что собираются делать  с  этим  миром,  и  поэтому
каждый из них должен был знать кое-что и о  будущем.  Конечно,  приятнее
было бы слышать голос Господа. Все дела дьявола,  которых  ему  довелось
коснуться в своей жизни, причиняли ему боль тем или иным путем.
   Дверь церкви была распахнута в этот теплый осенний день  и  Сказитель
проник внутрь вместе с целым сонмом мух.  Внутри  церковь  была  так  же
красива, как и снаружи - определенно церковь  шотландского  обряда,  это
чувствовалось  -  но  слишком  светло-радостная  при  этом,  сверкающее,
воздушное место, с побеленными  стенами  и  застекленными  окнами.  Даже
скамьи и кафедра были из светлого дерева. Единственным темным  предметом
в церкви был алтарь. Поэтому он сразу бросался  в  глаза.  И,  поскольку
Сказитель обладал даром  видеть  подобные  веши,  он  заметил  следы  от
прикосновения чего-то жидкого к поверхности алтаря.
   Медленно он направился к  алтарю.  К  алтарю,  потому  что  ему  было
необходимо знать наверняка; и медленно, потому что вещам подобного  рода
было не место в христианской церкви. Еще ближе, да, он не ошибся. Те  же
самые отметины  он  видел  в  Де-Кэйне  на  лице  человека,  замучившего
собственных детей до смерти и обвинившего  в  этом  Краснокожих.  Те  же
следы он приметил и на мече, обезглавившем Джорджа Вашингтона. Они  были
похожи на тонкую пленку мерзкой воды, невидимой  до  тех  пор,  пока  не
посмотришь на нее под особым углом и при особом освещении. Но  Сказитель
всегда мог видеть ее - его глаз тоже был особым.
   Он протянул руку и осторожно дотронулся  пальцем  до  самой  заметной
отметины. И ему пришлось приложить все свои  силы,  чтобы  не  отдернуть
руку сразу же, так сильно она обожгла, заставив его руку содрогнуться до
самого плеча.
   "Добро  пожаловать  в  дом  Господа",  произнес   голос.   Сказитель,
посасывая свой сожженный палец, обернулся, чтобы увидеть говорившего. Он
был одет,  как  священник  шотландской  церкви,  -  пресвитерианин,  как
говорят они здесь, в Америке. "Вам попала заноза?", спросил священник.
   Было бы легче всего просто сказать,  да,  это  заноза.  Но  Сказитель
рассказывал только те истории, в которые верил. "Отец мой",  сказал  он.
"Дьявол прикасался к вашему алтарю." Угрюмая улыбка  пастора  тотчас  же
исчезла. "Как можете вы узнать отпечаток рук дьявола?"
   "Это дар Божий", сказал Сказитель. "Видеть".
   Священник посмотрел на него пристально, как бы раздумывая, верить ему
или нет. "Тогда можете ли вы узнать место, которого касался  Ангел?"  "Я
думаю, что смогу увидеть следы там, где действовали силы добра. Я  видел
такие следы прежде".
   Священник замолк с таким видом, будто ему хочется задать  один  очень
важный вопрос, но он боится ответа. Затем он вздрогнул, явно отказавшись
от желания узнать истину, и проговорил презрительно. "Чепуха. Вы  можете
дурачить простых людей,  но  я  получил  образование  в  Англии  и  меня
невозможно ввести в заблуждение болтовней о скрытых силах". "О",  сказал
Сказитель. "Вы образованный человек". "Как и вы, судя  по  вашей  речи",
сказал священник. "Я полагаю, юг Англии".
   "Королевская  Академия  Искусств",  сказал  Сказитель.  "Я   обучался
гравировке. И поскольку вы принадлежите к церкви шотландского обряда,  я
бы осмелился  предположить,  что  вы  видели  мою  работу  в  книге  для
воскресных школ".
   "Я никогда не замечаю подобных вашей", сказал священник.  "Гравюры  -
это просто трата бумаги, которую следовало бы  отвести  словам,  несущим
Истину. Если, конечно, на них  не  изображено  то,  что  художник  видел
собственными  глазами,  например,  человеческая  анатомия.  Но  то,  что
возникло в воображении художника, имеет не более ценности в моих глазах,
чем то, что я вообразил себе сам".
   Сказитель попытался  продолжить  эту  мысль:  "А  что  если  художник
является пророком?"
   Священник полуприкрыл глаза. "Дни пророков окончены. Все,  называющие
себя  пророками,  шарлатаны,  вроде  этого   языческого   отступника   -
одноглазого пьяницы-Краснокожего. И я не сомневаюсь,  что  если  бы  Бог
наделил даром пророчества хотя бы одного художника, мы  вскоре  получили
бы кучу художников и маляров, желающих слыть  пророками,  особенно  если
это дает им неплохую оплату".
   Хотя Сказитель и старался быть вежливым  в  разговоре,  он  не  хотел
уклониться от скрытого обвинения,  выдвинутого  священником.  "Человеку,
который проповедует  Слово  Божие,  получая  за  это  оплату,  не  стоит
упрекать других, пытающихся заработать на жизнь, неся правду людям".  "Я
был рукоположен", сказал священник. "А художников никто не  посвящает  в
сан. они посвящают себя сами".
   Этого ответа Сказитель и ожидал. Священник  спрятался  за  формальным
обрядом, когда  почувствовал,  что  без  этого  прикрытия  его  идеи  не
способны устоять. И раз уж разговор зашел об обрядах, то разумные доводы
ничего не значили; Сказитель вернулся к  более  насущной  теме.  "Дьявол
касался этого алтаря", сказал он. "И когда я прикоснулся к алтарю в  том
же месте, оно обожгло мой палец".
   "Но почему-то никогда и ничто здесь не обжигало моих пальцев".
   "Я так и подумал", сказал Сказитель. "Ведь это вы были рукоположены".
Сказитель не пытался скрыть насмешку  в  своем  голосе,  и  это  заметно
разозлило священника, вздрогнувшего от  гнева.  Когда  люди  злились  на
Сказителя, это не беспокоило его. Ведь это значило,  что  к  его  словам
прислушивались и наполовину верили. "Ну что ж, если у тебя такие  зоркие
глаза, скажи мне, касался ли этого Алтаря посланник Господа".  Священник
явно считал этот вопрос испытанием. И Сказитель понятия не  имел,  какой
ответ с его точки зрения является правильным. И это не имело значения, в
любом случае Сказитель не стал бы  лгать.  "Нет",  сказал  он.  Это  был
неверный ответ. Священник ухмыльнулся. "Вот значит как? Ты  уверен,  что
этого не происходило?"
   Тут Сказителю пришло в голову что, возможно, священник  считает,  что
его  собственные  руки,  руки  посвященного,   оставляют   след   Божьей
благодати. Он решил проверить свою догадку. "Большинство священников  не
оставляют следов благодати на предметах, которых касаются. Лишь немногие
сподобились достаточной святости".
   Но священник имел в виду не себя. "Теперь  ты  сказал  достаточно.  Я
знаю, что ты мошенник. Убирайся из моей церкви".
   "Я не мошенник", сказал Сказитель. "Я могу ошибаться, но я никогда не
лгу".
   "Человеку, говорящему, что он никогда не врет, я не поверю  никогда".
"Человеку свойственно подозревать в других собственные  пороки",  сказал
Сказитель.
   Лицо священника вспыхнуло от гнева. "Убирайся отсюда, или я  вышвырну
тебя".
   "Я охотно уйду", сказал Сказитель. Он проворно зашагал  к  двери.  "И
надеюсь, мне больше никогда не  придется  войти  в  церковь,  священника
которой не волнует то, что алтаря касался Сатана".
   "Меня не волнует это, потому что я не верю тебе".  "Ты  веришь  мне",
сказал Сказитель. "И еще ты веришь, что его касался Ангел. Это  то,  что
ты считаешь истиной. Но я сказал тебе, что ангел не мог  коснуться  его,
не оставив видимого мною следа.  И  другого  следа,  кроме  оставленного
дьяволом, я здесь не вижу".
   "Лжец! Ты сам послан дьяволом, чтобы творить свою черную магию здесь,
в доме Господа. Изыди! Вон! Я изгоняю тебя!"
   "Я думал, церковники вроде тебя не верят в изгнание бесов".
   "Вон!", последнее слово священник прокричал, вены на его шее набухли.
Сказитель надел свою шляпу и перешагнул через порог наружу.  И  услышал,
как дверь была громко захлопнута за ним. Он пересек холмистое  пастбище,
покрытое пожухлой осенней травой и пошел по тропе,  ведущей  к  дому,  о
котором говорила ему женщина. Где,  как  она  уверяла,  его  с  радостью
примут. Сказитель не был так уж в этом уверен. Обычно он  пытал  счастья
три раза и если на третий раз не находил гостеприимного дома, то  считал
лучшим продолжить свой путь. На этот раз первая попытка была  неожиданно
неудачной, а вторая еще хуже.
   Но он чувствовал себя не в своей тарелке не только потому,  что  дела
шли плохо. Даже если в этом последнем месте они  падут  ниц  и  примутся
лобызать ему ноги, Сказитель чувствовал, что все не так уж просто в этих
местах.  Такой  уж  здесь  расхристианский  город,  что  его  богатейший
горожанин не позволяет скрытым силам действовать в своем доме  -  и  при
этом на церковном алтаре отпечатки лап дьявола. Еще  хуже  была  здешняя
склонность людей к лжи. Скрытые  силы  использовались  прямо  под  носом
Армора, притом человеком, которому он доверял  и  которого  любил  более
всего на свете; и в церкви священник также был убежден, что  его  алтарь
посвящен не дьяволу, а Богу. Чего же еще было Сказителю ждать  от  этого
последнего дома на холме, как ни  еще  большего  безумия,  большей  лжи?
Лживые люди всегда селятся около себе подобных, Сказитель прекрасно знал
это из своего прошлого опыта. Женщина  была  права  -  через  ручей  был
построен мост. Впрочем, даже это не было добрым знаком. Постройка  моста
через реку была важным делом, проявлением внимания  к  путешественникам.
Но зачем, скажите же, понадобилось им строить такой большой  мост  через
узкий ручей, когда  даже  такой  немолодой  человек  как  Сказитель  мог
перешагнуть через него, не замочив ног. Мост был  крепким,  начинался  и
заканчивался на твердой сухой земле вдали от воды и был крыт  соломенным
навесом. Он был куда крепче и суше, чем многие гостиницы,  за  ночлег  в
которых люди платят деньги.
   Это означало, что люди, которых ему предстоит увидеть  в  конце  этой
тропинки, по меньшей мере такие  же  чудные,  как  и  те,  кого  он  уже
встретил. Наверное, разумнее всего будет уйти из этих мест. Так говорило
ему его благоразумие.
   Но благоразумие всегда было не очень-то свойственно Сказителю. Старый
Бен говорил ему  много  лет  тому  назад:  "Когда-нибудь  ты  угодишь  в
дьявольскую пасть, Билл, просто для  того,  чтобы  разузнать,  почему  у
дьявола такие  плохие  зубы".  Существованию  этого  моста  должно  быть
какое-то объяснение и Сказитель чувствовал, что здесь  его  может  ждать
история, достойная помещения в Книгу. Идти пришлось около мили. И когда,
казалось, тропинка была готова раствориться в чащобе, внезапный  поворот
на север открыл взгляду красивейшую  ферму  из  всех,  которые  довелось
увидеть Сказителю, включая даже  фермы  мирных  давно  освоенных  земель
Нью-Орэнджа и Пенсильвании. Большой добротный дом был  отделан  досками,
при нем находились амбары, сараи, загоны для скота  и  курятники,  из-за
которых он выглядел похожим на целую деревню. В полумиле дальше по тропе
курился печной  дымок,  что  навело  Сказителя  на  мысль  о  еще  одном
хозяйстве неподалеку, скорее всего принадлежащем  родне  хозяев  ближней
фермы. Наверное, это обзаведшиеся  собственными  семьями  дети,  которые
обрабатывают землю вместе, потому что им так легче. Сказитель знал,  что
это очень хороший признак, потому что  выросшим  вместе  братьям  иногда
бывает нелегко сохранить достаточно хорошие отношения  для  того,  чтобы
пахать общую землю.
   Сказитель всегда отправлялся  прямиком  в  дом  -  лучше  было  сразу
объявить о своем приходе хозяевам, чем красться по окрестностям  и  быть
принятым за вора. Но на этот раз, когда он хотел  подойти  к  дому,  его
охватила  странная  растерянность  -  он  почувствовал  себя  совершенно
неспособным сообразить, что именно ему нужно  сделать.  Это  было  такое
сильное заклятие, что он очнулся только пройдя уже добрых полпути вниз с
холма по направлению к каменному зданию у ручья. Испуганный, он внезапно
остановился. раньше он полагал, что ни одно заклятье не способно отвести
его с пути так, чтобы он этого не заметил. Значит,  это  место  было  не
менее странным, чем два предыдущих, и он не хотел  иметь  с  ним  ничего
общего.
   Но когда он попытался  свернуть  в  обратную  сторону,  с  ним  опять
произошло то же самое. Он обнаружил, что вновь направляется  с  холма  в
сторону каменного строения.
   Сказитель опять остановился и пробормотал: "Кем бы ты ни был  и  чего
бы ты ни хотел, я либо пойду по собственной воле, либо не пойду совсем".
И вновь он ощутил что-то вроде ветра, подталкивающего  его  в  спину  по
направлению к домику. Но он знал, что если захочет, то сможет  повернуть
назад. Да, идти  придется  против  "ветра",  но  ему  удастся  это.  Это
несколько успокоило его. Какое бы давление ни оказывалось на  него,  его
никто не пытался поработить. Что было, как  он  знал,  первым  признаком
доброго заклятия, а  не  попытки  навязать  ему  тяжелые  обезволивающие
оковы. Дорожка сворачивала чуть влево, вдоль ручья, и  теперь  ему  было
видно, что это  строение  -  мельница,  потому  что  оно  было  окружено
мельничной канавкой, над которой высился каркас мельничного  колеса.  Но
воды в канавке не было, и когда  он  подошел  достаточно  близко,  чтобы
заглянуть в широкую дверь, то понял почему. Она не была  просто  закрыта
на зиму, как он подумал в первый момент. Эта  мельница  никогда  еще  не
работала. Механизм был на месте, но не хватало большого круглого камня -
мельничного жернова. На его месте была лишь пустая площадка,  вымощенная
булыжником  и  выровненная,  в  общем,  полностью  готовая  к  установке
жернова.
   И стоявшая пустой уже долгое время. Этой конструкции  было  не  менее
пяти лет, судя по тому, что  здание  все  поросло  мхом  и  виноградными
лозами. Построить эту мельницу стоило больших трудов, но  использовалась
она как обыкновенный сарай для сена.
   Сразу за большой дверью  стоял  полугруженый  сеном  фургон,  который
раскачивался взад-вперед из-за того, что два мальчика пытались столкнуть
друг друга с  его  крыши.  Это  была  дружеская  толкотня:  похоже,  что
мальчики были братьями, одному было  около  двенадцати  лет,  а  другому
что-то около девяти, и единственной причиной того, что  младший  не  был
сброшен с фургона и вышвырнут за дверь состояла в том,  что  старший  не
мог удержаться от смеха. Конечно, Сказителя они не замечали.
   И еще они не замечали мужчину, стоящего у чердачной лестницы с вилами
в руке и смотрящего на них сверху.  Сначала  Сказитель  решил,  что  он,
полный отцовской гордости, любуется ими. Но, подойдя  достаточно  близко
он увидел то, как он держит вилы. Как  копье,  готовое  для  броска.  На
какое-то мгновение Сказитель увидел своим внутренним взором, как все это
произойдет - брошенные вилы втыкаются  в  тело  одного  из  мальчиков  и
убивают его, если и не мгновенно, то достаточно  быстро  из-за  гангрены
или внутреннего кровоизлияния. Сказитель увидел убийство.
   "Нет!" Закричал он. Рванулся вперед, в дверной проем, и остановился у
фургона, глядя на стоящего наверху мужчину.
   Мужчина воткнул вилы в ближайший стог и свалил копну сена на  фургон,
полузасыпав мальчиков. "Я привел вас сюда для того, чтобы  вы  работали,
медвежата,  а  не  затем,  чтобы  вы  завязались  узлом."  Он  улыбался,
поддразнивая детей. И подмигнул Сказителю, как будто  еще  минуту  назад
глаза его не были полны смерти.
   "Как дела, молодой человек?" спросил он.
   "Не такой уж молодой", отозвался Сказитель. Он  снял  шляпу,  обнажая
выдающую возраст лысину.
   Мальчики выбрались из сена. "На кого  вы  кричали,  мистер?"  спросил
младший.
   "Я боялся, что кто-нибудь может пораниться",  сказал  Сказитель.  "А,
ерунда, мы всегда так боремся", сказал старший. "Положи ее здесь,  друг.
Меня зовут Алвин, как и Папу." Улыбка мальчика была  заразительной.  Как
бы не был напуган Сказитель всей сегодняшней чертовщиной, у него не было
другого выбора, кроме как улыбнуться в ответ и пожать  протянутую  руку.
Рукопожатие  Алвина-младшего  по  силе  не  уступало   руке   взрослого.
Сказитель отметил это для себя.
   "Э, да  он  подал  вам  свою  рыбью  руку.  Когда  он  здоровается  с
кем-нибудь, то начинает так трясти  рукой,  будто  хочет  оторвать  себе
лишнюю  ладонь",  младший  также  пожал  ему  руку.  "Мне  семь  лет,  а
Алвину-младшему  десять."  Оба  выглядели  старше.  Они   издавали   тот
неприятный запах, которым пахнут дети, разгоряченные  долгой  игрой.  Но
Сказителю это не причинило неудобства. Беспокоили  его  не  дети,  а  их
отец. Почудилось ли ему, что этот человек собирался  убить  своих  детей
или нет? Кто бы мог задумать убийство таких милых прекрасных  детей  как
эти?
   Отец оставил свои вилы на  чердаке,  спустился  по  лестнице  вниз  и
подошел к Сказителю, расставив руки, как будто хотел обнять его.  "Добро
пожаловать, странник", сказал он. "Я - Алвин Миллер, а это  мои  младшие
сыновья:
   Алвин-младший и Калвин."
   "Калли", поправил младший.
   "Ему не нравится, как рифмуются наши имена", объяснил  Алвин-младший.
"Алвин и Калвин. Видите, они назвали его почти как меня, надеясь что  из
него вырастет такой же прекрасный образец  мужчины,  как  я.  Жаль,  что
ничего не получилось."
   Калвин толкнул его с шутливой яростью.  "Я  бы  сказал  так:  он  был
первой попыткой, и когда получился я, у них наконец все вышло как надо!"
"Обычно мы зовем их Ал и Калли", сказал отец.
   "Обычно ты зовешь нас Заткнись и Пошелвон!" сказал Калли.  Ал-младший
отвесил ему тумак и он растянулся в пыли.  В  это  время  отец  дал  ему
самому хорошего пинка  и  он  тоже  полетел  вперед  головой  из  двери.
Сплошное веселье. И никто не пострадал. Как могло ему придти  в  голову,
что здесь замышляется убийство?
   "Вы пришли с посланием? С письмом?"  спросил  Алвин  Миллер.  Теперь,
когда мальчики были  снаружи,  крича  друг  на  друга  через  весь  луг,
взрослые могли переговорить.
   "Простите", сказал Сказитель. "Я просто путешественник. Молодая  леди
в городе сказала, что здесь я  могу  найти  ночлег.  В  обмен  на  любую
работу, которая найдется у вас для моих рук."
   Алвин Миллер усмехнулся. "Сначала я хотел  бы  посмотреть,  много  ли
работы способны проделать эти руки." Он протянул руку, но вовсе  не  для
того, чтобы пожать ее. Алвин сжал запястье  Сказителя  и  выставил  свою
правую ногу против правой ноги Сказителя. "Ну, как, сможешь сбить меня с
ног?" спросил Алвин Миллер.
   "Сначала я хотел бы узнать, пока мы не начали", сказал Сказитель.  "В
каком случае я получу ужин посытнее - если  собью  тебя  с  ног  или  не
собью?" Алвин Миллер задрал голову и завопил как настоящий  Краснокожий:
"Как тебя зовут, странник?"
   "Сказитель".
   "Ну что ж, мистер Сказитель, я надеюсь, вам  понравится  вкус  грязи,
потому что именно ее вам придется отведать  до  того,  как  вы  получите
что-нибудь еще!"
   Сказитель почувствовал, как его нажим стал сильнее. У него тоже  были
сильные руки, но до силы противника ему было далеко. И все же эта борьба
требовала не только силы. Важна была и увертливость, а Сказитель обладал
этим качеством. Он немного поддался давлению Алвина Миллера  задолго  до
того, как тот начал давить в полную силу. Затем  внезапно  рванулся  изо
всех сил в том же направлении, куда  толкал  его  Миллер.  Обычно  этого
бывало достаточно, чтобы свалить  более  крупного  соперника,  используя
против него его собственный вес - но Алвин Миллер был наготове,  потянул
его  в  другом  направлении  и  отбросил  так  далеко,   что   Сказитель
приземлился прямо среди камней, образующих фундамент для  отсутствующего
жернова. В всем этом не было злобы, а лишь любовь к состязанию. Не успел
Сказитель упасть, как Миллер уже помогал ему  подняться,  спрашивая,  не
сломал ли он что-нибудь себе.
   "Я очень рад, что твой жернов еще не  установлен  на  место",  сказал
Сказитель. "Не то тебе  пришлось  бы  засовывать  мозги  обратно  в  мою
голову."  "Что?  Ты  в  стране  Уоббиш,  приятель!  Здесь  нет   никакой
надобности в мозгах."
   "Ну что ж, ты победил меня", сказал Сказитель. "Значит  ли  это,  что
мне не будет позволено заработать на ночлег и еду?" "Заработать? Нет уж.
Этого я как раз и не позволю",  но  улыбка  на  его  лице  против