ему  подсказал...  А
что, хорошая мысль!
   Как бы то ни было, Лафайет громко рассмеялся и сказал:
   - Фредерик, если бы я позвал  Стефенсона  строить  рельсовые  дороги  в
Канаде, вы первый обвинили бы меня в пустой трате  государственных  денег.
Зато сейчас, если вы, написав рапорт, обвините  меня  в  предательстве,  в
том, что я подучил Стефенсона остаться  в  Ирракве,  вас  тут  же  вызовут
домой, во Францию, где заключат в маленькую комнату  с  обитыми  подушками
стенами.
   - Обвинять в предательстве? Вас? - напускно  удивился  Фредерик.  -  Да
подобной мысли мне и в голову не могло прийти.  -  И  все-таки  на  всякий
случай он перекрестился.  Вдруг  и  вправду  сам  дьявол  шепчет  на  ушко
Лафайету? - Ну не  довольно  ли  любоваться  таскающими  тюки  грузчиками?
По-моему, нам следует поприветствовать прибывшего офицера.
   - Вы так рветесь познакомиться с ним? - спросил Лафайет. - Вчера вы мне
все уши прожужжали о его плебейском происхождении. По-моему,  вы  сказали,
что на службу он поступил простым капралом.
   - Сейчас он генерал, и Его Величество счел должным послать его к нам, -
сохраняя серьезное выражение лица, возразил Фредерик.
   Лафайет же продолжал весело ухмыляться.  "Ничего,  Жильбер,  мое  время
придет, обязательно придет".
   По  пристани  ходили   несколько   офицеров,   облаченных   в   военное
обмундирование, но никого с генеральскими  погонами  среди  них  не  было.
Очевидно, герой битвы за Мадрид выжидал, намереваясь эффектно появиться на
палубе. А может, он думал, что маркиз и  сын  графа  сами  пройдут  в  его
каюту,   чтобы   первыми   поприветствовать   национальную   знаменитость?
Немыслимо!
   Хотя на самом деле он так не думал. Офицеры отступили на шаг-другой,  и
де Морепа с Лафайетом,  стоящие  у  поручней  баржи,  увидели,  как  некий
человечек шагнул с палубы "Марии-Филиппы" на пристань.
   - Не такого он уж и высокого роста, правда? - вслух подумал Фредерик.
   - На юге Франции все невысокого роста.
   - На юге Франции!  -  презрительно  фыркнул  Фредерик.  -  Он  родом  с
Корсики, мой дорогой Жильбер. Его даже французом  назвать  нельзя.  Скорее
итальяшка...
   - За три недели этот итальяшка наголову разбил  испанскую  армию,  пока
вышестоящий офицер валялся  с  приступом  острой  дизентерии,  -  напомнил
Лафайет.
   - Акт неподчинения, за который его следовало  отдать  под  трибунал,  -
нахмурил брови Фредерик.
   - С этим я не спорю, - согласился Лафайет. - Но, видите ли, он все-таки
выиграл войну, поэтому король Карл,  добавивший  корону  Испании  к  своей
коллекции головных уборов, счел несоответствующим судить солдата,  который
одержал столь славную победу.
   - Дисциплина превыше всего! Каждый  должен  знать  свое  место,  где  и
обязан неотлучно пребывать, - иначе начнется хаос.
   - Вне всяких сомнений. Но способ наказать  его  все-таки  нашелся.  Его
повысили до чина генерала и вместе с тем сослали _сюда_. Не хотели,  чтобы
он путался под ногами  во  время  итальянской  кампании.  Его  Величество,
конечно, не откажется от титула венецианского дожа, но генерала  Бонапарта
случайно может занести не  туда  -  он  захватит  Коллегию  Кардиналов,  и
придется королю Карлу становиться папой.
   - Ваше чувство юмора переходит всякие границы.
   - Фредерик, вы посмотрите на него.
   - Я и так на него смотрю.
   - Тогда _не  смотрите_  на  него.  Взгляните  на  кого-нибудь  другого.
Посмотрите на его офицеров. Вы когда-либо видели, чтобы солдаты так любили
своего командира?
   Фредерик неохотно оторвал взгляд от генерала-корсиканца и посмотрел  на
его подчиненных, которые шли следом. Не как толпа придворных - здесь лесть
твоему положению не поможет. Скорее, как будто...  как  будто...  Фредерик
никак не мог подыскать нужных слов...
   - Как будто каждый подчиненный знает - Бонапарт любит  и  высоко  ценит
его.
   - Проповедовать подобное - несусветная  глупость,  -  резко  воскликнул
Фредерик. - Низших чинов следует держать в постоянном  страхе,  чтобы  они
крепко цеплялись за свое положение.
   - Пойдемте поприветствуем его.
   - Что за абсурд! Это он должен подойти к нам!
   Но Лафайет, как обычно, не стал разделять слово и дело - быстрым  шагом
он сошел на пристань  и  преодолел  последние  несколько  ярдов  навстречу
Бонапарту.  Бонапарт  резким  движением  вскинул  руку,   отдавая   честь.
Фредерик, однако, ни на секунду не забывал  о  своем  положении  в  высшем
свете и знал, какое положение в нем занимает  Бонапарт,  так  что  к  нему
корсиканец подойдет сам. Может, Бонапарта и сделали генералом,  но  звание
истинного дворянина просто так не дается.
   А Лафайет уже расшаркивался:
   - Генерал Бонапарт, для нас огромная честь принимать вас здесь. Увы, мы
не можем предложить вам удобства Парижа...
   - Милорд губернатор, - сказал Бонапарт, тут же перепутав все  возможные
формы обращения, - я никогда не  знал  удобств  Парижа.  Самые  счастливые
моменты в моей жизни связаны с полем боя.
   - Как и в жизни Франции, когда вы выходите на это самое поле. Пойдемте,
я представлю вам генерала де Морепа.  В  Детройте  вы  будете  подчиняться
именно ему.
   Фредерик ясно расслышал небольшую паузу, которую сделал  Лафайет  перед
словом  "подчиняться".  "Я  все   запоминаю,   Жильбер,   и   когда-нибудь
поквитаюсь".
   Докеры Ирраквы в считанные минуты переправили весь груз с одного  судна
на другое; не прошло и часа, как баржа пустилась в путь. Естественно, весь
первый  день  Лафайет  только  и  делал,  что  рассказывал   Бонапарту   о
преимуществах паровой машины Стефенсона. Бонапарт даже  выказал  некоторую
заинтересованность - расспросил о возможностях  транспортировки  войск,  о
том, сколько времени займет прокладка рельс следом за наступающей армией и
легко ли враг может разрушить эту  железную  дорогу.  Разговор  был  столь
надуман и  скучен,  что  Фредерик  никак  не  мог  понять,  каким  образом
Бонапарту удается его поддерживать. Конечно, офицер обязан _притворяться_,
будто на лету схватывает каждое слово губернатора, но Бонапарт слишком  уж
переигрывал.
   Вскоре беседа потекла без участия Фредерика, но тот против этого ничуть
не возражал. Он с головой погрузился  в  собственные  мысли,  вспомнив  ту
актрису - как там ее звали? - которая так замечательно исполняла роль... в
общем, какую-то роль. Или не актриса она была, а  балерина?  Этого  он  не
помнил, зато в  его  памяти  четко  запечатлелись  ее  ножки,  грациозные,
стройные ножки, вот только она наотрез отказалась ехать с  ним  в  Канаду,
отвергнув его заверения в чистой и  искренней  любви.  А  ведь  он  обещал
построить ей дом намного лучше, чем для собственной жены! О, если  бы  она
поехала с ним! Ну да, она вполне могла умереть от  той  же  лихорадки,  от
которой умерла его жена, - ну и что?  Хотя,  может,  это  все  к  лучшему.
Играет ли она еще на сценах Парижа? Бонапарт, конечно, не ответит  на  его
вопрос, но один из подчиняющихся ему офицеров мог встречаться с ней.  Надо
бы порасспросить.
   Ужинали они, естественно, за губернаторским столом - поскольку на  всей
барже это был единственный стол. Губернатор Радуга передала свои сожаления
по поводу, что не может лично посетить столь почетных французских  гостей,
но надеется, что ее команда обеспечит им все возможные удобства. Фредерик,
растолковавший ее слова весьма однозначно и посчитавший, что еду им  будет
готовить  какой-нибудь  краснокожий,   уже   приготовился   к   очередному
дикарскому кушанью из жестких оленьих хрящей  -  такое  даже  олениной  не
назовешь, - однако вопреки ожиданиям повар оказался французом!  Гугенотом,
правда, вернее, потомком гугенотов, но на истинных католиков повар зла  не
держал, поэтому ужин оказался превыше всяких похвал. Кто бы мог подумать -
в такой глуши они вкушали настоящий французский ужин! Причем  не  какой-то
там акадийский, который обычно переперчен и насыщен донельзя специями.
   За ужином, прикончив все съедобное,  что  лежало  на  блюдах,  Фредерик
честно попытался принять более активное участие в разговоре. Он как  можно
нагляднее постарался обрисовать Бонапарту ту невозможную военную ситуацию,
что сложилась на юго-западе. Перечислил одну  за  другой  все  проблемы  -
неподдающихся  дисциплине  краснокожих   союзников,   бесконечный   приток
иммигрантов.
   - Но больше всего хлопот доставляют наши  собственные  солдаты.  Как  и
всякий низкий класс, они чересчур подвержены предрассудкам. Во всем  видят
какие-то знамения. Какой-нибудь немец или датчанин нарисует на своей двери
оберег, и солдат приходится палкой загонять в этот дом.
   Бонапарт отхлебнул глоток кофе (варварский напиток! но, похоже, генерал
им  наслаждался  не  меньше  коренного  обитателя  Ирраквы),  после   чего
откинулся  на  спинку  кресла  и  смерил  Фредерика   своими   спокойными,
пронзительными глазами.
   - Вы хотите сказать, что вместе с пехотой обыскиваете дома?
   Снисходительное отношение Бонапарта не  лезло  ни  в  какие  рамки,  но
прежде чем Фредерик  успел  придумать  ответ  поязвительнее,  в  разговор,
громко рассмеявшись, вмешался Лафайет:
   - Наполеон, - сказал он, - мой  дорогой  друг,  именно  такова  природа
нашего врага в этой войне. Когда самый большой город в  округе  пятидесяти
миль состоит из четырех домов и кузницы, специально  дома  не  обыскивают.
Каждый дом - это вражеская крепость.
   Лоб Наполеона наморщился:
   - Неужели они никогда не собирают свои силы в армии?
   - Они не выступали армией с тех пор,  как  генерал  Уэйн  разбил  вождя
Понтиака [Понтиак - вождь алгонкинского племени оттава (у Карда - оттива),
возглавивший восстание индейских племен в 1762 году] много лет назад, да и
то это была английская армия. Соединенные Штаты обладают лишь  несколькими
фортами, но все они раскиданы по Гайо.
   - Тогда почему эти форты еще стоят?
   Лафайет снова усмехнулся:
   - Неужели вы не  читали  отчетов  о  войне  английского  короля  против
восставших Аппалачей?
   - Я был занят несколько иными проблемами, - ответил Бонапарт.
   - Вы можете не напоминать нам о  своих  победах  в  Испании,  -  встрял
Фредерик. - Мы бы сами с радостью участвовали в этой войне, выдайся  такая
возможность.
   - Да неужели? - пробормотал Бонапарт.
   - Позвольте, я расскажу вам, - предложил Лафайет,  -  что  случилось  с
лордом Корнуоллисом [Корнуоллис Чарльз (1738-1805) - английский военный  и
государственный деятель;  командовал  английскими  соединениями  во  время
войны за независимость США; подписал капитуляцию в  Йорктауне;  позднее  -
вице-король и  главнокомандующий  в  Ирландии]  и  его  армией,  когда  он
попытался напасть на столицу Аппалачей город  Франклин,  что  в  верховьях
реки Теннизи.
   - Позвольте лучше  мне  рассказать,  -  перебил  его  Фредерик.  -  Ваш
рассказ, Жильбер, обычно чересчур перегружен излишними подробностями.
   Лафайета,  похоже,  несколько  покоробило  беспардонное   вмешательство
Фредерика в разговор, но ведь именно Лафайет в свое время настоял на  том,
чтобы они обращались друг к другу по именам, как равные по  чину.  Если  б
Лафайет пожелал, чтобы к нему относились  как  к  маркизу,  он  бы  сейчас
настоял на протоколе.
   - Рассказывайте, - кивнул Лафайет.
   - Корнуоллис пустился на розыски армии восставших Аппалачей. Но  ничего
не нашел. Наткнулся лишь на пустые  хижины,  которые  не  преминул  сжечь,
несмотря на то что возвести новую хижину ничего не стоит. Зато каждый день
по меньшей мере полдюжины его солдат  погибали  под  мушкетным  огнем,  не
говоря уже о раненых.
   - Стреляли из винтовок, - поправил Лафайет.
   - Да, конечно,  эти  американцы  предпочитают  винтовки,  -  согласился
Фредерик.
   - Но из них же не дашь нормального залпа, их очень долго  перезаряжать,
- удивился Бонапарт.
   - А  они  вообще  их  не  перезаряжают,  если  только  численностью  не
превосходят, - пожал плечами Лафайет.
   - Так вот, - продолжал Фредерик, -  добравшись  наконец  до  Франклина,
Корнуоллис вдруг понял, что половина его армии мертва, ранена или охраняет
обозы.  Бенедикт  Арнольд,  генерал  с  Аппалачей,  возвел  вокруг  города
укрепления - нарыл  вокруг  канав,  рвов  и  так  далее.  Лорд  Корнуоллис
попытался было взять город в осаду, но черрики двигались так бесшумно, что
дозоры роялистов даже не слышали, как они пробирались  внутрь  войск.  Эти
повстанцы разработали дьявольский план - они подружились с краснокожими  и
сделали их полноправными гражданами, да, да,  представьте  себе.  Вот  где
окупилась их доброта. Войска Аппалачей также  совершали  налеты  на  обозы
Корнуоллиса - в общем, и месяца не прошло, как стало совершенно ясно,  что
Корнуоллис превратился из осаждающего в осажденного. Закончился его  поход
тем, что он сдался вместе со всей армией  в  плен,  и  английскому  королю
пришлось пожаловать Аппалачам независимость.
   Бонапарт мрачно кивнул.
   - Но основная хитрость  заключалась  не  в  способе  ведения  войны,  -
заговорил Лафайет. - После того как Корнуоллис  сдался,  его  привезли  во
Франклин, где он обнаружил, что все семьи  поселенцев  выехали  из  города
задолго до того, как к нему подступила английская армия. Вот в чем главное
преимущество живущих в глуши американцев. Они способны быстро собраться  и
уехать куда глаза глядят. Они не привязаны к какому-то одному месту.
   - Да, но их можно убить, - отметил Бонапарт.
   - Только прежде поймайте, - ответил Лафайет.
   - Но ведь у них есть поля, есть фермы, - возразил Бонапарт.
   - Правильно, вы можете пуститься на поиски ферм, - согласился  Лафайет.
- Но, захватив одно из подобных хозяйств, вы вдруг обнаружите,  что  живет
там обычная фермерская семья - при условии,  если  в  доме  вообще  кто-то
будет. И солдат среди них нет. _Армии_ нет. А когда будете уезжать, кто-то
пальнет вам в спину из леса. Может, тот  самый  смиренный  фермер,  может,
нет.
   - Интересная  проблема,  -  задумался  Бонапарт.  -  Врага  как  бы  не
существует. Он не концентрирует свои силы.
   - Поэтому мы вынуждены якшаться с краснокожими, - подтвердил  Фредерик.
- Мы же не можем собственными руками убивать невинных фермеров и их семьи.
   - Так что вы платите краснокожим, которые убивают их за вас.
   - Да. И вроде бы неплохо получается, - кивнул  Фредерик.  -  Во  всяком
случае иных шагов мы предпринимать не собираемся.
   - _Неплохо? Неплохо_ получается? - презрительно переспросил Бонапарт. -
Десять лет назад к востоку от Аппалачей насчитывалось не более пяти  сотен
американских хозяйств. На нынешний  момент  между  Аппалачами  и  Май-Амми
живет десять тысяч поселенцев, которые продолжают продвигаться  дальше  на
запад.
   Лафайет  подмигнул  Фредерику.  Фредерик  лютой  ненавистью   ненавидел
Лафайета, когда он вот так ему подмигивал.
   - Наполеон читал наши отчеты,  -  весело  констатировал  Лафайет.  -  И
запомнил наши  оценки  численности  американских  поселений  в  Резервации
Краснокожих.
   - Король желает, чтобы вторжение американцев на французскую  территорию
было остановлено, остановлено раз и навсегда, - заявил Бонапарт.
   - Правда? - удивился Лафайет. - Странный же  способ  он  избрал,  чтобы
продемонстрировать нам свое желание.
   - Странный? Он послал меня, - напыщенно сказал Бонапарт. - Это  значит,
что ему нужна только победа.
   - Но вы всего лишь генерал, - напомнил Лафайет. -  У  нас  уже  имеются
генералы.
   - Кроме того, - вмешался Фредерик, - вы ни за что не  отвечаете.  Здесь
командую я.
   -  Вообще-то,  высшую  власть  здесь  представляет  маркиз,  -  заметил
Бонапарт.
   Фредерик сразу уловил  намек.  Стало  быть,  Лафайет  обладает  властью
поставить  Бонапарта  над  Фредериком,  если  пожелает  того.  Он   бросил
беспокойный взгляд на Лафайета, который  с  увлечением  намазывал  гусиный
паштет на кусок хлеба.
   - Генерал Бонапарт находится под _вашим_ командованием,  Фредерик.  Это
изменению не подлежит. Никогда. Надеюсь, я  ясно  выразился,  мой  дорогой
Наполеон?
   -  Разумеется,  -  ответил  Наполеон.  -  Я  вовсе  не   желал   менять
существующие здесь порядки. Но вы должны знать, король посылает  в  Канаду
не только генералов. Весной сюда прибудет тысяча солдат.
   - Что ж, я немало потрясен известием, что он в очередной  раз  пообещал
прислать сюда побольше солдат, - по-моему, Фредерик, мы  слышали  подобные
обещания дюжину раз, не меньше, вы не помните точно? Я всегда рад услышать
очередное обещание от короля. - Лафайет допил остатки вина в бокале. -  Но
все дело в том, мой дорогой Наполеон,  что  у  нас  уже  имеются  солдаты,
которые ровным счетом ничего не делают. Сидят себе в  Детройте  и  Чикаго,
расплачиваясь  за  скальпы  бурбоном.  Только  спиртное   зря   переводим.
Краснокожие хлещут его, как воду, после чего падают замертво.
   - Но если у нас уже  есть  генералы,  есть  солдаты,  -  снисходительно
спросил Бонапарт, - чего, по вашему мнению, нам не хватает, чтобы выиграть
эту войну?
   Фредерик никак не мог решить, то ли ненавидеть Бонапарта, который  смел
грубить аристократу, то  ли  влюбиться  в  него  за  то,  что  он  нахамил
премерзейшему маркизу де Лафайету.
   - Чего не хватает?  Десяти  тысяч  французских  поселенцев,  -  ответил
Лафайет. - В ответ на американца мы должны выставлять француза, на женщину
- женщину, на ребенка - ребенка. Надо сделать  так,  чтобы  в  этой  части
страны говорили по-французски, и только. Надо подавить их числом.
   - Никто не согласится жить в подобной дикости, - объявил Фредерик,  уже
в который раз выражая свое мнение по этому поводу.
   - Посулите дармовую землю, и сюда ринутся толпы, - сказал Лафайет.
   - Всякие подонки и отбросы, - фыркнул Фредерик. - По-моему, мы по горло
ими сыты.
   Бонапарт молча изучал лицо Лафайета.
   - Эти земли весьма ценны своими  мехами  и  пушниной,  -  наконец  тихо
произнес Бонапарт. - Король недвусмысленно высказался на этот счет. Он  не
желает, чтобы европейцы селились вне фортов.
   - Тогда король проиграет войну, - радостно заявил Лафайет, - сколько бы
генералов он сюда ни послал. И на этом,  господа,  я  думаю,  нам  следует
закончить наш ужин.
   С этими словами Лафайет поднялся и покинул каюту.
   Бонапарт повернулся к Фредерику, который тоже  встал,  собираясь  уйти.
Генерал протянул руку и коснулся запястья Фредерика.
   - Останьтесь, пожалуйста, - промолвил он.
   Нет, на самом деле он  сказал  одно  лишь  "останьтесь",  но  Фредерику
показалось,  что  вместе  с  тем  он   произнес   "пожалуйста",   что   он
действительно _жаждет_, чтобы Фредерик остался  с  ним,  что  он  любит  и
почитает Фредерика.
   Но он не мог остаться,  нет,  не  мог,  ведь  Бонапарт  простолюдин,  и
Фредерику не о чем с ним говорить...
   - Милорд де Морепа, - прошептал корсиканский капрал.
   Или он сказал просто "Морепа", а Фредерик домыслил все остальное? Какие
бы слова он ни произнес, в голосе  его  прозвучало  уважение,  проникнутое
доверием, надеждой...
   И Фредерик остался.
   Бонапарт ничего особенного не сказал.  Обычные  любезности.  "Нам  надо
действовать вместе". "Мы  должным  образом  послужим  нашему  королю".  "Я
помогу вам, чем смогу".
   Но Фредерик видел за этими простыми  словами  нечто  большее.  Обещание
будущей славы, возвращение в Париж с победой. Он  победит  американцев  и,
что еще важнее, поставит  на  место  Лафайета,  восторжествовав  над  этим
предателем, преклоняющимся  перед  демократией  маркизом.  Он  и  Бонапарт
сделают это - вместе. Надо лишь  потерпеть  пару-другую  лет,  создать  из
краснокожих огромную армию, и американцы вынуждены будут в  ответ  поднять
свою армию; тогда мы разгромим американские войска и отправимся домой. Вот
и все. Надежда и вера лихорадочно бились в сердце, но...
   Но тут Бонапарт отпустил запястье Фредерика.
   Через руку Бонапарта в тело Фредерика словно перетекали жизнь и  тепло,
бьющие  из  великого  источника.  Теперь,  когда  Бонапарт  отпустил  его,
Фредери