!
   Всадник  с  обезумевшими  глазами  понесся  дальше  вдоль   каравана,
выкрикивая:
   - Индейцы! Бежим!
   Кто-то щелкнул бичом, фургон рванулся  вперед.  Подхватив  Моргана  с
земли, Клив забросил его в задок фургона, а  потом  обернулся  к  своему
коню.
   Но коня не было... его спугнул орущий всадник.
   Мимо с громыханием неслись  фургоны.  Он  кричал  возницам,  но  они,
захваченные волной паники, не замечали его.
   Клив выхватил револьвер и  повернулся  лицом  к  атакующим  индейцам.
Повернулся - и тут же выстрелил...  индеец  выронил  копье  и  повалился
вперед, растянувшись на земле уже мертвым.
   Мельком он заметил Лилит - она стреляла из дробовика  прямо  с  козел
фургона. Мимо проехали несколько фургонов, но в  большинстве  своем  они
были  слишком  тяжело  нагружены,  чтобы  развить  хорошую  скорость.  В
караване начался хаос.
   Одна из лошадей, раненная стрелой, упала на колени.  При  этом  дышло
воткнулось в землю, передние колеса вывернулись, и  фургон  опрокинулся.
Отброшенный в сторону возница схватил винтовку  и,  прячась  за  упавшим
фургоном, как за бруствером, открыл огонь по индейцам.
   Клив, твердо упираясь ногами в землю, стоял как в  тире  и  тщательно
выбирал цель для каждого выстрела. В нем нарастало  горькое  мучительное
чувство - это он во всем виноват!..
   В караване началась  паника,  он  растянулся  и  теперь  стал  легкой
добычей для более подвижных индейцев, которые  могли  рассекать  его  на
части, отрезая фургоны по одному. Спасаться бегством означало погибнуть,
потому что  бежать  было  некуда...  тяжело  нагруженные  фургоны  можно
погнать разве что рысью, да и то только под горку. В любом случае у  них
не было ни малейшей надежды уйти от быстрых индейских всадников.
   Для такого каравана единственная защита от индейцев на лошадях -  это
круг из фургонов. Он не  раз  показал  себя  надежным  средством  против
любого числа атакующих индейцев. Ни один капитан каравана в здравом  уме
не допустил бы, чтоб караван пустился в паническое бегство. Будь  Морган
в сознании, он сумел бы остановить  людей.  Если  б  не  эта  история  с
картами, он смог бы вовремя выстроить фургоны в круг...
   Клив выстрелил, потом еще раз. Индейская  лошадь  встала  на  дыбы  и
повалилась на землю, сбросив седока: второй выстрел поразил  нападающего
индейца в грудь, и он кубарем полетел с коня.
   Клив бросился за лошадью, вскочил на нее, отчаянно хватаясь за  гриву
и чуть не падая. Вопя, как команч, он понесся в голову каравана.
   - Круг! - кричал он. - Делайте круг!
   Гейб Френч первым услышал его крик и повернул фургон, вынудив заднего
возницу тоже повернуться.
   За многие вечера люди привыкли выстраивать фургоны в круг - и  теперь
следовали привычке. Клив  несся  вдоль  каравана  как  бешеный,  держась
только за конскую гриву.  Он  мчался  от  фургона  к  фургону,  громкими
криками призывая беглецов повернуть назад, в круг.
   Один захваченный паникой возница отказывался повернуть, пока Клив  не
выстрелил в землю перед упряжкой, заставив ее рвануть в сторону, а потом
и повернуться. Не меньше дюжины фургонов  оказалось  слишком  далеко  от
круга. Два перевернулись, еще у одного умирающие лошади бились в упряжи.
   Клив выстрелил в индейца, натягивающего лук, - и тут  заметил  своего
коня, который вынужден был остановиться, потому что наступил  на  повод,
свисающий с уздечки. Клив спрыгнул с индейского пони и схватил поводья.
   Какое-то  мгновение  он  стоял  на  месте,  переводя   дух,   пытаясь
успокоиться и разобраться в ситуации. Он нашел время сменить  барабан  -
сунул пустой в карман куртки, а на его место вставил заряженный.
   Там, где две лошади бились в упряжи, на земле лежал  человек,  а  его
жена, стоя на коленях рядом с ним, стреляла из винтовки.  Сзади  на  нее
бросился  индеец,  и  Клив,  хоть  дистанция  была  и  велика,   рискнул
выстрелить.
   Он увидел, как индеец дернулся, когда в него попала пуля, но  тут  же
повернул коня и помчался на Клива. Он свесился  набок  со  спины  своего
пони и умело прятался за корпусом животного. Клив поднял  револьвер,  но
индеец так повернул коня, что на виду осталась только его  нога.  Однако
при этом он забыл о женщине, которую хотел убить, - а  для  нее  он  был
рядом и открыт, как на ладони. Она выстрелила -  и  воин  пронесся  мимо
Клива, отпустил руки и рухнул наземь.
   Клив вскочил на коня и проскакал мимо женщины, подняв  руку.  В  этот
миг ей ничего не грозило, а "чуть дальше двое мужчин отчаянно отбивались
от полудюжины дикарей.
   Низко пригнувшись в седле, держа  револьвер  в  поднятой  руке,  Клив
мчался прямо на них. Оказавшись рядом, он резко опустил ствол и  выпалил
индейцу в грудь, как стреляет в  зверя  охотник  на  бизонов.  Его  конь
пронесся мимо, он повернулся, рывком вскинул револьвер и  выстрелил  еще
раз... промах! Он выстрелил снова.
   И тут же оказался в самой гуще схватки. Его конь сбил  с  ног  воина,
который некстати шагнул назад; а Клив рубанул по голове другого  индейца
тяжелой рукоятью револьвера.
   Он почувствовал, как что-то разрывает его одежду, ощутил укол копья -
и тут же вылетел из седла и потерял пистолет.
   Индеец, широко замахнувшись копьем, кинулся, чтобы убить его,  но  он
прямо с земли прыгнул вперед и вверх.  Они  сцепились  и  покатились  по
земле,  пытаясь  смять  один  другого.  Клив  высвободил   руку,   резко
замахнулся и ударил индейца в лицо, разбив ему в кровь нос.
   Клив оказался под индейцем, лежа  на  спине,  а  тот  оседлал  его  и
потянулся за ножом. Клив вскинул ноги высоко вверх,  захватил  ими,  как
ножницами, голову шайена, скрестив лодыжки у  него  под  подбородком,  и
начал отгибать его назад. Приподнялся, опираясь на левую руку, а  правой
ударил индейца в открытое солнечное сплетение.  Он  бил  безостановочно,
наконец сбросил воина с себя и с трудом поднялся на ноги. У индейца было
сбито дыхание, он поднимался еще медленнее, и Клив ударил его ногой  под
челюсть.
   Один из белых успел схватить револьвер Клива и теперь перебросил ему.
Клив поймал  его,  выстрелил...  а  потом,  не  помня,  сколько  он  уже
израсходовал зарядов, вставил третий запасной барабан.
   Схватка закончилась так же внезапно, как началась. Индейцы исчезли за
холмом, в прерии наступила тишина. В полумиле, у кольца фургонов все еще
вспухали облачка дыма - кто-то стрелял вслед отступающим  индейцам.  Все
нападение, от начала до конца, длилось не больше нескольких минут.
   Женщина, которая помогла Кливу, сейчас поддерживала мужа, обнимая его
рукой за плечи - он поднялся и уже мог идти.
   В последней схватке один из людей был тяжело ранен. Клив стоял  возле
него на коленях, пытаясь остановить кровь.  Второй  человек  возился  со
сбруей, освобождая убитую лошадь, а  потом  начал  выравнивать  упряжку.
Клив вместе с ним поднял раненого, они уложили его  в  задок  фургона  и
поехали  к  кругу.  Другой  фургон,  остававшийся  чуть  подальше,  тоже
приближался.
   Внезапно Клив почувствовал слабость, и только тут вспомнил, что и сам
ранен. До сих пор он думал, что это не больше, чем царапина,  но  теперь
не был в этом уверен. Впрочем, может  быть,  его  ощущения  были  просто
реакцией после боя - резкое расслабление после напряженного, как  взрыв,
действия, так много требующего от человеческого организма. Он  остановил
фургон, когда они поравнялись с его лошадью, и пересел в  седло.  Бок  у
него был мокрый, он знал, что кровь еще идет.
   Он проверил заряды в револьвере, хотя и помнил, что  перезарядил  его
несколько минут назад. Минут? Может, даже  секунд.  Он  поднял  глаза  к
солнцу... едва наступил полдень.
   Клив Ван Вален ехал шагом к кругу  фургонов  -  и  вдруг  его  начало
трясти. Он схватился за седельный рог, вцепился изо всех сил,  опасаясь,
что свалится на землю.  Натянул  поводья  и  остановился,  ожидая,  пока
пройдет приступ. Теперь он понимал, что  это  не  вызвано  раной  -  это
нервная реакция на то, что с ним произошло.
   Наконец ему стало легче, и он поехал шагом  вдоль  круга,  разыскивая
свой фургон. Вдруг  показалась  тонкая  струйка  дыма  -  кто-то  развел
костер. Он смотрел на этот  дымок  с  облегчением;  в  нем  было  что-то
успокаивающее, подлинное, в любые времена -  первая  примета  нормальной
жизни.
   Такая простая вещь  -  горячий  огонь,  но  это  символ,  первый  шаг
человека к цивилизации, а для человека это  -  инстинктивный  возврат  к
реальности, когда опасность миновала. Это его первая реакция -  развести
костер, обеспечить себе уют  и  надежность,  символом  которых  является
огонь.
   Сколько раз он видел, как женщины разводят огонь и начинают готовить,
едва минует первый приступ горя - чтобы предложить  людям,  да  и  себе,
горячую пищу и кофе... сколько раз ему казалось, что человек,  предлагая
огонь и горячую еду, как будто говорит: "Смотри, я человек,  ты  узнаешь
меня по этим признакам - что я умею добывать огонь, что я  готовлю  свою
пищу на огне"...
   А потом он увидел ее - она стояла перед фургоном и смотрела на  него,
прикрывая глаза ладонью от сияющего солнца, стояла одна и смотрела,  как
он подъезжает... еще не веря до конца.

Глава десятая

   На западе лежала светлая земля, на западе звучали волшебные  имена  и
названия, которые они слышали  в  рассказах  и  песнях,  слова,  которые
обозначали  собой  дикий  край,  которые  обозначали  индейцев,  которые
обозначали опасность, обещание и надежду. Одно такое слово  было  Платт,
"мелкая вода", другое - Аш-Холоу, Лощина Праха.
   Чимни-Рок - Скала-Дымоход... Хорс-Крик - Конская речка...  Скотсблафф
- Шотландский обрыв... Форт-Ларами...  Биттер-крик  -  Горькая  речка...
Суитуотер - Сладкая Вода, Саут-Пасс - Южный перевал, Форт-Бриджер,  река
Гумбольдт, Лоусонэ-Медоуз - Лоусоновы, Луга... Форти-Майл-Хауз - Дом  на
Сороковой миле... День за днем, в  солнце,  в  дождь  и  ветер  катились
фургоны на запад, их  тяжелые  колеса  на  неровной  дороге  вытряхивали
странную музыку из деревянных частей и груза.
   Теперь  Клив  Ван  Вален  уже  редко  правил  фургоном.  Обе  девушки
справлялись с этим, а он был  нужен,  чтобы  разведывать  тропу,  искать
воду, траву, топливо, следить за индейцами, добывать  мясо.  Морган  все
больше и больше  полагался  на  него,  забыв  вражду  ради  потребностей
каравана.
   Клив въехал на вершину холма, где ветер колыхал под  солнцем  высокие
травы, снял шляпу и вытер  изнутри  пот.  Волосы  за  это  время  сильно
отросли и развевались вокруг ушей. Прищурив  глаза,  он  всматривался  в
даль, обдумывая положение вещей и свое место в сложившейся ситуации.
   Не только Морган изменил отношение к нему - он и сам  теперь  смотрел
на  вещи  иначе;  изменились  не  только  его  взгляды,   изменилась   и
наружность. За эти дни, проведенные в седле, он загорел и обветрился. Он
рубил дрова, погонял мулов, вытаскивал колеса фургона из грязи и  песка,
напрягал физические силы до такой степени, как никогда в жизни.
   И ценности здесь были иные. Тут было совершенно  не  важно,  кем  был
человек раньше, на востоке; здесь людей интересовало одно: "Может ли  он
выполнять работу? Устоит ли он, когда придет беда?"
   И у лагерного костра произошли едва ощутимые перемены. Теперь  с  ним
считалась не только Агата, но и Лилит.
   Между Кливом и предводителем каравана установилось перемирие - но  не
более того. Морган вовсе не простил истории с карточной игрой.  Клив  не
имел случая поговорить об  этом,  а  Морган  как  будто  предпочитал  не
касаться этой темы. Но Клив отклонял все предложения сесть  за  карты  и
избегал игроков.
   Что до Лилит, то он больше не пытался снискать ее расположение, да  и
виделись они друг с другом разве  что  за  едой.  Да,  он  действительно
работал на них, но все дела в караване выполняют сами путешественники, и
потому каждый человек делает то, для чего лучше всего подходит.
   Когда они шли через пустыню  Большого  Соленого  озера,  страх  перед
индейцами уменьшился.  Индейцев  вокруг  хватало,  но  они  предпочитали
развлекаться мелким воровством, а не нападениями. Чем дальше продвигался
караван на запад,  тем  большей  проблемой  становились  вода,  трава  и
топливо.
   Вдоль длинной извилистой тропы Гумбольта было мало воды  и  деревьев.
На долгие мили вдоль нее встречался только низкорослый кустарник. К  югу
от тропы лежали горы, и люди иногда видели их - как низкие серые  облака
над горизонтом. На некоторых горах лежали снеговые шапки; но они  всегда
оставались далеко от тропы, почти на пределе видимости.  Путешественники
жадно вглядывались в даль,  с  нетерпением  ожидая  Сьерры,  потому  что
Сьерра-Невада означала Калифорнию, а Калифорния  -  это  то  место,  где
лежит конец пути.
   Клив по-прежнему заботился о мулах. Водил их на водопой и  в  кораль,
запрягал и распрягал. Он же снабжал фургон  топливом,  а  при  случае  -
свежим мясом.
   От природы наблюдательный и быстро - схватывающий, помнящий многое из
разговоров и прочитанных  книг,  Клив  Ван  Вален  скоро  превратился  в
первоклассного степняка. Зрение у  него  было  великолепное,  а  теперь,
когда Гейб Френч одолжил ему барабанную винтовку Кольта, он  был  хорошо
вооружен. Конь, сильный и быстрый, легко носил его на себе. Имея хорошее
оружие и хорошего коня, он постепенно полюбил уезжать на разведку далеко
в сторону от маршрута или намного вперед, чтобы найти хорошее место  для
ночной стоянки.
   В этих разъездах, особенно в сторону от тропы, он частенько натыкался
на дичь, и раза два-три в неделю возвращался из своих рейдов  со  свежим
мясом. Не считая того, что он  оставлял  в  своем  фургоне,  добычи  его
хватало, чтобы разделить по справедливости среди других попутчиков.
   - На что ты рассчитываешь? -  спросил  его  однажды  Гейб.  -  Никак,
собираешься выдвинуть свою кандидатуру на выборах?  Ты  уже  завел  себе
кучу друзей в этом караване.
   - Единственное, чего я хочу - это дойти до конца пути с целой шкурой.
- Клив отвел взгляд от гор и посмотрел на Гейба Френча. - Гейб, когда  я
попаду в Калифорнию, я собираюсь заняться каким-нибудь бизнесом.
   - Придумал что-нибудь?
   - Пока нет.
   - Ну, еще придумаешь. Бизнес - это надежнее,  чем  добыча  золота.  В
земле копаться - это дело удачи, как ни посмотри.  -  Гейб  помолчал.  -
Может, и мне чего придет в голову...
   Они разбились на Тракки, и Сьерра уже высилась над ними. Клив  въехал
в лагерь и сбросил в фургон  четверть  лосиной  туши.  Потом  поехал  по
лагерю, оставляя кусок мяса то здесь, то там.
   Агата смотрела ему вслед.
   - Лил, - сказала она многозначительно, - держись  покрепче  за  этого
человека, слышишь? Другого такого добытчика тебе не сыскать.
   - Он изменился, - отметила Лилит.
   - Может быть... а, может, ты просто  никогда  не  знала,  что  в  нем
главное. Может, он и сам-то не знал. - Агата следила за ним  оценивающим
взглядом. - Да, он изменился. Солнце прибавило ему краски в лице, и мяса
на плечах поднаросло. Теперь это настоящий мужчина.
   - Он - игрок, а я никогда не видела,  чтоб  игрок  мог  по-настоящему
измениться, - а ты?
   - Этот - смог. Он из хорошей семьи, так Гейб говорит, а Гейб знал его
родителей. Его обжулили, ограбили дочиста... а он убил человека, который
это сделал.

***

   Теперь горы заслонили весь западный  небосклон,  а  пустыня  осталась
позади. Снег лежал на вершинах и гребнях, длинные крутые склоны  поросли
соснами. Другие караваны уже пересекли эти горы, так что  где-то  должна
быть дорога, но отсюда, где сейчас  находились  фургоны,  горы  казались
громадной  непроходимой  стеной.  Как  же  нашли  проход  самые   первые
переселенцы?
   Трижды за это утро им  приходилось  останавливаться,  чтобы  очистить
узкую дорогу от камней, снега и других препятствий. Караван  двигался  с
трудом, мучительно, медленно. Фургоны ползли, продвигаясь буквально дюйм
за дюймом.
   Клив уехал вперед, разведать место для  ночной  стоянки.  Наконец  он
нашел то, что искал, и на таком расстоянии, которое им  удастся  одолеть
за день. Это был славный лужок, окруженный высокими  соснами.  Небольшой
родник пробивался сквозь землю, от него вниз по склону каскадами  сбегал
ручей.
   Здесь была хорошая трава, полно дров  -  и  чистая,  холодная  горная
вода. Последний раз оглянувшись вокруг, он  расседлал  мерина  и  протер
седло изнутри пучком жесткой травы.
   Он не слышал ни звука, кроме шума ветра в ветвях и журчанья воды.  "А
конь изрядно отощал", - подумал он. Даже на этом  великолепном,  сильном
животном начали сказываться бесконечные мили, и даже  зимняя  шерсть  не
могла этого скрыть. Внезапно Клив и в себе ощутил усталость.
   "Нам предстоит проехать еще много-много миль, прежде чем мы доберемся
до золотоносных полей, а потом еще много  миль  до  Сан-Франциско  -  но
мне-то зачем ждать? Зачем ползти вместе с медлительными фургонами, когда
на своем быстроногом коне я  доберусь  туда  в  несколько  раз  быстрее?
Почему бы не сесть в седло с рассветом  и  не  уехать,  а  потом  просто
продолжать и продолжать путь... до самых Золотых Ворот?"
   Не успела эта мысль прийти ему в голову, как он уже понял, что это  и
есть решение всех его проблем. В конце концов, с чего он взял, что Лилит
переменилась к нему - или переменится когда-то? Конечно, она стала более
покладистой, с ней теперь легче общаться, временами в ее обращении можно
заметить искреннее дружелюбие... но он слишком хорошо знал жизнь,  чтобы
доверяться таким мелочам.
   Правда, у него нет денег, а игроку нужно иметь, что поставить,  но  в
игорных домах можно встретить  старых  друзей,  которые  ссудят  ему  на
первую ставку в фараон, а дальше уж он управится сам...
   Он все еще размышлял, когда на поляну выкатились  первые  фургоны,  а
потом пришлось заняться мулами, костром, топливом. Но мысли остались...
   Лилит очаровательна. Если уж должен человек жениться из-за денег,  то
лучшей не сыскать. У нее своя голова на  плечах,  но  это  как  раз  ему
нравилось... и он вдруг подумал - а что дала ему игра за все потраченные
на нее годы? Годы, потерянные безвозвратно...
   Но все равно, надо быть последним дураком,  чтобы  ползти  через  эти
горы и ломать себе спину тяжкой работой, когда верхом  можно  прорваться
через них за несколько часов. Почему бы не забыть Лилит  вообще?  Почему
бы не уехать прямо сейчас, сегодня ночью?
   - Нам уже немного осталось, - донесся  от  костра  голос  Лилит.  Она
произнесла эти слова - и они повисли в воздухе, как будто  это  было  не
утверждение, а вопрос.
   - Когда мы пересечем горы, я вам уже не очень буду нужен,  -  ответил
он. - Оттуда вам уже будет легко  добраться  до  места...  ну,  куда  вы
едете...
   - Кроличий Каньон... это на  Материнской  Жиле  (Материнская  Жила  -
главная жила какого-либо месторождения (здесь речь идет о  месторождении
золота в Калифорнии, открытом в 1848 году).).
   Лилит ответила, не задумываясь, но потом, подняв  крышку  с  котелка,
вдруг осознала смысл его замечания. Он больше не будет нужен? Что же, он
собирается уехать, как только они пересекут Сьерру?
   На мгновение ей показалось, будто ее ударили. Она  замерла,  уставясь
на чайник невидящим взглядом; потом медленно опустила крышку на место  и
выпрямилась.
   Вдруг она почувствовала себя опустошенной, одинокой и  покинутой.  Но
почему, что это с ней? В конце концов, он же просто охотник за приданым,
разве не  так?  Бродяга,  голоштанный  игрок...  Да  разве  стоит  такой
человек, чтобы вот так из-за него убиваться?
   Она хотела было спросить, когда он собирается уехать  -  и  побоялась
услышать ответ. Подбросила в огонь веток, потом снова подняла  крышку  и
перемешала жаркое.
   Но он заговорил сам - и произнес именно то, что она боялась услышать:
   - Я подумал, что могу уехать вперед, верхом... мы ведь уже  почти  на
месте, а меня нетерпение гложет.
   Она заставила себя говорить обыденным голосом.
   - Вы