ь
объявился ты!
   - Я бы очень хотел походить на вашего брата. Ему являются  видения,  он
видит, что ждет нас, тогда как мной  руководит  лишь  весточка,  посланная
светлячком. Но вот он я, а вот вы, и, если нам не суждено  было  появиться
здесь, нас бы здесь не было. А протестовать можно сколько угодно.
   Разговор зашел о том, что суждено, а что не суждено, и  Элвину  это  не
понравилось. Кто выносит суждения? Что имеет в виду Сказитель? Неужели они
всего  лишь  марионетки,  дергающиеся  на  ниточках?  Неужели  их   кто-то
заставляет двигаться то туда, то сюда, удовлетворяя свои прихоти?
   - Если кто-то и ответствен за происходящее, - вступил в спор  Элвин,  -
то зачем он тратил столько сил, чтобы свести нас вместе?
   Сказитель ухмыльнулся:
   - Вижу, мой мальчик, ты так и не пристрастился к религии?
   - Я просто не считаю, что кто-то управляет нами.
   - А я этого и не говорил, - успокоил его Сказитель. - Я говорю, что  из
самого сложного положения всегда можно найти выход.
   - Тогда хотелось бы послушать предложения. Что, по мнению этой леди,  я
должен сделать? - спросил Элвин.
   - Она пишет, что ты должен взойти на гору и исцелить Меру. И не задавай
мне больше никаких вопросов - это все, что  она  написала.  В  этих  краях
вроде бы нет никакой  горы,  а  Мера  сейчас  лежит  в  погребе  за  домом
Кислятины Райли и...
   - Я знаю то место, о котором она говорит, - перебил его Элвин. - Я  был
там. Но я не могу...  Я  хочу  сказать,  я  никогда  не  пытался  исцелить
человека, который находится за много миль от меня.
   - Хватит болтовни, - вдруг сказал Такумсе. - Восьмиликий Холм явился  в
твоем сновидении, бледнолицый мальчик. Этот человек пришел, чтобы передать
тебе, что ты должен подняться  на  гору.  Все  начнется  тогда,  когда  ты
взойдешь на Холм. Если, конечно, взойдешь.
   -  Некоторые  вещи  заканчиваются  на  Восьмиликом  Холме,  -   заметил
Сказитель.
   - Откуда бледнолицему знать о священном месте? -  презрительно  фыркнул
Такумсе.
   - Ниоткуда, - примирительно произнес  Сказитель.  -  Просто  много  лет
назад я  стоял  у  ложа  умирающей  женщины  из  племени  ирраква,  и  она
рассказала мне о событии, которое считала самым важным в своей жизни.  Она
была последней из племени ирраква, чья нога ступала на Восьмиликий Холм.
   - В своих сердцах ирраква давным-давно  приняли  завет  бледнолицых,  -
нахмурился Такумсе. - Восьмиликий Холм не подпустит их к себе.
   - Но я ведь бледнолицый, - напомнил Элвин.
   - Это проблема, - согласился Такумсе. - Восьмиликий Холм даст тебе свой
ответ. Может быть, тебе не будет позволено взойти, и все умрут. Пойдем.
   Он провел их по обнаружившейся неподалеку тропинке, и вскоре они  вышли
к  крутому  склону  холма,  густо  поросшему  кустарником   и   низенькими
деревьями. Дальше дороги не было.
   - Это Лик Краснокожего, - объяснил Такумсе.  -  Здесь  поднимаются  все
краснокожие. Но тропы нет. Ты здесь подняться не сможешь.
   - Но где тогда? - спросил Элвин.
   - Откуда мне знать? - пожал плечами Такумсе.  -  Предания  гласят,  что
каждый склон скрывает за собой абсолютно иной Холм. Предания  гласят,  что
если ты поднимешься по Лику  Строителей,  то  найдешь  их  древний  город,
который еще живет внутри Холма. Если  же  ты  изберешь  Звериный  Лик,  то
очутишься в земле, которой правит гигантский бизон,  странное  животное  с
рогами, растущими изо  рта,  и  носом,  напоминающим  ужасную  змею.  Даже
кугуары с зубами, словно копья, склоняются  перед  ним  и  почитают  этого
бизона как бога. Кто  знает,  правдивы  ли  эти  предания?  Никто  уже  не
поднимается по этим склонам.
   - А есть ли Лик Белого Человека? - поинтересовался Элвин.
   - Есть Лик Краснокожего, Лик Строителей, Лик Целителей и Звериный  Лик.
Остальных четырех лиц Холма мы не знаем, - ответил Такумсе. - Может  быть,
один из них - Лик Белого Человека. Пойдем.
   Он повел их кружным путем. Холм высился слева. Как они  ни  искали,  ни
одной тропинки не открылось  перед  ними.  Элвин  узнавал  то,  что  видел
прошлой ночью во сне. Сказитель опять был с ним, и он обходил Холм, прежде
чем подняться на его вершину.
   Наконец они вышли к последнему из неизвестных ликов.  Тропки  опять  не
было. Элвин побежал дальше.
   - Без толку, - окликнул его Такумсе. - Мы обошли Холм кругом, и ни один
лик не пустил нас. Сейчас мы снова выйдем к Лику Краснокожего.
   - Знаю, - кивнул Элвин. - Но вот же тропинка.
   И действительно перед ними открылась тропинка, прямая как  стрела.  Она
шла по самому краю Лика Краснокожего и неизвестного склона, слева от него.
   - Ты и вправду наполовину краснокожий, - изумился Такумсе.
   - Иди же, - подтолкнул Сказитель.
   - В моем сне ты был рядом со мной, - пожаловался Элвин.
   - Может, и так, - согласился Сказитель. - Но дело все в том, что  я  не
вижу тропки, о которой вы говорите. Сплошной кустарник  и  заросли.  Стало
быть, меня не зовут.
   - Иди, - приказал Такумсе. - Не теряй времени.
   - Значит, ты должен пойти со мной, - уперся Элвин.  -  Ты  ведь  видишь
тропинку?
   - Мне Холм не являлся в сновидении, - возразил Такумсе. - И та дорожка,
что ты видишь, наполовину бежит по склону  краснокожих,  а  наполовину  по
другому склону, который я не способен увидеть. Иди же, у нас мало времени.
Наши с тобой братья умрут, если ты не сотворишь  то,  зачем  привела  тебя
сюда земля.
   - Мне хочется пить, - сказал Эл.
   - Попьешь наверху, - ответил Такумсе, - если Холм предложит тебе  воду.
И поешь, если он поделится с тобой едой.
   Эл шагнул на тропку и полез вверх по холму. Склон его  был  крутым,  но
под рукой  всегда  оказывался  удобный  корешок,  за  который  можно  было
ухватиться, а нога сразу находила нужный уступ.  Вскоре  заросли  остались
позади, и тропка вывела Элвина на вершину Восьмиликого Холма.
   Раньше он думал, что Холм - это одна гора с восемью склонами. Но только
теперь он увидел, что на самом деле  каждый  склон  представляет  из  себя
отдельный холм, а посредине восьми гор находится огромная  глубокая  чаша.
Долина казалась слишком уж большой, и дальние холмы лишь призрачно маячили
вдали. Неужели Элвин, Такумсе и Сказитель обошли  вокруг  всего  Холма  за
одно утро? Внутри Восьмиликий Холм был куда больше, чем казалось снаружи.
   Элвин осторожно спустился по поросшему  травой  склону.  Трава  приятно
холодила ноги, влажная твердая почва  чуть-чуть  пружинила.  Спускался  он
намного дольше, чем поднимался наверх. Наконец, оказавшись  в  долине,  он
увидел вдруг огромный луг, поросший деревьями с серебряной листвой, -  его
сон сбывался. Значит, сновидение было правдиво, и он ничего не придумал  -
место, которое он видел, существовало на самом деле.
   Но как ему найти и исцелить Меру? При чем здесь Холм? Солнце уже стояло
высоко в небе, они слишком долго бродили вокруг Холма, и  Мера,  наверное,
уже умирает, а Элвин даже представления не имел, чем ему можно помочь.
   Ему оставалось лишь идти вперед. Он решил пересечь долину и  посмотреть
поближе на какую-нибудь из далеких гор. Но странное дело,  сколько  он  ни
шел,  сколько  серебряных  деревьев  ни  миновал,  холм,  к  которому   он
направлялся, ни чуточки не  приблизился.  Сначала  он  испугался  -  а  не
застрял ли он здесь навечно? - и  поспешил  назад,  туда,  откуда  пришел.
Через несколько минут он достиг места, где  спустился  со  склона,  -  его
следы отчетливо виднелись на влажной почве. Но ведь он ушел  куда  дальше!
Предприняв еще пару попыток, Элвин убедился, что долина тянется бесконечно
во все стороны. Он словно находился в самом ее центре, но уйти  оттуда  не
мог. Вернуться он мог только на тот Холм, с которого спустился.
   Элвин поискал взглядом золотое дерево с  белым  плодом,  но  ничего  не
нашел. И неудивительно. Вкус плода из сновидения до сих пор стоял  у  него
во рту. И Элвину не суждено еще раз отведать его, наяву или во сне,  ведь,
откусив от плода второй раз, человек обретает  вечную  жизнь.  В  принципе
Элвин не очень жалел о том, что ему больше не доведется испробовать  плод.
Юный мальчик еще не ощущает дыхание смерти, которое приходит с годами.
   Он  услышал  журчание  воды.  Журчание   ключа,   чистого,   холодного,
прыгающего с камешка на камень. Но  это  невозможно.  Долина  Восьмиликого
Холма со всех сторон закрыта. Судя по  бойкому  звону  капель,  она  давно
должна была превратиться в озеро. Почему  снаружи  горы  он  не  видел  ни
одного ручейка? Да и откуда здесь ручью взяться? Этот холм был явно создан
руками человека, как и многие другие холмы, разбросанные по  стране,  хотя
ни один из них не был так стар. А из холмов, созданных человеком, ручьи не
текут. Он с некоторым подозрением отнесся к воде, которой здесь просто  не
могло быть. Хотя если  хорошенько  подумать,  с  ним  за  последнее  время
произошло много невероятного, и это явление не из самых выдающихся.
   Такумсе сказал попить, если Холм предложит воду, поэтому Элвин встал на
колени и напился. Он опустил лицо в ручей и пил,  пока  не  утолил  жажду.
Вода не смыла вкус плода. Наоборот, он только усилился.
   Напившись,  Элвин  уселся  на   берегу   ручья   и   принялся   изучать
противоположный берег. Там вода текла совершенно иначе. Вместо того  чтобы
струиться, она накатывала на берег тяжелыми океанскими волнами, и внезапно
Элвин  заметил,   что   _форма_   противоположного   берега   в   точности
соответствует карте восточного побережья, которую когда-то  показывал  ему
Армор. Он постарался как можно подробнее припомнить карту. Вот здесь,  где
берег немного выгибается, находится Каролина, одна из Королевских Колоний.
Этот залив назывался Чеса-пикским, а вот  устье  реки  Потти-мак,  которая
разделяет Соединенные Штаты и Королевские Колонии.
   Элвин встал и перешагнул через ручеек.
   Обыкновенная трава. Он не увидел ни рек,  ни  городов,  ни  границ,  ни
дорог. Но, стоя на "побережье", он  различил  очертания  территории  Гайо,
нашел, где стоит Восьмиликий Холм. Он сделал два шага и чуть не  наткнулся
на Такумсе и Сказителя, сидящих на  земле  прямо  перед  ним.  Краснокожий
вождь и бледнолицый странник с равным изумлением воззрились на Элвина.
   - Ага, значит, вы все-таки поднялись на Холм, - сказал Элвин.
   - Ничего подобного, - покачал головой Сказитель. - Мы сидим здесь с тех
самых пор, как ты ушел на гору.
   - Почему ты спустился? - спросил Такумсе.
   - Никуда я не спускался, - удивился Элвин. - Я нахожусь здесь, в долине
Холма.
   - В долине? - переспросил Такумсе.
   - Мы никуда не  уходили,  мы  сидим  возле  склона  Холма,  -  объяснил
Сказитель.
   И тогда Элвин понял, что произошло. Объяснить этого он не мог, зато мог
воспользоваться этой особенностью, этим даром Холма. Он мог путешествовать
по лику земли, шагая через сотни  миль,  и  видеть  людей,  которых  хотел
увидеть. Людей, которых он знал. Мера. Элвин прикоснулся ко  лбу,  как  бы
салютуя на прощанье Такумсе и Сказителю, и  сделал  маленький  шажок.  Они
исчезли.
   Найти Церковь Вигора особой трудности не составило.  Первым  человеком,
которого он там увидел, был Армор  Уивер,  склонивший  голову  в  молитве.
Элвин не стал заговаривать с ним, побоявшись,  что  Армор  сочтет  его  за
призрак умершего. Где Армор может находиться? У себя дома? В таком  случае
ферма Кислятины Райли вон там, к востоку от города. Элвин повернулся.
   И увидел отца, разговаривающего с матерью. Папа чистил  свинцовые  пули
для мушкета, а мама что-то сердито шептала ему. Судя по ее лицу, она  была
очень зла, впрочем, как и папа.
   - В том  городе  живут  женщины,  дети.  Даже  если  Такумсе  и  Пророк
действительно убили наших сыновей, женщины и  дети  этого  не  делали.  Ты
будешь не лучше этих  дикарей,  если  поднимешь  на  них  руку.  Когда  ты
вернешься, я больше не посмотрю тебе в глаза  и  уйду  навсегда,  если  ты
убьешь там хоть одного человека. Клянусь, Элвин Миллер.
   Папа молча выслушивал ее речи, полируя пули. Лишь один раз  он  ответил
ей:
   - Они убили моих мальчиков.
   Элвин попытался было вмешаться, открыть рот и сказать: "Но я жив, пап!"
   Однако у него ничего не вышло. Он не  смог  произнести  ни  слова.  Его
привели сюда не для того, чтобы  явиться  видением  родителям.  Ему  нужно
найти Меру, или же  пуля,  выпущенная  из  мушкета  отца,  убьет  Сияющего
Человека.
   Ферма Райли находилась совсем рядом,  даже  шага  делать  не  пришлось.
Элвин чуть-чуть двинул ногу вперед, и мама с  папой  исчезли.  Он  мельком
увидел Кальма и Дэвида, стреляющих из ружей, вероятно, по мишеням. Заметил
Нета и Неда, что-то катящих - катящих дуло пушки. Видел он и других людей,
но, поскольку  он  не  знал  их,  они  промелькнули  перед  ним  размытыми
образами. Наконец он отыскал Меру.
   "Я опоздал, - подумал Элвин.  -  Он,  наверное,  уже  мертв".  Судя  по
неестественному наклону головы, его шея была сломана, все кости на руках и
ногах жестоко переломаны. Элвин не осмелился двинуться, иначе перенесся бы
за много миль отсюда и Мера исчез бы, как и все остальные. Элвин  замер  и
послал искорку своего сердца в тело брата, лежащего перед ним на земле.
   Никогда в жизни  Элвин  не  испытывал  такой  дикой  боли.  Она  теперь
принадлежала ему. Элвин чувствовал порядок вещей, знал, какими они  должны
быть, но внутри тела Меры все было  неправильно.  Частично  он  уже  умер,
кровь скопилась у него в животе, изгоняя жизнь, мозг  больше  не  управлял
телом. Это была самая ужасная мешанина из костей  и  мяса,  которую  Элвин
когда-либо видел, все было перепутано так, что он даже смотреть не мог,  а
боль была настолько страшна, что он расплакался. Но Мера  его  не  слышал.
Мера уже ничего не слышал. И если он еще не умер, то смерть уже дышала ему
в лицо.
   Перво-наперво Элвин  проверил  его  сердце.  Оно  билось,  но  в  венах
осталось не так много крови; вся она перелилась в живот и грудь Меры. Этим
следовало заняться в первую очередь - надо было исцелить кровяные  сосуды,
срастить их и вернуть кровь туда, где она когда-то бежала.
   Время, на это потребовалось много времени.  Ребра  были  переломаны,  а
внутренние органы порваны. Кости приходилось соединять на глаз,  на  место
их было не установить - а некоторые из костей вышли  наружу,  так  что  он
вообще не мог их исцелить.  Надо  было  подождать,  пока  Мера  очнется  и
поможет ему.
   Поэтому Элвин проник внутрь мозга Меры, внутрь нервов, бегущих вниз  по
его позвоночнику, и исцелил их, вернул на место.
   Проснувшись, Мера закричал - долгим, ужасным, страдальческим криком. Он
был жив, и боль  вернулась,  она  снова  терзала  его,  только  стала  еще
пронзительнее. "Извини, Мера. Я не могу исцелить тебя, не  причиняя  боли.
Но я должен исцелить тебя, иначе погибнет множество невинных людей".
   Элвин даже не заметил, что на улице ночь.  Впереди  его  ждала  большая
работа.



14. ТИППИ-КАНОЭ

   В ту ночь в Граде Пророка только дети спали мирным  сном.  Взрослые  же
чувствовали   приближение   армии   бледнолицых;   обереги   и   заговоры,
воздвигаемые солдатами, словно трубы и флаги, возвещали о  том,  что  беда
близится.
   Не все из краснокожих нашли в себе  мужество  сдержать  данную  клятву,
когда железно-огненная смерть подступила к городу. Некоторые собрали  свои
семьи  и  тихонько  покинули  Град  Пророка,  незаметно  проскользнув  меж
отрядами бледнолицых солдат, которые  даже  не  услышали  проходящих  мимо
краснокожих. Они не смогли  умереть,  не  встав  на  защиту  своих  семей,
поэтому ушли, чтобы не мешать плану Пророка. Пророк не  желал  вступать  в
бой с бледнолицыми.
   Тенскватава не удивился тому, что кое-кто оставил  город;  его  гораздо
больше удивило, что столько его собратьев осталось.  Остались  почти  все.
Многие верили ему, и они подтвердят свою веру кровью. Этим утром  на  него
нахлынул страх. Боль единственного убийства  на  много  лет  наделила  его
черным шумом. Правда, тогда был убит его отец, поэтому боль  была  больше,
но тех, кто жил в Граде, Пророк любил не меньше, чем отца.
   И все же он должен забыть о черном шуме,  должен  собраться  с  силами,
иначе их смерти будут бесполезны. Он шел на это, зная,  что  их  жизни  не
будут отданы зазря. Сколько  раз  он  искал  в  хрустальном  замке  ответ,
пытаясь найти решение, тропку, которая приведет к чему-нибудь хорошему. Но
наилучшим выходом оказалось разделить землю - краснокожие должны были уйти
на запад от Миззипи, а бледнолицые - остаться на востоке.  Однако  тропки,
ведущие к этому решению, оказались чересчур узкими. Слишком много легло на
плечи  бледнолицых  мальчиков,  слишком   многим   пришлось   пожертвовать
Тенскватаве, слишком многое зависело от Бледнолицего Убийцы Гаррисона. Ибо
на путях, где Гаррисон выказывал какое-то милосердие,  кровавая  бойня  на
Типпи-Каноэ ни к чему не приводила, она была не в силах остановить  гибель
краснокожих и, следовательно, земли.  На  этих  тропках  краснокожих  ждал
упадок, их изгоняли в самые дальние уголки  страны,  а  землю  захватывали
бледнолицые. Они силой ставили ее на  колени,  раздевали,  издевались  над
ней, насиловали, травили искусственными зельями, снимая  огромные  урожаи,
которые  выглядели   жалкой   насмешкой   по   сравнению   с   гигантскими
возможностями к плодородию, заключающимися внутри земли.  Но  все  же  был
один день - завтрашний, и все должно было  свершиться  именно  здесь  -  в
Граде Пророка. Будущее свернет на незаметную,  маленькую  тропку,  которая
ведет к совсем иному исходу. Она ведет к живой земле, усеченной, но живой,
на которой когда-нибудь  встанет  хрустальный  город,  сияющий  солнечными
бликами и дарящий видения правды своим обитателям.
   Тенскватава надеялся, что, пережив завтрашнюю боль, они попадут в яркое
будущее; их страдания, их кровь, черный шум убийства  приведут  к  исходу,
который изменит мир.
   Не успели первые, едва различимые солнечные  лучики  коснуться  темного
неба, а Тенскватава уже почувствовал приближающийся рассвет.  Он  различил
его в пробуждающейся  на  востоке  жизни,  ибо  видел  дальше,  чем  любой
краснокожий.  Также  он  ощутил  движение   среди   бледнолицых,   которые
готовились поднести запалы к пушкам. Четыре огонька, защищенных и вместе с
тем выставленных на всеобщее обозрение заклинаниями и колдовством.  Четыре
пушки, нацеленные на город, чтобы  пройтись  по  нему  смертельным  градом
металла.
   Тенскватава двинулся по узким улочкам, тихонько, монотонно напевая. Его
услышали  и  разбудили  детей.   Бледнолицые   рассчитывают   напасть   на
краснокожих, пока те будут  еще  спать,  и  перерезать  их  в  вигвамах  и
хижинах. Но краснокожие  не  стали  дожидаться  прихода  войск,  они  сами
направились на широкий луг рядом с городом. Места, чтобы всем  рассесться,
не хватило. Поэтому они стояли - отцы прижимали к себе  матерей  и  детей,
ожидая, когда бледнолицые прольют их кровь.
   - Земля не впитает вашу кровь, - пообещал им Тенскватава. - Она  стечет
в реку, и я использую силу ваших жизней и смертей, чтобы  сохранить  жизнь
земле и оставить белого человека на землях,  которые  он  уже  захватил  и
убил.
   Тенскватава стоял на берегу Типпи-Каноэ и смотрел, как луг  наполняется
его людьми, многие из которых умрут, потому что поверили его словам.


   - Встаньте сегодня рядом со мной, мистер  Миллер,  -  произнес  генерал
Гаррисон. - Сегодня мы мстим за  кровь  ваших  детей.  Я  хочу,  чтобы  вы
приняли на себя почетную обязанность первым сделать выстрел в этой войне.
   Бездельник  Финк  посмотрел  на  мельника,  в  глазах  которого   горел
неудержимый гнев. Тот прочистил дуло мушкета и забил туда пулю. Бездельник
узнал жажду убийства, поселившуюся  в  этом  человеке.  Порой  на  мужчину
находит некое безумие, и тогда он становится смертельно опасным,  совершая
поступки, которые не под силу нормальному человеку.  Бездельник  лишь  еще
раз порадовался, что мельник понятия не имеет, когда