- спросил Троуэр.
   Армор кивнул. "О, вы можете не знать", сказал он. "Эта ссора восходит
еще к тем временам, когда мы не были женаты, а я впервые приехал на  эту
землю. Я встретил Элеонор, когда она вместе со  своими  братьями  пришла
помочь построить мою первую хижину - сейчас это мыловарня. Она принялась
разбрасывать мяту и произносить какие-то заклинания,  а  я  закричал  на
нее, чтобы она  это  прекратила  и  убиралась  из  моего  дома.  Я  стал
цитировать Библию, где говорится, что ведьме нельзя позволить жить среди
честных христиан. И занимался этим добрых полчаса, можете быть уверены."
"Вы назвали ее ведьмой, а она вышла замуж за вас?"
   "Мы несколько раз обсуждали это."
   "Она больше не верит в подобные веши, не так ли?"
   Армор  нахмурил  брови.  "Тут  вопрос  не  в  вере,  а   в   делании,
Преподобный. Она больше этого не делает. Ни  здесь  и  нигде  больше.  И
когда получилось так, что вы почти что обвинили ее в колдовстве, это  ее
огорчило. Потому что, понимаете, она обещала мне."
   "Но когда я извинился, почему она..."
   "Опять вы об этом... У вас свои воззрения,  но  вряд  ли  вы  сможете
объяснить ей, что приворотные зелья, травы и заклинания не  имеют  силы,
потому что она сама видела многие веши, которые вы  не  способны  просто
так объяснить."
   "Я уверен в том, что  человек  вроде  вас,  начитанный  в  Писании  и
повидавший  мир,  может  убедить  свою  жену   расстаться   с   детскими
суевериями." Армор  осторожно  положил  руку  на  запястье  преподобного
Троуэра. "Преподобный, я должен сказать вам вещь, которую до  этого  мне
никогда не пришло бы  в  голову  говорить  взрослому  человеку.  Хороший
христианин отказывается от подобных вашей  в  своей  жизни,  потому  что
единственно истинный путь пробудить в  себе  скрытые  силы  лежит  через
молитву и милость Господа Иисуса. А не потому, что  они  не  действуют."
"Но они не действуют", сказал Троуэр. "Силы небесные реальны, так же как
и видения и явления ангелов и все чудеса,  о  которых  рассказывается  в
Писании.  Но  силы  небесные  не  имеют  никакого  отношения  к  молодым
парочкам, занимающимся приворотными чарами, к лечению  крупа,  усыплению
кур и всем этим маленьким  глупостям,  которые  невежественные  простаки
называют своим скрытым знанием. Чем бы ни занимались все  эти  ведьмы  и
колдуны, в этом нет ничего, что не объяснялось бы  при  обычном  научном
исследовании". Довольно долго Армор просидел молча и неподвижно.  Тишина
заставила Троуэра почувствовать себя неуютно, но он  не  знал,  что  еще
сказать. До сих пор ему не приходило в голову, что Армор мог  верить  во
всю эту ерунду. Это было бы пугающей перспективой.  Одно  дело  избегать
колдовства, считая его  выдумкой,  и  совсем  другое  верить  в  него  и
сторониться его, потому что оно греховно. Троуэр подумал, что  если  они
придерживаются последней точки зрения, то с их стороны  это  даже  более
благородно: для Троуэра пренебрежение, испытываемое им  по  отношению  к
колдовству, было не более чем проявлением здравого смысла, а для  Армора
и Элеонор это было самой настоящей жертвой.
   Как бы то ни было, пока он пытался подобрать слова,  чтобы  высказать
эту свою идею, Армор откинулся на  стул  и  повел  беседу  совершенно  в
другом ключе. "Мне кажется, ваша церковь уже почти окончена", сказал он.
Преподобный Троуэр с облегчением подхватил эту безопасную  тему.  "Вчера
крыша была закончена и сегодня они даже успели обшить досками стены. Так
что завтра вода уже не будет заливать полы при закрытых ставнях, и когда
мы застеклим окна и навесим двери, церковь будет в полном  порядке".  "Я
раздобыл стекло, оно скоро будет доставлено по воде", сказал Армор.
   Тут он подмигнул "Я решил проблему судоходства по озеру Эри". "Но как
вам удалось это? Ведь французы топят каждый третий корабль, даже если он
из Ирраквы!"
   "Очень просто. Я заказал стекло в Монреале".
   "Французское  стекло  в  окнах  британской   церкви!"   "Американской
церкви", сказал Армор. "И Монреаль тоже находится в Америке. Как  бы  то
ни было, французы конечно стараются от нас избавиться, и в то  же  время
мы для них - неплохой рынок для сбыта их промышленных  товаров,  поэтому
их Губернатор, маркиз Де Ла Фойетт,  не  против  того,  чтобы  его  люди
извлекали выгоду от торговли с нами. Они собираются  сплавить  стекло  в
озеро Мичиган, затем баржей вверх по реке  святого  Джозефа  и  вниз  по
Типпи-Каноэ." "А они успеют до того, как погода испортится?"
   "Я думаю, да", сказал Армор. "Иначе они не  получат  ни  гроша".  "Вы
удивительный человек", сказал Троуэр. "Но мне странно,  что  у  вас  так
мало лояльности к Британскому Протекторату". "Ну, знаете ли, так  у  нас
настроены все", сказал Армор. "Вы выросли под Протекторатом и до сих пор
рассуждаете как англичанин". "Я шотландец, сэр".
   "Неважно,  главное,  что  британец.  У  вас  любой,   кто   хотя   бы
подозревается во владении скрытыми силами, изгоняется  из  страны,  дело
даже до суда не доходит, верно?"
   "Мы пытаемся быть справедливыми, но церковные суды работают быстро  и
их приговоры обжалованию не подлежат".
   "Хорошо, теперь задумайтесь вот о чем. Если годами все, имеющие  хоть
какой-то дар в тайных искусствах,  высылались  в  американские  колонии,
откуда вам  в  молодости  быть  знакомым  хоть  с  малейшим  проявлением
"колдовства"?" "Я не видел этого, потому что этого не  существует".  "Не
существует в Британии. Но это проклятие для добрых христиан  в  Америке,
потому  что  все  мы  здесь  по  горло  завязли  в  ведьмах,   колдунах,
заклинателях духов, чародеях и ни один ребенок не дорастает и до четырех
футов   без   того,   чтобы   набить   шишку   о   чье-нибудь   заклятие
"убирайся-прочь!" или чтобы пойматься на заклятие "говори-что-хочешь!" и
тогда он начинает  нести  что  взбредет  в  голову  и  обзывать  всех  в
десятимильной округе.  "Заклятие  "говори-что-хочешь!"!  Брат  Армор,  я
уверен, что вы наблюдали примеры того, как немного спиртного  производит
тот же эффект". "Только не на двенадцатилетнего мальчика,  который  и  в
жизни своей не взял в рот и капли спиртного".
   Было очевидно, что Армор говорит о своем собственном опыте, но это не
меняло сути дела. "Всегда есть какое-нибудь еще объяснение". "Есть  куча
объяснений, которые всегда можно придумать для всего  происходящего.  Но
вот что я вам скажу. Вы можете проклинать чародейство в молитвах  и  ваш
приход будет с вами.  Но  если  вы  будете  продолжать  утверждать,  что
чародейства не существует, ну что ж, я думаю тогда большинство  здешнего
народа задумается, стоит ли им проходить всю эту дорогу до церкви, чтобы
выслушивать молитвы полного идиота".
   "Я должен говорить правду, как я вижу ее", сказал Троуэр. "Вы  можете
видеть, как кто-то ведет себя нечестно, но вы ведь не упоминаете его имя
с кафедры, верно? Нет, сэр, вы продолжаете читать проповеди о  честности
и надеетесь, что они окажут свое влияние". "Вы говорите  о  том,  что  я
должен использовать окольные пути". "У  нас  будет  прекрасная  церковь,
преподобный Троуэр, и она не была бы и наполовину так прекрасна, если бы
не ваши мечты о том, какой она должна быть. Но  местный  народ  считает,
что это их церковь. Они срубили деревья, они ее строили и стоит  она  на
обшей земле. И будет просто ужасно, если вы станете упорствовать  и  они
возмутятся и отдадут вашу кафедру другому проповеднику".
   Преподобный Троуэр долго смотрел на остатки обеда. Он думал о церкви,
не о той неокрашенной и неотделанной деревянной церкви, какой  она  была
сейчас, а о законченной, с установленными скамьями и высоко вздымающейся
кафедрой, залитой солнечным светом из чисто вымытых окон. Само  по  себе
это место ничего не значит, сказал он про себя, важно то, чего  я  смогу
достигнуть здесь. Я изменю своему  христианскому  долгу,  если  позволю,
чтобы это место  оказалось  в  руках  суеверных  дураков,  вроде  Алвина
Миллера, и, вероятно, всей его семьи. Если моя миссия  здесь  состоит  в
том, чтобы уничтожить зло и суеверие, я должен ужиться с невежественными
и суеверными. Постепенно я подведу их к постижению истины. И если  я  не
смогу переубедить родителей, то придет время и я смогу  обратить  детей.
Это работа целой жизни, цель пасторского служения, почему  же  я  должен
отбросить ее ради того только, чтобы  на  несколько  коротких  мгновений
сказать им правду? "Вы мудрый человек, брат Армор".
   "Вы тоже, преподобный Троуэр. В конце концов, даже если мы несогласны
по многим вопросам, мне кажется, что оба мы стремимся к одной  цели.  Мы
хотим, чтобы вся эта страна стала цивилизованной и  христианской.  и  ни
один из нас не будет против, если Вигор-черч <Вигор-черч  (VIGOR-CHURCH)
- церковь Вигора> станет Вигор-Сити, а Вигор-Сити станет  столицей  всей
территории Уоббиш. Ведь в Филадельфии были даже разговоры о  том,  чтобы
предложить Хио стать полноправным  штатом  и  я  уверен,  что  такое  же
предложение  будет  сделано  для  территории  Аппалачи.  Так  почему  бы
когда-нибудь им не сделать того же и для Уоббиш? Почему  бы  не  создать
страну, которая будет лежать от моря и до моря, которую будут населять и
Белые,  и  Краснокожие,  и  каждый  из  них  сможет  голосовать  за   то
правительство, которого хотим мы и которое  примет  законы,  которым  мы
будем подчиняться?" Это была хорошая мечта. И в ней Троуэр видел место и
для себя. Человек, обладающий кафедрой в величайшей  церкви  величайшего
города территории, станет духовным лидером целого народа.  На  несколько
минут он уверился в реальности этой  мечты  так  сильно,  что  когда  он
вежливо поблагодарил Армора за угощение и вышел  вон,  его  изумило  что
сейчас поселок Вигор целиком  состоит  из  большой  лавки  Армора  с  ее
хозяйственными строениями, огороженного  пастбища,  на  котором  паслась
дюжина овец, и неотделанного деревянного корпуса большой новой церкви.
   Тем не менее, церковь была вполне реальна.  Она  была  почти  готова,
стены  уже  стояли  и  крыша  была  настелена.  Преподобный  Троуэр  был
человеком рациональным. Прежде чем поверить в любую мечту, он должен был
иметь нечто осязаемое и церковь была вполне осязаемой, а это значило что
вместе с Армором они смогут добиться  осуществления  своей  мечты.  Надо
было лишь привлечь сюда людей и сделать этот город  центром  территории.
Его церковь была достаточно большой, не только для  церковных  собраний,
но и для городских. А чем он будет заниматься  по  будням?  Если  он  не
сможет организовать в этих местах школу для детей, это  значит  что  все
его образование было дано ему впустую. Учить их читать, писать,  считать
и, прежде всего, думать, изгнать из их голов все суеверия, не оставляя в
них ничего, кроме чистого знания и веры в Спасителя. Он был так поглощен
этими мыслями, что даже не заметил, что направляется вовсе не  на  ферму
Питера Мак-Коя, где его ждала кровать в старой  бревенчатой  хижине.  Он
шел опять назад, вверх по холму,  по  направлению  к  церкви.  И  только
запалив несколько свечей, он понял, что, наверное, проведет ночь  здесь.
Это был его дом, эти голые деревянные стены, и не было  в  мире  другого
места, которое могло бы стать для него домом. Густой запах заставил  его
почти обезуметь, ему захотелось петь  никогда  прежде  не  слышанные  им
гимны и он сидел, напевая сквозь зубы,  переворачивая  пальцем  страницы
Ветхого Завета, даже не замечая написанных на них слов.  Он  не  услышал
их, пока они не зашагали по деревянному полу.  Только  тогда  он  поднял
глаза и увидел, к своему изумлению, несущую светильник миссис  Фэйт,  за
которой следовали восемнадцатилетние близнецы, Вэйстнот и  Вонтнот.  Они
несли большую деревянную коробку. Прошло некоторое время, прежде чем  он
догадался, что эта коробка должна служить алтарем. И надо признать,  что
это был очень хороший алтарь, дерево было обработано так тщательно,  как
смог бы сделать только настоящий мастер-плотник, и отлично  окрашено.  И
на досках, закрывающих верх алтаря, были выжжены два ряда крестов.
   "Где вы хотите, чтобы он стоял?", спросил Вэйстнот. "Отец сказал, что
мы должны принести его вечером, когда стены и крыша будут закончены".
   "Отец?" спросил Троуэр.
   "Он сделал это специально для вас", сказал Вэйстнот. "И маленький  Ал
сам выжег эти кресты, раз уж ему больше не разрешается приходить  сюда".
Теперь Троуэр стоял вместе с  ними  и  мог  убедиться,  что  алтарь  был
любовно отделан. Менее всего он мог ожидать  этого  от  Алвина  Миллера.
Даже присмотревшись к крестам, трудно  было  поверить,  что  это  работа
шестилетнего мальчика.
   "Сюда", сказал он, ведя их на место, предназначенное им  для  алтаря.
Алтарь этот стал единственным предметом обстановки в  пустой  церкви  и,
будучи свежеокрашенным, он был темнее стен  и  пола  из  свежеспиленного
дерева. Все это было так замечательно, что  слезы  подступили  к  глазам
Троуэра. "Скажите им, что он великолепен". Фэйт с мальчиками заулыбались
так широко, как только могли. "Вы видите, он не враг вам", сказала Фэйт,
и Троуэру оставалось только согласиться.
   "Я тоже не враг ему", сказал он. Но при этом он не сказал  того,  что
подумал в этот момент: я  одолею  его  любовью  и  терпением,  рано  или
поздно, но я одолею его, и  этот  алтарь  явное  знамение  того,  что  в
глубине своего сердца он тайно взывает ко мне, чтобы я освободил его  из
тьмы невежества. Не задерживаясь, они поспешили в  ночь,  домой.  Троуэр
поставил подсвечник на пол у алтаря, - не на алтарь, потому что это была
бы папистская ересь, - и встал на  колени  для  молитвы.  Церковь  почти
готова,  в  ней  есть  уже  прекрасный  алтарь,  построенный  человеком,
которого он боялся больше всего,  и  на  алтаре  кресты  выжжены  руками
странного  ребенка,  символизировавшего  непреодолимые   суеверия   этих
невежественных людей. "Значит, ты полон гордости", произнес голос за его
спиной.
   Он повернулся, заранее улыбаясь, потому что был рад появлению Гостя.
   Но Гость не улыбался. "Столь полон гордости". "Прости  меня",  сказал
Троуэр. "Я уже раскаиваюсь в этом. И все  же,  что  я  могу  поделать  с
собой, если я так рад великому труду, начинающемуся в этих местах?"
   Гость осторожно дотронулся до алтаря, его пальцы ощупали кресты.  "Он
сделал это, верно?"
   "Алвин Миллер".
   "И мальчик".
   "Да, кресты. Я так боялся того,  что  они  служат  дьяволу..."  Гость
раздраженно посмотрел на него. "И ты думаешь, что, построив алтарь,  они
доказали, что это не так?"
   Пронзенный дрожью ужаса, Троуэр прошептал: "Я не  думал,  что  дьявол
способен использовать символ креста".
   "Ты также суеверен, как и все они", сказал  холодно  Гость.  "Паписты
все время крестятся. Ты что, думаешь, это заклятие против дьявола?"  "Но
как я  смогу  отличить  дьявола",  спросил  Троуэр.  "Если  он  способен
изготовить алтарь и нарисовать крест..."
   "Нет, нет, Троуэр, возлюбленный сын мой, они вовсе не бесы,  ни  один
из них. Ты узнаешь дьявола, когда увидишь его. Там, где у всех людей  на
голове волосы, у дьявола  бычьи  рога.  Где  у  людей  ноги,  у  дьявола
козлиные копыта. Там, где у людей  руки,  у  дьявола  огромные  медвежьи
когти. И можете не сомневаться: когда придет дьявол, он не станет делать
для тебя алтарей." Тут Гость возложил руки на алтарь. " Теперь  это  мой
алтарь", сказал он. "Кто бы ни сделал его, я  использую  его  для  своей
пользы." Троуэр вздохнул с облегчением. "Освятив, ты очистил его." И  он
протянул руку, чтобы дотронуться до алтаря.
   "Стой!" прошептал  Гость.  Даже  шепотом  своим  он  заставлял  стены
дрожать.
   "Выслушай меня вначале", сказал он.
   "Я всегда слушаю тебя", сказал Троуэр. "Хотя я не могу понять, почему
ты выбрал столь недостойного червя, каким являюсь я". "Даже червь  может
обрести величие от одного прикосновения пальца Господня", сказал  Гость.
"Нет, ты неправильно понял меня - я не сам Господь. Не поклоняйся мне."
   Но Троуэр не смог совладать с собой, он зарыдал в экстазе,  встав  на
колени перед этим мудрым и могучим ангелом. Да, ангелом.  У  Троуэра  не
было никакого сомнения в этом, хотя у Гостя не было крыльев и  он  носил
костюм, вполне уместный и в парламенте.
   "Человек, построивший это, находится в смятении, но в душе его  зреет
убийство, и если его подтолкнуть, он совершит его. И ребенок,  сделавший
эти кресты - он действительно, как ты и предполагал,  достоин  внимания.
Но еще не определено, какую жизнь проживет он, жизнь в  добре  или  зле.
Обе дороги лежат перед ним, и он открыт влиянию. Ты  понял  меня?"  "Эта
работа предстоит мне?" спросил Троуэр. "Должен ли я забыть  остальное  и
посвятить себя обращению этого  ребенка  на  путь  истинный?"  "Если  ты
будешь проявишь излишнюю заинтересованность  в  этом,  то  его  родители
заподозрят тебя. Ты будешь продолжать заниматься пастырской службой, как
и собирался. Но в сердце своем ты должен направлять все свои  усилия  на
этого необычайного ребенка, чтобы привлечь его на  мою  сторону.  Потому
что если, достигнув четырнадцатилетнего возраста, он  не  будет  служить
мне, я уничтожу его."
   Сама мысль о  том,  что  Алвин-младший  будет  ранен  или  убит  была
невыносима  для  Троуэра.  Она  наполняла  его  таким  чувством  потери,
которое, как представлялось ему, не могли ощущать даже отец с матерью. "
Я сделаю  для  спасения  этого  ребенка  все,  на  что  способен  слабый
человек", воскликнул он и его голос был столь полон муки, что  прозвучал
почти как рыдание. Гость  кивнул,  улыбнулся  своей  прекрасной  любящей
улыбкой и протянул руку Троуэру.
   "Я верю тебе", сказал он мягко. Его  голос  был  подобен  живительной
влаге, смачивающей болящую рану. "Я знаю, ты сделаешь все  как  надо.  А
что касается дьявола, тебе нет нужды бояться его."  Троуэр  потянулся  к
протянутой руке, намереваясь покрыть ее поцелуями; но в тот момент когда
он должен был коснуться плоти, там не оказалось ничего. Гость удалился.

Глава 9

СКАЗИТЕЛЬ

   Сказитель еще хорошо помнил те времена когда в здешних  местах  можно
было забравшись на дерево увидеть девственные леса, раскинувшиеся  более
чем на сто квадратных миль вокруг. Времена, когда дубы жили более века и
их разросшиеся стволы образовывали настоящие  древесные  горы.  Времена,
когда листья над головой были так густы, что в  некоторых  местах  земля
была голой из-за отсутствия света.
   Этот мир вечных сумерек  теперь  ушел  в  прошлое.  До  сих  пор  еще
оставались области первозданного леса, где неслышно  как  олени  бродили
Краснокожие и у Сказителя было  ощущение,  что  он  находится  в  соборе
самого почитаемого Бога. Но подобные места были так редки, что  за  весь
последний год странствий Сказителю так и не удалось найти такого  места,
где можно было бы залезть на дерево и увидеть лес без конца и края.  Вся
страна, лежащая между Хио и Уоббиш была заселена, хотя и не  так  сильно
как в Европе, и даже сейчас, со своего насеста, расположенного на  самой
верхушке ивы, Сказитель видел как  несколько  дюжин  очагов  выбрасывали
столбы дыма в холодный осенний воздух. И во всех направлениях гигантские
участки леса были выкорчеваны, земля распахана и засеяна, урожай выращен
и собран. Так что земля, которую когда-то гигантские деревья скрывали от
небесного ока, лежала теперь ощетинившись стерней и  ждала,  когда  зима
укроет ее от позора. Сказитель  вспомнил  привидевшегося  ему  хмельного
Ноя, которого он некогда вырезал как иллюстрацию к изданию  Книги  Бытия
для воскресных  школ  шотландской  церкви.  Ной  был  наг,  с  безвольно
открытым ртом и все еще зажатой в пальцах полупустой  чашей,  неподалеку
издевательски хохотал Хам; и еще кто-то неизвестный с  Шемом,  спешившие
одеть своего отца. С внезапным  волнением  Сказитель  вдруг  понял,  что
именно сейчас сбывается это предсказанное в Писании пророчество. Это он,
Сказитель,  усевшись  на  верхушке  дерева,  видит   обнаженную   землю,
оцепеневшую в