ы   -   это   городские   парни,
галантерейщики и всякое такое.  Ну  а  мы,  ребята  с  Запада...  да  мы
ружейный ствол грызли, когда у  нас  зубы  прорезались.  Уж  мы  покажем
мятежникам, что почем, не беспокойтесь!
   - Ма, - сказал Зеб, - папа оставил на твое усмотрение, отпускать меня
на войну или нет, но ты-то знаешь, что он  думает  на  самом  деле...  -
Миссис Ролингз, - убеждал Питерсон, - мало чести топать за  плугом.  Мне
жутко подумать даже, что я мог упустить свой шанс.  Представьте,  каково
будет парню, когда все пойдут, а он дома останется...
   Нет, спорить бесполезно. С самого начала ей было ясно, что ничего  из
этого не получится. Когда Лайнус ушел на войну, она надеялась,  что  Зеб
согласится остаться дома, но в глубине души понимала,  что  надежды  эти
напрасные. Душа его рвется, и он уйдет.
   Ева ничуть не разделяла их оптимизма. Она  была  реалистка  до  мозга
костей и  ясно  представляла,  что  ждет  впереди,  куда  как  ясно.  Ей
приходилось говорить с южанами, и она знала  их  свирепую  гордость,  их
уверенность в победе. Не такой они народ, чтобы легко сдаться.
   - Спасибо, что подождали, капрал, я думаю, спешки с  ответом  на  это
письмо нет. Еще раз благодарю.
   - Так ты решила, что я могу идти на войну? - с жаром спросил Зеб.
   - Ну, кое-что еще надо будет  сделать,  Зеб.  Мы  должны  все  толком
продумать.
   Питерсон подмигнул Зебу.
   - Будьте  здоровы,  миссис  Ролингз.  А  с  тобой,  надеюсь,  мы  еще
увидимся, Зеб!
   Зеб быстро повернулся и поспешил за матерью.
   - Ма!
   - Надо выстирать твое белье и заштопать носки. Форму тебе выдадут?
   - Думаю, что да.
   - Но, может, тебе рубашек не дадут. Ты  эту  сними,  я  ее  выстираю.
Другие две чистые, но не выглаженные.
   - Мать...
   Она резко повернулась с расширенными глазами.
   - Почему ты так назвал меня! Раньше ты всегда говорил "мама".
   - Не знаю, - серьезно ответил он, - мне вдруг показалось, что  "мама"
- это сейчас как-то... недостаточно.
   - Сынок... ты, наверное, захочешь отлить пуль про  запас,  -  сказала
она, сдерживая слезы. - Вы с папой всегда предпочитали сами делать пули.
И отлей их побольше, Зеб, - я думаю, эти мятежники ничуть  не  трусливее
наших парней. Не забывай, что большинство из них росли  и  воспитывались
точно так же, как ты и Джеремая. Это будут умелые ребята, и стрелять они
будут как положено...
   Нужно все время что-то делать. В этом она всегда находила  ответ,  на
все вопросы. Если она будет  занята,  у  нее  не  останется  времени  на
раздумья... После того, как они похоронили под скалой папу и  маму,  она
все время работала, так трудилась,  что  Лайнусу  приходилось  время  от
времени останавливать ее... но работа всегда спасала.
   Она отвернулась к окну и долго молчала, глядя на  зеленые  холмы,  на
красивый луг, где паслись коровы. За лугом  Стоял  нетронутый  лес,  там
никогда не рубили Деревьев. С самого начала Лайнус оставил этот участок,
так сказать, в стороне, и не позволял никому и веточку сломать  здесь  -
только собирать после бури обломанные сучья. Он  держал  его  для  диких
животных,  это  было  заповедное  место,  здесь  даже  сам   Лайнус   не
охотился... целый участок леса в том состоянии, как создала его природа,
такой же дикий, как в самый первый  день,  когда  белый  человек  ступил
ногой на эту землю.
   Соседи считали, что он дурака валяет, но он держался своего крепко.
   - Это для зверья, - говаривал он, - им нужно  место,  где  плодиться,
безопасное место. А кроме того, - добавлял он, - в  эти  края  наплывает
все больше народу, и скоро ни один из них и представить себе не  сможет,
как тут было, когда мы в первый раз увидели наши  места.  Я  считаю,  мы
должны хотя бы так отблагодарить здешнюю землю - сохранить этот  участок
таким, каким он всегда был...
   Была  ли  она  вправе  оторвать  Лайнуса  от  его  всегдашней  дикой,
свободной жизни? И не чувство ли вины за это вынудило ее отпустить  Зеба
на войну? Не из-за того ли, что она привязала одного человека  к  земле,
ей приходится отпустить на свободу другого?.. Лайнус не чувствовал  себя
несчастным, это она знала точно, - и все же сколько раз замечала, как он
смотрит куда-то вдаль странным, тоскующим взглядом! Сколько  раз  уходил
он в дикие места, чтобы побыть среди вольной природы... А Зеб  похож  на
него.
   Не всегда она была уверена, что Лайнус вернется. Как в тот раз, когда
он пошел по следам хромого медведя. Об этом медведе говорили везде,  где
собирались люди, громадный старый зверь, куда крупнее всех, каких видели
в этих местах, и хитрющий. Она слышала разговоры о нем давным-давно,  да
и Лайнус тоже. По вечерам люди собирались у огня и  толковали  о  хромом
медведе, как если бы он был сверхчеловеком или что-то в таком  роде.  Он
приходил и убивал... как-то зимой он убил их белолобого  теленка.  А  на
следующую весну - двух свиней.
   Он убил  молодого  Хеннингтона...  совсем  мальчишка  был,  ему  едва
восемнадцать   лет   исполнилось.   Этот   парень,   Хеннингтон,   хотел
прославиться, задумал убить знаменитого хромого медведя - и пошел по его
следу. Много дней миновало, пока его нашли и прочитали все по  следам  -
он преследовал медведя, а медведь ждал его в засаде.
   Лайнусу приходилось слышать от индейцев, что  далеко  на  севере,  на
Аляске, медведи устраивают засады на человека, но здесь, на  Огайо,  про
такое и не слыхивали. Ни один индеец не стал  бы  охотиться  на  хромого
медведя. А после того, как он уничтожил всю свору Симпсона, здесь никому
не хотелось даже приближаться к этому зверю.
   А потом он убил жеребчика, которого Лайнус оставил на племя, и  тогда
Лайнус снял со стены свою старую винтовку. Зеб хотел  пойти  с  ним,  но
отец не  позволил.  Он  ушел  своей  пружинистой  походкой  лесовика,  и
вернулся из лесов только через два месяца.
   Он был изможденный, тощий как жердь, глаза  глубоко  запали,  он  был
похож на привидение - но Ева в жизни не видела его таким счастливым.  Он
вытащил из заплечного мешка хромую лапу и положил на ступеньку. Эта лапа
была  куда  больше  размером,  чем  положено  нормальному  медведю,  все
поселенцы и индейцы пришли, собрались в круг и молча смотрели на нее, не
веря своим глазам. Но он выследил этого хромого медведя, пошел по следам
в дальние леса и убил его. Никто  никогда  не  услышал  от  Лайнуса  эту
историю в подробностях, но еще много месяцев он внезапно  просыпался  по
ночам и хватался за винтовку, которую всегда держал рядом.
   Необычайной и страшной была для Лайнуса эта охота на хромого медведя;
под конец уже не только человек охотился на медведя,  но  и  медведь  на
человека, - и однажды он вышел прямо на зверя, который сидел на месте  и
ждал его.
   Медведь сидел, уставившись на него, глядел ему прямо в глаза так, как
никакой зверь не может человеку в глаза глядеть... а этот медведь глядел
- как будто хотел увидеть, что ж это за человек гонится за ним так долго
и так упорно. Даже медведь, и тот под конец отощал.
   Но только через много дней смог он всадить в медведя пулю.  А  в  тот
раз медведь просто поглядел на него, и прежде чем  па  успел  сорвать  с
плеча винтовку, о-о...  этот  старый  медведь  исчез  в  кустах,  просто
испарился.
   И наконец они встретились. Это случилось  на  узком  песчаном  берегу
озера - одного из этих Великих Озер, про которые вы все слышали. С озера
дул холодный сырой ветер. Тут они и встретились -  и  решили  свое  дело
один на один. Медведь залег на своем следу,  хотел  подстеречь  его,  но
человек долго изучал все его уловки, и не пошел прямо по следу,  а  взял
чуть в сторону...
   Он и медведь, они увидели друг друга одновременно, и когда он вскинул
винтовку, медведь бросился  на  него.  Похоже,  хромая  лапа  ничуть  не
замедляла его бег, но человек выстрелил чуть раньше, чем медведь до него
добрался. Пуля попала в цель,  однако  не  остановила  хромого  медведя.
Человек вытащил револьвер и выстрелил ему прямо в рот, а медведь залепил
его лапой, да так, что разорвал плечо, потом насел  на  него,  и  Лайнус
выпустил вторую пулю - вот она и остановила медведя.
   Он вытащил левой рукой нож, а правой -  томагавк,  и  когда  медведь,
остановленный последней пулей, поднялся на задние лапы и пошел на  него,
человек рубанул зверя томагавком и отскочил в сторону. Тут он разглядел,
что его пуля сломала медведю плечевую кость, но этот  медведь  вовсе  не
собирался удирать - как и сам Лайнус.
   Лайнус бросился на него с ножом, потому что винтовка  валялась  прямо
под ногами у медведя... у Лайнуса текла кровь из разорванного плеча,  но
он всадил в зверя нож и перерезал ему яремную  вену,  а  потом  отступил
назад и повалился на землю - без сил, истекая кровью... вот  так  они  и
сидели на этой продуваемой насквозь полоске песка  и  смотрели  друг  на
друга, два старых диких зверя...
   - Это был конец, - рассказывал Лайнус, - и этот медведь, кажется, был
почти доволен, что это именно я победил его. Мы с ним поняли друг друга,
он и я. Если бы он остался в  живых,  его  мог  бы  случайно  застрелить
какой-то зеленый новичок - и покрыть позором на его медвежьих небесах...
   Зеб вырос на этой истории, а это была лишь одна из  историй,  которые
рассказывали о Лайнусе Ролингзе.
   Родители Евы, Зебулон и Ребекка Прескотт, которые лежали в могиле под
большой скалой, могли бы гордиться ее мальчиками. Она подумала это  -  и
фыркнула: пожалуй, поздновато  называть  их  мальчиками,  пусть  даже  в
мыслях. Это уже мужчины, и выполняют они  мужскую  работу.  Да  что  там
говорить - как  ни  тяжело  ей  отпускать  Зеба,  но  ему  пришло  время
помериться силами с остальным миром.
   Два дня пролетели - и вот она стоит  и  смотрит,  как  он  уходит  по
дороге с саквояжем в руке. Она старалась держать себя в руках, пока  Зеб
мог видеть ее, потому что ему нелегко и без ее слез. В конце концов, Зеб
ведь никогда  еще  не  выбирался  из  дому,  если  не  считать  коротких
охотничьих  походов  с  отцом.  И  только  когда  он  наконец  исчез  за
поворотом, она дала волю слезам.
   Джеремая положил руку ей на плечо.
   - Мы справимся, ма. Я буду работать изо всех сил, и  не  стану  то  и
дело поглядывать через забор, как Зеб.
   В его словах не было осуждения, потому что оба брата любили и уважали
друг друга. Это была просто правда... Джеремая очень походил на  Ребекку
- стойкий, работящий, серьезный, хотя была в нем и капля поэтичности. Но
его поэзией была земля, он любил ее - и все, что мог от нее получить. Он
был человеком, который относится к земле, как к своей супруге,  и  ферма
отвечала ему взаимностью.
   - Иди в дом,  сынок,  и  разожги  печку,  пора  готовить  ужин.  Иди,
сынок...
   Он ушел, зная, куда направится она сейчас, потому что в важные минуты
жизни Ева Прескотт Ролингз всегда сворачивала на одну и  ту  же  тропку.
Она пойдет постоять у могил своих родителей и двух  детей,  которых  она
потеряла. Потому что это место было  ничуть  не  меньше  ее  домом,  чем
здание на холме. Это были могилы ее рода.
   Здесь лежала Эдит, Эдит, которая прожила почти семь лет и  умерла  от
воспаления легких, и Сэмьюэл, который увидел всего одно Рождество и один
Новый Год, но не дожил даже до своего первого дня рождения.
   Стоя в одиночестве у могил в вечерних сумерках, она говорила вслух:
   - А что я еще могла сделать, па? Он  -  сын  Лайнуса,  как-то  в  нем
всегда чувствовалось больше лайнусовой крови. Может, потому  я  и  люблю
его так. Но вы должны помочь мне  молиться,  па...  вы  с  мамой  должны
помочь мне своими молитвами.

***

   Капитан  Лайнус  Ролингз  лежал  на  животе  в  саду  под  фруктовыми
деревьями и изучал местность, раскинувшуюся  перед  глазами.  Персиковые
деревья уже расцвели, вдоль ручейков тянулись  заросли  багрянника,  его
темные красивые ветки были усыпаны гроздьями лилово-розовых цветов.
   Был вечер воскресенья, шестого апреля, и то, что  он  Увидел  в  этот
день, ему хотелось бы забыть - но он знал, что не сможет забыть никогда.
В двух армиях, сошедшихся вблизи церквушки под  названием  Шайло  (Автор
описывает битву у церкви Шайло  на  Совином  ручье  неподалеку  от  реки
Теннесси в апреле 1862 года, в которой победили северяне.),  восемьдесят
процентов солдат составляли зеленые новобранцы, командовали ими офицеры,
которые  большей  частью  не  имели   боевого   опыта   и   исповедовали
благородный, но глупый принцип,  что  солдаты  должны  "стоять  гордо  и
сражаться, как подобает мужчинам".
   Урок,  который  Вашингтон  пытался  преподать  Брэддоку   (Английский
генерал Брэддок возглавлял поход  против  индейцев,  организованный  без
учета индейской тактики, несмотря  на  предостережения  офицера  милиции
Джорджа Вашингтона - будущего первого президента  США  (1789-1797)  -  и
знаменитого следопыта Дэниела Буна. Вождь племени оттава Понтиак  (около
1720 -1769) полностью разгромил 1400 вооруженных  артиллерией  англичан,
хотя у него было всего 600 воинов. Генерал Брэддок погиб в битве.),  был
все еще, по прошествии ста лет, не выучен  военными.  Это  относилось  к
обеим сторонам, ко всем генералам.
   Шерман (Уильям Текумзе Шерман (1820-1891), генерал северян,  участник
сражений  при  Манассасе  (на   р.   Бул-Ран),   Виксберге,   Чаттануге,
руководитель победного "марша к  морю",  впоследствии  главнокомандующий
вооруженных сил США.) известил Гранта (Улисс Симпсон Грант (1822-1885) -
главнокомандующий северян, впоследствии 18-й президент США (1869-1877)),
что ему противостоят всего двенадцать тысяч мятежников. На самом деле их
было  сорок  тысяч.  Необученные  новобранцы  во   главе   с   неумелыми
командирами двинулись на бойню.
   Наверное, никогда в мировой истории  не  было  собрано  такого  числа
офицеров, которые знали бы все об искусстве войны  и  ничего  о  методах
боя. А между этими двумя понятиями есть разница, и разница  эта  пишется
кровью.
   Начинают битвы генералы, а  выигрывают  их  своими  действиями  рота,
взвод или эскадрон. Достойным "Алисы в  стране  чудес"  свойством  обеих
армий было то, что солдат часами обучали бессмысленным строевым маневрам
на плацу, пока они не начинали двигаться красиво и  точно...  почти  как
девицы в кордебалете. Но никому никогда и в голову не приходило  научить
их сражаться. Считалось, что они обучатся на поле боя  -  если  проживут
достаточно долго, чтобы обучиться. Лайнус был обучен, и смог остаться  в
живых - но он учился в битвах с индейцами  равнин,  может  быть,  самыми
великими воинами, каких знал мир.
   И вот теперь он лежал, тщательно изучая  местность  перед  собой.  Он
получил задание и  собирался  его  выполнить  -  с  как  можно  меньшими
потерями.
   Его рота залегла, рассыпавшись между деревьями у него  за  спиной,  -
всего шестьдесят шесть человек,  включая  несколько  прибившихся  к  ним
солдат,  выживших   после   разгрома   своих   подразделений,   которыми
командовали не так умело. Людям нравился их командир, высокий  спокойный
человек, бывший охотник с гор, и они понимали его методы ведения боя.
   В течение всего долгого дня  Лайнус  вел  своих  людей  -  осторожно,
используя любое укрытие и прицельный ружейный огонь. Это было медленное,
но безостановочное продвижение. Время  от  времени  они  закапывались  в
землю, чтобы  дождаться  более  подходящей  минуты  для  броска  вперед.
Благодаря этому потери были невелики.
   Его  рота  была  одним  из  подразделений,  остановивших  продвижение
генерала Клиберна по клеверным лугам, когда Клиберн потерял треть  своей
бригады под смертоносным ружейным огнем. Зеб был прав,  полагая,  как  и
капрал Питерсон, что исход дела решит непревзойденная меткость  стрелков
с Запада.
   Повернувшись на локте, Лайнус дал рукой сигнал  своим  людям,  и  они
продвинулись вперед, на новую позицию, пробираясь в  траве  ползком  без
лишнего риска. Но теперь он поднялся с травы - нужно было выиграть время
- и повел их вперед длинной цепью через поле, к  деревьям.  Прямо  перед
ним лежала высота, которую им было приказано занять  и  удерживать  весь
завтрашний день.
   Грант латал свою линию фронта, и высота эта  была  ключевым  пунктом.
Лайнус  продвигался  осторожно.  Считалось,   что   высота   не   занята
противником, но он был не из тех, кто рискует попусту.
   Он так и не  узнал,  что  заставило  противника  броситься  в  атаку.
Конфедераты появились из-за деревьев внезапно.  Они  неслись  бегом,  со
штыками наперевес. Они не  кричали,  идя  в  атаку,  было  тихо,  только
шуршала трава у них под ногами. Если  бы  атака  началась  на  несколько
минут позже, с  более  близкой  дистанции,  она  бы  закончилась  полным
уничтожением людей Лайнуса. Но сейчас у них оставалось время.
   Опустившись на одно колено, Лайнус скомандовал:
   - Огонь!
   И, не успел еще отзвучать его крик, как он навел револьвер  на  грудь
высокого солдата с копной пшенично-желтых волос и спустил курок.  Солдат
упал на колени, а потом повалился лицом вперед на пологий склон.
   Вокруг солдаты Лайнуса стреляли вверх вдоль  склона  по  атакующим  -
хладнокровно, с убийственной меткостью.
   Но  вот  ряды  атакующего  противника,   полыхающие   алыми   снопами
выстрелов, сблизились с его людьми,  и  несколько  кратких  минут  среди
нежной красоты цветущих персиковых  деревьев  шла  жестокая,  молчаливая
смертельная схватка.  Люди  падали,  окрашивая  алой  кровью  траву  под
деревьями, их тела ложились на землю,  как  груды  серого  компоста.  То
здесь, то там деревья, сотрясаемые грубыми толчками, роняли  на  упавших
людей розовые лепестки.
   Последние лучи заходящего  солнца  окрасили  небо  над  ними  алым  и
розовым, вокруг под деревьями ежились тени и тянулись чуткими пальцами к
умирающим людям.
   Лайнус выстрелил раз, потом  второй.  Вражеский  солдат  выстрелил  в
ответ, но промахнулся, потом кинулся, чтобы поразить  штыком.  Откуда-то
сбоку прогремел выстрел, пуля попала в Лайнуса, он ощутил  ее  удар,  но
устоял. Солдат со штыком все приближался, и Лайнус выстрелил  снова.  Он
видел, как грудь этого человека залилась красным, но, падая,  он  метнул
свою винтовку, как копье.
   Штык воткнулся Лайнусу в грудь на всю длину, пока ствол не  уперся  в
тело, а острый конец прошел насквозь и вылез из спины; а  потом  тяжесть
винтовки потянула его вниз, раздирая грудь.
   Лайнус схватился за ветку и повернулся к сержанту Келли.
   - Займите высоту, сержант... И удерживайте, пока вас не отзовут.
   - Капитан, вы... вы...
   - Скажите моей жене... скажите Еве... - у него ослаб голос, он замолк
и повалился набок, а штык по-прежнему торчал у него из спины.
   Он ощущал запах  теплой  земли  и  травы,  откуда-то  издали  донесся
зовущий голос, и ему показалось, что это Ева зовет его ужинать.
   Он вцепился в траву, стискивая пальцы. Кто-то сказал далеко-далеко:
   - Сейчас ты посмотришь на зверя, Лайнус. На зверя!
   Лица... так много лиц. Он чувствовал, что чьи-то руки перевернули его
на спину. Чей-то голос произнес:
   - Крепко его...
   - Бриджер, - прозвучал его собственный голос, громко  и  ясно,  -  ты
старый брехун. Я еще поднимусь... -  Его  голос  перешел  в  бормотание,
сержант, присевший рядом с ним  под  кустом  багрянника,  едва  разбирал
слова. - Это первоклассный мех, - сказал Лайнус, как будто между прочим;
а потом грустно:
   - Ева?.. Ева?..
   Рядом с сержантом опустился на колени какой-то солдат.
   - Что он говорит?
   - Еву зовет. Это его жена, наверное.
   - Ну, иногда не жен зовут, - цинично заметил солдат.
   Лайнус открыл глаза и внятно сказал:
   - Сержант! Высота! - а потом, уже спокойнее:
   - Вы должны занять холм, сержант.
   - Есть, сэр! - Келли вскочил на ноги  и  побежал  вперед,  выкрикивая
команды.
   Лайнус  неподвижно  лежал  на  траве.  Он  был  в  полном   сознании.
Кратковременная горячка прошла. Он смотрел на небо,  по  которому  плыли
облака, окрашенные последним прикосновением сол