты хочешь сказать, что он вновь срастил камень? Чтобы он ударил  его
и покалечил его ногу?"
   "Я хочу сказать, что он думал не о  ноге",  сказал  Сказитель.  "А  о
камне".
   "О, мой мальчик,  мой  дорогой  мальчик",  прошептала  Мама,  бережно
лаская бессознательно протянутую ей мальчиком руку. Когда она перебирала
его пальцы, они слегка согнулись в ее  руке,  потом  разогнулись  опять.
"Разве так может быть", спросил Дэвид. "Чтобы камень раскололся, а потом
сросся опять, и  все  меньше  чем  за  секунду?"  "Может  быть",  сказал
Сказитель. "Потому что это  случилось".  Фэйт  опять  коснулась  пальцев
сына, но на этот раз они не упали бессильно. Пальцы Алвина потянулись  к
материнской руке быстрее, чем прежде, потом сжались  в  кулак,  и  опять
раскрылись.
   "Он проснулся", сказал отец.
   "Я принесу немного рому для мальчика",  сказал  Дэвид.  "Чтобы  унять
боль.
   У Армора в лавке есть".
   "Нет", прошептал Алвин.
   "Мальчик сказал нет", сказал Сказитель.
   "Он же ничего не соображает из-за боли".
   "Парень должен быть в полном сознании", сказал Сказитель. Он встал  у
кровати на колени справа от Фэйт так,  чтобы  быть  ближе  всех  к  лицу
мальчика. "Алвин, ты слышишь меня?"
   Алвин застонал. Это должно было значить "Да". "Тогда  послушай  меня.
Твоя нога очень сильно повреждена. Кости переломаны, но они остались  на
месте и могут срастись. Но кожа была ободрана, и хотя твоя мать  пришила
ее назад на место, вполне возможно, что кожа умрет и начнется  гангрена,
которая убьет тебя. Большинство хирургов отрезало бы  тебе  ногу,  чтобы
спасти жизнь".
   Алвин  замотал  головой  туда   обратно,   пытаясь   закричать.   Это
прозвучало, как стон "Нет, нет нет!"
   "Ты делаешь еще хуже", сердито сказала Фэйт.
   Сказитель посмотрел на отца, взглядом ища разрешения продолжать.
   "Не надо мучить мальчика", сказал Миллер.
   "Есть поговорка", сказал Сказитель. "Яблоня не спрашивает у бука, как
ей растить плоды, а лев у лошади, как ему  схватить  добычу".  "Что  это
значит?", спросила Фэйт.
   "Это значит, что я был  бы  дураком,  если  бы  пытался  научить  его
использовать силы, природу которых не понимаю. Но раз уж  он  не  знает,
как ими пользоваться, я думаю, мне стоит попытаться?" Миллер на  секунду
задумался. "Давай, Сказитель. Лучше, чтобы он знал  всю  правду  и  смог
понять, способен он себя вылечить или  нет".  Сказитель  осторожно  сжал
руку мальчика своими руками. "Алвин, ведь ты хочешь сохранить свою ногу?
Тогда думай о ней так, как ты думал о камне. Ты должен думать о коже  на
ноге, о том, как она прирастает на место, как к кости  опять  прирастает
мясо и все становится как раньше. Ты должен  подробно  представить  себе
все это. У тебя будет куча времени, пока ты лежишь  здесь.  Не  думай  о
боли, думай о том, какой должна стать твоя нога, вновь целой и сильной".
   Алвин лежал, зажмурив глаза от боли.
   "Ты сделаешь это, Алвин? Попытаешься?"
   "Нет", сказал Алвин.
   "Ты должен победить боль, тогда  ты  сможешь  использовать  свой  дар
сохранять форму вашей".
   "Я не буду", сказал Алвин.
   "Но почему?", закричала Фэйт.
   "Сияющий Человек", сказал Алвин. "Я обещал ему".  Сказитель  вспомнил
клятву Алвина, данную Сияющему Человеку, и у него опустилось сердце.
   "Кто это - Сияющий Человек?", спросил Миллер.
   "Это... видение, которое у него было, когда он был  маленьким".  "Как
же так получилось, что мы об этом ничего не слышали?", спросил Миллер.
   "Это было в ту  ночь,  когда  раскололся  шпиль",  сказал  Сказитель.
"Алвин обещал Сияющему Человеку, что никогда не станет использовать свою
силу для собственной выгоды".
   "Но Алвин", сказала Фэйт. "Это ведь не чтобы сделать тебя богатым или
что-нибудь такое, а для того, чтобы спасти  твою  жизнь."  Мальчик  лишь
поморщился от боли и покачал головой. "Не  могли  бы  вы  оставить  меня
наедине с ним", сказал Сказитель. "Всего на несколько минут, чтобы я мог
с ним переговорить". Сказитель  не  успел  договорить,  как  Миллер  уже
вытолкал Фэйт за двери. "Алвин", сказал Сказитель. "Ты должен  выслушать
меня. Ты знаешь, что я не стану тебе лгать. Нет ничего важнее клятвы и я
бы не стал толкать человека на клятвопреступление, даже чтобы спасти ему
жизнь. Так что я не прошу тебя использовать свою власть для  собственной
пользы. Ты слышишь меня?"
   Алвин кивнул.
   "Подумай вот над чем. Подумай,  как  по  всему  этому  миру  проходит
Разрушитель. Никто не видит, как он делает  свою  работу,  как  рушит  и
уничтожает все на земле. Никто кроме одного мальчика. Кто этот  мальчик,
Алвин?"
   Губы Алвина прошептали слово, хотя ни одного звука не было слышно. Я.
   "И этому  мальчику  дана  сила,  которую  он  сам  еще  полностью  не
понимает. Сила создавать против силы разрушать, которая есть у врага.  И
более  того,  Алвин,  желание  создавать.  Мальчик,  который  на  каждый
промельк Разрушителя отвечает  крупицей  Созидания.  Теперь  скажи  мне,
Алвин, тот, кто помогает Разрушителю, друг или враг человечеству?"
   Враг, прошептали губы Алвина.
   "А если ты  помогаешь  Разрушителю  уничтожить  его  самого  опасного
противника,   тогда   ты   враг   человечеству   или   нет?"   "Ты   все
переворачиваешь", с трудом выдавил из себя мальчик.  "Я  все  проясняю",
сказал Сказитель. "Ты поклялся никогда не  использовать  свою  силу  для
собственной пользы. Но если ты умрешь, то  это  принесет  пользу  только
Разрушителю, а если ты будешь жить, если  вылечишь  свою  ногу,  то  это
будет на пользу всему человечеству.  Да,  Алвин,  раз  уж  это  принесет
пользу всему человечеству, то тут  не  о  чем  больше  говорить".  Алвин
заплакал, и заставила его плакать не боль тела, а та  боль,  которую  он
чувствовал в своей душе.
   "Но твоя клятва была ясной, так ведь? Никогда для собственной пользы.
   Так почему бы тебе не дать еще одну клятву, чтобы не нарушать старую.
Поклянись, что ты посвятишь свою жизнь борьбе с  Разрушителем.  Если  ты
сдержишь эту клятву - а ты сдержишь, Алвин, ты мальчик,  который  держит
свое слово - если ты сдержишь эту клятву,  тогда  спасение  твоей  жизни
принесет пользу только другим, а вовсе не тебе самому". Сказитель  ждал,
ждал, и, наконец, Алвин кивнул головой. "Алвин-младший, клянешься ли ты,
что проживешь свою жизнь для того,  чтобы  победить  Разрушителя,  чтобы
делать веши целыми и правильными?" "Да", прошептал мальчик.
   "Тогда я говорю тебе, что согласно твоему собственному  обещанию,  ты
должен исцелить себя".
   Алвин ухватился за руку Сказителя. "Как?", прошептал он. "Этого я  не
знаю, мальчик", сказал Сказитель. Как использовать свою власть  -  ответ
на этот вопрос ты должен отыскать в себе.  Могу  сказать  тебе,  что  ты
должен попытаться, или враг одержит победу и  я  должен  буду  закончить
твою историю описанием того, как твое тело будет опушено  в  могилу".  К
удивлению Сказителя, Алвин  улыбнулся,  и  тогда  Сказитель  понял,  что
действительно сказал смешную вещь. Эта история закончится  могилой,  что
бы Алвин сегодня не делал. "Ты прав, мальчик", сказал Сказитель.  "Но  я
был бы не против вписать еще несколько страниц, пока не кончилась  Книга
Алвина". "Я постараюсь", прошептал Алвин.
   Если он действительно постарается, то все будет в  порядке.  Защитник
Алвина слишком много сил потратил на него, чтобы взять  и  оставить  его
умирать. Сказитель не сомневался, что у Алвина хватит сил исцелить себя,
главное чтобы он знал, как это сделать. Его тело было  устроено  гораздо
сложнее, чем камень. Но если он хотел выжить, то должен был понять,  как
работает это тело и как он может срастить переломанные кости.  Сказителю
постелили в большой комнате. Он предложил  поспать  на  полу  у  кровати
Алвина, но Миллер покачал головой и ответил: "Это мое место". Оказалось,
что заснуть в эту ночь Сказителю было нелегко.  И  в  середине  ночи  он
сдался, зажег фонарь щепкой из очага, надел  свою  куртку  и  отправился
наружу.
   Ветер был резким. Собиралась буря и,  судя  по  запаху,  которым  был
наполнен  воздух,  со  снегом.  В  большом  хлеву  беспокойно   метались
животные. Сказителю подумалось, что снаружи он мог оказаться не один.  В
ночи могли таиться Краснокожие, они могли даже  бродить  среди  строений
фермы, наблюдая за ним. Он  даже  слегка  поежился,  но  потом  отбросил
страх. Этой  ночью  было  слишком  холодно.  Даже  самые  кровожадные  и
ненавидящие Белых Чок-Тавы и Кри-Эки, лазутчики которых иногда приходили
с юга, были не так глупы,  чтобы  оказаться  на  открытом  пространстве,
когда близится такая сильная буря. Скоро выпадет  снег,  первый  в  этом
году, но сильный. Завтра он будет идти целый день, Сказитель  чувствовал
это, он знал, что воздух за грозовыми облаками будет еще холоднее, такой
холодный, что снег будет сухим  и  пушистым,  такой  снег  обычно  валит
часами, покрывая землю все более и более толстым слоем. Если бы Алвин не
помог им дотащить камень до дома за один день, им бы  пришлось  пытаться
дотащить его среди снежной бури. Стало бы скользко и могло  б  случиться
что-нибудь похуже происшедшего.  Сказитель  очнулся  от  раздумий,  стоя
внутри мельницы и рассматривая камень. Он выглядел таким массивным,  что
трудно было представить себе, что его можно было тащить. Сказитель вновь
прикоснулся к режущей кромке, пытаясь не порезаться. Провел пальцами  по
мелким бороздкам заточки,  где  будет  собираться  мука,  когда  большое
водяное колесо повернет ось и заставит жернов вращаться и  вращаться  на
мельнице так же неуклонно, как Земля все вращается  и  вращается  вокруг
Солнца, год за годом  превращая  время  в  пыль  так  же,  как  мельница
превращает зерно в муку.
   Он посмотрел вниз на то место, где земля слегка подалась под  камнем,
качнула его и почти убила мальчика. Дно ямки блеснуло при свете  фонаря.
Сказитель встал на колени и погрузил свой  палец  на  полдюйма  в  воду.
Должно быть, она  долго  собиралась  здесь,  подтачивая  грунт,  вымывая
почву. И так, чтобы никто не мог увидеть влагу. Но вполне достаточно для
того, чтобы под давлением большой тяжести она поддалась.
   Эй, Разрушитель, подумал Сказитель, покажись же мне и я построю такой
дом, что ты навсегда будешь заточен в нем. Но как он не старался, ему не
удавалось увидеть то дрожание воздуха, которое было видно седьмому  сыну
Алвина Миллера. В конце  концов  Сказитель  поднял  фонарь  и  вышел  из
мельницы. Первые хлопья снега уже падали. Ветер почти утих. Снег шел все
быстрее и быстрее, танцуя в свете фонаря. И когда  он  подошел  к  дому,
земля уже посветлела от снега и лес был больше не виден. Он вошел в дом,
лег на пол, даже не снимая ботинок, и мгновенно уснул.

Глава 12

КНИГА

   Днем и ночью они поддерживали огонь из трех больших бревен  так,  что
от каменных стен пыхало жаром  и  воздух  в  комнате  был  сухим.  Алвин
неподвижно лежал на кровати, нога его  весом  бандажей  и  повязок  была
прижата к кровати как якорь, а тело плыло, покачивалось  и  металось  по
всей кровати. У него кружилась голова и слегка поташнивало.
   Но он не замечал ни веса ноги, ни  головокружения.  Врагом  его  была
боль, чьи биение и толчки отвлекали его разум  от  той  задачи,  которую
поставил ему Сказитель: излечить себя.
   Но боль была и его союзником. Она выстроила вокруг него такую  стену,
что он едва сознавал, что находится  в  доме,  в  комнате,  на  кровати.
Внешний мир мог сгореть и превратиться в пепел и он этого не заметил бы.
Сейчас Алвин был погружен только в  свой  внутренний  мир.  Сказитель  и
наполовину не представлял себе того, о чем говорил. Дело тут было  не  в
том, чтобы просто представить себе что-нибудь. Если он представит  себе,
что его нога излечилась, то лучше ей от этого не станет. Но  все  же,  в
главном Сказитель был прав. Если Алвин мог чувствовать камень,  находить
его сильные и  слабые  места  и  приказывать  им  где  ломаться,  а  где
оставаться прочными, почему бы ему не сделать этого с  кожей  и  костью?
Сложность была в том, что плоть и кость были так перемешаны. Камень  был
одинаковым везде, но каждый слой плоти отличался от предыдущего, и  было
очень нелегко разобраться что как устроено. Так он и лежал на кровати  с
закрытыми глазами, впервые пытаясь вглядеться внутрь своего собственного
тела. Вначале он попытался проследить источник боли, но  это  ничего  не
давало, потому что когда он  добрался  до  этого  места,  там  все  было
раздавлено, разорвано и перемешано так, что невозможно отличить верх  от
низа. После долгих попыток Алвин решил применить другой подход. Он  стал
прислушиваться к биению собственного сердца. Первое время боль отвлекала
его, но вскоре его внимание было полностью замкнуто на этом звуке.  Даже
если во внешнем мире и существовал какой-нибудь шум, он об  этом  ничего
не  знал,  потому  что  боль  отгородила  его  от  всего.  А  сам   ритм
сердцебиения если и не полностью, то хотя бы отчасти  отгородил  его  от
боли. Он проследил движение крови, крупных сильных потоков  и  маленьких
ручейков.  Иногда  он  в  них  терялся.  Иногда  импульс  боли  от  но