ых  ему  людей,  и  потому  он  не  хотел,  чтобы
окружавшие заметили его печаль: сам не понимая, отчего, король почувствовал,
как у него сжалось сердце.
   - Дорогой господин Сюло! - проговорил король. - Вы нам  говорили  о  двух
песнях; крестного отца мы послушали, давайте перейдем к крестной матери.
   - Государь! - отвечал Сюло. - Крестная мать сейчас будет иметь честь  вам
представиться. Итак, вот она - на мотив песни "Париж верен королю".

   Наш Гильотен достопочтенный
   Любовью движим неизменной
   Ко всем согражданам своим;
   Обдуманной и сокровенной,
   Идеей ценной одержим!
   Пора ее поведать им.
   Вообразив, что перед ним
   Герою благодарный Рим,
   Словесный презирая дым,
   Наш доктор в своей речи краткой
   Как истый друг правопорядка
   Равенству пролагая путь,
   Идеи раскрывает суть
   И в зале криками "Браво"
   Глупцы приветствуют его.

   Месье! Быть мудрыми должны вы,
   Прошу вас выслушать меня
   Мы будем к людям справедливы,
   Всех одинаково казня.
   Сограждан я могу утешить
   Жестокостей не будет впредь,
   Ведь так бесчеловечно вешать
   И так мучительно висеть!

   Скажите, много ли в том проку
   И справедлив ли будет тот,
   Кто, гневом обуян, жестоко
   Собрата своего убьет?
   Скажите, много ли в том проку?

   Но я в беде вас не покину,
   Я, изучив немало книг,
   Такую изобрел машину,
   Что головы лишает вмиг.
   Не рад ли будет осужденный
   Окончить свой последний путь
   Без боли, не издав ни стона
   И глазом не успев моргнуть?
   Избави всех от маеты,
   Падут на шеи с высоты
   Удары лезвия тяжелого,
   И полетят в корзины головы.
   Еще удар, еще один...
   Слуга ты, или господин,
   Всех уравняет гильотина.
   Не день, не месяц и не два
   За головою голова
   Легко покатится в корзины,
   Вот справедливость гильотины!
   Вот справедливость гильотины!

   - Вот вы смеетесь, господа, - заметил король, - а ведь  машина  господина
Гильотена предназначалась для избавления несчастных  осужденных  от  ужасных
мучений!  Чего  ожидает  общество,  требуя  смерти   осужденному?   Простого
уничтожения человека. Если это уничтожение сопровождается мучениями, как при
колесовании, четвертовании, то это уже не акт возмездия, а сведение счетов.
   - Государь! А кто сказал вашему величеству, - возразил Сюло,  -  что  все
мучения кончаются после того, как отрезана голова? Кто сказал, что жизнь  не
продолжается в обоих этих обрубках и  что  умирающий  не  страдает  вдвойне,
осознавая свое раздвоение?
   - Об этом следовало бы поразмыслить людям знающим,  -  молвил  король.  -
Должно быть, опыт проводился сегодня  утром  в  Бисетре;  никто  из  вас  не
присутствовал на этих испытаниях?
   - Нет,  государь!  Нет,  нет,  нет!  -  почти  в  один  голос  насмешливо
воскликнули десятка полтора человек.
   - Там был я, государь. - раздался серьезный  голос.  Король  обернулся  и
узнал доктора Жильбера, который вошел во время спора и,  незаметно  подойдя,
молчал до тех пор, пока король не задал свой вопрос.
   - А-а, это вы, доктор? - вздрогнув от неожиданности, спросил король. - Вы
были там?
   - Да, государь.
   - И как прошли испытания?
   - Прекрасно в первых  двух  случаях,  государь;  однако  на  третий  раз,
несмотря на то, что позвоночник был перебит, голову пришлось отрезать ножом.
   Раскрыв рот, с блуждающим взором, молодые люди слушали Жильбера.
   - Как, государь! Неужели нынче утром казнили  трех  человек?  -  изумился
Шарль Ламетт, спрашивая, по-видимому, от имени всех присутствовавших.
   - Да, господа, - отвечал король. - Правда, все трое были трупами, которых
поставил Отель-Дье. И каково ваше мнение, господин Жильбер?
   - О чем, государь?
   - Об инструменте.
   - Государь! Это очевидный прогресс по сравнению с другими используемыми в
наше время машинами такого рода; однако происшедшая с третьим трупом неудача
доказывает, что эта машина еще требует усовершенствований.
   - Как же она устроена? - спросил король, чувствуя, как в нем  просыпается
механик.
   Жильбер попытался растолковать устройство  машины,  однако  из  его  слов
король не смог точно себе представить ее форму.
   - Подойдите сюда, доктор! - пригласил он.  -  Вот  здесь  на  столе  есть
перья, чернила и бумага... Вы умеете рисовать, я полагаю?
   - Да, государь.
   - В таком случае, сделайте набросок, я тогда  лучше  пойму,  о  чем  идет
речь.
   Молодые дворяне из почтительности не смели без приглашения последовать за
королем.
   - Подойдите, подойдите, господа! - воскликнул Людовик  XVI.  -  Ведь  эти
вопросы никого не могут оставить равнодушными.
   - Кроме того, - вполголоса заметил Сюло,  -  как  знать,  не  выпадет  ли
кому-нибудь из нас честь жениться на мадмуазель Гильотине? Идемте,  господа;
давайте познакомимся с нашей невестой.
   Все последовали за королем и Жильбером  и  столпились  вокруг  стола,  за
который по приглашению короля сел Жильбер, чтобы как можно  лучше  выполнить
рисунок.
   Жильбер стал набрасывать машину на листе бумаги, а Людовик XVI пристально
за ним следил.
   Все было на месте: и платформа, и ведшая на  платформу  лестница,  и  два
столба, и рычаг, и окошко для головы, и нож в виде полумесяца.
   Не успел он закончить эту последнюю деталь, как король его остановил.
   - Черт возьми! - воскликнул он. - Ничего нет  удивительного  в  том,  что
испытания не совсем удались.
   - Почему, государь? - удивился Жильбер.
   - Это зависит от формы ножа, - заметил Людовик XVI. - Надобно не иметь ни
малейшего представления о механике, чтобы придать предмету, предназначенному
для отсечения головы, форму полумесяца.
   - А какую форму предложили бы вы, ваше величество?
   - Треугольника.
   Жильбер стал исправлять рисунок.
   - Нет, нет, не так, - возразил король. - Дайте перо.
   - Прошу вас, государь, - молвил Жильбер. - Вот перо и стул.
   - Погодите, погодите, - проговорил Людовик  XVI,  увлекаясь  рисунком.  -
Этот нож надо скосить, вот так.., и так..,  и  я  ручаюсь,  что  вы  сможете
отрубить хоть двадцать пять голов подряд: нож ни разу не откажет!
   Не успел он договорить, как позади него раздался душераздирающий крик.
   Он стремительно обернулся и увидал королеву: она была  бледна,  она  едва
держалась на ногах, у нее был  совершенно  потерянный  вид...  Покачнувшись,
королева без чувств упала на руки Жильбера.
   Подталкиваемая, как и  другие,  любопытством,  она  подошла  к  столу  и,
наклонившись над королем в тусамую минуту, как он исправлял главную  деталь,
она узнала отвратительную машину, показанную ей  графом  Калиостро  двадцать
лет назад в замке Таверне-Мезон-Руж.
   При виде этой машины она смогла  только  вскрикнуть;  силы  оставили  ее,
словно роковая машина оказала на нее свое действие, и, как мы  уже  сказали,
она упала без чувств на руки Жильбера.

Глава 13

ВРАЧЕВАТЕЛЬ ТЕЛА И ДУШИ

   Понятно, что после этого вечер пришлось прервать.
   Хотя никто не понял причины обморока королевы, факт оставался фактом.
   Увидев рисунок Жильбера, подправленный  королем,  королева  вскрикнула  и
упала без чувств.
   Вот какой слух пробежал по рядам присутствовавших, после чего все те, кто
не были членами семьи или ближайшими друзьями, почли за долг удалиться.
   Жильбер оказал королеве первую помощь.
   Принцесса де Ламбаль не пожелала, чтобы королеву уносили в ее  покои.  Да
это было бы и нелегко: принцесса  де  Ламбаль  жила  в  павильоне  Флоры,  а
королева - в павильоне Марсан; пришлось бы идти через весь дворец.
   Больную уложили на кресло в спальне принцессы,  а  та,  с  присущим  всем
женщинам чутьем угадав, что во всем случившемся есть какая-то тайна, удалила
всех, даже короля, и встала у изголовья королевы, с беспокойством взглядывая
на нее, ожидая, когда благодаря заботам доктора Жильбера она очнется.
   Изредка она спрашивала доктора, скоро ли королева придет в себя;  а  тот,
будучи не в силах привести королеву в чувство, успокаивал принцессу обычными
в таких случаях словами.
   Нервное потрясение королевы было столь сильным, что  несколько  минут  не
помогали ни нюхательные соли, ни  натирание  висков  уксусом;  наконец  едва
заметное  пошевеливание  пальцев  указало  на   то,   что   чувствительность
возвращается. Королева медленно поводила головой из стороны в сторону, как в
страшном сне, потом вздохнула и открыла глаза.
   Однако можно было заметить, что жизнь  возвратилась  к  ней  раньше,  чем
разум; она некоторое время оглядывала комнату, не понимая, где она находится
и что с ней произошло. Очень скоро все ее  тело  охватила  дрожь,  она  едва
слышно вскрикнула и прижала руку к глазам, словно для того, чтобы избавиться
от страшного видения.
   К ней возвращалась память.
   Впрочем, кризис миновал. Жильбер не скрывал, что причиной  его  послужило
моральное потрясение, и не знал, чем медицина могла бы помочь; он  собирался
было удалиться, однако едва он отступил на шаг, как королева,  будто  угадав
его намерение, схватила его за руку и нервно проговорила:
   - Останьтесь!
   Жильбер в изумлении замер. Он знал, что королева с трудом  его  выносила;
впрочем, он не раз  замечал,  что  оказывает  на  королеву  странное,  почти
магнетическое воздействие.
   - Я - к услугам вашего величества, - проговорил он. - Однако  я  полагаю,
что было бы нелишним успокоить короля, а  также  всех  тех,  кто  остался  в
гостиной, а если ваше величество позволит...
   - Тереза! - обратилась королева к принцессе де Ламбаль. - Скажите королю,
что я пришла в  себя;  проследите,  чтобы  мне  никто  не  мешал:  мне  надо
поговорить с доктором Жильбером.
   Принцесса повиновалась с покорностью, которая угадывалась не только в  ее
характере, но и во внешности.
   Приподнявшись на локте, королева проводила ее  взглядом,  выждала,  чтобы
дать ей возможность выполнить поручение, и, видя, что поручение в самом деле
выполнено благодаря предупредительности принцессы де  Ламбаль  и  она  может
говорить с доктором свободно, она повернулась к нему и пристально посмотрела
ему в глаза.
   - Доктор! - молвила королева. - Вас  не  удивляет,  что  вы  оказываетесь
рядом со мной в трудные минуты моей жизни?
   - Увы, ваше величество, я не знаю, должен ли я благодарить за это  случай
или жаловаться на судьбу, - отвечал Жильбер.
   - Почему, сударь?
   - Потому что я слишком хорошо умею читать в чужом сердце, чтобы заметить,
что это не зависит ни от вашего желания, ни от вашей воли.
   - Я потому и назвала это случаем... Вы знаете, что я люблю откровенность.
Однако во время событий  последнего  времени,  заставивших  нас  действовать
сообща,  доктор,  вы  доказали  мне  настоящую  преданность,  я  вам   очень
благодарна и никогда этого не забуду.
   Жильбер в ответ поклонился.
   Королева следила за его движением и выражением его лица.
   - Я тоже физиономистка, - заметила она, - знаете ли вы, что ответили  мне
сейчас, не проронив ни слова?
   - Ваше величество! Я был бы в отчаянии, если бы мое  молчание  показалось
вам менее почтительным, чем мои слова.
   - Вы мне сказали так: "Ну что ж, вы  меня  поблагодарили,  дело  сделано,
перейдем к другому".
   - Во всяком случае мне хотелось, чтобы вы, ваше величество, подвергли мою
преданность такому испытанию, которое позволило бы ей проявиться полнее, чем
это было до сегодняшнего дня.  Вот  чем  объясняется  некоторое  нетерпение,
подмеченное вами на моем лице.
   - Господин  Жильбер!  -  проговорила  королева,  пристально  взглянув  на
доктора, - вы - необыкновенный человек, и я приношу  вам  мои  извинения:  у
меня было предубеждение против вас - теперь его нет.
   - Ваше величество! Позвольте мне от всей души  вас  поблагодарить,  и  не
только за ваши слова, но еще и за то, что вы вселяете в меня уверенность.
   - Доктор! - продолжала королева, словно то, что она  собиралась  сказать,
само собой вытекало из  предыдущие  ее  слов.  -  Что,  по-вашему,  со  мной
произошло?
   - Ваше величество! Я - человек рассудочный, человек науки, и потому прошу
вас облечь ваш вопрос в более точную форму.
   - Я спрашиваю вас вот о чем, сударь. Полагаете ee вы, что причиной  моего
недавнего обморока послужило одно из нервных потрясений, которым  несчастные
женщины подвержены по причине природной слабости, или вы подозреваете  нечто
более серьезное?
   -  Я  отвечу  вашему  величеству  так:  дочь  Марии-Терезии,  сохранявшая
спокойствие и мужество  в  ночь  с  пятого  на  шестое  октября,  -  женщина
необыкновенная, и, следовательно, ее не могло взволновать событие, способное
оказывать воздействие на обыкновенных женщин.
   - Вы правы, доктор, вы верите в предчувствия?
   - Наука  отвергает  явления,  противоречащие  естественному  ходу  вещей.
Однако иногда случаются события, которые опровергают науку.
   - Мне следовало бы спросить так: "Вы верите в предсказания?" -  Я  думаю,
что высшая Доброта для нашего  собственного  блага  покрыла  будущее  мраком
неизвестности. Редкий ум, получивший от природы великий математический  дар,
может путем тщательного изучения прошлого приподнять краешек этого покрывала
и заглянуть в будущее. Такие исключения весьма  редки,  и  с  тех  пор,  как
религия упразднила роковую случайность, с тех пор как  философия  ограничила
веру, пророки в значительной мере потеряли свою силу. И тем  не  менее...  -
прибавил Жильбер.
   - И тем не менее?.. - подхватила королева, видя, что  он  в  задумчивости
замолчал.
   - Тем не менее, - продолжал он, словно делая над собой усилие, потому что
ему приходилось говорить о вещах, которые его разум  подвергал  сомнению,  -
есть такой человек...
   - Человек?.. - переспросила королева, следившая за каждым словом Жильбера
с все возраставшим интересом.
   - Да, есть такой человек, которому несколько  раз  удавалось  при  помощи
неопровержимых фактов разбить все доводы моего разума.
   - И этот человек?..
   - Я не смею назвать вашему величеству его имя.
   - Этот человек - ваш  учитель,  не  так  ли,  господин  Жильбер?  Человек
всемогущий, бессмертный - божественный Калиостро!
   - Ваше  величество!  Мой  единственный  и  истинный  учитель  -  природа.
Калиостро - лишь мой спаситель. Я лежал с пулей в груди, потеряв  почти  всю
кровь. Став врачом после двадцати лет занятий, я уверен, что моя  рана  была
смертельной. Он меня вылечил всего за несколько дней благодаря какому-то  не
известному мне бальзаму. Этим и объясняется моя признательность, я  бы  даже
сказал - восхищение.
   - И этот человек предсказал вам нечто такое, что потом сбылось?
   - Да, его предсказания показались мне странными, невероятными! Он с такой
уверенностью шагает в настоящем, что невозможно не поверить в  то,  что  ему
открыто будущее.
   - Значит, если бы этот человек взялся вам что-нибудь предсказать,  вы  бы
ему поверили?
   - Я, во всяком случае, действовал бы, принимая в расчет его предсказания.
   - А если бы он предсказал вам  преждевременную  смерть,  смерть  ужасную,
позорную, - стали бы вы готовиться к такой смерти?
   - Да, ваше величество, однако прежде я попытался  бы  ее  избежать  всеми
возможными способами, - отвечал Жильбер, проникновенно глядя на королеву.
   - Избежать? Нет, доктор, нет! Я  ясно  вижу,  что  обречена,  -  отвечала
королева. - Эта революция - бездна, готовая  вот-вот  поглотить  трон.  Этот
народ - лев, которому суждено меня пожрать.
   - Ах, ваше величество! Стоит вам только захотеть,  и  этот  лев  ляжет  у
ваших ног, как агнец.
   - Разве вы не видели, что он делал в Версале?
   - А разве вы не видели, каким он стал  в  Тюильри?  Это  же  Океан,  ваше
величество! Он постоянно подтачивает скалу, стоящую у него на пути,  до  тех
пор, пока не свалит; однако он умеет быть  и  нежным,  словно  кормилица,  с
лодкой, отдавшейся на его волю.
   - Доктор! Между этим народом и  мною  давно  уже  все  кончено:  он  меня
ненавидит, а я его презираю!
   - Это потому, что вы друг друга по-настоящему еще не знаете.  Перестаньте
быть для него королевой, станьте; ему  матерью;  забудьте,  что  вы  -  дочь
Марии-Терезии, нашего старого врага; сестра Иосифа Второго,  нашего  мнимого
друга; станьте француженкой, и вы услышите, как вас будет благословлять этот
народ, вы увидите, как он протянет к вам свои руки, чтобы приласкать.
   Мария-Антуанетта пожала плечами.
   - Да, это мне знакомо... Вчера он благословлял, сегодня ласкает, а завтра
задушит тех, кого благословлял и ласкал.
   - Это потому, что он чувствует в них сопротивление и ненависть в ответ на
свою любовь.
   - Да  знает  ли  этот  народ,  этот  разрушитель,  что  он  любит  и  что
ненавидит?! Ведь он разрушает все вокруг, подобно ветру, воде и огню; он так
же капризен, как женщина!
   - Да, потому что вы смотрите на  него  с  берега,  ваше  величество,  как
путешественник  смотрит  на  прибрежные  отвесные  скалы;  потому  что,   то
подкатывая, то откатывая  от  ваших  ног  без  видимой  на  то  причины,  он
оставляет на берегу пену и оглушает вас своими жалобами, а вы принимаете  их
за угрозы; однако смотреть на  него  нужно  иначе:  надо  понимать,  что  им
руководит Святой Дух, витающий над водами  Океана;  надо  уметь  видеть  его
таким, каким его видит Бог: он уверенно шагает вперед, сметая все  на  своем
пути к цели. Вы - французская королева, а не знаете, что происходит  в  этот
час во Франции. Поднимите свою вуаль, ваше  величество,  вместо  того  чтобы
опускать ее, и вы залюбуетесь, вместо того чтобы бояться.
   - Что же красивого, великолепного, восхитительного я увижу?
   - Вы увидите, как из руин старого мира рождается мир новый;  вы  увидите,
как колыбель Франции поплывет, подобно колыбели Моисея, по  реке  еще  более
глубокой, чем Нил, чем Средиземное море, чем Океан... Спаси тебя Господь,  о
колыбель! Храни тебя Бог, о Франция!
   Несмотря на то, что Жильбера нельзя было назвать восторженным  человеком,
он воздел руки и устремил взгляд вверх.
   Королева в изумлении смотрела на него, ничего не понимая.
   - И куда же эта колыбель должна приплыть? - спросила королева. - Может, в
Национальное собрание, это скопище спорщиков, разрушителей, обновленцев? Или
новой  Францией  должна  руководить  старая?  Незавидная  мать   для   такой
красавицы, а, господин Жильбер?
   - Нет, ваше величество! Приплыть эта колыбель в ближайшие  дни,  сегодня,
может быть,  завтра  должна  в  незнакомую  до  сей  поры  землю,  зовущуюся
"отчизной". Там она найдет крепкую кормилицу,  способную  взрастить  крепкий
народ: Свободу.
   - Ну что ж, красивые слова, - заметила королева. - Я полагаю, что слишком
частое употребление их уже убило.
   - Нет,  ваше  величество!  Это  не  красивые  слова,  это  великие  дела!
Посмотрите на Францию: все уже разрушено, но ничто еще не построено. Еще нет
ни постоянно действующих муниципалитетов, ни департаментов. Во  Франции  нет
законов, впрочем, она сама составляет сейчас закон. Посмотрите, как она идет
твердой поступью, глядя перед собой, прокладывая себе путь из одного мира  в
другой,  переходя  по  узкому  мостику,   переброшенному   через   пропасть.
Посмотрите, как она, не дрогнув, ступает на этот мостик, столь же узкий, как
мост Магомета... Куда она идет, старая Франция? К единству нации!  Все,  что
до сих пор казалось ей трудным, мучительным, невыносимым,  стало  теперь  не
только возможным, но и  легким.  Наши  провинции  были  местом,  где  годами
сталкивались самые  разнообразные  предрассудки,  противоположные  интересы,
сугубо личные воспоминания; ничто, как казалось, не могло бы  одержать  верх
над двадцатью  пятью  или  тридцатью  национальностями,  отвергавшими  общую
нацию. Разве старинный Лангедок, древняя Тулуза, старая  Бретань  согласятся
превратиться в Нормандию, Бургундию или Дофине? Нет, ваше величество! Однако
все они составят Францию. Почему они так  кичились  своими  правами,  своими
привилегиями, своим законодательством? Потому что  у  них  не  было  родины.
Итак, я