ом столе,
внутри  вагона,  а  рядом,  только  руку  протянуть,  стоял   заряженный
дробовик.
   Лицо у Ролингза было напряженное и  бледное,  и  Майк  Кинг,  хоть  и
считался достаточно мужественным человеком,  ощутил  неприятное  сосущее
чувство в желудке. Он мгновенно понял, что никогда еще не был так близок
к смерти, как в эту минуту.  Он  видел,  как  стреляет  Зеб  Ролингз,  и
понимал, что шансов у него практически никаких.
   Кинг  открыл  было  рот,  чтобы  заговорить,  как  вдруг  со  стороны
армейского лагеря долетел крик:
   - Индейцы! Индейцы!
   Пронизанную солнцем тишину  разорвал  выстрел.  Зеб  круто  развернул
коня. Вершина холма была усеяна атакующими арапахами, и у него на глазах
из оврага всего ярдах в двадцати пяти от них  вырвался  еще  один  Отряд
индейцев. Их кони неслись бешеным галопом.
   - Ты просил войны! - разъяренно крикнул он Кингу. -  Ну  так  получай
ее!
   Он рванул коня и пролетел несколько ярдов до своего лагеря,  где  уже
началась беспорядочная стрельба - его  ветераны  находили  себе  мишени.
Прямо перед собой Зеб  увидел,  как  пошатнулся  человек,  схватился  за
горло, а между пальцами у него хлынула кровь.
   Он посмотрел в сторону лагеря  поселенцев  -  там  Воссель  и  бывшие
солдаты уже. расположились цепью за шпалами, изготовив оружие к бою.  Их
действия успокоили и воодушевили остальных,  и  они  тоже  готовились  к
схватке.
   Среди старых однозарядных ружей, порой даже заряжавшихся по старинке,
с  дула,  мелькало  несколько  новых  винтовок  Генри,  здесь  и  там  -
"Спенсеры". Попадания из "Спенсеров"  были  заметны  сразу,  потому  что
тяжелые пули пятьдесят шестого или пятьдесят четвертого калибра (0,56  и
0,54 дюйма, то есть 14,2 и 13,7 миллиметра.) мгновенно вышибали индейцев
из седла, подбрасывая их в воздух.
   Статная  светловолосая  девушка,  с  которой  можно  было  бы  лепить
Брунгильду (Брунгильда  -  одна  из  главных  героинь  древнегерманского
героического эпоса; в сагах  -  валькирия,  в  "Песне  о  Нибелунгах"  -
королева Исландии.), забивала шомполом заряд в ствол ружья и  передавала
мужчине в обмен на другое ружье, из которого он  только  что  выстрелил.
Другая женщина, склонившись над раненым, промывала рану и готовила ее  к
перевязке.
   Вдали от своего дома, в диком краю, эти мужественные люди, многим  из
которых прежде  и  слышать  не  приходилось  выстрела,  направленного  в
человека, сражались, чтобы защитить свое право находиться  здесь.  Не  в
меньшей мере, чем индейцы, бились они за свои дома  и  семьи,  и  многим
предстояло пасть в этом бою.
   Рабочие Кинга тоже собирались, мрачные и угрюмые. Большей частью  это
были ветераны  или  люди,  которым  приходилось  и  раньше  сражаться  с
индейцами, - они быстро заняли позиции и начали стрелять.
   Внезапный огонь, казалось, сокрушал  наступательный  порыв  индейцев,
потому что их атакующие колонны вдруг разделились, поворачивая вправо  и
влево. И тут Зеб услышал звук, от которого у него перехватило дыхание  и
зашевелились волосы.
   Мягкий, приглушенный гром, едва слышный, но постепенно нарастающий...
огромное облако пыли, внезапно сорвавшееся с холма... а потом пыль  была
разорвана на части несущимися черными телами, от  которых  и  шел  гром.
Черное облако  массивных,  обросших  шерстью  голов,  блестящие  рога...
бизоны!
   С обеих сторон скакали арапахо, направляя несущееся  в  панике  стадо
прямо на палаточный городок, прямо на  хрупкие  баррикады  переселенцев,
часть которых была выстроена уже за пределами шпальных штабелей.
   У них не было ни малейшей надежды. Они едва успели выстрелить по разу
и перезарядить оружие, как несущееся стадо уже накатилось на  баррикады.
Оно неслось сплошной стеной  смертоносной  косматой  плоти.  Среди  этих
сотен животных многие весили по тонне и больше.
   Ничто не могло остановить эту бешеную атаку.  Палатки  расплющивались
под  копытами;  кричали  женщины.  Какой-то  раненый  мужчина  попытался
оттолкнуть женщину в сторону и  прикрыть  ее  своим  телом,  но  тут  же
страшный  вихрь  накрыл  их.  Мгновение  назад   здесь   стоял   городок
переселенцев  -  а  теперь  он  был  втоптан  в  грязь,  перемешанную  с
растерзанным и окровавленным мясом. Зеб заметил громадного быка, который
провалился сквозь крышу землянки у  самой  железнодорожной  линии  -  он
бился, пытаясь вырваться из ловушки, потом исчез.
   И тут нахлынули арапахо.
   Они неслись по пятам бизонов и, поднимая  своих  пони  в  прыжок  над
упавшими животными, застреленными в  отчаянной  попытке  остановить  или
повернуть несущееся стадо, индейцы прорвались за баррикаду  и  оказались
среди ее защитников.
   Кинг быстро отступал к своему вагону  -  это  был  один  из  немногих
строений, еще оставшихся на месте.
   А схватка продолжалась.  Зеб  увидел,  как  его  сержант  рухнул  под
скользящим ударом томагавка, и точным выстрелом выбил  воина  из  седла.
Лошадь прыгнула на него, он покатился в сторону, выстрелил еще  раз,  но
промахнулся.
   Молодой воин с раскрашенным черными полосами лицом бросился на  него.
Зеб поднял револьвер и выстрелил. Пуля остановила индейца  на  полушаге,
но он снова двинулся вперед, и Зеб выстрелил еще раз. Когда индеец упал,
в груди у него сидело три пули. Он свалился почти прямо на Зеба.
   Зеб схватил винтовку, кое-как поднялся на ноги и выстрелил в индейца,
лезущего на баррикаду.  Повернулся,  чтобы  выстрелить  еще  раз,  -  но
винтовка  оказалась  разряженной,  и  он  бросился  на  кучку  арапахов,
размахивая тяжелым "Спрингфилдом" как дубинкой.
   Атака кончилась так же внезапно, как и началась. Остался резкий залах
порохового дыма, слышалось учащенное дыхание людей, истощивших все  силы
в чудовищном напряжении, стоны и вопли раненых. Зеб вынул из  револьвера
пустой барабан и заменил его заряженным.
   Майк Кинг медленно поднялся на ноги со ступенек своего  салон-вагона.
По лицу его стекала кровь из раны на голове.
   - Вот ты и купил, то что хотел! - свирепо бросил ему Зеб. - А  теперь
пойди и погляди на цену!
   - Собираешься застрелить меня? - Даже теперь язвительная  усмешка  не
покидала лица Кинга, но в глазах светилась тревога. Оба  они  держали  в
руках револьверы, а разделяло их всего несколько  шагов...  И  тут  Кинг
понял, в чем разница между ними: ему  отчаянно  хотелось  жить,  а  Зебу
Ролингзу жизнь была безразлична.  Душа  Кинга  наполнилась  страхом.  Он
устоит, он будет биться... но ему отчаянно не хотелось умирать.
   - Иди туда! - приказал Зеб. - Я хочу, чтобы ты видел дело рук своих!
   Там, где женщина склонялась над раненым мужчиной, теперь  лежали  два
тела,  втоптанные  одно   в   другое,   измолотые   летящими   копытами.
Светловолосая Брунгильда лежала, поверженная и изуродованная - там,  где
прежде развевались светлые волосы, остался лишь голый череп...  Какой-то
человек стонал и звал на помощь. Уцелевшие медленно приходили в  себя  и
начинали двигаться среди раненых.
   К Зебу подошел за приказами сержант; на  голове  у  него  кровоточила
жуткая рана. Зеб коротко распорядился:
   - Поставьте восемь человек на  баррикаду,  как  и  раньше.  Остальных
пошлите собирать винтовки и  боеприпасы  и  перевязывать  раненых.  А  в
помощь тем, кто отделался ушибами, мы можем выделить только четверых.
   И повернулся к Кингу.
   - Ну, как, Кинг, нравится? Это ты пригласил людей  сюда.  Ты  слишком
поторопился сунуть их в ад, который  сам  создал,  нарушив  договор.  Ты
привез их сюда - и ты их убил. А теперь живи с этим, если сможешь...
   - Яичницу не сделаешь, не разбив яиц, - пробормотал Майк  Кинг.  -  А
яйца едут и будут ехать.
   Но лицо у него было серое и больное, и он поспешил отвести  глаза  от
мертвых и умирающих.
   - Так что, вы раздумали убивать меня?
   - Тебя? Да ты пули не стоишь. Ты и так мертвый. Ты мертвый уже  много
лет. Ты просто молоток в руках у директоров твоей  дороги.  А  внутри  у
тебя пусто...
   И вдруг он подумал: "Джули! Где же Джули?"
   Он нашел ее - она помогала раненому, и направился к ней.
   - Я уезжаю, - сказал он. - Прямо сейчас.
   - Сейчас? - Она не могла поверить.
   - Так лучше всего. Арапахи увидят, что я уезжаю, а они  считают  меня
главным виновником. Я думаю, теперь вы сможете отбить  любое  нападение,
но если я уеду, то, может быть, они вообще не нападут.
   - Они убьют тебя.
   - Может быть. Но я не напрашиваюсь на роль мученика - я пущусь наутек
во всю прыть, как только выеду  отсюда.  Я  возьму  нашего  эскадронного
скакового коня, а своего оставлю.
   Она положила руку ему на рукав.
   - Нет!.. Не уезжай.
   - Я должен. Если я уеду, они погонятся за мной. Это легче, чем  снова
атаковать  здесь...  Если  мне  удастся  уйти,  я  буду  ждать  тебя   в
Солт-Лейк-Сити.
   Не было слез, не было протестов. Мгновение  они  стояли,  глядя  друг
Другу в глаза, а потом он быстро отвернулся.
   Зеб прошел туда, где сержант отдавал  приказы,  в  жуткое  месиво  на
месте лагеря.
   - Сержант,  вы  остаетесь  старшим.  Я  ушел  в  отставку.  И  уезжаю
немедленно. Может быть, они так жаждут меня заполучить, что оставят  вас
в покое... но позиция у вас хорошая, застать вас  врасплох  они  уже  не
смогут, а завтра из Омахи прибудет поезд с дополнительными войсками.
   - Что ж, прощайте, лейтенант.
   - Прощайте, сержант.
   - Удачи вам, лейтенант!
   Он оседлал серого коня. Это был великолепный скакун, стайер. Зеб  его
сам купил, и они держали его специально для скачек, выигрывая  время  от
времени неплохие деньги. А теперь ему предстояло скакать по-настоящему.
   Он поднялся в седло и проехал шагом до конца баррикады. Навстречу ему
вышел Воссель.
   - Вон там, похоже, - он мотнул головой, но рукой не стал  показывать,
- ни одного из них нет. Так что у вас может получиться.
   - Спасибо.
   Индейцы, как они делают всегда, увезли  своих  погибших  товарищей  -
кроме тех, кто пал в окружении врагов. Кое-где на  траве  остались  лужи
крови - свидетельство того, что и арапахам досталось крепко.
   Он поехал вдоль долины рысью, так, чтобы индейцы смогли увидеть  его.
Он направлялся на запад. Похоже, это рецепт на все  случаи  жизни:  если
дело плохо, двигай на запад.
   Прозвучал выстрел.
   Он оглянулся назад, с  удивлением  отметив,  какое  расстояние  успел
покрыть. А потом увидел арапахов. Они  вытянулись  длинной  цепью  вдоль
гребня, они ехали за ним.
   Он посмотрел на север - там была вторая цепь. Индейцы направлялись  к
некоей точке впереди, где надеялись перехватить его.
   - Ну, что ж, Джубал, - сказал он серому коню, -  давай  поглядим,  на
что ты годен.
   Длинные ноги вытянулись, копыта ударили по дерну,  ветер  хлестнул  в
лицо. Серый несся гладким, великолепным шагом, он любил бег.
   Где-то впереди лежало завтра - если не изменит удача.
   Копыта выбивали по дерну ровный ритм. Он пригнулся  пониже  к  гриве,
чтобы уменьшить сопротивление воздуха.

Глава восемнадцатая

   Гейб Френч остановился на углу и посмотрел вдоль улицы.  В  последний
раз  он  поднимался  на  Ноб-Хилл,  когда   искал   владельца   упряжки,
работавшего у него в давние времена. Тогда Хилл  был  скопищем  скромных
деревянных коттеджей. Теперь их заменили богато украшенные особняки.
   Он прищурился - уж очень ярко  блестело  солнце  на  латунном  заборе
Джима Флуда, обошедшемся в тридцать тысяч долларов. Забор тянулся на два
квартала, специально нанятый  работник  постоянно  его  полировал.  Гейб
слышал об этом заборе. Ну да, это же Клив рассказывал ему - и о  заборе,
и о человеке, который каждый день его полирует!
   Серые башни замка Хопкинса с высаженными на террасах садами виднелись
через улицу наискосок. Он проходил,  не  обращая  внимания  на  особняки
Колтона, Стэнфорда и Крокера. Он никогда не посещал дом Клива, пока  тот
был жив, и казалось странным, что он идет туда сейчас, когда Клив  умер.
Но все же в старые времена они были друзьями, а дружба эта сохранилась и
в последующие годы.
   - Единственный человек, которому я завидовал, -  сказал  Гейб  вслух,
остановившись на углу. - Было в нем что-то такое... вкус, так бы  я  это
назвал.
   - Что было?
   Гейб обернулся, услышав вопрос. Ему было неловко, что кто-то услышал,
как он разговаривает сам с собой.
   - Я спрашиваю, не знаете ли вы,  где  особняк  Клива  Ван  Валена,  -
пробормотал он.
   Прохожий показал рукой.
   - А вон там. Хотя сегодня вряд ли можно сказать, что это его особняк.
И, судя по всему, завтра он уже не будет принадлежать и его  вдове.  Его
распродают со всем барахлом, до последнего гвоздя.
   Прохожий был маленький, чопорный, с крохотными глазками  и  противным
выражением лица, и в голосе его отчетливо слышалось злорадство.
   Это разозлило Гейба Френча, и он сказал:
   - Будь он живой, им бы это не удалось!  Клив  Ван  Вален  мог  добыть
миллионы там, где никто другой не получил бы и медного  гроша...  просто
под свое имя!
   - Я об этом слышал, - сказал прохожий, пожав УТЛЫМИ плечами, - но я в
это не верю.
   Гейб  ощутил,  как  в  нем  нарастает  гнев.  С  возрастом  он   стал
нетерпимым. Раньше он мог терпеливо сносить дураков, теперь уже нет.
   - Человек  обязан  платить  свои  долги,  -  продолжал  тот  гнусавым
голосом. - А Ван Вален всегда жил на широкую ногу, не по своим доходам.
   - Многие годы, - запальчиво ответил Гейб Френч, - ни у кого  не  было
таких доходов, как у него!  Бывали  времена,  когда  только  одна  шахта
приносила ему больше  восьмидесяти  тысяч  в  месяц.  Восемьдесят  тысяч
долларов! Столько я и сам никогда не зарабатывал.
   - Охотно верю. -  Незнакомец  презрительно  покосился  на  поношенное
платье Гейба.
   Гейб Френч попытался унять  раздражение,  но  не  смог.  С  годами  у
человека  остается  не  много  удовольствий,  и  теперь   Гейб   находил
удовольствие в том, что позволял себе раздражаться  по  пустякам.  Никто
никогда не видел, чтобы он падал духом в беде, но в последние  годы  ему
нравилось побрюзжать.
   Он холодно посмотрел на незнакомца.
   - Не стану утверждать, - сказал он подчеркнуто неторопливо,  -  будто
мне не по карману купить и продать многих из тех, кто владеет особняками
на этом холме. А что касается Клива Ван Валена, то  никогда  в  жизни  у
меня не было друга, лучше чем он, - и вернее.  Случились  как-то  тяжкие
времена - много лет назад - когда на моих лошадей напал сап, у меня были
сорваны два контракта на доставку грузов и весь мой скот подох  чуть  не
за одну ночь... Кто-то сказал  об  этом  Кливу,  и  он  прорвался  через
перевал Доннер и пригнал мне сотню лошадей - и это поздней осенью, когда
уже падал снег! Он прорвался, а перевал закрылся  буквально  у  него  за
спиной. Вот так он спас мою шкуру...  В  другой  раз  модоки  (Модоки  -
индейское племя из группы пенути, подгруппа сахаптинов.) подловили нас в
засаду у озера Кламат. Наши лошади были убиты, во  мне  засела  пуля;  и
Клив в одиночку отбивался от них весь день, а ночью ушел, унося меня  на
спине.
   Незнакомец оторопело глядел на него.
   - Но тогда вы... тогда вы - Гейб Френч!
   - Правильно, - сказал спокойно Гейб,  поглядев  вдоль  улицы  налево,
потом направо, сошел с тротуара и двинулся через дорогу.
   Клив умер, но Лилит жива, и, черт побери, если ей нужны  деньги,  ему
известно, где она может их получить. Беда только в том,  что  Лилит  Ван
Вален - чертовски гордая женщина, страсть до чего гордая...
   На улице  возле  дома  и  на  короткой  подъездной  дороге  стояло  с
полдюжины повозок. Гейб прошел мимо и вошел в дом,  протолкавшись  через
кучку мужчин, беседующих у дверей.
   Главная толпа собралась в холле, а на ступеньках лестницы  надрывался
аукционист.
   - Две тысячи долларов! Это последняя цена? Леди  и  джентльмены,  эта
статуэтка выполнена из чистого золота и имеет гравировку. -  Он  показал
надпись на золотой фигурке сбоку. - "Мистер Клив  Ван  Вален.  Президент
Железной Дороги Сан-Франциско-Канзас-Сити". Это его любимое сокровище!
   Гейб оглянулся  вокруг  -  он  искал  Лилит.  И,  когда  увидел,  был
ошеломлен и ощутил мгновенное смятение. Он никогда не думал о Лилит, как
о старой женщине, а сейчас вдруг сообразил, что ей, должно быть, уже все
шестьдесят.
   Она сидела в кресле, оглядывая зал, одетая  в  великолепное  шелковое
платье, с безукоризненной прической. Рядом с ней  находился  человек,  в
котором Гейб признал ее адвоката.
   - Предложит ли кто-нибудь три тысячи за эту бесценную вещь?
   Гейб находился достаточно близко от  нее,  чтобы  услышать,  как  она
сказала:
   - Бесценная, ври больше! Мы ею дверь подпирали...
   Аукционист снова подал голос:
   - В ней одного золота на три тысячи...
   - Две тысячи пятьсот!
   - Продано!
   Гейб пробился в задние ряды толпы. Он  оказался  совсем  недалеко  от
Лилит, но чтобы добраться до нее, надо было обойти маленький зал вокруг.
Наконец он тихо подошел к ней сзади.
   - Печальный день, Лилит, - говорил ее адвокат.
   - Печальный? Мы несколько раз делали состояние и  спускали  его.  Что
тут печального? Если бы Клив был жив, мы бы сделали еще одно состояние -
и тоже просадили!
   Тут к ней пробрался клерк.
   - Прошу меня извинить, миссис Ван Вален...
   - Что такое?
   - Это кресло... Оно продано.
   - Ну так забирайте!  -  Она  встала  быстрым,  изящным  движением.  -
Кончайте извиняться и забирайте. Или я должна сказать  "возьмите  его  и
будьте прокляты"? - Она мягко улыбнулась.
   Клерк усмехнулся. - Вы уж простите, мэм...
   - Уматывай отсюда, - запальчиво сказала она, но смягчила  свои  слова
улыбкой.
   - Если бы существовал какой-то другой способ расплатиться с  долгами,
Лилит, - сказал адвокат, - мы бы его нашли. - Плевать. У меня  есть  две
вещи, которых вы не можете забрать - это мои воспоминания и мое ранчо  в
Аризоне.
   - Мне не хочется сокрушать ваши надежды, но, боюсь, эта собственность
практически ничего не стоит.
   - Но ведь ранчо на месте?
   - Да, но только скот большей частью или распродан, или разворован.
   - Я могу купить скот. А если понадобится, - она усмехнулась, - так  и
сама  сумею  угнать  несколько  голов.  Клив  всегда  говорил  мне,  что
большинство крупных ранчо  начинались  с  фальшивого  клейма  и  быстрых
лошадей.
   - Вам понадобятся люди, чтоб работать  на  ранчо,  да  и  управляющий
какой-то.
   - Есть у меня как раз такой человек.
   - Кто? - с сомнением спросил адвокат.
   - Мой племянник. Он служит маршалом где-то в тех местах.
   - Но, в вашем возрасте, - начал возражать  адвокат,  -  жить  в  этом
диком краю...
   - Диком? Мои отец и мать погибли, когда спускались  по  Огайо...  они
искали себе землю. Я думаю, немного  прескоттовской  крови  во  мне  еще
осталось.
   Гейб Френч наконец решился подойти.
   - Лил!
   - Гейб! - В ее голосе было столько искреннего  чувства,  что  у  него
навернулись слезы на глазах - пришлось неуклюже оправдываться,  ссылаясь
на насморк.
   - Гейб Френч! Я могла бы догадаться, что вы придете. Пошли на  кухню,
выпьем кофе.
   Она повернулась к адвокату:
   - Или мой кофейник вы уже тоже продали, а?
   Тот вспыхнул.
   - Лилит... он был частью  комплекта.  Мы  продали  серебро,  вы  ведь
знаете. За очень хорошую цену, могу вам сказать.
   - Ой, да подите вы с вашим серебром! Я имела  в  виду  старый  черный
кофейник!
   Адвокат вздохнул с облегчением.
   - О, конечно! Этот еще на месте. Боюсь, на него пока что нет спроса.
   - Он хочет сказать, - объявила Лилит Гейбу, -  что  на  такое  старье
никто не позарится. Это тот самый кофейник, в котором мы с Кливом варили
кофе всю дорогу через прерии... и еще долго после того.  Фактически,  он
был наш общий с Агатой, вашей женой.
   - В нем хороший кофе получается, - сказал Гейб, - лучшего я  в  жизни
не пил.
   Они прошли в кухню и поставили кофейник на огонь. Потом Лилит села за
стол и посмотрела на Гейба, сидящего напротив.
   - Мне так жалко  Агату...  вы  уж  простите,  что  мы  не  пришли