. Вот здесь живут шони,  здесь  виннебаго.
Видишь?
   -  Бледнолицый  Убийца  Гаррисон  говорит   краснокожим,   ты   делаешь
изображение земли, чтобы потом найти наши деревни. И убить там  всех,  так
он говорит.
   - В принципе ничего иного я от него и не ожидал. Значит, ты слышал  обо
мне еще до того, как пришел сюда, да? Надеюсь, ты не веришь его вракам?
   - О нет. Никто не верит Бледнолицему Убийце Гаррисону.
   - Приятно слышать.
   - Никто не верит белому человеку. Все ложь.
   - Я никогда не лгу. Никогда.  Гаррисон  мечтает  стать  губернатором  и
пойдет ради этого на любую ложь.
   - Он говорит, ты тоже хочешь быть губернатором.
   Здесь Армор несколько помедлил с ответом. Посмотрел на карту.  Взглянул
на дверь кухни, где мыла посуду его жена.
   - М-да, здесь он, пожалуй, не врет. Но в слово "губернатор" я вкладываю
несколько иной смысл, нежели он.  Я  хочу  быть  губернатором,  чтобы  все
краснокожие и бледнолицые жили в мире друг с другом,  вместе  обрабатывали
землю, ходили в одни и те же школы, пока  в  один  прекрасный  день  между
белым и краснокожим человеком вообще не останется  никакого  различия.  Но
Гаррисон, он хочет прогнать всех краснокожих.
   "Если ты сделаешь краснокожего похожим на бледнолицего, он уже не будет
краснокожим. Гаррисон  или  Армор  -  в  итоге  краснокожих  не  останется
вообще", - подумал Лолла-Воссики, но выражать свои мысли вслух не стал. Он
понимал, превратить краснокожих в бледнолицых - это плохо, очень плохо, но
убить их всех выпивкой, как это замышлял Гаррисон, или  изгнать  с  родной
земли, как это собирался сделать Джексон, - это еще хуже. Гаррисон - очень
дурной  человек.  Армор  хотел  быть  хорошим,   только   не   знал   как.
Лолла-Воссики понял это, поэтому не стал спорить с Армором.
   Армор тем временем продолжал демонстрировать ему карту:
   - Вот здесь расположен форт Карфаген, он нарисован квадратиком,  потому
что это город. Нас я тоже изобразил квадратиком,  хоть  мы  еще  не  стали
настоящим городом. Мы зовем наше поселение  Церковь  Вигора  в  честь  той
церкви, которую мы строим.
   - Церковь - здание. Почему Вигор?
   - А, первые поселенцы здесь, те, которые проложили дорогу  и  построили
мосты, - семья Миллеров. Они живут за церковью, ближе к  лесу,  дальше  по
дороге. По сути дела, моя жена приходится им старшей дочерью. Они  назвали
это местечко Вигором в честь старшего сына, которого тоже звали Вигор.  Он
утонул в реке Хатрак, неподалеку от  Сасквахеннии,  когда  они  добирались
сюда. Поэтому они и назвали это поселение в честь него.
   - Твоя жена очень красивая, - похвалил Лолла-Воссики.
   Несколько секунд Армор слова вымолвить не мог - так он был удивлен. Его
жена Элеанора, находящаяся в задней комнате, где они ужинали, должно быть,
услышала слова Лолла-Воссики, потому  что  внезапно  появилась  в  дверном
проеме.
   - Меня еще никто не называл красивой, - тихо произнесла она.
   Лолла-Воссики был ошеломлен. Большинство белых женщин  обладали  узкими
лицами, бледной, болезненной кожей, а скул у них не было вообще.  Элеанора
же была смуглая, широколицая, с высокими скулами.
   - Я считаю тебя красивой, - сказал Армор. - Правда-правда.
   Лолла-Воссики не поверил ему, как не поверила  Элеанора.  Впрочем,  она
все равно улыбнулась, перед тем как исчезнуть за дверью.  По  лицу  Армора
можно было сразу сказать - он никогда не считал ее  красавицей.  Она  была
красивой с точки зрения _краснокожего_.  Неудивительно,  что  бледнолицые,
которые никогда не умели видеть суть, считали ее уродливой.
   Но также это означало, что Армор женился  на  женщине,  которую  считал
уродиной. Но он не кричал на нее, не  избивал,  как  бил  некрасивую  скво
краснокожий. А это очень хорошо, решил Лолла-Воссики.
   - Ты очень счастливый, - сказал Лолла-Воссики.
   - Это потому, что мы христиане, - объяснил Армор. - И  ты  тоже  будешь
счастлив, если станешь христианином.
   - Я никогда не буду счастливым, - возразил Лолла-Воссики.
   Он хотел добавить: "Никогда, если вновь не услышу зеленую тишину,  если
черный шум не оставит меня". Но говорить такое бледнолицым бесполезно, ибо
они не знают, что добрая половина происходящего  на  земле  скрыта  от  их
глаз.
   - Будешь, - успокоил Троуэр. Бурля энергией, он широкими шагами вошел в
комнату, готовый вновь развенчивать ересь и язычество. - Ты примешь Иисуса
Христа как своего спасителя и обретешь истинное счастье.
   А вот  над  этим  обещанием  стоило  призадуматься.  Появилась  причина
поговорить об Иисусе Христе. Может быть, Иисус Христос  и  есть  зверь  из
сновидений Лолла-Воссики. Вдруг он заставит черный шум отступить и  вернет
Лолла-Воссики к настоящей жизни, снова сделает его таким, каким он был  до
того, как Бледнолицый Убийца Гаррисон наполнил мир черным  шумом  из  дула
своего ружья.
   - Иисус Христос разбудит меня? - уточнил Лолла-Воссики.
   - "Идите за мной, - сказал он, - и  я  сделаю  вас  ловцами  человеков"
[Библия, Евангелие от Матфея, глава 4, 19], - провозгласил Троуэр.
   - Он пробудит меня? Он сделает меня счастливым?
   - Тебе обеспечена вечная радость в лоне Отца нашего Небесного, - сказал
Троуэр.
   Лолла-Воссики не  понял  ровным  счетом  ничего,  но  все  равно  решил
попробовать на тот случай, если Иисус действительно разбудит его и _тогда_
он поймет, о чем говорил Троуэр. Пусть даже в присутствии  Троуэра  черный
шум становился громче, может, этот человек способен излечить его.
   Ночь Лолла-Воссики провел в лесу, а наутро, глотнув из  бочонка  виски,
шатаясь  побрел  в  церковь.  Троуэр  очень   расстроился,   увидев,   что
Лолла-Воссики снова напился, а Армор опять принялся выспрашивать, кто  дал
ему  огненную   воду.   Поскольку   остальные   мужчины,   работающие   на
строительстве церкви, собрались  вокруг,  Армор  воспользовался  моментом,
чтобы довести свои угрозы до сведения каждого.
   - Если я узнаю,  кто  спаивает  краснокожих,  клянусь,  я  собственными
руками сожгу дом этого человека и отправлю его жить к Гаррисону, на  Гайо.
Здесь живут истинные христиане. Я не могу  запретить  вам  накладывать  на
дома обереги, пользоваться заклятиями, хоть они и подтачивают вашу веру  в
Господа, но я никому _не позволю_  травить  народ,  который,  следуя  воле
Господней, населил эти земли. Все меня поняли?
   Бледнолицые закивали, сказали "да",  "все  правильно",  "так  и  должно
быть".
   - Никто из них не дает мне виски, - произнес Лолла-Воссики.
   - Может быть, он принес с собой в чашечке! - выкрикнул один из них.
   - А может, он родник какой в лесу нашел! - предположил другой.
   И все засмеялись.
   - Прошу вас, проявите почтение,  -  обратился  к  ним  Троуэр.  -  Этот
язычник принимает Господа Иисуса Христа. Его коснется святая вода, которая
когда-то коснулась самого Иисуса. Пусть это станет первой вехой в  великом
миссионерском деле среди краснокожих, населяющих американские леса!
   - Аминь, - дружно пробормотали рабочие.
   Вода была холодной, вот и все, что заметил Лолла-Воссики, -  не  считая
того, что, когда Троуэр  брызнул  на  него,  черный  шум  усилился.  Иисус
Христос  не  показался,  значит,  это  не  он   был   зверем   сновидения.
Лолла-Воссики был очень разочарован.
   Но преподобный Троуэр, напротив, еще больше воодушевился. Вот что самое
странное в бледнолицых. Они, такое впечатление, не замечают, что  творится
вокруг них. Троуэр совершил акт крещения, которое ничего не  изменило,  не
принесло ни капли добра, зато весь  остальной  день  этот  человек  ходил,
гордо задрав нос, будто бы только что зазвал бизона в истощенную  жестоким
зимним голодом деревню.
   Армор был так же слеп, как и Троуэр. В полдень, когда Элеанора принесла
рабочим обед, Лолла-Воссики пригласили разделить еду.
   - Мы ж не можем гнать христианина, правда? - пошутил один рабочий.
   Но никто не захотел садиться рядом с Лолла-Воссики,  наверное,  потому,
что от него слишком несло виски и он постоянно  шатался.  Закончилось  все
тем, что рядом с Лолла-Воссики, несколько  в  стороне  от  остальных,  сел
Армор, и они принялись разговаривать.
   Разговор протекал весьма мирно, пока Лолла-Воссики не спросил у Армора:
   - Иисус Христос, он не любит оберегов?
   - Верно. Он есть путь, а колдовство и всякие  волшебные  штучки  -  это
святотатство.
   Лолла-Воссики мрачно кивнул:
   - Нарисованный оберег - плохо. Краска никогда не была живой.
   - Нарисованный, вырезанный - все одно.
   - Деревянный оберег сильнее. Дерево когда-то жило.
   - Мне безразлично, нарисован он или вырезан из дерева, у  меня  в  доме
нет  оберегов.  Нет  ни  заклятий,  ни  манков,  ни  ограждений  -  ничего
подобного. Настоящий христианин полагается на молитву. Господь  -  Пастырь
мой, я ни в чем не буду нуждаться [Библия, Псалтирь, псалом 22, 1].
   И тогда Лолла-Воссики понял, что Армор  так  же  слеп,  как  и  Троуэр.
Потому что дом Армора защищали самые сильные  обереги,  что  Лолла-Воссики
когда-либо видел. Отчасти именно поэтому Лолла-Воссики восхищался  Армором
- его дом был  действительно  надежно  защищен,  ведь  этот  человек  умел
создавать обереги из живых вещей. Вьющиеся растения  на  крыльце,  семена,
несущие в себе жизнь и посаженные в верно расставленные горшочки,  чеснок,
потеки ягодного сока - все пребывало на своем месте, так что  даже  сквозь
огненную воду, бурлящую в нем и  приглушающую  черный  шум,  Лолла-Воссики
чувствовал, как обереги и заговоры тянут и толкают его.
   Однако Армор даже не догадывался, что в доме его имеются обереги.
   - Вот родители моей жены Элеаноры постоянно  пользуются  оберегами.  Ее
маленький братец Эл-младший, такой шестилетний пацан, борющийся вон там  с
белокурым шведом, - видишь? Поговаривают, что он и в самом деле мастер  на
всякие резные обереги.
   Лолла-Воссики  взглянул  туда,  куда  показывал  Армор,   но   мальчика
почему-то не  рассмотрел.  Он  отчетливо  видел  белокурого  мальчишку,  с
которым тот боролся, но мальчик, которого имел  в  виду  Армор,  почему-то
ускользал от взгляда, расплывался и исчезал. Непонятно.
   Армор тем временем продолжал говорить:
   - Да, да, представь себе! Такой юный, а  уже  поворачивается  к  Иисусу
спиной. В общем, Элеаноре трудно было  отказаться  от  оберегов  и  прочих
магических штучек. Но она отказалась. Поклялась мне - иначе бы мы  никогда
не поженились.
   В этот момент к ним и подошла Элеанора - нет, эта женщина в самом  деле
красавица, хоть бледнолицые и считают  ее  уродиной.  Она  пришла  забрать
опустевшую корзинку, поэтому услышала последние  слова,  произнесенные  ее
мужем, но виду, будто они  что-то  для  нее  значат,  не  подала.  Правда,
забирая у Лолла-Воссики опустевшую миску, она пристально вгляделась в  его
единственный глаз, как бы спрашивая: "А ты видел эти обереги?"
   Лолла-Воссики улыбнулся ей, улыбнулся самой широкой улыбкой, показывая,
что он вовсе не собирается ничего говорить ее мужу.
   Она недоверчиво улыбнулась в ответ.
   - Тебе понравился обед? - спросила она.
   - Очень пережарено, - ответил Лолла-Воссики. - Вкуса крови нет.
   Глаза ее расширились. Но  Армор  лишь  рассмеялся  и  от  души  хлопнул
Лолла-Воссики по плечу.
   - Вот что значит  цивилизация.  Перестаешь  пить  кровь,  и  это  факт.
Надеюсь, крещение натолкнет тебя  на  путь  истинный  -  сразу  видно,  ты
слишком долго скитался в потемках.
   - Я  подумала...  -  начала  была  Элеанора  и  замолкла,  поглядев  на
набедренную повязку Лолла-Воссики, потом на своего мужа.
   - А, да, мы же говорили об этом вчера вечером. У меня есть старые брюки
и рубашка, которые я больше не ношу, да и  все  равно  Элеанора  мне  шьет
новый сюртук, поэтому я подумал, раз  ты  принял  крещение,  тебе  следует
одеваться как настоящему христианину.
   - Очень жарко, - сказал Лолла-Воссики.
   - Ну да, христиане веруют в скромность платья, Лолла-Воссики.
   Рассмеявшись, Армор снова хлопнул его по плечу.
   - Я принесу одежду чуть позже, - предложила Элеанора.
   Лолла-Воссики счел эту идею весьма глупой. Краснокожие всегда  выглядят
глупо в одежде белого человека. Но ему не хотелось спорить с этими людьми,
потому что они  пытались  стать  ему  друзьями.  А  может  быть,  крещение
все-таки сработает, если он наденет одежды белого человека? Может,  черный
шум наконец уйдет?
   Поэтому он ничего не сказал в ответ. Он лишь снова взглянул  туда,  где
кругами  бегал  беловолосый  мальчик.  "Элвин!   Элли!"   -   кричал   он.
Лолла-Воссики напряг зрение, чтобы рассмотреть того, за кем  он  гоняется.
Он увидел ногу, коснувшуюся земли и поднявшую клуб пыли,  махнувшую  руку,
но самого мальчика не разглядел. Очень странно.
   Элеанора ждала ответа. Но Лолла-Воссики  молчал,  поскольку  с  головой
погрузился в разглядывание мальчика, которого на самом  деле  не  было.  В
конце концов Армор, усмехнувшись, сказал:
   - Принеси одежду, Элеанора. Мы оденем его как  христианина,  и,  может,
завтра он поможет нам в церкви, начнет учиться христианскому делу. Возьмет
в руки пилу, к примеру.
   Последних слов Лолла-Воссики не слышал, иначе тут же без оглядки  удрал
бы в леса. Он видел, что  происходило  с  краснокожими,  которые  начинали
пользоваться инструментами белого человека. Видел,  как  они  отрезали  от
земли по кусочку, по частичке, как поклонялись металлу. Даже ружьям. Начав
использовать для охоты ружье  и  один-единственный  раз  нажав  на  курок,
краснокожий сразу становится наполовину белым; краснокожий может применять
ружье лишь для убийства белого человека - так всегда говорил Такумсе и был
прав. Но Лолла-Воссики не слышал слов Армора насчет пилы, поскольку только
что сделал замечательное  открытие.  Мальчика  он  видел,  когда  закрывал
здоровый глаз. Как того одноглазого медведя в реке. Стоило  снова  открыть
глаз, как появлялся  белокурый  мальчишка-швед,  но  Элвин  Миллер-младший
бесследно пропадал. Закрой глаз, и не останется ничего, кроме черного шума
и полосок зеленой тишины, - но вдруг, прямо посреди, возникает  тот  самый
мальчик, сияющий ярким светом, как будто солнце спрятал в задний кармашек,
и его веселый голос звучит словно музыка.
   Неожиданно исчез и он, оставив за собой непроницаемый черный шум.
   Лолла-Воссики открыл глаз. Перед ним стоял преподобный Троуэр. Армор  и
Элеанора ушли, рабочие вернулись к постройке церкви. Ясно  как  день,  это
Троуэр заставил исчезнуть мальчика. Впрочем, нет, не так уж ясно - теперь,
когда рядом  находился  Троуэр,  Лолла-Воссики  отчетливо  видел  мальчика
здоровым глазом. Как любого другого ребенка.
   - Лолла-Воссики, мне внезапно пришло  на  ум,  что  тебе  следовало  бы
принять  христианское  имя.  Прежде  я  никогда  не  крестил  краснокожих,
поэтому, не подумав, воспользовался твоим нецивилизованным  прозвищем.  Но
теперь тебе придется принять новое имя, имя христианина. Это необязательно
должно быть имя какого-нибудь святого - мы не  паписты,  -  но  ты  обязан
назваться как-нибудь, чтобы доказать свое обращение к Христу.
   Лолла-Воссики согласно кивнул. Он знал, что ему понадобится новое  имя,
если крещение все-таки сработает.  Как  только  он  встретит  зверя  своих
сновидений и вернется домой, он обязательно примет новое имя. Он попытался
объяснить это Троуэру, но бледнолицый священник ничего не понял.  В  конце
концов он ухватил суть, догадавшись, что  Лолла-Воссики  и  сам  не  прочь
взять новое имя и надеется оное вскоре обрести, поэтому сразу успокоился.
   - Кстати, пока мы наедине, - сказал Троуэр, - я хотел спросить,  нельзя
ли мне осмотреть твою голову. Я разрабатываю  некие  новые  категории  для
френологии, науки, недавно появившейся на свет. Вкратце суть ее состоит  в
том, что выдающиеся таланты и способности, залегающие в человеческой душе,
отражаются  -  а  может,  даже  порождаются  -  выпуклостями  и  впадинами
человеческого черепа.
   Лолла-Воссики ни слова не понял из речей Троуэра, поэтому молча кивнул.
Это обычно срабатывало, когда бледнолицые начинали нести  всякую  чушь,  и
Троуэр не стал исключением  из  правил.  Кончилось  все  тем,  что  Троуэр
увлеченно ощупал всю голову Лолла-Воссики, периодически прерываясь,  чтобы
что-то зарисовать или написать  на  клочке  бумаги.  На  протяжении  всего
исследования   священник   беспрестанно    бормотал    себе    под    нос:
"Интересненько", "Ха!" и "Ох уж эти теоретики". Закончив, Троуэр  от  души
поблагодарил Лолла-Воссики:
   - Мистер Воссики, вы оказали неоценимую  помощь  делу  науки.  Вы  есть
живое  доказательство,  что  краснокожий  человек  вовсе  не   обязательно
обладает шишками, символизирующими дикость и каннибализм. Вместо этого  вы
имеете вполне нормальный набор даров и способностей,  свойственных  самому
обычному человеку. Краснокожие не столь разительно  отличаются  от  белого
человека, во всяком случае различия эти не заметны глазу и  фактически  не
поддаются категоризации. По сути дела, ваша голова  демонстрирует,  что  у
вас есть все шансы стать  выдающимся  оратором  и  вы  глубоко  чувствуете
религию. Поэтому  вовсе  не  случайно  вы  оказались  первым  американским
краснокожим, принявшим святые писания из моих рук.  Должен  отметить,  ваш
френологический рельеф весьма напоминает мой собственный.  Короче  говоря,
дорогой мой новообращенный христианин, я не удивлюсь, если вы сами  вскоре
начнете проповедовать.  Проповедовать  многочисленным  толпам  краснокожих
мужчин и женщин, преподнося им понимание Небес. Обдумайте эту перспективу,
мистер Воссики. Если не ошибаюсь, это есть ваше будущее.
   Лолла-Воссики лишь отчасти уловил  суть  напыщенной  речи  Троуэра.  Он
что-то говорил о том, что Лолла-Воссики станет проповедником.  Что-то  там
насчет будущего. Лолла-Воссики попытался извлечь смысл - не получилось.
   К заходу солнца Лолла-Воссики был  одет  в  одежды  белого  человека  и
выглядел как полный дурак. Действие огненной воды давно закончилось, а  он
так и не смог вырваться в лес, чтобы сделать  четыре  целительных  глотка,
поэтому черный шум заполнил все вокруг. Что еще хуже,  ночь  обещала  быть
дождливой, темной, одним  глазом  он  ничего  не  увидит,  а  черный  шум,
охвативший его, помешает найти спрятанный бочонок.
   В результате он шатался больше обычного. Напившись виски, он и то падал
не так часто - сейчас земля качалась и бросалась  из  стороны  в  сторону.
Попытавшись вылезти из-за стола, за которым они вместе с Армором  ужинали,
Лолла-Воссики упал. Элеанора настояла на том, чтобы он провел ночь в доме.
   - Мы же не можем выгнать его ночевать в лес, когда на улице льет дождь,
- сказала она.
   Как бы поддерживая ее, вслед ее словам раздался удар грома, по крышам и
стенам застучали крупные капли. Пока Армор и Троуэр обходили дом, закрывая
ставни,  Элеанора  разложила  кровать  на   кухонном   полу.   Благодарный
Лолла-Воссики заполз в постель, не позаботившись снять неудобные,  режущие
везде брюки и рубашку. Прикрыв глаз,  он  попытался  справиться  с  ноющей
болью внутри головы, болью черного шума, острыми лезвиями  кромсающей  его
мозг на кусочки.
   А они, естественно, решили, что он заснул.
   - По-моему, даже утром он не был так пьян, - сказал Троуэр.
   - Я следил за ним весь день, он ни на минуту не отлучался  с  холма,  -
ответил Армор. - Он просто не мог раздобыть выпивку.
   - Говорят, когда пьяный трезвеет, - заметил Троуэр, - сначала он  ведет
себя так, будто опьянел еще больше, хотя алкоголь из него уже выветрился.
   - Надеюсь, дело именно в этом, - покачал головой Армор.
   - Мне кажется, от  крещения  он  ожидал  нечто  большего,  -  поделился
Троуэр. - Конечно, мысли дикаря понять невозможно, но...
   - Я бы не назвала его дикарем, преподобный Троуэр, - перебила Элеанора.
- По-своему он очень цивилизованный, культурный человек.
   - Точно так же можно назвать цивилизованным бобра, - фыркнул Троуэр.  -
Во всяком случае, по-своему он очень даже окультурен.
   - Я хотела сказать, - продо