Лолла-Воссики.
   - Мне следовало бы разбить его, - покачал головой Такумсе.
   Лолла-Воссики слегка наклонил голову, прямо как  иволга,  и  оценивающе
посмотрел на брата.
   - Тогда мне придется вернуться и стянуть еще один.
   Бледнолицые, гонящиеся за Лолла-Воссики, застучали в ворота,  требуя  у
охранников отворять побыстрее. "Я должен запомнить это, - подумал Такумсе.
- Так  я  заставлю  их  открыть  для  меня  ворота".  Думая  об  этом,  он
одновременно обнял  одной  рукой  брата,  продолжавшего  сжимать  бочонок.
Зеленая земля жила в Такумсе вторым сердцем, наполняла его силой, так что,
когда он  прижал  к  себе  брата,  та  же  самая  сила  земли  вошла  и  в
Лолла-Воссики. Такумсе услышал, как тот восторженно вздохнул.
   Бледнолицые толпой вывалились из форта. Но хотя Такумсе и Лолла-Воссики
стояли на открытом месте, у всех на виду, белые  солдаты  не  увидели  их.
Вернее _увидели_, но просто не заметили двух  шони.  Они  пробежали  мимо,
крича и время от времени паля в  ночной  лес.  Наконец,  набегавшись,  они
остановились рядом с братьями, так близко, что если бы  кто-нибудь  поднял
руку, то непременно коснулся бы двух краснокожих. Но никто не поднял руку,
никто не дотронулся до них.
   Вскоре  бледнолицые  прекратили  поиски  и,  проклиная  все  на  свете,
потащились обратно в форт.
   - Это был тот одноглазый краснокожий.
   - Пьяница-шони.
   - Лолла-Воссики.
   - Найду - убью.
   - Повесить ворюгу.
   Так они говорили,  а  Лолла-Воссики  стоял  неподалеку,  на  расстоянии
броска камня, и на плече его покоился заветный бочонок.
   Когда последний бледнолицый скрылся в форте, Лолла-Воссики захихикал.
   - Ты смеешься, а  сам  несешь  на  плечах  отраву  белого  человека,  -
напомнил Такумсе.
   - Я смеюсь, а мой брат обнимает меня, - ответил Лолла-Воссики.
   - Оставь это виски здесь, брат, и пойдем со мной, - сказал  Такумсе.  -
Мою историю выслушала иволга и включила меня в свою песнь.
   - Я буду слушать эту песню и радоваться, - кивнул Лолла-Воссики.
   - На моей стороне выступает земля, брат.  Я  лик  земли,  земля  -  мое
дыхание, моя кровь.
   -  Я  услышу  биение  твоего  сердца  в  порывах   ветра,   -   ответил
Лолла-Воссики.
   - Я изгоню белого человека обратно за моря, - поклялся Такумсе.
   И тогда Лолла-Воссики начал плакать - не  пьяными  слезами,  а  сухими,
тяжелыми  всхлипами  человека,  переживающего  горькую   скорбь.   Такумсе
попытался было крепче прижать брата  к  себе,  но  тот  оттолкнул  его  и,
качаясь из стороны в  сторону,  цепляясь  за  бочонок,  побрел  в  темноту
деревьев.
   Такумсе не стал преследовать  его.  Он  догадывался,  почему  его  брат
скорбит, - земля наполнила Такумсе великой силой, силой, которая  способна
была накинуть покров невидимости,  благодаря  которой  можно  было  встать
среди пьяных бледнолицых и превратиться в дерево.  И  Лолла-Воссики  знал,
как бы ни велика была сила,  наполнившая  брата,  Лолла-Воссики  по  праву
должен был  обладать  вдесятеро  большим  могуществом.  Но  белый  человек
убийствами и огненной водой украл у Лолла-Воссики эти способности,  теперь
иволга никогда не узнает его песню и земля не наполнит его сердце.
   Ничего, ничего, ничего.
   "Земля избрала меня своим голосом, и  я  должен  заговорить.  Больше  я
здесь не задержусь, я не буду больше пытаться пристыдить  пьяниц,  которых
убила  страсть  к  отраве  белого  человека.  Я  не  стану   предупреждать
бледнолицых обманщиков и лжецов. Я обращусь  к  краснокожим,  которые  еще
живы, которые остались людьми, и сплочу их воедино. И наш  единый  великий
народ изгонит белого человека обратно за моря".



3. ДЕ МОРЕПА

   Фредерик, юный граф де Морепа  [Морепа  Жан-Фредерик-Фелиппо,  граф  де
(1701-1791) - к сожалению, непонятно, какого именно де Морепа имеет в виду
Орсон Скотт Кард. Известный  исторический  персонаж  ко  времени  действия
"Сказаний о Мастере Элвине" должен был  уже  сойти  в  могилу,  тогда  как
Фредди еще весьма юн. Усугубляют путаницу имена - то ли под Фредериком  де
Морепа  писатель  имеет  в  виду  достаточно  известного  государственного
деятеля Франции конца XVIII века, то ли его сына. Как бы то ни  было,  сын
графа де Морепа никак не вошел в историю, поэтому  следует  рассказать  об
отце. Граф де Морепа прославился в  основном  тем,  что  стал  самым  юным
министром внутренних дел - Людовик XV выдвинул его на эту должность, когда
де Морепа исполнилось четырнадцать лет. Спустя десять лет  де  Морепа  был
смешен с поста за эпиграмму на  мадам  Помпадур,  любовницу  Людовика.  Но
следующий король, Людовик XVI, сделал его своим первым министром, на посту
которого де Морепа пробыл до  скончания  своих  лет.  В  реальной  мировой
истории  де  Морепа  помогал  американским  колониям   в   борьбе   против
Великобритании, а не ставил поселенцам палки в колеса, как это он делает у
Орсона Скотта  Карда.],  и  Жильбер,  уже  начинающий  стареть  маркиз  де
Лафайет, стояли бок о бок у поручней баржи, оглядывая озеро Ирраква. Парус
"Марии-Филиппы" давно появился на горизонте; вот уже несколько  часов  они
следили за приближающимся кораблем,  меряющим  воды  самого  маленького  и
мелкого из Великих Озер.
   Фредерик не помнил, когда в последний раз его и весь французский  народ
вместе с ним подвергали подобному унижению. Пожалуй, тогда, когда кардинал
- как там его  звали?  -  попытался  подкупить  королеву  Марию-Антуанетту
[Мария-Антуанетта - жена французского короля Людовика XVI (напомним, что в
альтернативной истории Мастера Элвина она является супругой  Карла);  была
казнена во время Великой французской революции].  Разумеется,  в  те  годы
Фредерик был еще совсем мальчишкой -  двадцать  пять  лет,  зеленый  юнец,
ничего не знающий о жизни. Он тогда  счел,  что  нет  превыше  позора  для
Франции, чем объявить во всеуслышание, что кардинал намеревался  подкупить
королеву каким-то алмазным ожерельем  [Под  подкупом  королевы  де  Морепа
подразумевает  известную  загадку  истории,  весьма   скандальную   и   не
проясненную по сей день. Александр  Дюма  предложил  одну  из  объясняющих
происшедшее версий в своем романе "Ожерелье королевы". Мы  же  ограничимся
сутью того нашумевшего дела. В результате смерти Людовика XV у  знаменитых
французских  ювелиров   осталось   невыкупленным   дорогое   бриллиантовое
ожерелье, заказанное королем для своей фаворитки Дюбарри. Ювелиры пытались
продать его супруге следующего  короля,  Марии-Антуанетте,  но  ничего  не
получилось, поскольку ожерелье стоило весьма дорого, а казна  французского
двора в те времена была крайне истощена. Однако вскоре к ювелирам  явилась
придворная дама,  графиня  Ламот-Валуа,  доверенная  подруга  королевы,  и
сказала, что Мария-Антуанетта все же решила  приобрести  драгоценность,  а
переговоры по покупке будет вести некое знатное лицо. Этим  знатным  лицом
оказался кардинал Роган, который и купил ожерелье за  1600  тысяч  ливров;
часть кардинал оплатил  наличными,  часть  -  долговыми  векселями.  Когда
подошло время очередного взноса и деньги не поступили, ювелиры  обратились
в суд. Вскоре по обвинению в мошенничестве были арестованы кардинал Роган,
Ламот-Валуа  и  еще  несколько  лиц  (среди  которых  был   небезызвестный
авантюрист Калиостро). Выяснилось, что кардинал стал жертвой обмана  своей
любовницы Ламот-Валуа. Воспользовавшись доверчивостью Рогана, а также  его
страстным  желанием  угодить  королеве  и  поправить  свое   пошатнувшееся
положение при дворе, Ламот-Валуа  устраивала  ему  свидания  с  королевой,
которую, однако, изображало другое лицо. Таким  образом  коварная  женщина
выманила у кардинала деньги и ожерелье.  В  результате  процесса  Роган  и
Калиостро были  оправданы,  а  Ламот-Валуа  была  приговорена  к  телесным
наказаниям, клеймению и тюрьме. Этот нашумевший судебный процесс  пошатнул
и без того неустойчивую  французскую  монархию  и  стал  одной  из  причин
Французской революции.]. Будто королеву вообще можно подкупить, если уж на
то пошло. Но теперь, повзрослев, он понимал, настоящий позор заключался  в
неизбывной  глупости  французского  кардинала,  который  решил   подкупить
королеву. Единственное, что она могла, это повлиять на короля, а поскольку
старый король Луи вообще ни на кого не мог  повлиять,  на  этом  все  дело
заканчивалось, заходя в тупик.
   Личное унижение - это  больно.  Унижение  рода,  фамилии  -  еще  хуже.
Унижение социального положения порождает агонию в душе. Но позор  нации  -
это настоящая пытка, самое страшное несчастье, которое может случиться.
   И вот сейчас  он  стоял  на  жалкой  барже,  на  _американской_  барже,
привязанной у  берега  _американского_  канала,  и  встречал  французского
генерала. Почему эта канава не носит звание  французского  канала?  Почему
французы первыми не изобрели эту хитроумную систему шлюзов, вырыв траншею,
огибающую канадские водопады?
   - Перестаньте пускать пар, мой дорогой Фредерик, - пробормотал Лафайет.
   - Я не пускаю пар, мой дорогой Жильбер.
   - Ну тогда перестаньте фыркать. Вы все время фыркаете.
   - Я не фыркаю, а шмыгаю носом. У меня простуда.
   "Канада - это настоящая сточная яма для отбросов французского общества,
- в тысячный раз подумал  Фредерик.  -  Даже  благородство,  встречающееся
иногда в этих краях, смущает. Взять, к примеру, этого маркиза де Лафайета,
члена... нет, _основателя_ Клуба Фельянов [Фельяны -  политическая  партия
во Франции во время  Французской  революции  конца  XVIII  века;  название
получила от бывшего монастыря ордена фельянов, в помещении которого  члены
клуба проводили  свои  заседания;  несмотря  на  то  что  сначала  фельяны
поддержали  революцию,  впоследствии  эта   партия   встала   на   сторону
монархистов], ведь в этом клубе состоять - все равно что кричать на каждом
углу, что  ты  предаешь  короля  Карла.  Демократ-пустослов.  Может,  даже
якобинец [якобинцы - в  период  Французской  революции  члены  Якобинского
клуба, среди которых были  М.Робеспьер,  Ж.П.Марат,  Ж.Ж.Дантон;  якобинцы
наиболее яро выступали против французской монархии, и  именно  эта  партия
подготовила и осуществила кровавую революцию], как этот мятежник Робеспьер
[Робеспьер Максимильен Мари Изидор де (1758-1794)  -  деятель  Французской
революции конца XVIII  века,  один  из  основных  революционеров,  ставший
впоследствии народным диктатором; после поражения диктатуры был  без  суда
гильотинирован народом]. Правильно Лафайета изгнали в Канаду, здесь он  не
сможет причинить никакого вреда. Почти никакого, разве что унизить Францию
своими беспардонными выходками..."
   - Наш новый генерал  везет  с  собой  нескольких  штатных  офицеров,  -
заметил Лафайет, - плюс весь их багаж. Не  имеет  смысла  высаживаться  на
берег, тащить огромный груз на телегах и повозках,  когда  он  может  быть
доставлен по воде. Кроме  того,  нам  представляется  хорошая  возможность
познакомиться с генералом поближе, пока мы будем плыть в Канаду.
   Поскольку Лафайет, выражающийся  всегда  очень  непосредственно  (позор
аристократии!), продолжал настаивать, упорно не желая  принимать  разумных
доводов, Фредерику  пришлось  отступить  от  своих  позиций  и  разъяснить
ситуацию таким же простым языком:
   - Но французский генерал, добирающийся до места  своего  назначения  по
иностранной земле... Нонсенс!
   - Мой дорогой Фредерик, на американскую земли он  и  ногой  не  ступит!
Пересядет с лодки на лодку, и все.
   Жеманная улыбочка Лафайета приводила  в  бешенство.  Грязное  пятно  на
чести Франции. Ну почему, почему отец Фредерика не удержался  в  фаворе  у
короля хоть чуточку подольше! Фредерик успел бы заслужить  продвижение  на
какую-нибудь  элегантную  должность  типа  главнокомандующего  итальянской
кампанией... А вообще, есть ли такая должность?  Неважно,  главное,  чтобы
еда была получше, музыка, танцы, театры  -  ах,  Мольер!  Там,  в  Европе,
Фредерик сражался бы с цивилизованными врагами, с австрийцами,  пруссаками
или даже -  хотя  здесь  слово  "цивилизованный"  вряд  ли  подходит  -  с
англичанами. Вместо этого он попал сюда, и ловушка захлопнулась, так что -
если, конечно, отцу не удастся хитростью и лестью вернуть фавору короля  -
Фредерику придется вечно созерцать вторжение на земли французских  колоний
всяких оборванцев: необразованных англичан, самых  отъявленных  мерзавцев,
выходцев из низов английского общества, не говоря уже о голландцах, шведах
и немцах... О, это  поистине  невыносимо!  А  союзники,  союзники  каковы!
Племена краснокожих, они ведь даже не еретики, о христианстве здесь вообще
речи не идет - они, все как один, язычники, а половина военных операций  в
Детройте состоит из закупки ужасных кровавых трофеев...
   - Да, мой дорогой Фредерик, вы  и  в  самом  деле  дрожите,  -  отметил
Лафайет.
   - Отнюдь.
   - Но вас била дрожь.
   - Я _содрогнулся_.
   -  Кончайте  надувать  губки  и  наслаждайтесь.   Ирраква   была   сама
услужливость. Они не только предоставили нам личную губернаторскую  баржу,
но и не потребовали за это никаких денег,  сказав,  что  это  жест  доброй
воли.
   - Губернаторскую? _Губернаторскую_? Под губернатором вы  подразумеваете
ту жирную, страшную краснокожую женщину-язычницу?!
   - С цветом своей кожи она ничего поделать не  может,  и  вовсе  она  не
язычница. По сути дела, она приняла баптистскую веру, это то же самое, что
и христианство, только несколько шумнее.
   - В этих английских ересях сам черт ногу сломит!
   -  Мне  кажется,  это  даже  элегантно.  Женщина,  выступающая  в  роли
губернатора штата Ирраква, краснокожая к тому же! Ее как равную  принимают
губернаторы  Сасквахеннии,  Пенсильвании,  Нью-Амстердама,  Новой  Швеции,
Нью-Оранжа, Новой Голландии...
   -  А  мне  иногда  начинает  казаться,   что   вы   предпочитаете   эти
отвратительные Соединенные Штаты родному отечеству.
   - В своем сердце  я  француз,  -  спокойно  ответил  Лафайет.  -  Но  я
восхищаюсь американским духом равноправия.
   Опять  это  равноправие.  Маркиз  де  Лафайет  походил  на  фортепьяно,
настроенное на одну ноту.
   - Вы совершенно забываете, что наш основной враг в Детройте - эти самые
американцы.
   -   Это   вы   забываете,   что   настоящий    наш    враг    -    орды
скваттеров-поселенцев,  не  имеет  значения,  какой  они  расы,  незаконно
вторгшихся в Резервацию Краснокожих.
   - Игра слов, не более того. Все они - американцы. Следуя на запад,  они
проходят через Нью-Амстердам или Филадельфию. Вы же,  будучи  на  востоке,
воодушевляете их - всем известно, как  вы  восхищаетесь  антимонархистской
философией, проповедуемой этими оборванцами. И мне приходится  платить  за
их скальпы, когда краснокожие на западе учиняют очередную резню.
   -  Тише,  Фредерик,  тише.  Даже  в   шутку   не   обвиняйте   меня   в
антимонархизме.  Умная  машинка  для  рубки   мяса,   изобретенная   месье
Гильотином, ждет не дождется подобных обвинений.
   - Жильбер, давайте говорить серьезно. Маркиз на нее никогда не попадет.
Аристократам, распространяющим безумные демократические  идеи,  головы  не
рубят. Их высылают в Квебек.  -  Фредерик  не  мог  удержаться,  чтобы  не
вставить шпильку. - А самых ненавистных отправляют в Ниагару.
   - Что ж такого _вы_ натворили, если и вас выслали в Детройт? -  как  бы
про себя пробурчал Лафайет.
   Опять позор. Будет ли когда-нибудь конец этому бесчестью?
   "Мария-Филиппа"  приблизилась  настолько,  что  можно  было  разглядеть
отдельных матросов и услышать их крики, пока судно ложилось  на  последний
галс, перед тем как войти в порт Ирраква. Самое мелкое  из  Великих  Озер,
озеро Ирраква, было единственным, в которое могли заходить морские суда, -
далее на пути вставала громада Ниагарского водопада. Последние  три  года,
после того как  Ирраква  закончила  постройку  своего  канала,  почти  все
поставки, которые нужно было переправить в обход водопадов в озеро Канада,
шли через американскую территорию, откуда  попадали  в  Ниагарский  канал.
Французские  портовые  городки  вымирали,  огромное  количество  французов
перебралось на американский берег озера, где Ирраква с  радостью  снабжала
их нужной работой. А маркиз де Лафайет, управляющий делами на юге Канады и
к западу от Квебека, казалось, вовсе не возражал против этого. Если к отцу
Фредерика  когда-нибудь  вернется  фавор  короля  Карла,  Фредерик   лично
проследит за тем, чтобы Лафайет стал первым аристократом, испробовавшим на
своей шее острый нож гильотины. То, что  этот  человек  творил  в  Канаде,
звалось предательством.
   Как будто прочитав мысли Фредерика, Лафайет похлопал  его  по  плечу  и
произнес:
   - Скоро, скоро уже, потерпите немножко.
   Безумно, конечно, думать о таком, но,  похоже,  предатель  Лафайет  сам
только что предрек собственную казнь!
   Но нет, на самом деле Лафайет  имел  в  виду  "Марию-Филиппу",  которая
подошла совсем близко к пристани. Портовые грузчики Ирраквы приняли  линь,
брошенный с судна, и намотали его  на  ворот,  после  чего,  заведя  некую
монотонную песню на своем неудобоваримом языке, стали подтягивать судно  к
причалу. Наконец "Мария-Филиппа" ударилась бортом о  пристань  -  с  одной
стороны грузчики принялись разгружать товары и  багаж,  с  другой  стороны
установили сходни для пассажиров.
   - Это же  гениально,  посмотрите,  насколько  они  умудрились  ускорить
разгрузку судна! - воскликнул Лафайет. - Они кладут  тюки  на  стоящие  на
рельсах вагонетки - на рельсах, как в шахте! - а  затем  вступают  в  дело
лошади, которые отвозят груз туда, куда нужно.  Сами  видите,  по  рельсам
можно перевозить куда больше груза, чем  на  обычных  тележках.  Стефенсон
[Стефенсон  (Стивенсон)  Джордж  (1781-1848)   -   выдающийся   английский
изобретатель,  положивший  начало   развитию   парового   железнодорожного
транспорта. Работая начальником угольных копей и изыскивая  способ  замены
конной тяги на внутренних рельсовых путях паровой, Стефенсон в  1814  году
построил первый паровоз "Блюхер". Позднее изобретатель построил  в  Англии
первую железную дорогу общего пользования (Стоктон - Дарлингтон). Несмотря
на  то  что  Стефенсон  консультировал  строительство  подобных  дорог   в
остальных странах Европы, в Америке, куда  он  переехал  в  альтернативной
истории Орсона Скотта Карда, изобретатель никогда не  был.]  объяснял  мне
принцип действия, когда я заглядывал сюда в прошлый  раз.  А  все  почему?
Потому что не надо ничем управлять...
   Он трещал без умолку. В который раз он принялся рассказывать о  паровой
машине Стефенсона, которая, по убеждению Лафайета, вскоре заменит  лошадь.
Этот изобретатель уже построил пробную модель - то ли в Англии,  то  ли  в
Шотландии, то ли еще где. Но совсем  недавно  он  переехал  в  Америку,  и
думаете, Лафайет позаботился пригласить Стефенсона в Канаду  строить  свои
паровые машины  там?  Нет,  Лафайет  позволил  ему  работать  на  Ирракву,
обставившись идиотскими оправданиями - мол, Ирраква уже  вовсю  использует
пар, да и основные залежи  угля  находятся  на  американской  стороне.  Но
Фредерику де Морепа было известно настоящее положение дел. Лафайет считал,
что, благодаря паровой машине, перевозящей вагонетки по рельсовым дорогам,
коммерция и путешествия станут намного быстрее  и  дешевле,  так  что  мир
извлечет  куда  больше  пользы,  если  эта  система  будет  построена   на
территории _демократии_! Фредерик, разумеется, не верил, что машина  может
обогнать лошадь, но это не имело значения - главное, Лафайет верил в  это,
поэтому тот факт, что он не  привез  изобретателя  в  Канаду,  лишний  раз
доказывал его предательские намерения.
   Должно быть, он пробормотал последние несколько слов вслух.  Либо  это,
либо Лафайет действительно умеет читать человеческие мысли - до  Фредерика
доходили слухи, что Лафайет обладает  подобным  даром.  А  может,  Лафайет
просто догадался, о чем он сейчас думает. Или дьявол