убликанца из Невшателя  должна  была  сначала  поразить  короля
Франции, а затем иноземных государей.

Глава 5

МИНИСТР, СОСТРЯПАННЫЙ ГОСПОЖОЙ ДЕ СТАЛЬ

   Жильбер не виделся с королевой с того самого  дня,  когда  она,  попросив
подождать  его  в  кабинете,  отправилась   дослушать   политический   план,
привезенный г-ном де Бретеем из Вены и составленный в следующих выражениях:
   "Сделать из Барнава то же, чем был Мирабо: выиграть время, присягнуть  на
верность  Конституции;  выполнить  ее  буквально,  дабы  показать,  что  она
невыполнима. Франция остынет, заскучает; французы  легкомысленны:  на  смену
свободе придет какая-нибудь новая мода, и о свободе забудут.
   Если же нет, то в любом случае будет выигран год, а через  год  мы  будем
готовы к войне".
   С тех пор прошло полгода; свобода не  наскучила,  и  было  очевидно,  что
иноземные короли хотят исполнить свое обещание и готовятся к войне.
   Жильбер был удивлен, увидев однажды утром, что к нему  входит  камердинер
короля.
   Однако камердинер его успокоил.
   Он доложил, что Жильбера просят пожаловать во дворец.
   Жильбер  хотел  узнать,  кто  именно  его  вызывает;  однако  камердинер,
получивший на этот счет,  вне  всякого  сомнения,  точное  приказание,  лишь
повторил:
   - Вас просят пожаловать во дворец.
   Жильбер был искренне привязан к королю; он жалел Марию-Антуанетту  скорее
как женщину, чем как королеву; она не внушала ему ни любви, ни  преданности,
он испытывал к ней глубокую жалость.
   Он поспешил исполнить приказание.
   Его ввели в комнату  верхнего  этажа,  где  когда-то  королева  принимала
Барнава.
   В кресле ожидала женщина, поднявшаяся при появлении Жильбера.
   Доктор узнал в ней принцессу Елизавету.
   Он глубоко ее уважал, зная ее ангельскую доброту.
   Он поклонился и сейчас же оценил положение.
   Ни король, ни королева не посмели  послать  за  ним  от  своего  имени  и
попросили принцессу Елизавету заменить их.
   Первые же слова принцессы Елизаветы убедили доктора  в  том,  что  он  не
ошибся в своих предположениях.
   - Господин Жильбер! - молвила она. - Я не  знаю,  позабыли  ли  другие  о
знаках внимания, которое вы проявили по отношению к  моему  брату  во  время
нашего возвращения из Версаля, а также по отношению к моей сестре  во  время
нашего прибытия из Варенна; однако я о нем помню.
   Жильбер отвесил поклон.
   - Ваше высочество! - отвечал он. - Бог в своей мудрости щедро оделил  вас
всеми  добродетелями,  даже  хорошей  памятью;  это  редкое   в   наши   дни
достоинство, в особенности у принцев.
   - Это не относится к моему брату, не правда  ли,  господин  Жильбер?  Мой
брат часто говорит мне о вас и высоко вас ценит.
   - Как врача? - улыбнулся Жильбер.
   - Да, сударь, как врача; правда, он полагает, что ваш опыт  может  помочь
вам вылечить не только короля, но и королевство.
   - Король очень добр ко мне, ваше высочество! - отозвался Жильбер. -  Ради
какой именно из этих двух целей он вызвал меня сегодня?
   - Вас вызвал не король, - едва заметно покраснев,  проговорила  принцесса
Елизавета, не умевшая лгать. - Вас пригласила я.
   - Вы, ваше высочество? - изумился Жильбер. - Надеюсь, вы не жалуетесь  на
здоровье:  ваша  бледность  -  результат  утомления  и  беспокойства,  а  не
недомогания.
   - Вы правы, сударь, я боюсь не  за  себя,  а  за  брата;  он  очень  меня
беспокоит!
   - Меня тоже, ваше высочество, - кивнул Жильбер.
   - О, мы с вами, по-видимому,  беспокоимся  о  разных  вещах,  -  заметила
принцесса Елизавета, - я хочу сказать, что меня волнует его здоровье.
   - Король нездоров?
   - Не  совсем  так,  -  отвечала  принцесса  Елизавета.  -  Однако  король
подавлен, обескуражен... Сегодня уже десятый день, - я,  видите  ли,  считаю
дни, - как он ни с кем не сказал ни слова, если не считать меня,  когда  мы,
как обычно, играем в трик-трак, -  тут  он  вынужден  произносить  требуемые
игрой слова-Сегодня одиннадцатый день с тех пор, как он  был  в  Собрании  и
подписал свое вето... Почему же он не замолчал утром того дня,  вместо  того
чтобы лишиться дара речи на следующий день!
   - По-вашему, мой  брат  должен  был  санкционировать  этот  кощунственный
декрет? - взволнованно воскликнула принцесса Елизавета.
   - По моему мнению, ваше  высочество,  заслонять  королем  священников  от
поднимающейся бури, от надвигающегося урагана - это значит желать,  чтобы  и
король и священники погибли от одного удара!
   - А что бы вы, сударь, сделали на месте моего бедного брата?
   - Ваше высочество! В настоящее время  существует  партия,  растущая,  как
джинны в "Тысяче и одной ночи", которые внезапно вырываются из бутылки и  за
один час достигают высоты в сто локтей.
   - Вы говорите о якобинцах, сударь?
   Жильбер покачал головой.
   - Нет, я имею  в  виду  Жиронду.  Якобинцы  не  хотят  войны,  ее  жаждут
жирондисты: война приобретает национальный характер.
   - Но война.., с кем война, сударь? С нашим братом  императором?  С  нашим
племянником королем Испанским? Наши враги - во Франции, господин Жильбер,  а
не за ее пределами; а доказательство тому...
   Принцесса Елизавета умолкла.
   - Продолжайте, ваше высочество, - попросил Жильбер.
   - По правде говоря, я не знаю, могу ли я вам об этом сказать, хотя именно
за этим я вас и позвала...
   - Вы можете сказать мне все, ваше высочество,  как  человеку  преданному,
готовому отдать за короля жизнь.
   - Сударь, вы верите в противоядие? - спросила принцесса Елизавета.
   Жильбер улыбнулся. :
   - От всех на свете ядов? Нет, ваше  высочество;  однако  всякое  ядовитое
вещество  имеет  свое  противоядие;  впрочем,  справедливости  ради  следует
заметить, что в большинстве случаев эти противоядия оказываются бессильны.
   - О Боже!
   -  -  Прежде  всего  необходимо  знать,  с  каким  ядом  имеешь  дело:  с
минеральным или с растительным? Обыкновенно  минеральные  яды  действуют  на
желудок и кишки; растительные же яды - на нервную систему,  причем  одни  ее
расстраивают, другие парализуют. О каком из ядов вам угодно поговорить, ваше
высочество?
   - Послушайте, сударь, я хочу открыть вам один секрет.
   - Слушаю вас, ваше высочество.
   - Я боюсь, что короля могут отравить.
   -  Неужели  вы  полагаете,  что  кто-нибудь  может  пойти   на   подобное
преступление?
   - Вот что недавно  произошло:  господин  Лапорт..,  наш  эконом,  вы  его
знаете?.. , - Да, ваше высочество.
   - Так вот, господин Лапорт предупредил нас о том,  что  один  человек  из
королевской буфетной, поступивший было кондитером в  Пале-Рояль,  собирается
возвратиться на прежнее место после смерти  его  предшественника...  И  этот
человек, ярый якобинец, во всеуслышание  объявил,  что  ради  блага  Франции
следовало бы отравить короля!
   - Смею вас  уверить,  ваше  высочество,  что  тот,  кто  хочет  совершить
подобное преступление, не станет хвастать им заранее.
   - Ах, сударь, отравить короля было бы совсем нетрудно!  К  счастью,  тот,
кого мы опасаемся, имеет доступ лишь к пирожкам и булочкам.
   - Вы приняли необходимые меры предосторожности, ваше высочество?
   - Да. Было решено, что король не будет больше есть этих пирожков, а  хлеб
станет приносить господин Тьерри де Виль-д'Аврей, эконом малых апартаментов,
отвечающий в то же время за поставку вина. Что до сладостей,  то,  поскольку
король их очень любит, госпожа Кампан получила приказание покупать их  будто
бы для себя то  у  одного  кондитера,  то  у  другого.  Нам  посоветовали  в
особенности избегать сахарной пудры.
   - Это потому, что в нее можно незаметно подмешать мышьяку?
   - Совершенно верно... Королева, как правило, подмешивала  пудру  в  воду:
нам пришлось полностью от нее отказаться. Король, королева и я едим  вместе;
мы обходимся без лакеев: если кому-нибудь что-нибудь нужно, он  звонит.  Как
только король садится за стол, госпожа Кампан через потайную дверь  приносит
сладости, хлеб и вино; мы все это прячем под столом и делаем вид,  что  пьем
вино, принесенное из погреба, и едим хлеб и пирожные из буфетной. Вот как мы
живем, сударь! И все равно мы с королевой трепещем всякий раз, когда  король
вдруг бледнеет и говорит два страшных слова: "Мне плохо!"
   - Позвольте мне вам прежде всего заметить, ваше высочество,  -  молвил  в
ответ доктор, - что я не верю в эти угрозы отравления; однако я  по-прежнему
к услугам их величеств. Чего хочет король? Угодно ли ему, чтобы  я  переехал
во дворец? Тогда я буду под рукой в  любую  минуту  до  тех  пор,  пока  его
страхи...
   - О, мой брат  ничего  не  боится,  -  поторопилась  возразить  принцесса
Елизавета.
   - Я оговорился, ваше высочество: до тех пор, пока ваши страхи не пройдут.
У меня есть некоторая практика в обращении с ядами и противоядиями;  я  буду
наготове и в любую минуту могу вступить в противоборство с ядом,  какого  бы
ни  был  он  происхождения;  однако  позвольте  мне  также   сказать,   ваше
высочество, что, будь на то воля короля, вам  очень  скоро  нечего  было  бы
опасаться.
   - Что же для этого необходимо?  -  раздался  позади  него  чей-то  голос,
заставивший его обернуться.
   Доктор не ошибся: этот голос принадлежал королеве. Жильбер поклонился.
   - Ваше величество! Должен ли я повторить  уверения  в  моей  преданности,
которые я представил ее высочеству Елизавете?
   - Нет, сударь, не нужно, я все слышала... Мне бы лишь хотелось узнать,  в
какой степени мы можем рассчитывать на вашу помощь.
   - У королевы появились сомнения в надежности моих чувств?
   - Ах, сударь! Столько  сердец  и  столько  голов  отвернулось  от  нас  в
грозовое время, что не знаешь, право, кому и довериться!
   - Значит, именно поэтому  королева  готова  заполучить  из  рук  фельянов
министра, состряпанного госпожой де Сталь?
   Королева вздрогнула.
   - Вам об этом известно? - изумилась она.
   - Мне известно, что вы, ваше  величество,  сговорились  с  господином  де
Нарбоном.
   - И вы, разумеется, меня осуждаете.
   - Нет, ваше величество, это еще одна попытка.  Когда  король  перепробует
все, возможно, он, наконец, придет к тому, с чего ему следовало начать.
   - Вы знакомы с госпожой де Сталь? - спросила королева.
   - Я имел эту  честь,  ваше  величество.  Выйдя  из  Бастилии,  я  был  ей
представлен и от господина  Неккера  узнал  о  том,  что  был  арестован  по
распоряжению королевы.
   Королева заметно покраснела, затем продолжала с улыбкой:
   - Вы обещали не вспоминать об этой ошибке.
   - Я о ней и не вспоминаю, ваше величество; я только  отвечаю  на  вопрос,
который вы изволили мне задать.
   - Что вы думаете о господине Неккере?
   - Это славный немец, характеру  коего  свойственны  весьма  разнообразные
качества; от несуразностей он способен подняться до пафоса.
   - Не вы  ли  вместе  с  другими  склоняли  короля  к  тому,  чтобы  снова
обратиться к его услугам?
   - Господин Неккер был, заслуженно или нет, самым популярным  человеком  в
королевстве; я сказал королю:
   "Государь! воспользуйтесь его популярностью".
   - А госпожа де Сталь?
   - Если не ошибаюсь, ваше величество оказывает мне  честь,  спрашивая  мое
мнение о госпоже де Сталь?
   - Да.
   - Что касается внешности, у нее большой нос, крупные черты лица,  широкая
талия-Королева усмехнулась: как женщине, ей было приятно узнать, что  та,  о
которой было в обществе так много разговоров, нехороша собой.
   - Продолжайте, - попросила она.
   - У нее неважная кожа; движения ее скорее энергичны, нежели грациозны;  у
нее грубый голос, так что иногда можно усомниться в том, что он  принадлежит
женщине. При всем том ей двадцать пять лет, у нее шея богини, восхитительные
черные волосы, великолепные зубы, ее глаза полны огня: в ее взгляде -  целая
вселенная!
   - Ну, а  каков  ее  духовный  облик?  Она  талантлива,  у  нее  множество
достоинств? - поспешила спросить королева.
   - Она добра и великодушна, ваше величество; любой из ее врагов, поговорив
с ней с четверть часа, становится ее другом.
   - Я говорю о ее  гении,  сударь:  одного  сердца  для  занятий  политикой
недостаточно.
   - Ваше величество! Сердце - не помеха даже в политике; что  же  до  слова
"гений", употребленного вашим величеством, то лучше не произносить его всуе.
Госпожа де Сталь весьма талантлива, но до гения ей далеко; когда  она  хочет
до него подняться, у нее словно гири вырастают на  ногах:  между  нею  и  ее
учителем Жан-Жаком такая же разница, как между железом и сталью.
   - Вы, сударь, говорите о ее таланте писательницы; расскажите  мне  о  ней
как о политике.
   - На этот счет, ваше величество, - отвечал Жильбер, - о госпоже де  Сталь
говорят, по-моему,  больше,  чем  она  того  заслуживает.  С  тех  пор,  как
эмигрировали Мунье и де Лалли, ее салон  превратился  в  трибуну  английской
партии, полуаристократической и двухпалатной. Так как сама она принадлежит к
сословию буржуазии, - и крупной буржуазии! - она питает слабость  к  знатным
вельможам; она и  англичанами-то  восхищается  только  потому,  что  считает
англичан аристократами; она не знает, как  действует  английский  парламент;
таким  образом,  она  принимает  за   рыцарей   времен   крестовых   походов
поистаскавшихся дворян. Другие народы способны, опираясь на прошлое, создать
будущее; Англия же ради прошлого жертвует будущим.
   - Вы полагаете,  что  именно  этим  объясняется  то  обстоятельство,  что
госпожа де Сталь предлагает нам Нарбона?
   -  Ну,  на  сей  раз,  ваше  величество,  совпали  две  вещи:  любовь   к
аристократии и любовь к аристократу.
   - Вы думаете, что госпожа де Сталь любит  господина  де  Нарбона  за  его
благородное происхождение?
   - Да уж не за его достоинства!
   - Но господин де Нарбон - в меньшей степени аристократ, чем кто бы то  ни
было: никто даже не знает его отца.
   - Это потому, что люди не смеют смотреть на солнце... - Господин Жильбер!
Как всякая женщина,  я  люблю  сплетни:  что  поговаривают  о  господине  де
Нарбоне?
   - Говорят, что он развратник, что он отчаянно смел и умен.
   - Меня интересует его происхождение.
   -  Рассказывают,  что  когда  партия  иезуитов  изгнала  Вольтера,  Машо,
д'Аржансона, - одним словом, философов, ей пришлось сразиться с маркизой  де
Помпадур; обычаи, унаследованные от Регента, были известны:  все  знали,  на
что способна родительская любовь, подкрепленная другой любовью; тогда  выбор
пал - а иезуиты весьма тонко разбираются в такого рода выборах, - на одну из
дочерей короля, и от нее добились, чтобы она пожертвовала собой в вступила в
кровосмесительную связь; вот откуда появился  очаровательный  кавалер,  отец
которого никому не известен, как говорит ваше величество, но не потому,  что
тайна его рождения кроется во мраке неизвестности, а потому, что она слишком
очевидна.
   - Так  вы,  стало  быть,  не  думаете,  как  якобинцы,  как  господин  де
Робеспьер,  к  примеру,  что  господин  де   Нарбон   связан   со   шведским
посольством?
   - Как же, как же, вот именно так; только он связан с будуаром жены, а  не
с кабинетом мужа. Предполагать, что госпожа де Сталь играет в этом деле хоть
сколько-нибудь серьезную роль,  значило  бы  верить  в  то,  что  он  -  муж
собственной жены... О Господи! Да нет же, это не  предательство  посланника,
ваше величество:, это слабость любовников.  Нужно  по  крайней  мере,  чтобы
любовь, это великое, вечно существующее ослепление, толкнула женщину на  то,
чтобы она вложила шпагу Революции в руки этого легкомысленного развратника.
   - Вы говорите о той шпаге, которую целовал  господин  Инар  в  Якобинском
клубе?
   - Увы, ваше величество, я говорю о той  шпаге,  что  занесена  над  вашей
головой.
   -  Значит,  по-вашему,  господин  Жильбер,  мы  были  неправы,   назначив
господина де Нарбона военным министром?
   - Было бы лучше, ваше величество, если бы вы немедленно  назначили  того,
кто должен прийти ему на смену.
   - Кто же это?
   - Дюмурье.
   - Дюмурье, выслужившийся из рядовых?
   - Ах, ваше величество! До чего это несправедливо!.. Да еще по отношению к
тому, кого это может оскорбить!
   - Разве господин Дюмурье не был простым солдатом?
   -  Мне  отлично  известно,  ваше  величество,  что  господин  Дюмурье  не
принадлежит к придворной знати, которой все приносится  в  жертву;  господин
Дюмурье, дворянин из провинции, не имея возможности ни купить,  ни  получить
полк, поступил на службу простым гусаром. В двадцать  лет  он  едва  не  был
изрублен шестью противниками,  но  не  сдался,  однако,  несмотря  на  такое
мужество, несмотря на тонкий ум, он прозябал в нижних чинах.
   - Да, он развил свой ум, когда служил шпионом у Людовика Пятнадцатого.
   - Зачем называть шпионажем то, что в  других  обстоятельствах  вы  зовете
дипломатией? Мне известно, что без ведома министров короля он поддерживал  с
его величеством переписку. Какой свитский офицер не делал бы того же?
   - Сударь! - вскричала королева, против воли  выдавая  глубокое  понимание
политики, в подробности которой она входила. - Это человек, лишенный  всякой
морали! У него нет ни принципов, ни чести! Герцог де  Шуазель  говорил  мне,
что Дюмурье представил ему на рассмотрение сразу два проекта о  корсиканцах:
в одном он предлагал их поработить, в другом - освободить.
   - Это правда,  ваше  величество;  однако  герцог  де  Шуазель  забыл  вам
сказать, что был принят первый проект и Дюмурье  храбро  сражался,  дабы  он
удался.
   - В тот день, когда мы назначим господина Дюмурье министром, мы тем самым
объявим войну Европе.
   - Ваше величество! В глубине души каждый уже готов к войне!  Известно  ли
вам, что в этом департаменте уже составлены списки добровольцев? Их шестьсот
тысяч! В горах Юры женщины заявили, что отпускают всех мужчин и что ежели им
раздадут пики, они сами смогут охранять свой край.
   - Вы только что произнесли слово, заставившее меня вздрогнуть! - заметила
королева.
   - Прошу прощения, ваше величество, - отозвался Жильбер,  -  скажите  мне,
какое это слово, чтобы я не допустил повторения подобного несчастья.
   - Вы произнесли слово "пики"... О, эти пики восемьдесят девятого года!  У
меня так и стоят перед глазами головы двух моих  несчастных  телохранителей,
надетые на пики!
   - А ведь это женщина и мать предложила открыть подписку  на  изготовление
пик.
   - А кто заставил ваших якобинцев  принять  кроваво-красный  колпак?  Тоже
женщина и мать?
   - Вы впадаете в заблуждение, ваше величество! -  отвечал  Жильбер.  -  Мы
хотели закрепить равенство каким-нибудь символом; мы не могли  обязать  всех
французов ходить в одинаковом платье; тогда для большей простоты  мы  решили
принять лишь часть обязательного для всех костюма: колпак  бедных  крестьян;
мы остановили свой выбор на красном цвете, но не потому, что это цвет крови,
а, наоборот, потому, что этот цвет веселый, яркий, любимый цвет толпы.
   - Ну хорошо, доктор, - кивнула королева, - я не  теряю  надежды,  раз  вы
приветствуете новые начинания, увидеть однажды,  как  вы  входите  к  королю
пощупать пульс в красном колпаке и с пикой в руке.
   Горько усмехнувшись при мысли о том, что ей не  удалось  задеть  доктора,
королева удалилась.
   Принцесса Елизавета хотела было последовать за ней, однако Жильбер  почти
умоляюще проговорил:
   - Ваше высочество, вы ведь любите своего брата, не так ли?
   - О, я не  просто  его  люблю,  я  его  обожаю!  -  отозвалась  принцесса
Елизавета.
   - Готовы ли вы передать ему хороший совет, совет друга?
   - Говорите! Ежели совет в самом деле хорош...
   - С моей точки зрения это отличный совет.
   - Так говорите, говорите!
   - Когда его министр-фельян падет, - а это произойдет очень скоро, - пусть
назначит министра, искренне принявшего и надевшего тот самый красный колпак,
который так пугает королеву.
   Низко поклонившись принцессе Елизавете, он вышел.

Глава 6

ЧЕТА РОЛАНОВ

   Мы  передали  разговор  между  королевой  и  доктором  Жильбером