вшегося  унять  свое
истерическое всхлипывание. Гость улыбнулся, глядя на Троуэра, глаза  его
были полны любви и всепрощения. Затем он исчез. Троуэр упал на колени  у
алтаря и начал молиться. О Отец, я умру за тебя, но  не  заставляй  меня
убивать. пронеси эту чашу мимо меня, я слишком  слаб,  я  недостоин,  не
возлагай это бремя на мои плечи. Слезы его падали на  алтарь.  Вдруг  он
услышал шипящий звук и, ошеломленный,  отскочил  от  алтаря.  Его  слезы
пузырились на поверхности алтаря как  вода  на  раскаленной  сковородке,
пока в конце концов полностью не исчезли.
   Господь отвергает меня, подумал он. Я дал обет служить Ему,  чего  бы
Он не пожелал, и теперь, когда Он просит меня совершить  нечто  трудное,
когда Он велит мне  быть  сильным,  как  великие  пророки  древности,  я
оказываюсь сломленным орудием  в  руках  Господа.  Я  не  могу  вместить
предназначения, которое Он хочет вложить в меня.
   Дверь  церкви  приоткрылась,   впустив   порыв   морозного   воздуха,
просквозившего по полу и заставившего священника поежиться. Он оглянулся
в ужасе, ожидая увидеть ангела, посланного, чтобы наказать его.  Но  это
был не ангел, а всего лишь Армор-оф-Год Вивер.
   "Я не хотел прерывать вашу молитву," сказал Армор.
   "Входите," сказал Троуэр. "Закрывайте двери. Чем я могу вам помочь?"
   "Не мне," сказал Армор.
   "Входите, присаживайтесь и рассказывайте."
   Троуэр надеялся, что приход Армора  был  знаком  Господним.  Один  из
паствы пришел просить его о помощи сразу после молитвы  -  Господь  явно
хочет дать знать ему, что он прошен.
   "Дело в брате моей жены," сказал Армор.  "Мальчике,  Алвине-младшем."
Троуэр почувствовал, как  страх  пронзил  его,  заставив  похолодеть  до
костей.
   "Я знаю его. И что с ним?"
   "Вы знаете, наверное, что ему раздавило ногу."
   "Я слышал об этом."
   "Вы не заходили к ним навестить его?"
   "У меня есть все основания полагать, что в этом доме  не  рады  будут
видеть меня."
   "Ну что ж, тогда я объясню  вам,  дело  обстоит  плохо.  Целый  кусок
мякоти почти оторван, кости сломаны. Но всего через два дня все уже было
вылечено. Даже шрама не осталось. Через три дня он уже ходил.
   "Это должно быть не так плохо, как кажется вам." "Я  же  говорю  вам,
нога была сломана и рана была тяжелой. Все в семье считали, что  мальчик
умрет. Они спрашивали, можно ли у меня купить гвоздей для гроба.  И  они
так горевали, что я не был уверен, что нам не придется  заодно  хоронить
маму и папу мальчика."
   "Значит, рана не могла быть полностью  исцелена,  как  вы  говорите."
"Ну, она выздоровела не совсем, поэтому-то я и пришел к вам. Я знаю,  вы
в такие веши не верите, но я вас уверяю, они как-то  вылечили  его  ногу
колдовством. Элли говорит, что этим колдовством занимается сам  мальчик.
Он даже несколько дней проходил на этой  ноге.  Но  боль  все  никак  не
унималась и теперь он говорит, что на кости осталось  больное  место.  К
тому же у него жар."
   "Всему существует разумное научное объяснение,"  сказал  Троуэр.  "Ну
хорошо, пусть будет так,  если  вам  так  нравится,  но  по-моему  своим
колдовством мальчик призвал дьявола и теперь дьявол грызет его  изнутри.
И так как вы рукоположенный священник Господа Бога, я  подумал,  что  вы
могли  бы  изгнать  этого  дьявола  именем  Господа  Иисуса."  Все   эти
предрассудки и суеверия  конечно  ерунда,  но  когда  Армор  предположил
возможность того, что дьявол овладел мальчиком, это стало иметь смысл. И
это совпадало с тем, что он узнал от  Гостя.  Возможно,  Господь  хочет,
чтобы он не убивал ребенка, а изгнал из него беса. Для Троуэра  это  был
шанс оправдать себя после  того,  как  несколькими  минутами  ранее  его
охватила столь постыдная слабость.
   "Я иду," сказал он. Взял свой тяжелый плащ и набросил его  на  плечи.
"И, я думаю, будет лучше, если я вас предупрежу - никто в доме не просил
меня привести вас."
   "Я был подготовлен к тому,  чтобы  противостоять  гневу  нечестивых,"
сказал Троуэр. "Меня интересует судьба этой  жертвы  дьявола,  а  не  ее
глупые и суеверные родичи."

***

   Алвин лежал на кровати, сжигаемый жаром горячки. Хотя был  день,  они
держали ставни закрытыми, чтобы свет не ранил его глаз.  Впрочем,  ночью
он заставлял их  приоткрывать  окна,  чтобы  немного  холодного  воздуха
попадало в комнату. Свежий воздух облегчал боль. За те  несколько  дней,
когда он мог ходить, он увидел, что снег совсем уже покрыл  луг.  Теперь
он  попытался  представить  себя  лежащим  под  снежным  одеялом.  Какое
облегчение после огня, сжигающего все его тело.
   Он не смог опять взглянуть внутрь  себя:  то,  что  интересовало  его
сейчас, было слишком мелким. Даже после всего  того,  что  он  сделал  с
костью, с волокнами мускулов  и  слоями  мяса,  было  по-прежнему  очень
трудно обнаружить какие-нибудь трещины в глубине костной  ткани.  Но  он
мог ощущать  свои  внутренние  органы  сквозь  лабиринт  тела,  находить
большие  раны  и  помогать  им  закрыться.   Но   все   же   большинство
происходящего внутри него было  слишком  мелким  и  происходило  слишком
быстро, чтобы он мог это понять. Он  мог  видеть  результат,  но  не  те
процессы, которые к этому результату привели, не мог разобраться, как  и
что происходит.
   Именно так все  и  случилось  с  этим  порченым  местом.  Всего  лишь
маленьким участком кости, который начал размягчаться и загнивать. Он мог
ощутить разницу между больным местом и хорошей  здоровой  костью  и  мог
видеть границы пораженного участка. Но разобраться во всем  этом  он  не
мог. Как и не мог ничего изменить. Он был готов умереть.
   Алвин знал, что находится в комнате не один. Кто-нибудь всегда  сидел
у его кровати. Он мог бы открыть глаза  и  увидеть  Маму  или  Папу  или
кого-нибудь из девочек. Иногда даже кого-нибудь из братьев, хотя  это  и
означало, что они оставили ради него жену и хозяйство. Это  было  удобно
для Алвина, но одновременно и нелегко. Ему начинало  казаться,  что  ему
стоит поторопиться и умереть побыстрей, чтобы все они могли вернуться  к
нормальной жизни. Сегодня на этом месте сидел  Мишур.  Когда  он  зашел,
Алвин сказал ему "привет", но больше говорить было особо не  о  чем.  Ну
как ты? Я  умираю,  спасибо,  а  ты  как?  Как-то  нелегко  складывается
разговор. Мишур рассказывал, как они с близнецами пытались  вытесать  из
камня точило. Они выбрали для этого камень полегче, чем тот,  с  которым
работал Алвин, и все же потратили черт знает сколько времени на  работу.
"В конце концов нам надоело", сказал Мишур. "и мы оставили  это  до  тех
пор, когда ты сам сможешь подняться в гору и добыть для нас камень".
   Алвин ничего не ответил на это, и больше они не стали говорить друг с
другом. Алвин молча лежал, весь покрытый потом,  чувствуя,  как  гниение
медленно, но  верно  пожирает  его  кость.  Мишур  сидел  около,  слегка
придерживая его за руку.
   Мишур принялся насвистывать.
   Этот звук показался Алвину очень необычным. У него было  впечатление,
что эта мелодия слышна  очень  издалека  и  ему  нужно  пройти  какое-то
расстояние, чтобы обнаружить откуда она исходит. "Мишур", крикнул он, но
его голос прозвучал как шепот.
   Свист прекратился. "Извини", сказал Мишур. "Тебе это мешает?"
   "Нет", сказал Алвин.
   Мишур опять  начал  насвистывать.  Это  был  странный  мотив,  ничего
похожего Алвин не мог припомнить. Он не был похож на песню,  он  никогда
не повторялся, все время звуча по-разному, как  будто  Мишур  придумывал
его на ходу. Алвин лежал, вслушивался и ему казалось, что этот мотив был
как карта, ведущая сквозь дикие дебри, и он пошел туда,  куда  она  вела
его. Конечно, он ничего не видел, как  было  бы,  если  б  он  пошел  по
настоящей карте. Просто ему казалось, будто кто-то ему указывает в самую
сердцевину окружающих его вещей, и когда он о чем-нибудь думал, то думал
таким образом, будто действительно находился в этом месте. Он как  будто
увидел все свои прежние попытки найти  способ  излечить  это  омертвелое
пятнышко на кости, но увидел их теперь совсем с другой точки,  может,  с
вершины горы или с поля, откуда-нибудь с  того  места,  откуда  было  бы
видно больше. И теперь он подумал кое о чем, что раньше не приходило ему
в голову. Тогда, когда его нога была сломана и все мясо с нее  ободрано,
все видели, что ему очень трудно, но никто  не  мог  ничем  помочь,  все
должен был сделать он сам. Он должен залечить  все,  что  мог,  изнутри.
Теперь же никто не мог видеть той раны, которая убивала его. И хотя  сам
он был способен увидеть ее, справиться с ней своими силами он не мог.
   Поэтому, может быть, теперь ему поможет кто-нибудь другой. Причем без
использования каких-нибудь скрытых сил.  Просто  обычная  старая  добрая
хирургия.
   "Мишур", прошептал он.
   "Я тут", сказал Мишур.
   "Я знаю, как вылечить мою ногу", сказал он.
   Мишур наклонился поближе. Алвин не открывал глаз, но мог  чувствовать
дыхание брата на щеке.
   "Это мертвое пятно на моей ноге, оно растет, но оно не разрослось еще
повсюду", сказал Алвин. "Я ничего  не  могу  с  этим  поделать,  но  мне
кажется, что если кто-нибудь вырежет эту часть кости, и  вытащит  ее  из
меня, то я смогу залечить все остальное".
   "Вырежет кость".
   "Это можно сделать папиной костяной  пилой,  которой  он  пользуется,
когда разделывает мясо".
   "Но на 300 миль вокруг не найдется ни одного  хирурга!"  "Тогда,  мне
кажется, кто-нибудь должен научиться этому очень быстро, а то я умру".
   Дыхание Мишура участилось. "Ты думаешь, если отрезать тебе эту  часть
ноги, то это спасет тебе жизнь?"
   "Это лучшее, что я могу придумать".
   "Но это может очень сильно искалечить тебя".
   "Если я умру, мне будет все равно. Если же я  выживу,  то  это  будет
стоить покалеченной ноги".
   "Я пойду схожу за Па".
   Раздался звук отодвигаемого стула  и  грохот  тяжелых  шагов  Мишура,
удаляющихся прочь из комнаты.
   Троуэр попросил Армора довести его до порога дома Миллеров.  Вряд  ли
они не пустят к себе на порог мужа своей дочери. Впрочем,  его  опасения
оказались беспочвенными. Двери открыла Добрая Фэйт, а не ее язычник-муж.
"Очень любезно с  вашей  стороны,  преподобный  Троуэр,  что  вы  решили
навестить нас", сказала она. Но судя по выражению лица, радость ее  была
притворной. В этом доме явно не знали последнее время доброго сна.  "Это
я привел его, матушка Фэйт", сказал Армор. "Он пришел только потому, что
я попросил его об этом".
   "Пастырь нашей церкви - желанный гость в этом доме, когда  бы  он  не
захотел посетить нас", сказала Фэйт.
   Она провела их  в  большую  комнату.  Девочки,  обшивавшие,  сидя  на
стульях у камина, квадраты стеганого  одеяла,  подняли  на  него  глаза.
Малыш Калли выписывал углем из очага буквы на своей доске. "Я рад видеть
тебя усердно выполняющим домашнее задание", сказал Троуэр.
   Калли молча смотрел на него. В глазах его блеснуло что-то похожее  на
враждебность. Мальчик был явно недоволен тем, что учитель видит  его  за
работой дома, в том месте, которое он считал  своим  убежищем.  "У  тебя
неплохо получается", сказал Троуэр, пытаясь завоевать его  расположение.
Калли промолчал и  на  этот  раз,  опустив  взгляд  на  свою  переносную
грифельную доску, и продолжал выцарапывать слова. Армор приступил к делу
напрямую. "Матушка Фэйт, мы  пришли  из-за  Алвина.  Вы  знаете,  как  я
отношусь к колдовству, но никогда прежде я и слова не говорил о том, чем
вы все занимаетесь в этом доме. Я всегда считал, что это  ваше  дело,  и
меня оно никак не касается. Но ваш мальчик платит свою цену за  то  зло,
которому вы позволили здесь расцвести. Он заколдовал свою ногу и  теперь
в него вселился дьявол, который убивает его. Поэтому  я  и  привел  сюда
преподобного Троуэра, чтобы он мог изгнать этого дьявола".  Добрая  Фэйт
выглядела недоумевающей. "В этом доме нет никакого дьявола".
   Ах, бедная женщина, подумал Троуэр. Если  бы  только  ты  знала,  как
давно дьявол пребывает здесь. "Бывает так, что  с  присутствием  дьявола
так свыкаешься, что не  можешь  распознать  его"  Распахнулась  дверь  и
мистер Миллер попятился задом  сквозь  дверной  проем.  "Только  не  я",
сказал он, говоря с кем-то, кто  оставался  в  комнате.  "Я  никогда  не
приближусь к мальчику с ножом в руке. Калли вскочил при звуке отцовского
голоса и подбежал к нему. "Папа,  Армор  привел  старого  Троуэра  сюда,
чтобы убить дьявола".  Миллер  обернулся,  его  лицо  исказило  какое-то
чувство и он посмотрел на гостей так, будто не узнал их.
   "Этот дом защищен хорошими сильными оберегами", сказала Добрая  Фэйт.
"Обереги - это призыв к дьяволу", сказал Армор.  "Вы  думаете,  что  они
предохраняют ваш дом, а на самом деле они  отвращают  Господа".  "Дьявол
никогда не входил сюда", настаивала она. "Не сам по себе", сказал Армор.
"Вы призвали его своим чародейством. Вы заставили  святой  Дух  покинуть
эти стены  из-за  вашего  колдовства  и  идолопоклонства,  и  когда  вся
святость покинула этот дом, на ее место  сами  собой  пришли  бесы.  Они
всегда приходят туда, где видят возможность принести зло".
   Троуэра понемногу начало беспокоить, что Армор слишком много  говорит
о вещах, о которых не имеет ни малейшего понятия. Было  бы  куда  лучше,
если бы он просто  попросил  позволения  Троуэру  помолиться  у  постели
мальчика. Но Армор затронул ту тему, которой лучше было бы не  касаться.
И что бы теперь не происходило в голове  мистера  Миллера,  сейчас  явно
было не лучшее время пытаться вывести его  из  себя.  Он  медленно  стал
приближаться к Армору. "Так ты хочешь сказать, что тот, кто приходит  со
злом, это сам дьявол?"
   "Я свидетельствую как возлюбивший Господа Иисуса,"  начал  Армор,  но
Миллер не дал ему закончить эту речь,  схватив  одной  рукой  за  плечо,
другой за ремень штанов и развернув лицом к двери.
   "Будет лучше, если кто-нибудь откроет дверь," загремел  Миллер.  "Или
прямо в ее середине окажется огромная дыра!"
   "Что ты намерен сделать, Алвин Миллер!" закричала жена.
   "Изгнать отсюда дьявола!"  крикнул  Миллер.  Калли  широко  распахнул
дверь.
   Миллер выволок своего зятя на порог и пнул его так, что  тот  вылетел
вон. Крики возмущения,  издаваемые  Армором,  захлебнулись  в  снегу,  и
дальнейшее помешал услышать Миллер, крепко закрыв дверь на засов. "Ну ты
и молодец," сказала Фэйт. "Выбросил из дома мужа собственной дочери."
   "Просто я сделал то, чего, как сказал он, хочет Бог," сказал Миллер и
его взгляд остановился на священнике.
   "Армор говорил только от своего имени," мягко сказал Троуэр. "Если ты
поднимешь руку на человека в рясе,"  сказала  Фэйт.  "то  остаток  своей
жизни тебе придется спать в холодной постели." "Я не  собирался  трогать
этого человека," сказал Миллер. "но я считаю, что раз я не суюсь к нему,
то и ему лучше держаться подальше  от  моего  дома."  "Вероятно,  вы  не
верите в силу молитвы," сказал Троуэр. "Я думаю, дело в том, кто  читает
молитву и кто к ней прислушивается," сказал Миллер.
   "Даже если это так," сказал Троуэр. "Ваша  жена  придерживается  веры
Иисуса Христа, в которой я был обучен и рукоположен в священники. Это ее
вера, это также и моя  вера,  поэтому  с  моей  точки  зрения  прочтение
молитвы у постели больного ребенка  может  стать  эффективным  средством
излечения". "Если в своей молитве вы используете  такие  слова",  сказал
Миллер. "то вряд ли Бог понимает, о чем идет речь".
   "Хотя вы и не  верите,  что  эта  молитва  может  помочь",  продолжал
Троуэр.
   "Она никак не сможет повредить, не так ли?"
   Миллер посмотрел на свою жену, и потом опять на Троуэра.  У  того  не
было сомнений, что, не будь здесь Фэйт, он сейчас  валялся  бы  в  снегу
около  Армора-оф-Года.  Но  Фэйт  была  здесь  и  уже  применила  угрозу
Лисистраты. Если у мужчины родилось четырнадцать  детей,  это  уж  точно
означает, что постель его жены обладает  определенной  притягательностью
для него. Миллер сдался. "Что ж, давайте", сказал он.  "Только  не  надо
надоедать мальчику слишком долго". Троуэр благодарно кивнул.  "Не  более
нескольких часов", сказал он. "Минут!", заупрямился  Миллер.  Но  Троуэр
уже направлялся к двери у лестницы, и Миллер не  двинулся  с  места  для
того,  чтобы  помешать  ему.  Теперь,  если  он  того  пожелает,  в  его
распоряжении часы, которые он  может  провести  с  мальчиком.  Священник
закрыл за собой дверь. Не стоит предоставлять этим язычникам возможность
вмешаться.
   "Алвин", сказал он.
   Алвин вытянулся под одеялом, его лоб блестел от пота. Глаза его  были
закрыты. Через какое-то время он смог открыть рот. "Преподобный Троуэр",
прошептал он.
   "Он самый", сказал Троуэр. "Алвин, я пришел помолиться за тебя, чтобы
Господь освободил твое тело от терзающего  его  дьявола".  Около  минуты
тянулось молчание, как будто словам  Троуэра  нужно  было  время,  чтобы
дойти до мальчика и вернуться назад в виде ответа. Потом  Алвин  сказал:
"Нет дьявола".
   "Трудно  ожидать,  чтобы  ребенок  был  хорошо  осведомлен  в   делах
религии", сказал Троуэр.  "Но  я  должен  сказать  тебе,  что  исцеления
удостаиваются  лишь  те,  чья  вера  тверда".  После  чего  он  посвятил
некоторое время пересказу истории о дочери сотника и притчи  о  женщине,
страдавшей кровотечением, остановившемся после  прикосновения  к  одежде
Спасителя. "Вспомни, что сказал он ей.  "Вера  исцелила  тебя",  так  он
сказал. Так и в твоем  случае,  Алвин  Миллер,  твоя  вера  должна  быть
крепка, чтобы  Господь  исцелил  тебя".  Мальчик  не  отвечал.  Троуэра,
призвавшего на помощь все свое красноречие, несколько  обидело  то,  что
мальчик скорее всего уснул.  Он  протянул  указательный  палец  и  ткнул
Алвина в плечо. Алвин отодвинулся. "Я слышал вас", сказал он. Плохо, что
мальчик остался столь  же  замкнутым,  даже  услышав  светоносное  Слово
Господне. "Ну и?", сказал  Троуэр.  "Ты  веришь?"  "Во  что",  прошептал
мальчик.
   "В молитву! В Бога, который исцелит  тебя,  если  только  ты  сможешь
смягчить его сердце".
   "В Бога", прошептал он. "Верю".
   Этого могло бы быть достаточно. Но Троуэр был слишком хорошо знаком с
историей религии, чтобы не  попытаться  добиться  больших  подробностей.
Признания веры в  Божественность  было  явно  недостаточно.  Было  много
разных вер в Бога и все они, кроме одной, были ложными. "В  какого  Бога
ты веришь, Алвин-младший?"
   "В Бога", сказал мальчик.
   "Даже язычник Мор поклонялся черному камню Мекки и называл его Богом!
Веришь ли ты в истинного Бога и правильно ли ты веришь в  Него?  Нет,  я
понимаю, ты слишком слаб и болен,  чтобы  объяснить  мне  свою  веру.  Я
помогу тебе, юный Алвин. Я буду  задавать  тебе  вопросы,  и  ты  будешь
отвечать "да" или "нет".
   Алвин тихо лежал в ожидании.
   "Алвин Миллер, веришь ли ты  в  Бога,  у  которого  нет  тела  и  нет
страстей? Великого нерукотворного Творца, Чье средоточие повсюду  и  Чью
протяженность найти невозможно?"
   Перед ответом мальчик  помедлил,  размышляя.  "Мне  это  все  кажется
бессмысленным", сказал он.
   "Эти материи не рассчитаны на понимание облеченным в плоть  разумом",
сказал Троуэр. "И я всего лишь спрашиваю тебя, веришь ли ты в Того,  кто
сидит на Безграничном Троне.  Самодостаточное  Существо,  которое  столь
велико, что заполняет Собой  всю  Вселенную,  и  в  то  же  время  столь
всепроникающе, что Оно живет и в твоем сердце".
   "Как он может сесть на то, что безгранично?", спросил  мальчик.  "Как
может такая огромная штука  поместиться  в  моем  сердце?"  Мальчик  был
определенно слишком невежественен и простодушен,  чтобы  понять  сложный
теологический парадокс. И все же, ставкой тут была не только жизнь,  или
даже душа, - а все те души, которые, как утверждал Гость,  этот  мальчик
погубит, если не будет обращен в истинную веру. "Ведь это же прекрасно",
с чувством сказал Троуэр. "Бог вне пределов нашего понимания; и все  же,
полный бесконечной любви, Он приходит  с