вскоре  Алюз  Ифигения  показала  на  что-то  вроде  беспорядочной
россыпи скал, прилепившихся к почти отвесному обрыву.
     - Поселок тадоскоев. Мы им кажемся какой-то сказочной птицей.
     - До тех пор, пока нас не подстрелят.
     - Они пользуются только валунами, которые скатывают сверху  на  своих
врагов, а на охоте - луками и пращами.
     Герсен  тем  не  менее  обошел  поселок  стороной,  резко  свернув  к
противоположной,  почти  отвесной  стене   ущелья,   поверхность   которой
показалась ему удивительно бугристой и выщербленной. Только менее,  чем  в
ста метрах от этой стены, до него дошло,  что  он  быстро  приближается  к
другому селению, с невероятным риском цеплявшемуся к бесплодным скалам.  В
поле зрения промелькнуло несколько темных фигур. Какой-то мужчина на крыше
целился из оружия. Герсен  выругался,  резко  свернул  в  сторону.  Однако
короткая острая металлическая игла прошила переднюю часть  корпуса  ялика.
Ялик сильно тряхнуло, он накренился, затем начал терять высоту.
     Алюз Ифигения громко вскрикнула, Герсен что-то прошипел сквозь плотно
стиснутые зубы. Не прошло и двух часов пребывания на Фамбере, как  их  уже
постигла беда!
     - Выведены из строя передние подъемные винты, -  сказал  он,  пытаясь
сохранить спокойствие. - Не бойтесь, нам ничто не угрожает. Мы вернемся на
корабль.
     Но это оказалось явно невозможным - ялик завис под угрожающим углом к
горизонту, поддерживаемый в воздухе только центральным и задним винтами.
     - Придется  сесть,  -  сказал  Герсен.  -  Может  быть,  мне  удастся
устранить повреждение... Как мне показалось, вы сказали, что у этих  людей
нет никакого оружия.
     - Это, должно быть, арбалет, отобранный у Кокора Хеккуса. У меня  нет
никакого другого объяснения. Я так огорчена.
     - Вы нисколько не  виноваты  в  этом.  -  Герсен  все  свое  внимание
сосредоточил на управлении яликом, пытаясь удерживать его под таким углом,
чтобы еще имелась хоть  какая-то  тяга,  позволяющая  дотянуть  до  любого
приемлемого для посадки места. В самый последний момент он выключил задние
турбины, врубил  на  полную  мощность  тянущий  двигатель  и  на  какое-то
мгновение выравнял ялик, благодаря чему посадка на покрытый гравием  уступ
в пятнадцати метрах над рекой получилась достаточно мягкой.
     Из ялика Герсен выбирался на негнущихся ногах. При  виде  причиненных
ялику повреждений сердце его совсем упало.
     - Что-нибудь серьезное? - встревоженно спросила Алюз Ифигения.
     - Очень. На корабль можно будет вернуться только в том  случае,  если
удастся сдвинуть центральный винт вперед  или  каким-нибудь  иным  образом
устранить дифферент при полете... Что ж, за дело.
     Он извлек  стандартный  набор  инструментов,  которым  комплектовался
каждый ялик, и принялся за работу.  Быстро  пробежал  час.  Солнце  прошло
зенит и стало клониться к западу. В долине потемнело, все больше сгущались
синие тени. Одновременно с этим пахнуло промозглым  воздухом,  наполненным
запахом снега и влажных камней. Вдруг Алюз Ифигения  потянула  Герсена  за
руку.
     - Скорее! Прячьтесь! Тадоскои.
     Ничего толком не поняв, Герсен все же позволил девушке затащить  себя
в расщелину между скалами. Мгновеньем позже взору его представилось  самое
странное за всю его жизнь зрелище. По долине  спускались  от  двадцати  до
тридцати гигантских многоножек, на каждой из которых размещалось  по  пять
человек.  Многоножки,  как  сразу  же  заметил  Герсен,  внешне  почти  не
отличались от сооруженного  Пэтчем  форта,  только  были  гораздо  меньших
размеров. Наездники - все как на  подбор,  один  страшнее  другого,  очень
мускулистые мужчины с темно-бордовой лоснящейся кожей. У них были колючие,
холодные глаза, плотно сомкнутые губы, большие  крючковатые  носы,  грубая
одежда из черной кожи, шлемы - из такой  же  кожи  и  грубо  обработанного
железа. Каждый вооружен копьем, боевым топором и кинжалом.
     При виде поврежденного ялика весь отряд в изумлении остановился.
     - По  крайней  мере,  они  не  посланы  специально  для  того,  чтобы
захватить нас, - прошептал Герсен.
     Алюз Ифигения промолчала и только еще  ближе  пододвинулась  к  нему.
Однако даже в столь  крайних  обстоятельствах  сама  мысль  о  возможности
соприкосновения их тел вызвала у Герсена волнующий трепет.
     Тадоскои окружили ялик. Часть их спешилась и  стала  переговариваться
на грубом, почти нечленораздельном наречии. Затем  они  начали  обшаривать
всю долину сверху донизу. Еще несколько секунд, и кто-то из них додумается
обследовать расщелину.
     - Оставайтесь здесь, а я попробую отвлечь их, - прошептал Герсен Алюз
Ифигении, после чего вышел вперед, заложив  большие  пальцы  за  увешанную
оружием портупею. На какое-то мгновение воины опешили и просто глядели  на
Герсена, затем вперед вышел воин в несколько более замысловатом шлеме, чем
у других.  Он  заговорил:  произносимые  им  слова  грубо  грохотали,  как
мельничные жернова, и хотя, по всей вероятности,  своим  источником  имели
древний всеобщий праязык, Герсен так ничего и не понял из  всего,  что  он
сказал. Глаза вождя - таким, судя по всему, было его положение в отряде  -
скользнули мимо Герсена, и в них снова вспыхнул огонь изумления. Это вышла
из расщелины Алюз Ифигения и сразу же  обратилась  к  вождю  на  языке,  в
какой-то мере родственном языку тадоскоев. Вождь не замедлил ей  ответить.
Остальные воины продолжали сидеть неподвижно. Никогда  еще  не  доводилось
Герсену видеть картины более зловещей несмотря на всю ее театральность.
     Алюз Ифигения повернулась к Герсену:
     - Я сказала ему, что мы - враги Кокора Хеккуса, что мы  прибыли  сюда
из очень далекого мира, чтобы убить его. Вождь говорит,  что  они  готовят
набег, что вскоре соединятся с другими отрядами и что все вместе  намерены
напасть на Аглабат.
     Герсен еще раз окинул вождя оценивающим взглядом.
     - Спросите у него, может ли он обеспечить нас средствами  доставки  к
нашему кораблю. Я хорошо заплачу ему.
     Алюз Ифигения  заговорила.  Вождь  только  промычал  что-то,  свирепо
ухмыляясь, затем заговорил. Алюз Ифигения тут же перевела его слова.
     - Он отказывается. Весь отряд даже не  помышляет  ни  о  чем  другом,
кроме этого грандиозного набега. Он говорит, что если мы  хотим,  то  тоже
можем  присоединиться  к  участникам  набега.  Я  ответила  ему,  что   вы
предпочитаете отремонтировать механическую птицу.
     Вождь снова заговорил. Герсен уловил, что слово "дназд" он  употребил
несколько  раз.  Алюз  Ифигения  -  почему-то  не  сразу,  что  показалось
несколько странным - повернулась к Герсену.
     - Он говорит, что нам не дожить до утра, что нас умертвит дназд.
     - А что же это такое "дназд"?
     - Это огромное дикое животное. Эта местность  как  раз  и  называется
Ущельем Дназда.
     Снова раздался монотонный грохот голоса вождя. Ухо Герсена, привыкшее
извлекать смысл из тысячи и одного диалектов или вариантов  универсального
языка, начало постигать  общую  тональность  хриплого,  гортанного  говора
вождя. Он, несмотря на угрожающее звучание  своих  слов,  похоже,  не  был
настроен враждебно по отношению к незнакомцам. Герсен сообразил,  что  для
такого отряда воинов разделаться с беспомощными путниками означало  только
уронить собственное достоинство. "Вы  говорите,  что  вы  -  враги  Кокора
Хеккуса", таким, похоже, был смысл  его  слов.  "В  таком  случае  мужчина
должен  стремиться  присоединиться  к  вооруженному  отряду  -  если,  так
сказать, он настоящий воин, несмотря на его нездоровую бледность".
     Алюз Ифигения перевела его слова так:
     - Он говорит, что это боевой отряд. Бледный цвет вашей кожи создает у
него  впечатление,  что  вы  больны.  Он  говорит,  что  если  вы  желаете
присоединиться, то, пожалуйста, но  только  в  качестве  слуги.  А  работы
предстоит очень много и еще больше опасностей.
     - Гм. Он именно так сказал?
     - По крайней мере, в таком смысле выразился.
     Судя  по  всему,  у  Алюз  Ифигении  не  было  ни  малейшего  желания
присоединяться к вооруженному отряду варваров.
     - Спросите  у  вождя,  -  попросил  ее  Герсен,  -  имеется  ли  хоть
какая-нибудь возможность нашего возвращения к кораблю?
     Алюз Ифигения задала этот вопрос вождю. Он,  похоже,  вызвал  у  него
только сардоническую усмешку. Он как бы говорил:  "Только  в  том  случае,
если вам удастся спастись от дназда, если удастся преодолеть более двухсот
миль пути через горы без пищи и крова".
     Алюз Ифигения упавшим голосом перевела ответ вождя:
     - Он говорит, что ничем не может помочь нам. Мы вольны поступать так,
как нам захочется. - Она бросила взгляд в сторону ялика. - Мы  сможем  его
починить?
     - Вряд ли. У меня даже нет необходимых для этого  инструментов.  Нам,
пожалуй, лучше  присоединиться  к  этим  людям  -  во  всяком  случае,  не
отставать от них, пока не подвернется что-нибудь получше.
     Алюз Ифигения эти  слова  Герсена  перевела  крайне  неохотно.  Вождь
ответил равнодушным согласием и подал знак, по которому приблизилось  одно
из верховых животных, на котором размещались только четыре  воина.  Герсен
взгромоздился на служившую седлом подушку,  подтянул  к  себе  Ифигению  и
посадил ее к себе на колени. Так близко они еще никогда  не  были  друг  к
другу, казалось даже поразительным, что он столько времени себя сдерживал.
Она, похоже, думала о том  же  самом  и  с  грустью  глядела  на  Герсена.
Какое-то время она  еще  сидела  вся  съежившись,  затем  стала  держаться
посвободнее.
     Бег многоножек был ровным и плавным, как если  бы  они  скользили  по
стеклу. Отряд, следуя  вниз  по  долине,  все  время  придерживался  почти
невидимой тропы, которая то опускалась, то поднималась, перебиралась через
валуны, петляла среди расщелин, ныряла  в  узкие  проходы  между  скалами.
Время от времени, когда стены долины почти смыкались друг с  другом,  небо
Фамбера становилось лишь темно-синей узкой полосой, а речка превращалась в
стремительно несущийся бурлящий поток, кавалькада  взбиралась  на  карнизы
крутых утесов, сдавливавших долину. Воины хранили мертвую тишину, столь же
беззвучно передвигались оседланные ими многоножки, единственными  звуками,
которыми нарушался покой долины, были вздохи  ветра  и  журчанье  воды.  В
такой обстановке  Герсен  еще  более  остро  ощущал  тепло  тела  девушки,
прижавшейся к нему, однако не переставал напоминать себе,  что  потворство
такого рода слабостям для него категорически  запрещено,  что  уделом  его
жизни может быть только печаль и роковой исход  -  но  все  его  естество,
естество на клеточном уровне, на уровне нервов  и  инстинктов  противилось
этому, и руки  его  еще  плотнее  обвивались  вокруг  Алюз  Ифигении.  Она
оборачивалась - лицо ее, как казалось Герсену,  выражало  лишь  отрешенную
грусть, а в глазах блестели не что  иное,  как  слезы.  Почему  она  такая
подавленная, не переставал изумляться Герсен, что могло ее  так  угнетать.
Обстоятельства,  конечно   же,   пока   что   складывались   не   очень-то
благоприятные, и не могли не вызывать досады, однако положение было далеко
не безнадежным. Как бы то ни было, но тадоскои обращались с ними учтиво...
Внезапная  остановка  прервала  его  мысли.  Вождь  совещался  со   своими
помощниками. Внимание  их  было  приковано  к  вздымавшейся  высоко  вверх
отвесной стене, к едва различимым прилепившимся к ней зернышкам,  которые,
как догадался Герсен, составляли селение горцев.
     Алюз Ифигения пошевелилась в его руках.
     -  Это  селение  противников,  -  пояснила  она.  -  Отдельные  кланы
тадоскоев испокон веков враждуют между собой.
     Вождь подал знак - трое  разведчиков  спешились  и  побежали  вперед,
чтобы проверить безопасность тропы. В сотне метров от  отряда  они  издали
гортанные сигналы тревоги и чуть отпрянули назад, увернувшись от массивной
каменной глыбы, обрушившейся на тропу сверху.
     У воинов не шевельнулся ни один мускул. Разведчики  двинулись  дальше
вдоль по тропе и исчезли из виду. Через полчаса они вернулись.
     Вождь просигналил своим воинам, и многоножки одна за другой  ринулись
вперед. Высоко над головой появились какие-то предметы, похожие  на  серые
горошины. Они падали  вниз  невообразимо  медленно,  почти  что  плыли  по
воздуху. Но размер и скорость оказались обманчивыми. Горошины превратились
в каменные глыбы, высекавшие осколки из расположенных  вдоль  тропы  скал.
Воины,  не  проявляя  внешне  ни  малейшей  озабоченности,  уклонялись  от
каменной лавины, то ускоряя, то замедляя бег своих  многоножек,  временами
даже пуская их вперед стрелой, а иногда и останавливая на полном ходу. Как
только мимо  опасного  места  пронеслась  многоножка  с  Герсеном  и  Алюз
Ифигенией, камнепад тотчас же прекратился.
     Долина  вскоре   резко   расширилась,   превратившись   в   вытянутое
полумесяцем пастбище с полоской леса  по  берегам  реки.  Вот  здесь-то  и
приостановилось на какие-то полминуты переднее животное  и  впервые  вдоль
цепи наездников прогрохотало: "Дназд".
     Но дназд так и не показался.  Отряд  робко  двинулся  через  луговину
дальше, воины на всякий случай припали к спинам животных.
     Стало темнеть. Несколько пучков перистых облаков высоко  над  головой
выкрасились в темно-бронзовый цвет в лучах заходящего солнца. Вскоре отряд
вошел в узкое ущелье между скалами, скорее даже расщелину, сквозь  которую
животные могли протиснуться, лишь совсем поджав под себя  ноги.  Временами
Герсен  мог  бы  прикоснуться  к  стенкам   расщелины   с   обеих   сторон
одновременно. Затем трещина расширилась и вывела отряд на круглую площадку
с поверхностью, присыпанной  песком.  Все  спешились.  Животных  отвели  в
сторону, соединили всех вместе веревками.  Часть  воинов  набрала  воды  в
кожаные ведра из расположенного поблизости пруда, дала животным напиться и
стала кормить чем-то,  напоминающим  высохшую  и  измельченную  в  порошок
кровь. Другая часть воинов развела несколько небольших  костров,  повесила
котелки на треноги  и  начала  готовить  какое-то  отвратительно  пахнущее
варево.
     Вождь со своими помощниками расположился чуть в стороне от  остальных
и начал с ними  вполголоса  совещаться.  Затем  бросил  взгляд  в  сторону
Герсена и Алюз Ифигении и подал знак. Тотчас же двое воинов разбили  нечто
вроде палатки из черной кожи. Алюз Ифигения издала  еле  слышный  вздох  и
потупила взор.
     Как только закончилось приготовление еды, каждый воин достал железную
миску из-под прикрывавшей затылок части шлема и погрузил ее прямо в котел,
не обращая внимания на горячий пар и  кипящую  подливу.  Не  имея  никакой
посуды, Герсен и Алюз Ифигения  терпеливо  наблюдали  за  тем,  как  воины
расправлялись с  едой  непосредственно  пальцами,  помогая  лишь  широкими
ломтями черствого хлеба.  Первый  закончивший  есть  воин  вычистил  миску
песком и учтиво протянул ее Герсену, который с благодарностью  принял  ее,
окунул в варево и отнес миску Алюз Ифигении, чем вызвал  удивленный  ропот
среди воинов. Тут же появилась еще одна миска, и теперь  за  еду  принялся
Герсен. Похлебка оказалась не такой уж  мерзкой,  хотя  и  пересоленной  и
приправленной какой-то весьма необычной, очень острой  специей.  Хлеб  был
твердым и отдавал  жженым  бурьяном.  Воины  сидели  на  корточках  вокруг
костров, не смеясь и не затевая какой-либо возни.
     Вождь поднялся во весь рост, прошел в палатку. Герсен стал  озираться
по сторонам в поисках места для себя и Алюз Ифигении.  Ночью  будет  очень
холодно, поскольку при них были только плащи. Тадоскои, у которых не  было
даже этого, очевидно намеревались лечь спать прямо возле костров...  Воины
то и дело как-то загадочно посматривали в сторону  Алюз  Ифигении.  Герсен
тоже повернулся к ней. Она сидела, не отрывая глаз от костра, обвив руками
колени.  Ничто,  казалось,  не  должно  было  вызывать  к  ней  повышенное
внимание. Из палатки вышел вождь, хмурое лицо его выражало недовольство  -
как будто пришел конец его терпению. Кивком головы он поманил к себе  Алюз
Ифигению.
     Герсен медленно выпрямился во весь рост. Алюз  Ифигения,  не  отрывая
глаз от костра, произнесла тихо:
     - Для тадоскоев женщины - существа низшего порядка... Женщины  у  них
находятся в  общественной  собственности,  и  воин,  занимающий  наивысшее
положение, спит с полюбившейся ему женщиной - первым.
     Герсен повернулся к вождю.
     - Объясните ему, что это не в наших обычаях.
     Алюз Ифигения медленно подняла голову, пристально глядя на Герсена.
     - Мы ничего не можем сделать. Мы...
     - Скажите ему.
     Алюз Ифигения повернулась к  вождю  и  передала  ему  слова  Герсена.
Сидевшие вокруг  костра  воины  застыли,  как  каменные  изваяния.  Вождь,
казалось, был ошарашен и сделал два шага вперед.
     - На своей  родине  вы  обязаны  строго  соблюдать  свои  собственные
обычаи, - сказал он. - Но здесь - Скар Сакау, и здесь надо  придерживаться
наших. Вот этот бледнолицый является наиболее выдающимся воином  из  всех,
здесь присутствующих? Нет, конечно же, нет. Следовательно, ты, бледнолицая
женщина, должна уйти в мою палатку. Так заведено в Скар Сакау.
     Герсен не стал дожидаться перевода.
     - Скажите ему, что я особо выдающийся воин у себя на родине.  И  если
вы и будете спать с кем-нибудь, то только со мною.
     На что вождь не без галантности отвечал:
     - Повторяю, здесь Скар Сакау. Я  здесь  вождь,  никто  не  смеет  мне
перечить. И не стоит тратить попусту слов, доказывая, что бледнолицый  мне
не пара. Так что, ступай сюда, женщина, и на этом закончим эти недостойные
меня переговоры.
     - Скажите ему, - упорствовал Герсен, - что мое положение  воина  куда
выше, чем его - что адмирал космического флота, Верховный  Правитель,  сам
Господь-Бог - кто-угодно, лишь бы это стало ему понятно.
     Она покачала головой и поднялась.
     - Мне лучше повиноваться.
     - Скажите ему.
     - Вас убьют.
     - Скажите ему.
     Алюз Ифигения перевела слова  Герсена.  Вождь  сделал  еще  два  шага
вперед и показал на крепкого молодого воина.
     - Ну-ка докажи этому бледнолицему, что он из себя представляет. Задай
ему настолько крепкую взбучку,  чтобы  он  надолго  запомнил  свое  жалкое
место.
     Воин сбросил доспехи с верхней части туловища.
     - Бледнолицый вооружен, как самый настоящий трус, - произнес вождь. -
Передай ему, женщина, что он должен биться как подобает мужчине, в  лучшем
случае, только с кинжалом в руках. Пусть он  снимет  с  себя  все  мечущее
молнии оружие.
     Дрожащей рукой Герсен потянулся было к лучемету. Но тут же понял, что
рядом стоящие воины тотчас же обезоружат его. Он неторопливо  расстался  с
оружием, отдав его Алюз  Ифигении,  снял  с  себя  куртку  и  рубаху.  Его
противник был вооружен тяжелым кинжалом с обоюдоострым лезвием.  Герсен  в
связи с этим извлек свой собственный нож с узким и длинным лезвием.
     Воины-тадоскои расчистили пространство между тремя кострами и, присев
на  корточки,  образовали  круг.  Темно-коричневые  лица   их   оставались
сумрачными и бесстрастными, что делало  их  всех  похожими  на  гигантских
насекомых.
     Герсен вышел вперед и прикинул в уме возможности  своего  противника.
Он был повыше Герсена, могучими  были  его  мышцы,  быстрыми  -  движения.
Пальцы  его  поигрывали  тяжелым  кинжалом  будто  перышком.  Герсен  чуть
приподнял свой нож, продолжая держать его свободно.  Молодой  воин  описал
кинжалом   круг   в   воздухе,   как   бы   пытаясь   подобным    маневром
загипнотизировать  противника.  Сталь  клинка,  отражая  сполохи  костров,
образовала в воздухе зловещее огненное кольцо.
     Резким движением Герсен швырнул свой нож в противника. Острое  лезвие
проткнуло его запястье и пригвоздило к плечу. Из мгновенно потерявших силу
пальцев выпал кинжал. В немом изумлении парень взирал на беспомощную