на  своей  земле,
нужно, чтобы в горах жили бобры. Они строят плотины, чинят  их  и  держат  в
запрудах воду, которая иначе быстро стекла бы в море.  Я  никогда  не  видел
моря, но говорят, оно где-то дальше внизу.
   Папа говорил, что мы опекуны над землей. Что мы и наши сыновья  на  много
поколений вперед пользуемся  и  будем  пользоваться  ею  до  тех  пор,  пока
содержим ее в порядке.
   Эта же земля была неухоженная, иззубренная и скрученная, как смятый  лист
бумаги, с остроконечными хребтами, лишь слегка затупленными ветром и дождем.
   Чтобы ее обследовать, нужно несколько месяцев - все эти каньоны и обрывы,
поднимающееся выше и выше, к зеленым лесам, хвойному редколесью  и  к  серым
одиноким вершинам в небе, по-моему, невозможно изучить и запомнить.
   Да, вот это, скажу я вам, земля!
   Скот, который мне попадался по дороге, был хорошо откормлен, несмотря  на
то что пасся высоко, на тех пастбищах, которые Тэлон,  наверное,  приберегал
для жаркой погоды. Обычно в это время года скот пасется внизу  на  равнинах,
но из-за козней Фланнера сейчас его держали в каньоне, а это  означало,  что
потом корма будет меньше.
   На обратном пути я убил оленя, освежевал его и поехал к ранчо.
 
*** 
 
   Моему возвращению очень обрадовались. Тетушка Эм выглядела посвежевшей.
   Пеннивелл вроде как заигрывала,  когда  смотрела  в  мою  сторону,  но  я
держался подальше. Отворачиваясь, она каждый раз покусывала губы, чтобы  они
покраснели, и я видел, как она пощипывала щеки, чтобы появился румянец.  Это
было уже лишнее. Румянец и так был у нее на славу.
   Если ей хотелось меня завлечь, то она попусту  тратила  время.  Я  старый
зверь и в первую же западню не попадусь, к тому же сам ставил слишком  много
ловушек.
   Мы сели за стол, и еда оказалась  ужасно  вкусной.  Я  так  и  заявил,  а
тетушка Эм сказала, что готовила Пеннивелл. Конечно, они сговорились.
   Никакая девчонка не смогла бы так вкусно приготовить.
   Обычно, когда девушка  приглашает  кавалера  на  ужин,  угощение  готовят
сестра, мать или подруга. Сама же нацепит  маленький  фартучек,  размером  с
почтовую марку, накроет на стол и раскладывает еду по тарелкам,  делая  вид,
будто все приготовила сама.
   С каждым часом я раздражался сильнее и сильнее. Мог бы быть уже в Аризоне
или почти в Аризоне, на пути в Калифорнию, к этому морю-океану. Я  и  раньше
там бывал, но никак не доезжал до места, откуда его видно. На этот  раз  все
будет по-другому.
   Здесь не было ничего, кроме  тишины  и  пустынной  прерии.  Мне  нравится
тишина, однако я надеялся, что они наконец решатся на нас напасть. Вот тогда
бы разделался с ними и спокойно уехал.
   Мне никогда не нравилось ждать, если только  я  не  охочусь,  потому  что
начинаю злиться. И я не люблю, когда меня загоняют в угол.
   Снова пришла мысль о Браунс Хоул. Это колоссальная котловина посреди  гор
с несколькими входами и выходами. Одно  время  она  служила  местом  встречи
трапперов, затем укрытием для бандитов,  хотя  некоторые  скотоводы  уводили
туда гурты на зимовку.
   Там между набегами отсиживались конокрады и скотокрады. Там укрывался Тип
Голт. Для бандита он был честным парнем,  и  я  его  уважал.  Чего  не  могу
сказать о Мексиканце Джо. Обычно я лажу с мексиканцами. Некоторое время  мне
пришлось жить в Соноре - а оттуда вышло много отличных наездников и  ковбоев
и вообще хорошего народа. Но Мексиканец Джо был совсем другого сорта. Как  я
слышал, его  выкинули  из  Мексики  за  все  его  дела.  Он  довольно  ловко
пользовался и револьвером, и ножом, предпочитая, однако, последний. Я  видел
его раз или два, и он меня тоже, но до сих пор мы не сталкивались лбами.
   Мне нужно было смотаться в Браунс Хоул и  обратно,  постараясь  уехать  и
вернуться незамеченным, так, чтобы Фланнер этого не обнаружил. В Браунс Хоул
могли предполагать, где сейчас Майло, но, вероятнее всего, знали о  нем  Тип
Голт и Айсон Дарт. Они и передадут Майло, что ему необходимо срочно  прибыть
на ранчо.
   Шайка Голта в основном воровала лошадей и скот. Делом этим они не слишком
увлекались. Просто доставали деньги, чтобы время от времени закатить пирушку
да разжиться едой.
   Дарт тоже был конокрадом, но более осторожным. Незадолго до этого он чуть
было не потерял скальп, а в другой раз чудом спасся от веревочного  галстука
и поэтому стал  осторожнее.  Его,  бывшего  раба,  освободила  война,  и  он
переехал на Запад под другим именем. Дарт знал всех на Воровской тропе и мог
передать весточку любому. Где бы ни находился Майло Тэлон, рано  или  поздно
он ее получит. Мне хотелось верить, что рано. Но еще больше хотелось верить,
что Майло пережидает холода в Браунс Хоул, и там знают, где его искать.
   - Тетушка Эм, - сказал я после ужина. - Мне нужно отъехать.
   - Снимаешься насовсем?
   - Нет, мэм. Надо  передать  весточку  вашему  сыну.  Кажется,  это  можно
сделать через одного человека, но мне придется вас ненадолго покинуть.
   Эм только посмотрела на меня. Эта старая женщина знала, о чем идет  речь:
долгое время она жила под страхом смерти и поэтому хорошо понимала жизнь.
   - Собираешься в Браунс Хоул?
   - Ну... - я заколебался, не желая врать. - По-моему, это  лучший  в  мире
передатчик слухов.
   - Хочешь сказать об Айсоне Дарте? Скажи ему, что ты  мой  друг.  Однажды,
когда его ранили, мы его выхаживали.
   - Фланнер что-то готовит, и мне страшно не хочется уезжать, но надо.
   Мы поговорили об этом за кофе, обдумывая, какую дорогу  выбрать.  Тетушка
Эм однажды была там вместе с мужем, правда, очень давно.
   Пеннивелл говорила мало. Она сидела напротив и смотрела  на  меня  широко
открытыми глазами. Я чувствовал себя неловко.  Когда  разговорчивая  женщина
молчит, лучше всего глядеть в оба и держать поблизости оседланную лошадь.
   В старом доме веяло теплом и покоем. И так не хотелось никуда выходить! Я
взял винтовку, спустился с заднего  крыльца  и,  держась  поближе  к  стене,
подошел к воротам. Оглядевшись вокруг, ничего подозрительного не заметил, да
и навряд ли сейчас можно ожидать нападения.
   Некоторое время постоял, вслушиваясь, но  не  услыхал  ничего  лишнего  и
вернулся в конюшню, принес сена лошади, осмотрел ее. Затем пошел в  барак  и
подобрал старые, выброшенные кем-то сапоги, принес их в дом.
   - Мэм, - сказал я Пеннивелл. - Поносите их. Она поглядела  на  сапоги,  а
затем на меня:
   - Они очень большие и очень старые. А потом, у меня есть ботинки.
   - У вас нет ботинок, которые оставляют  мужские  следы,  а  это  то,  что
нужно.
   Она надела сапоги, и мы прошли за ворота к тому  месту,  где  был  лагерь
бандитов Фланнера. Мы походили вокруг, оставляя следы. Они  поймут:  большие
следы - мои, но подумают, что на ранчо есть еще мужчины.
   Позже я вынул из седельной сумки мокасины, надел их и  снова  вышел.  Эти
следы они тоже увидят.
   Сакетты - горный народ, а это значит, что сначала мы жители леса, а потом
уже наездники. Все мы выросли среди индейцев и научились носить мокасины.  В
них человек чувствует под ногами сухую ветку и никогда на нее не наступит. В
сапогах или ботинках не так-то просто ходить без шума.
   Вернувшись, решил поспать час или два. Проснулся, когда  солнце  начинало
клониться к западу. Быстро оделся и прошел на кухню.
   Там хлопотала Эм Тэлон, а на печи стоял горячий кофе:
   - Я подумала, что ты собираешься уезжать. Ничто  так  не  настраивает  на
дорогу, как кофе.
   - Спасибо. Тетушка Эм, вы великолепная женщина.
   - Я всегда мечтала быть выше ростом, - сказала она. - Все мои братья были
за шесть футов, и мне хотелось быть такой же высокой. Но так и не доросла.
   - Вы достаточно высоки для любой компании. Жаль, что  я  не  знал  вашего
мужа.
   - Рид был мужчиной... самым настоящим  мужчиной.  Он  жил  сильно,  думал
правильно, ни один человек не выходил  из  нашего  дома  голодным,  будь  то
индеец, негр или белый. И он ни от кого не терпел унижений.
   - Тэлон разбирался в земле и в женщинах.
   - Нам с ним было хорошо, - тихо промолвила Эм.  -  Мы  прожили  спокойную
жизнь и никогда друг другу не  жаловались.  -  Она  помолчала.  -  Просто  я
смотрела на него, он на меня, и знали, что чувствует другой.
   Да, они были счастливы. Вряд ли смогу найти себе такую же  женщину.  Хотя
мужчины и утверждают обратное, нет ничего лучше мужчины  и  женщины,  идущих
рядом. Когда они идут вместе, для них не существует  ни  длинных  дорог,  ни
темных ночей.
 
Глава 5 
 
   Через час резвая лошадь уже несла меня в Браунс Хоул.
   Севернее протянулась железная дорога Юнион Пасифик,  а  за  ней  пролегал
трансконтинентальный путь в  Калифорнию.  На  тихоокеанской  стороне  Южного
перевала этот путь разветвлялся, и северная его часть становилась дорогой на
Орегон.
   Шайки, орудовавшие в районе Браунс Хоул, процветали, воруя скот на  одной
дороге и продавая его на другой. Иногда воры пригоняли сюда скот  для  того,
чтобы продать его в  следующем  году.  Трава  здесь  была  хорошая,  а  зимы
довольно теплыми.
   На северо-востоке находится местность, известная  под  названием  Дыра  в
стене, а к западу от нее - горы Крейзи  Маунтинз,  откуда  уже  недалеко  до
канадской границы. На юго-востоке от Браунс Хоул, в  штате  Юта,  лежит  Сан
Рафаэль Свелл,  знаменитый  своим  Разбойничьим  гнездом,  а  к  югу,  около
Прескотта, - Долина конокрада, за ней, в штате Нью  Мексико,  возле  городка
Альма, одинокое ранчо. Вся  эта  обширная  территория  называлась  Воровской
тропой.
   На самом деле это был лабиринт троп, широко известных и тайных. Владельцы
ранчо и поселений здесь дружелюбно относились к бродягам, не задавали лишних
вопросов и не рассказывали о своих и чужих делах незнакомцам.
   Большинство троп было известно индейцам и трапперам. Они всегда  находили
убежища,  недоступные  постороннему   взору.   Бродяга   мог   проехать   от
мексиканской границы до Канады и быть уверенным в  том,  что  ему  не  будет
отказа в еде и крове и что по пути он сможет поменять лошадей.
   Однако те, кто путешествовал по Воровской тропе, не всегда скрывались  от
закона. Одни были крутыми ковбоями или бродягами, у которых место жительства
менялось вместе с временем года и у кого были друзья  среди  лихих  ребят  с
Тропы. Другие занимались воровством,  уводя  несколько  голов  скота,  когда
подворачивался случай, и живя в ладу с законом остальное время.
   Майло Тэлона на Тропе знали. Так как по Тропе беспрестанно путешествовали
взад-вперед, лучшим способом связаться с ним было приехать в Браунс Хоул.
   К рассвету "Эмпти" осталось далеко позади, а я ехал по  тропе,  змеящейся
среди сосняка и опушек осиновых рощ. Утро было свежим и ясным, чисто  умытым
после дождя, и на каждом листочке еще серебрились его капли.
   У меня и моего коня было одинаковое настроение.  Мы  не  спешили,  дышали
свежим воздухом, на всякий случай поглядывая  по  сторонам,  и  наслаждались
путешествием. Далеко внизу я увидел темное пятно: скорее всего бизоны.
   Большую часть их перебили, но здесь  маленькие  стада  еще  скрывались  в
горных долинах.
   Неожиданно выехали на травянистый склон, круто спускавшийся в долину.
   Прямо и чуть выше лежал густой осинник.  Повернув  коня,  мы  поехали  по
опушке, пока не нашли подходящее  место.  Отпустив  лошадь  пастись,  собрал
сухие ветки и кору, разжег костер.
   Я нарочно обогнул рощицу. Если  смотреть  снизу,  то  на  фоне  беловатых
стволов и серо-зеленой листвы дымок  незаметен.  Рядом  с  осинником  журчал
между камнями и сбегал в долину ручеек, местами такой маленький,  что  почти
скрывался в траве. Зачерпнув воды, поставил котелок на огонь, засыпал кофе и
стал ждать, пока он закипит. У меня  были  кофе,  немного  вяленого  мяса  и
свежеиспеченного хлеба.
   Нет на свете места красивее, чем осиновая  рощица.  Лоси  и  бобры  любят
горьковатую кору осин, и их почти всегда можно найти там, где они растут.
   Никакое дерево не дает животным столько пропитания, сколько осина.
   Обычно там есть и хворост. Вытягиваясь к солнцу, осина  быстро  растет  и
сбрасывает нижние ветки. Они быстро сохнут и отлично горят.
   Хотелось как можно быстрее возвратиться на ранчо, но у меня вовсе не было
желания рисковать из-за этого скальпом. Остановка давала лошади отдых, а мне
- завтрак и возможность осмотреться и понаблюдать за тропой, которую  только
что прошел.
   Я надеялся, что выехал с "Эмпти" незамеченным, но,  полагаясь  только  на
надежду, можно легко оказаться убитым. Если кто-то шел по моему  следу,  то,
прежде чем съехаться, следовало увидеть его... или ее.
   Сидя на солнышке в ожидании кофе, пока наслаждался прекрасным утром.
   Когда еду один, никогда не тороплюсь. Мне  нравится  не  спешить,  дышать
воздухом, чувствовать его... Я люблю ощущать его свежесть, его вкус.
   Вскоре кофе закипел. Он оказался крепким - такой сдерет шкуру с быка.
   Парень, с которым однажды пас коров в  Соноре,  говорил,  что  моим  кофе
можно снимать рога: капнешь - они и  растворятся.  Конечно,  не  правда,  но
что-то в этом есть. Дремоту словно рукой снимает.
   Прожевывая мясо, я прихлебывал  кофе,  прислушивался  ко  всем  звукам  и
поглядывал на коня. Он был диким, а у дикой лошади чувства  как  у  оленя  и
намного больше соображения.
   Вдруг чалый поднял голову, насторожился и  раздул  ноздри.  Я  пододвинул
винчестер и скинул ремешок  с  рукоятки  револьвера,  придерживающий  его  в
кобуре. Сам не ищу приключений, хотя мне случалось хоронить тех, кто искал.
   Их было двое. Они ехали, изучая следы на тропе,  и  поэтому  не  заметили
меня. Я медленно встал с винчестером в руках. В этот момент мой конь заржал,
и они одновременно резко повернули головы, словно те сидели на одной шее.
   - Вы что-то ищите, ребята? - Винчестер  легко  лежал  в  моей  ладони.  Я
никогда не целюсь, а просто смотрю туда, куда стреляю.
   Им это не понравилось. На вид они были тертыми калачами.  Оба  сидели  на
лошадях с клеймом "Восемь-лесенка-восемь"  моргановской  породы.  Прекрасные
животные, и притом переклейменные, что сразу видно невооруженным глазом.
   -  "Восемь-лесенка-восемь",  -  сказал  я  с  иронией,  -  и  к  тому  же
моргановские. В здешних краях не так уж много моргановских, но умелый парень
с  кольцом  от  подпруги  и  при  помощи  жаркого  костра  может  переделать
"Шесть-четыре-шесть" в "Восемь-лесенка-восемь", почти не стараясь.
   - Ты думаешь, мы их украли?
   - Вы или кто-то еще, но на вашем месте я бы от них избавился, и поскорее.
   - Почему? - спросил один из них.
   - Вы слыхали про Голландца Бранненбурга?
   - Не он ли гнал тех ребят от Монтаны до Техаса?
   - Ага. Тот самый. - Я усмехнулся. - Вы, может, и не  знаете,  но  это  он
зарегистрировал клеймо "Шесть-четыре-шесть". Вы сидите на его лошадях.
   Мне показалось, что их лица под загаром слегка посерели.
   - Ты шутишь, - сказал один из них. - Да мы!..
   - Заткнись, чертов дурак! - Тот, что постарше, был  так  же  зол,  как  и
испуган. - Я тебе говорил, это было слишком легко!
   - А теперь он, наверное, едет прямо за вами. Я слыхал, Голландец  времени
даром не тратит. Так что пока ездите, учитесь молиться.  Голландец  гордится
своими лошадьми.
   Они развернулись и понеслись прочь. Ну а я допил кофе, затянул подпругу и
собрался уже сесть в седло, когда услышал, что кто-то приближается.
   Голландец показался мне жестким мужиком.  У  него  было  квадратное  злое
лицо. На вид можно дать лет пятьдесят, и выглядел он таким же широким, как и
высоким, но каждая унция его веса - это хорошо продубленная кожа и железо.
   Их было девять. Они подскакали и тут же охватили меня полукругом. Я встал
к ним лицом, крепко сжимая винчестер.
   Они сразу оглядели и оценили меня и коня.
   - Эй ты! - крикнул Голландец. - Здесь проезжали двое, ты их видел?
   - Не приглядывался, - сказал я в ответ.
   Он двинул на меня лошадь. О Голландце ходило много слухов, и ни  один  из
них мне не нравился. Он хозяйствовал на ранчо,  но  хозяйствовал  как  дикий
бык. Попробуй его раздразнить - и ты  труп.  Говорили,  что  как-то  раз  он
поймал двух скотокрадов и поджег их.
   - Тебе лучше не умничать и отвечать, когда тебя спрашивают. Мне  кажется,
ты один из них.
   - Врешь. Ничего такого тебе не кажется. Он схватился было за свою  пушку,
но винчестер уже смотрел прямо на него.
   - А вы, ребята, сидите смирно, - бросил я остальным.  -  Если  кто-нибудь
дернется, я убью вашего главаря.
   - У тебя не хватит духу, - нагло сказал Голландец. - Убейте его, ребята.
   - Босс, - сказал сухой жилистый человек. - Это Логан Сакетт.
   Дурная репутация может причинить немало вреда, но иногда она помогает.
   Голландец  Бранненбург  вроде  как  обмяк  и  облизал  губы.   Пересохли,
наверное.
   - Ты знаешь следы своих лошадей и можешь их читать, поэтому не  закидывай
лассо слишком далеко. Твоя шкура дырявится точно так же, как у других.
   Он натянул поводья:
   - Смотри, Сакетт, ты мне не понравился.
   - Смотрю, - сказал я, - но когда ты отправишься за моей  шкурой,  советую
прихватить людей побольше.
   Он повернул лошадь и выругался, глухо и злобно пробормотав:
   - Мне не нужны люди, Сакетт. Я сам с тобой справлюсь... в любое время.
   - Так я здесь.
   - Босс! - умоляющим тоном крикнул худощавый человек. - Те воры уходят все
дальше. Голландец развернулся к тропе:
   - Верно, уходят, - и пустил лошадь вскачь.
   "Это  подлый  человек,  -  сказал  я  себе.  -  Человек,  которого   надо
остерегаться.  Я  раздразнил  его,  вынудил  отступить,  заставил  выглядеть
мельче, чем он хотел казаться перед своими людьми.
   Логан, ты нажил врага. Ну, ничего, у меня их хватает. Одним больше, одним
меньше..."
   Тем не менее  решил  держаться  подальше  от  Голландца  Бранненбурга.  И
теперь, и на будущее.
   Он пришел на эти земли, не отличаясь  от  сотен  других  переселенцев,  и
выбрал место там, где надо было драться, чтобы  отстоять  его.  Но  он  стал
слишком полагаться на силу, зная, что она защищает его от врагов. И  поэтому
сила стала для него самым главным в жизни. Ему нравилось,  что  о  нем  идет
молва как о жестоком, безжалостном человеке. Ему нравилось, что его называют
крутым хозяином. Он трудом заработал землю и  самостоятельность,  но  теперь
плечом прошибал дорогу в жизни, отбрасывая с нее  себе  подобных.  С  самого
начала он жил правильно, но потом поверил в свою  исключительность,  в  свою
способность жить только правильно. Стал сам решать, кто  преступник,  а  кто
нет, и вместе с бандитами кравшими скот и лошадей, убил несколько невиновных
поселенцев и бродягу-ковбоя.
   Я повстречался у него на пути и не уступил, а этого он простить не мог. И
если бы не моя осторожность, приговор был бы вынесен тут же.
 
*** 
 
   Дорога потеряла  былую  привлекательность.  Я  двинулся  в  горы,  огибая
осинники и петляя между разбросанными тут и там елями. Где-то впереди лежала
старая индейская тропа, которая протянулась на многие мили  в  горных  лугах
над лесом. Подумал, что Бранненбург ее не знает.
   Ранчо Голландца лежало внизу на  равнине,  и  я  решил,  что  он  не  тот
человек, чтобы путешествовать по горам, если это от него  не  требуется  или
если он за кем-нибудь не охотится.
   Я нашел тропу - едва  заметную  ниточку,  извивающуюся  по  заболоченному
ярко-зеленому лугу.
   Дважды видел оленей - по дюжине в стаде, а один  раз  на  дальнем  склоне
лосей. Все время попадались сурки, а большой орел кружил надо мной все утро.
   То ли он надеялся, что я кого-нибудь подстрелю и поделюсь с ним  добычей,
то ли ему просто было одиноко.
   Меня окружали серые и иззубренные скалистые вершины, и только  кое-где  в
тени еще белел снег. Пустынность  пейзажа  подчеркивала  тишина,  нарушаемая
лишь мягким стуком копыт да редким звоном подковы о камень.
   По таким тропам я ездил не  раз,  и  всегда  с  осторожностью.  Это  была
одинокая тропа, давно позабытая с тех пор, как ее пр