о  дикарях  в  этих  краях  давным-давно  слыхом  не
слыхивали. Нет, в кустах прятался  всего-навсего  чернокожий  мальчуган.
Мальчик был полукровкой, полубелым, получерным, это Хэнк заметил  первым
делом, после того как оправился от испуга.
   - Ну, чего уставился? - рявкнул Хэнк.
   Глаза мигнули, и личико скрылось.  Куст  весь  затрясся  и  зашептал,
некто, сидевший там, поспешно ретировался.
   - Да ты не обращай внимания, - успокоил Миротворец Смит. - Это  всего
лишь Артур Стюарт.
   Артур Стюарт! Это имечко было не слишком известно в Новой Англии  или
Соединенных Штатах, но зато в Королевских Колониях его знали  все  -  от
мала до велика.
   - Ага, а я, стало  быть,  лорд-протектор,  -  хмыкнул  Хэнк  Лозоход.
Оказывается, у короля кожа вовсе  не  так  уж  бела,  как  говорят.  Эта
новость, когда я разнесу ее  по  Гайо  и  Сасквахеннии,  обеспечит  меня
бесплатными обедами и ужинами до скончания жизни.
   Миротворец хмыкнул.
   - Да, Гораций Гестер удачно пошутил, назвав так мальчонку. Гораций  и
старушка Пег Гестер, они взяли мальчика себе  на  воспитание,  поскольку
его настоящая мама слишком бедна, чтобы воспитать его. Правда, лично мне
кажется, здесь кроется кое-что еще. Слишком уж светла у него  кожа.  Так
что Мок Берри, муж его матери, совершенно прав, запрещая пареньку сидеть
с угольно-черными детишками за одним столом.
   Хэнк Лозоход принялся снимать носки.
   - А может, старик Гораций Гестер принял его к  себе  потому,  что  он
также отчасти виновен в цвете кожи мальчонки, а?
   - Заткни пасть, Хэнк, и думай, что несешь, -  нахмурился  Миротворец.
Гораций не из тех.
   - Ты был бы очень  удивлен,  если  б  узнал,  сколько  моих  знакомых
оказались на поверку "теми  самыми",  -  буркнул  Хэнк.  -  Хотя  насчет
Горация Гестера я ничего не говорю.
   - Неужели ты считаешь, старуха Пег  Гестер  приняла  бы  в  свой  дом
чернокожего ублюдка, зачатого ее собственным мужем?
   - А что если она ничего не подозревает?
   - Быть такого  не  может.  Ее  дочь  Пегги  некогда  была  в  Хатраке
светлячком. И все до единого знали, что малышка Пегги Гестер никогда  не
лжет.
   - Да, я слыхал о светлячке из Хатрака задолго  до  приезда  сюда.  Но
почему я ее не видел?
   - А она здесь больше не живет, вот почему, -  пожал  плечами  кузнец.
Ушла три года назад. Сбежала. И ты поступишь очень мудро, если не будешь
расспрашивать о  ней  в  гостинице  Гестеров.  Они  не  больно-то  любят
вспоминать о своей дочери.
   Хэнк опустил голые пятки на влажный берег ручья.  Подняв  голову,  он
вдруг снова увидел Артура Стюарта, который,  спрятавшись  за  деревьями,
продолжал внимательно следить за ним. А,  пускай  таращится,  что  здесь
плохого? Ничего.
   Хэнк шагнул в ручей и почувствовал ногами ледяную воду. "Я  вовсе  не
желаю причинить тебе вреда, - молча обратился он к воде. - Я  не  нарушу
твое течение, не осушу тебя.  Колодец,  который  я  выкопаю,  ничего  не
испортит. Я всего лишь открою тебе еще один выход, дам новое лицо, руки,
еще один глаз. Не прячься от меня, Вода. Покажи, где ты  поднимаешься  к
поверхности, где стремишься прорваться к небу, и  я  посоветую  выкопать
колодец именно в том месте, чтобы освободить тебя и выпустить на землю.
   Вот увидишь, я сдержу свое обещание".
   - Эта вода тебя устраивает? - спросил Хэнк кузнеца.
   - Ну да, чище и быть не может, -  кивнул  Миротворец.  -  Никогда  не
слышал, чтобы кто-нибудь, напившись из этого ключа, заболел.
   Хэнк опустил острый конец лозы в воду у  ног.  "Почувствуй  ее  вкус,
сказал он лозе. - Ощути, как она пахнет, и  запомни.  Найди,  где  течет
такая же сладкая вода".
   Лоза рванулась из рук.  Можно  начинать  искать  воду.  Хэнк  вытащил
веточку  из  ручейка;  она  сразу  успокоилась,  но  время  от   времени
продолжала легонько подрагивать, показывая, что живет, живет и ищет.
   Все, время слов и разговоров прошло, теперь  думать  нельзя.  Прикрыв
веки, чтобы зрение не отвлекало от легкого  покалывания  в  руках,  Хэнк
последовал за лозой. Лоза не подведет его, а открыть  глаза  равносильно
признанию, что веточка не сможет вывести к воде.
   Поиски заняли почти полчаса. Несколько мест, где можно рыть  колодец,
он нашел сразу, только они его не устраивали.  Хэнк  Лозоход  по  одному
наклону лозы мог мгновенно определить, далеко ли вода от  поверхности  и
хороший ли выйдет колодец. Хэнк был настолько хорош в  своем  деле,  что
большинство людей принимало его за перевертыша, а это -  лучшая  похвала
для всякого лозохода. Но поскольку перевертыши очень редки,  в  основном
это седьмые сыновья да тринадцатые дети, Хэнк никогда  не  завидовал  их
способностям - а если и завидовал, то очень, очень редко.
   Лоза "клюнула", да так резко, что почти на три дюйма  ушла  в  землю.
Все, здесь и должен быть колодец. Хэнк  улыбнулся  и  открыл  глаза.  От
кузницы его отделяло не больше тридцати футов. Даже с открытыми глазами,
и то удачнее места не найдешь. Ни один  перевертыш  не  справился  бы  с
работой лучше, чем Хэнк.
   И кузнец, похоже, тоже так подумал.
   - Вот это да, - присвистнул он. - Спроси ты  меня,  где  бы  я  хотел
вырыть колодец, я указал бы тебе на это самое место.
   Хэнк кивнул, принимая заслуженную похвалу. Глаза  его  были  все  еще
полуприкрыты, а тело дрожало и пело от той силы, с которой вода  взывала
к нему.
   - Я не хочу вытаскивать лозу, пока вы не окопаете ее, чтобы  пометить
место, - сказал Хэнк.
   - За лопатой, быстро! - прикрикнул кузнец на подмастерье.
   Элвин умчался в поисках инструмента. Хэнк заметил, что  Артур  Стюарт
кинулся вслед за ним, ковыляя на коротеньких ножках так быстро, что того
и гляди упадет. И, разумеется, он упал,  прямо  на  живот,  а  поскольку
бежал со всех  ног,  то  еще  проехался  где-то  с  ярд.  Когда  мальчик
поднялся, его одежка спереди была вымазана ярко-зеленым травяным  соком.
Однако это его не остановило. Он заковылял дальше и  вскоре  скрылся  за
углом кузницы, куда незадолго до него нырнул подмастерье Элвин.
   Хэнк повернулся к Миротворцу Смиту и притопнул пяткой.
   - Я, конечно, не перевертыш, чтоб говорить  наверняка,  -  как  можно
скромнее произнес Хэнк, - но могу тебя уверить, что и  десяти  футов  не
прокопаешь, как наткнешься на воду. Она будет  чистой  и  свежей,  такой
ключ редко где встретишь.
   - Ну, копать - это не моя забота, - пожал плечами Миротворец.
   - Ничего, твой подмастерье и один справится, парень-то он с  виду  не
слабый, если, конечно, не любит брякаться на бок да храпеть, стоит  тебе
отвернуться.
   - Да нет, он не из ленивых, - возразил Миротворец.  -  Ты,  наверное,
остановишься на ночь в гостинице?
   - Вряд ли. Одна семья, что в шести милях к западу, попросила найти им
землю посуше, чтобы выкопать добрый глубокий погреб.
   - Это ж нечто вроде анти-лозоходства?
   - Так оно и есть, и это куда сложнее, в особенности  в  ваших  краях,
где земля очень влажная.
   - Ну ладно, только ты обязательно возвращайся, - сказал Миротворец. -
Я приберегу для тебя кружечку первой воды, набранной из твоего колодца.
   - Непременно, - кивнул Хэнк, - и с радостью. - Такой чести его  редко
когда удостаивали - разделить первую воду, добытую из колодца. В  первой
воде, если ее подносить как угощение, крылась огромная сила, и  Хэнк  не
мог не улыбнуться. - Вернусь через пару дней, можешь не сомневаться.
   Подмастерье принес лопату и принялся копать. Он выкопал  вокруг  лозы
небольшую канавку, но Хэнк обратил  внимание,  что  юноша  окопал  место
будущего колодца не кругом, а квадратом, причем на глаз, без всяких  там
мер, и каждая сторона канавки была идеально ровной, а ее углы, насколько
мог судить Хэнк, в точности  соответствовали  сторонам  света.  Хэнк  не
трогался с места, боясь выпустить погруженную в землю лозу  из  рук,  но
внезапно, когда паренек приблизился  к  нему  практически  вплотную,  он
ощутил какое-то неприятное чувство в желудке. Живот свело, но  вовсе  не
так, как бывает, когда ты за завтраком съел что-то  несвежее.  Нет,  это
неприятное  ощущение  переросло  в  адскую  боль,  в  какое-то  безумное
насилие, поднимающееся изнутри; Хэнку страшно захотелось вырвать из  рук
юноши лопату и изо всех сил ударить наглого юнца по голове.
   Он словно окаменел, сжимая в руках дрожащую лозу.  Но  это  вовсе  не
Хэнк так  ненавидел  мальчишку,  нет.  Эту  ненависть  испытывала  вода,
которой исправно служил Хэнк, это вода желала мальчику смерти.
   Стоило этой мысли прийти в голову, как Хэнк  отчаянным  усилием  воли
подавил  рвущуюся  наружу  ненависть,  возникшее  в  животе   неприятное
чувство.
   Надо же, какая чушь иногда лезет на  ум!  Вода  есть  вода.  Круг  ее
желаний весьма прост - вырваться на поверхность, пролиться из облаков да
разбежаться по лику земли ручейками. Вода не несет в себе злобы.  В  ней
нет желания убивать. Хэнк Лозоход был истинным христианином, баптистом к
тому же, придерживаясь вероисповедания, которого, по его мнению,  должен
придерживаться всякий настоящий лозоход. И людей в воду погружают  вовсе
не затем, чтобы утопить, а  для  того  чтобы  покрестить  и  привести  к
Иисусу.
   Хэнк  не  нес  в  своем  сердце  убийства,  там  жил  его  Спаситель,
наставляющий  любить  врагов,  учащий,  что  даже  простая  ненависть  к
человеку есть убийство.
   Хэнк про себя вознес  молитву  Иисусу.  В  ней  Хэнк  просил  Господа
изгнать ярость - он не хотел смерти невинного юноши.
   Вдруг, как будто в ответ на молитвы,  лоза  буквально  выпрыгнула  из
земли, вырвалась из его рук  и  приземлилась  лишь  в  кустах,  растущих
неподалеку.
   Такого с Хэнком не случалось ни разу. Чтобы лоза летала по воздуху?!
   Словно  сама  вода  отталкивала  Хэнка,   как   прекрасная   дама   -
провинившегося поклонника.
   - Я все сделал, - произнес юноша.
   Хэнк искоса взглянул на юнца, уж не насмехается ли тот над лозоходом,
чья лоза ни с того ни с сего прыгает с места на место. Но мальчишка даже
не смотрел на Хэнка. Он  уставился  на  квадрат  из  канавок,  на  месте
которого вскоре встанет колодец.
   - Молодец,  -  похвалил  Хэнк,  усилием  воли  сдерживая  отвращение,
которое так и рвалось наружу.
   - Только копать здесь бесполезно, - добавил мальчишка.
   Хэнк ушам не поверил. Сначала  сопляк  поправляет  своего  мастера  в
деле, которым тот занимается много лет, а теперь еще смеет давать советы
настоящему лозоходу!
   - Что-что ты сказал? - переспросил Хэнк.
   Мальчишка, должно быть, заметил угрозу, отразившуюся на  лице  Хэнка,
или уловил ярость, прозвучавшую в его голосе, поскольку сразу дал задний
ход.
   - Ничего, сэр, - произнес он. - Это не мое дело.
   Но  в  Хэнке  уже  вовсю  бушевал  гнев.  Нет,  так  просто  юнец  не
отделается.
   - Ты что ж, думаешь, что и мою работу сможешь исполнять? Может  быть,
твой учитель много тебе спускает с рук, поскольку с лошадиными  копытами
ты и в самом деле мастак обращаться, но заруби себе на носу,  парень,  я
настоящий лозоход и моя лоза говорит, что здесь есть вода!
   - Вы правы, - покорно кивнул мальчишка и словно ростом уменьшился. Во
всяком случае, Хэнк уже не замечал,  что  паренек  выше  него  дюйма  на
четыре, да и с мускулами у него тоже все в  порядке.  Подмастерье  Элвин
был не настолько громаден, чтобы считаться великаном, но и карликом  его
никак не назовешь.
   - Прав? Ты мне будешь говорить, прав я или нет! Моя лоза  никогда  не
ошибается!
   - Я знаю, сэр. Извините, я полез не в свое дело.
   Тут вернулся кузнец, катящий перед  собой  тачку,  в  которой  лежали
кирка и два железных лома.
   - Что здесь творится? - изумленно спросил он.
   - Твой мальчишка больно любит язык распускать,  -  пожаловался  Хэнк,
понимая, однако, что поступает нечестно, ведь мальчик извинился.
   Громадная  медвежья  лапа  Миротворца  описала  огромный  полукруг  и
съездила юноше прямо по уху. Элвин пошатнулся под ударом,  но  на  ногах
удержался.
   - Прошу прощения, сэр, - пробормотал Элвин.
   - Он говорит, что там, где я наметил колодец, воды нет,  -  продолжал
Хэнк, не в силах остановиться. - Я проявил должное уважение к его дару и
хочу, чтобы он тоже отнесся ко мне справедливо.
   - Дар не дар, - зарычал  кузнец,  -  но  я  научу  его  уважать  моих
клиентов.
   Он у меня узнает, что значит ходить в учениках у кузнеца, ох узнает.
   Наклонившись, кузнец взял с тачки один из железных ломиков и  взвесил
его в руке, как бы примериваясь огреть юношу по спине. На глазах у Хэнка
вот-вот должно было совершиться смертоубийство, а  этого  он  совсем  не
хотел. Хэнк протянул руку и ухватился за конец ломика.
   - Нет, Миротворец, погоди, все нормально. Он же попросил прощения.
   - И тебе этого достаточно?
   - Да, вполне, кроме того, я ж знаю, ты послушаешь  меня,  а  не  его,
продолжал Хэнк. - Я не настолько стар, чтобы всякие  там  юнцы,  которые
ловко подковывают лошадей, говорили мне, что я уже негодный лозоход.
   - Колодец будет вырыт прямо здесь, клянусь  своей  жизнью.  Мальчишка
выроет его сам и еды не получит, пока не принесет в дом ведро воды.
   Хэнк улыбнулся:
   - Что ж, думаю, он еще поблагодарит меня за  мой  дар  -  копать  ему
придется недолго, я в этом уверен.
   Миротворец обернулся к пареньку, который  стоял  всего  в  нескольких
ярдах от них, покорно опустив руки. Лицо Элвина ровным счетом ничего  не
выражало.
   - Значит, так, Элвин, я сейчас пойду провожу мистера Лозохода до  его
лошади, а ты останешься здесь. И на глаза мне не  показывайся,  пока  не
добудешь ведро чистой воды. Не  получишь  ни  еды,  ни  питья,  пока  не
выкопаешь на этом самом месте добрый колодец.
   - Да ладно тебе, - встрял Хэнк,  -  сжалься  над  пареньком.  Сам  же
знаешь, иногда даже  за  несколько  дней  не  перетаскаешь  из  вырытого
колодца всю грязь.
   - Запомни, Элвин,  ты  должен  принести  мне  ведро  воды  из  нового
колодца, - гнул свое Миротворец. - Хоть ночь напролет  работай,  а  воду
добудь.
   Сказав это, он развернулся и направился  к  кузнице,  к  загону,  где
паслась Озорница. Хэнк немного поболтал с кузнецом, после  чего  оседлал
кобылу и тронулся в путь. Лошадь  весело  бежала  вперед,  ход  ее  стал
легче, ровнее, словно она снова стала жеребенком. Выехав на дорогу, Хэнк
еще раз кинул взгляд туда, где трудился паренек. Лопата  в  руках  юноши
мерно взлетала и опускалась, вверх-вниз, вверх-вниз. Такое  впечатление,
юноша ни на секунду  не  останавливается  передохнуть.  Шуршш  -  лопата
вонзается в почву, вшик-бух - слетает земля и падает на быстро  растущую
кучу.
   Гнев в Хэнке бушевал до тех пор, пока эти  звуки  не  затихли  вдали,
пока образ работающего паренька  не  выветрился  из  его  памяти.  Хэнк,
будучи лозоходом, обладал некой силой, и этот мальчишка был  врагом  его
дара.
   Сначала Хэнк счел свой гнев необоснованным, но когда юноша заговорил,
Хэнк понял, что был прав в своей ярости. Сопляк  мнил  себя  повелителем
воды, может, даже перевертышем. Одно  это  делало  его  заклятым  врагом
Хэнка.
   Иисус наставлял поворачиваться к врагу другой щекой -  но  что,  если
враг вознамерился лишить тебя твоего ремесла? Что тогда?  Позволить  ему
разрушить твою жизнь? "Это уж слишком по-христиански, - подумал Хэнк.  -
Я кое-чему научил сопляка, и  если  это  не  пойдет  ему  на  пользу,  в
следующий раз я преподам ему еще один урок".

Глава 6

МАСКАРАД

   Пегги нельзя было назвать королевой проводимого губернатором бала, но
она против этого ничего не имела. Миссис  Модести  давным-давно  научила
ее, что женщины, соперничающие друг с другом, совершают огромную ошибку.
"Нет такого приза, который, будучи завоеванным той или иной  красавицей,
должен оставаться вне досягаемости остальных девушек".
   Однако эту простую истину никто не  понимал.  Все  присутствующие  на
балу женщины  поедом  ели  друг  друга  завидущими  глазами,  прикидывая
возможную стоимость нарядов, гадая, в какую цену обошелся  их  сопернице
приносящий красоту амулет, и ведя про себя список, кто с кем станцевал и
сколько мужчин приглашено на празднество.
   Кое-кто обратил ревностный взгляд и на Пегги - слава  Богу,  хоть  не
сразу. Пегги  прекрасно  отдавала  себе  отчет,  какое  впечатление  она
производит. Ее волосы не были уложены  в  элегантную  прическу  -  чисто
вымытые и расчесанные, они рассыпались по плечам,  завиваясь  случайными
локонами. Платье было  незатейливым,  впору  простолюдинке,  но  то  был
заведомый расчет. "У тебя прекрасное юное тело, поэтому  твой  наряд  не
должен отвлекать глаз  от  естественной  красоты  юности".  Более  того,
платье Пегги было  необычайно  скромным,  оно  выставляло  напоказ  куда
меньше обнаженной плоти, чем все остальные наряды, но вместе с  тем  оно
демонстрировало намного больше движений тела, скрывающегося под ним.
   Пегги и сейчас слышала голос миссис Модести, наставляющий ее:
   - Многие девушки этого не понимают. Вовсе не  в  корсете  заключается
смысл жизни. Корсет предназначен для того, чтобы старые,  оплывшие  тела
хоть немножко стали похожи на тело здоровой юной девушки. Но твой корсет
не должен быть туго зашнурован, носи его для удобства, не заключай  свою
плоть в оковы. Тогда тело будет двигаться свободно, и ты сможешь  дышать
всей грудью. Остальные девушки  будут  дивиться  тому,  что  ты  посмела
выставить напоказ свою естественную талию, но взгляд  мужчин  привлекает
не покрой наряда. Мужчины находят удовольствие  в  естественности  дамы,
которая удобно себя чувствует, уверена  в  себе  и  наслаждается  жизнью
здесь, сегодня, в их обществе.
   Однако куда более вызывающим был тот факт, что она не надела на  себя
никаких драгоценностей. Прочие дамы,  появляясь  в  обществе,  неизменно
полагались на искусство чарования. Если девушка сама не  обладала  даром
творить чары,  то  ей  приходилось  покупать  -  а  чаще  покупали  либо
родители, либо муж -  специальный  заговор,  заключенный  в  кольце  или
амулете.  Всеобщим  предпочтением  пользовались  амулеты,  поскольку  их
носили у лица, а следовательно,  можно  обойтись  чарами  послабее  -  и
подешевле, естественно.
   Действие  заговоров  ослабевало  с  расстоянием,  но,  чем  ближе  вы
подходили к девушке, заручившейся поддержкой  чар  красоты,  тем  тверже
становилось ваше убеждение, что прекраснее ее нет на всем  белом  свете.
Черты ее лица оставались прежними; вы видели то, что есть на самом деле.
Изменялись лишь ваши суждения. Миссис Модести не раз смеялась над  этими
ухищрениями.
   - Какой прок от этого обмана, если объект твоего внимания  изначально
знает, что его обманывают?
   Поэтому Пегги не надела на себя ни одного амулета.
   Остальные женщины на балу заручились помощью тех или иных чар. И хотя
ни  одно  лицо  не  было  скрыто  под  маской,  сегодня  здесь  вершился
бал-маскарад. Из всех только Пегги и миссис Модести не прибегли к чарам,
а следовательно, не корчили из себя некий неземной идеал.
   Пегги догадывалась, что подумали девушки, заметившие, как она вошла в
залу. "Вот бедняжка". - "Это ж надо, какая простушка". - "Да, она нам не
соперница". И их мысли соответствовали истине - по крайней мере вначале.
   Никто не обратил внимания на Пегги.
   Но миссис Модести тщательно выбирала тех  мужчин,  которым  следовало
представить Пегги.
   - Позвольте представить вам мою юную  подругу  Маргарет,  -  говорила
она, после чего Пегги улыбалась искренней, открытой улыбкой,  в  которой
не было ни капли притворства, - улыбалась  своей  естественной  улыбкой,
которая говорила, что Пегги действительно рада познакомиться с  друзьями
миссис Модести.
   Мужчины касались ее руки и раскланивались, а она элегантно  приседала
в реверансе, который нисколько не походил на заученные  движения  прочих
девиц; ее рука пожимала руку кавалера, внушая дружеские чувства,  -  так
приветствуют человека, дружбы которого желают.
   - Искусство красоты  -  это  искусство  говорить  правду,  -  однажды
сказала ей миссис