нами?
   - Если он не с нами, он - наш пленник, и я прикажу ни в  коем  случае  не
выпускать его из дворца. В это мгновение зазвонил колокол.
   - Что это такое? - спросила королева.
   - Набат, - отвечал Шарни. Принцессы в испуге вскочили.
   - Что вас так напугало? - удивилась королева. - Набат - это боевая  труба
мятежников.
   -  Ваше  величество!   -   взволновавшись   более   королевы   при   этом
отвратительном звуке, проговорил Шарни. - Я сейчас узнаю, не  предвещает  ли
этот набат чего-нибудь серьезного.
   - Вы вернетесь? - с живостью поинтересовалась королева.
   - Я приехал, чтобы вы, ваше величество,  могли  мною  располагать,  и  не
оставлю вас до тех пор, пока не исчезнет всякая опасность.
   Шарни поклонился и вышел.
   Королева на мгновение задумалась.
   - Ну, пойдем посмотрим, исповедался ли король, -  прошептала  она,  после
чего тоже вышла.
   Тем временем принцесса Елизавета снимала  с  себя  кое-что  из  одежды  и
поудобнее устраивалась на диване.
   Она расстегнула на шейном платке сердоликовую булавку и показала ее  г-же
Кампан. На камне была гравировка.
   Гравировка представляла собой букет лилий с надписью на ленточке.
   - Прочтите, - предложила принцесса Елизавета. Госпожа Кампан приблизилась
к канделябру и прочитала:

   "Забудь оскорбления, прости несправедливость".

   - Боюсь, что это высказывание не окажет  должного  воздействия  на  наших
врагов, - заметила принцесса, - однако от  этого  оно  будет  нам  не  менее
дорого.
   Не успела она договорить, как со двора донесся выстрел.
   Женщины вскрикнули.
   - Вот и первый выстрел, - прошептала принцесса Елизавета, - увы, он будет
не последним!
   Королеве доложили о появлении в Тюильри Петиона  -  вот  как  мэр  Парижа
оказался во дворце.
   Он прибыл около половины одиннадцатого.
   На сей раз его не заставили ожидать в приемной;  напротив,  ему  сказали,
что король с нетерпением его ждет; однако чтобы  добраться  до  короля,  ему
пришлось  пройти  сначала  сквозь  ряды  швейцарцев,   потом   через   строй
национальных  гвардейцев,  а  затем  сквозь   толпу   дворян,   называвшихся
кавалерами кинжала);
   Хотя всем было известно, что король сам посылал за Петионом и что тот при
желании мог бы остаться в ратуше, своем собственном дворце, а не  прыгать  в
эту яму с дикими зверями под названием Тюильри, его осыпали бранью,  называя
"предателем" и "Иудой", пока он поднимался по лестницам.
   Людовик XVI ожидал Петиона в той же комнате, где гак круто обошелся с ним
21 июня.
   Петион узнал дверь и улыбнулся.
   Судьба предоставляла ему случай жестоко за себя отомстить.
   В дверях Мандэ, командующий Национальной гвардией, остановил мэра.
   - А-а, это вы, господин мэр! - молвил он.
   - Да, сударь, это я, - как обычно невозмутимо отвечал Петион.
   - - Зачем вы сюда пришли?
   - Я бы мог и не отвечать на ваш вопрос, господин Мандэ, не  признавая  за
вами никакого права меня  спрашивать;  впрочем,  я  тороплюсь  и  вообще  не
собираюсь разговаривать с подчиненными...
   - С подчиненными?
   - Вы меня перебиваете, а ведь  я  вам  сказал,  что  тороплюсь,  господин
Мандэ. Я явился сюда потому, что король трижды за мной посылал... Сам  я  бы
не пришел.
   - Ну что же, раз мне выпала честь встретиться с вами, господин Петион,  я
хочу вас спросить, почему полицейские городские чиновники в изобилии  выдали
патроны марсельцам и почему я, Мандэ, получил всего по три штуки на  каждого
из моих людей!
   - Прежде всего потому, - не теряя хладнокровия, отвечал Петион, - что  на
большее количество из Тюильри  запроса  не  поступало:  по  три  патрона  на
каждого национального гвардейца,  по  сорок  -  на  швейцарца;  было  выдано
столько, сколько просил король.
   - Чем же объяснить эту разницу в количестве?
   - Об этом вам следует  поговорить  не  со  мной,  а  с  королем,  сударь;
возможно, он не доверяет Национальной гвардии.
   - Но я, сударь, просил у вас пороху, - заметил Мандэ.
   - Верно; к сожалению, вы не написали требования на его получение.
   - Прекрасный ответ! - вскричал Мандэ. -  Кажется,  это  ваше  дело,  ведь
приказ должен исходить от вас.
   Разговор становился довольно щекотливым для  Петиона;  к  счастью,  дверь
распахнулась, и Редерер, член бюро парижского муниципалитета, пришел мэру на
помощь, объявив:
   - Господин Петион, король ждет вас.
   Петион вошел.
   Король в самом деле с нетерпением его ожидал.
   - А вот и вы, господин Петион! - молвил он. - В каком состоянии находится
Париж?
   Петион сделал краткий отчет о положении в городе.
   - Вы ничего больше не хотите мне сказать, сударь? - спросил король.
   - Нет,  государь,  -  отвечал  Петион.  Король  пристально  посмотрел  на
Петиона.
   - Неужели ничего?.. Совсем ничего?. - .
   Петион широко раскрыл глаза, не понимая, чем вызвана такая  настойчивость
короля.
   Король в свою очередь с нетерпением ждал, когда Петион  поднесет  руку  к
глазу; это, как помнят читатели было условным  знаком,  который  должен  был
означать что мэр Парижа принял двести тысяч франков и король может  на  него
рассчитывать.
   Петион почесал  за  ухом,  но  подносить  палец  к  глазу  как  будто  не
собирался.
   Значит, короля обманули: деньги прикарманил какой-то мошенник.
   Вошла королева.
   Она появилась как раз в ту минуту, когда король растерялся,  не  зная,  о
чем бы еще спросить Петиона, а тот ждал новых вопросов.
   - Ну что, - шепотом спросила Мария-Антуанетта  у  супруга,  -  он  -  наш
друг?
   - Нет, - отвечал король, - он не подал никакого знака.
   - Ну так мы возьмем его в плен!
   - Могу ли я удалиться, государь? - спросил Петион.
   - Ради Бога, не выпускайте его! - взмолилась Мария-Антуанетта.
   - Нет, сударь; я попрошу вас задержаться еще на  одну  минутку;  мне  еще
нужно с вами кое о чем поговорить,  -  прибавил  король  во  весь  голос.  -
Пройдите в этот кабинет.
   Для тех, кто находился в кабинете, это означало:
   "Я вам поручаю  господина  Петиона;  следите  за  ним  и  никуда  его  не
выпускайте."
   Находившиеся в кабинете отлично все поняли; они окружили Петиона,  и  тот
понял, что стал пленником.
   К счастью, там не было Мандэ: он  отбивался  от  только  что  полученного
приказа, предписывавшего ему явиться в ратушу.
   Итак, обе стороны вели перекрестный огонь: Мандэ вызывали в  ратушу,  как
вызвали в Тюильри Петиона.
   Мандэ это приглашение было не по душе, и он никак  не  мог  решиться  его
принять.
   Что до Петиона, то он оказался тридцатым  в  крошечном  кабинете,  где  и
четверым было бы тесно.
   - Господа! - проговорил  он  спустя  минуту.  -  Здесь  долее  оставаться
невозможно: мы задохнемся.
   Все были с ним совершенно согласны, никто не  воспротивился  тому,  чтобы
Петион вышел из кабинета, однако все последовали за ним.
   Кроме того, возможно, никто не посмел задержать его открыто.
   Он пошел по первой подвернувшейся лестнице; она привела в комнату первого
этажа, выходившую в сад.
   Он ужаснулся при мысли, что дверь в сад может быть заперта; она оказалась
открытой.
   Петион  опять  очутился  в  тюрьме,  только  более  просторной  и   лучше
проветриваемой, но столь же надежно запертой, как и первая.
   Однако у него появилась надежда на спасение.
   За ним по пятам следовал какой-то человек; выйдя вслед за ним в  сад,  он
подал ему руку; это был Редерер, прокурор парижского муниципалитета.
   Они стали прогуливаться на  террасе,  опоясывавшей  дворец;  терраса  эта
освещалась лампионами: подошли национальные гвардейцы и потушили те из  них,
что находились в непосредственной близости от мэра и прокурора.
   С какой целью они это сделали? Петиону все это пришлось не по душе.
   - Сударь! - обратился он к следовавшему  за  ним  офицеру,  швейцарцу  по
имени Зали-Лизер. - Против меня что-то замышляется?
   - Не беспокойтесь, господин Петион, - отвечал офицер с  сильным  немецким
акцентом, - король поручил мне за вами приглядывать, и  я  вам  обещаю,  что
если кто-нибудь посмеет вас убить, он минутой позже падет от моей руки!
   В таких же обстоятельствах Трибуле ответил Франциску I: "Я бы  предпочел,
государь, чтобы это случилось минутой раньше".
   Петион ничего не ответил и вышел  на  Террасу  фельянов,  залитую  лунным
светом. В те времена ее в отличие от наших дней не окружала решетка: терраса
была отгорожена стеной в восемь футов высотой, в которой было  три  калитки,
две маленькие и одна большая.
   Эти калитки были теперь не только заперты, но и забаррикадированы;  кроме
того, их охраняли  гренадеры  из  Бютт-Де-Мулен  и  Фий-Сен-Тома,  известные
своими роялистскими настроениями.
   Значит, надеяться на их помощь не приходилось. Петион  время  от  времени
наклонялся, подбирал камешек и бросал его через стену.
   Пока Петион прогуливался,  швыряясь  камнями,  к  нему  дважды  подходили
сообщить, что король желает с ним говорить.
   - Вы не пойдете? - спросил Редерер.
   - Нет, - ответил Петион, - там слишком жарко! Как вспомню о кабинете, так
у меня пропадает всякое желание  туда  возвращаться;  и  потом,  на  Террасе
фельянов у меня назначена встреча.
   И он продолжал наклоняться, подбирать камешки и бросать их через стену.
   - Кому вы назначили встречу? - поинтересовался Редерер.
   В эту минуту дверь, ведущая из собрания на террасу фельянов, отворилась.
   - Мне кажется, это тот, кого я жду.
   - Приказываю пропустить господина Петиона! - прокричал  чей-то  голос.  -
Собрание вызывает его для отчета о положении в Париже.
   - Вот так! - едва слышно проговорил Петион. Потом он продолжал  в  полный
голос:
   - Я здесь и готов  принять  вызов  моих  врагов.  Национальные  гвардейцы
вообразили, что Петиона ждет расправа, и пропустили его в Собрание.
   Было около трех часов ночи; начинало светать, но странная вещь: небо было
кроваво-красным!

Глава 27

В НОЧЬ С 9 НА 10 АВГУСТА

   Получив приглашение от короля, Петион предвидел, что вряд ли ему  удастся
выйти из дворца так же легко, как он туда войдет; он подошел  к  человеку  с
суровым лицом, казавшимся еще более мрачным из-за  проходившего  через  весь
лоб шрама.
   - Господин Бийо! - обратился он к нему. - Какое сообщение вы мне  недавно
передавали из Собрания?
   - Что оно будет заседать всю ночь.
   - Очень хорошо!.. А что вы, говорите, видели на Новом мосту?
   - Пушку и национальных гвардейцев, оставленных там по  приказу  господина
Мандэ.
   - Кажется, вы еще говорили, что под аркадой Иоанна  Крестителя,  в  самом
начале Сент-Антуанской улицы собраны значительные силы?
   - Да, сударь, и тоже по приказанию господина Мандэ.
   - В таком случае послушайте, что я вам скажу, господин Бийо.
   - Слушаю вас.
   - Вот приказ господину Манюэлю и господину Дантону  вернуть  национальных
гвардейцев из-под аркады Иоанна Крестителя в казармы, а также очистить Новый
мост; необходимо любой ценой исполнить этот приказ, слышите?
   - Я лично вручу его господину Дантону.
   - Хорошо. Теперь вот еще что: вы живете на улице Сент-Оноре?
   - Да, сударь.
   - После того, как вы передадите господину Дантону приказ, возвращайтесь к
себе и немного передохните; потом около  двух  часов  вставайте  и  идите  к
стене, огораживающей Террасу фельянов; если увидите или услышите, что  через
стену летят из Тюильрийского сада камешки, значит, я попал  в  плен  и  надо
мной совершено насилие.
   - Понимаю...
   - Тогда ступайте в Собрание и скажите  своим  коллегам,  чтобы  они  меня
вызвали... Понимаете, господин Бийо? Я вверяю вам свою жизнь!
   - Можете на меня положиться, сударь, - отвечал Бийо,  -  отправляйтесь  с
Богом.
   И Петион в самом деле отправился в Тюильри, положившись на всем известный
патриотизм Бийо.
   А тот брался за все тем охотнее, что ему на подмогу явился Питу.
   Бийо отправил Питу к Дантону, приказав без него не возвращаться.
   Несмотря на лень Дантона, простодушному Питу удалось его привести.
   Дантон видел пушки на Новом мосту; он видел национальных  гвардейцев  под
аркадой Иоанна Крестителя; он понял, что ни в коем случае  нельзя  оставлять
такую силу за спиной народной армии.
   Имея на руках приказ  Петиона,  они  с  Манюэлем  отправили  национальных
гвардейцев из-под аркады Иоанна Крестителя в казармы и прогнали канониров  с
Нового моста.
   Теперь главная дорога для восстания была очищена.
   Тем временем Бийо и Питу вернулись на улицу Сент-Оноре в прежнюю квартиру
Бийо; Питу кивнул дому головой, как старому приятелю.
   Бийо сел и жестом пригласил Питу последовать его примеру.
   - Спасибо, господин Бийо, - отозвался Питу, - я не устал.
   Однако Бийо продолжал настаивать, и Питу сел.
   - Питу, - начал Бийо, - я велел тебе передать, чтоб ты пришел ко мне.
   - Как видите, господин  Бийо,  -  отвечал  Питу,  показав  в  улыбке  все
тридцать два зуба, как и всегда, когда он улыбался,  -  я  не  заставил  вас
ждать.
   - Нет... Ты догадываешься,  что  готовится  что-то  очень  важное,  верно
ведь?
   - Подозреваю, что так, - проговорил Питу. - А скажите, господин Бийо...
   - Что, Питу?
   - Отчего я не видел ни господина Байи, ни господина Лафайета?
   - Байи - предатель, приказавший стрелять в нас на Марсовом поле.
   - Да, знаю; я же сам подобрал вас, когда вы плавали в луже крови.
   - Лафайет - предатель, который хотел похитить короля.
   - Да ну? А я и не знал...  Господин  Лафайет  -  предатель!  Кто  бы  мог
подумать! А король?
   - Король - самый главный предатель, Питу.
   - Вот это меня ничуть не удивляет, - молвил Питу.
   - Король вступил в сговор  с  иноземными  государствами  и  хочет  отдать
Францию нашим врагам; Тюильрийский дворец - осиное гнездо, вот  почему  было
решено захватить Тюильри силой... Понимаешь, Питу?
   - Черт подери! Еще бы не понять!.. Так же, как мы брали Бастилию,  верно,
господин Бийо?
   - Да.
   - Правда, на сей раз будет полегче!
   - Вот в этом ты ошибаешься, Питу.
   - Неужели будет еще труднее?
   - Да.
   - А мне показалось, что в Тюильри стены ниже...
   - Это верно, да охраняются они лучше. В Бастилии-то  гарнизон  насчитывал
всего какую-нибудь сотню инвалидов, а во дворце тыщи четыре солдат!
   - Вот дьявольщина! Четыре тыщи!
   - Не считая того, что Бастилию мы брали, когда никто этого не  ожидал,  а
Тюильри уж с первого числа начеку; они знают, что на них будет нападение, ну
и готовятся к обороне.
   - Так они собираются драться? - удивился Питу.
   - Еще бы! - отвечал Бийо. - А оборону доверили, по слухам,  господину  де
Шарни.
   - Да, правда, - заметил Питу,  -  он  ведь  вчера  уехал  из  Бурсона  на
почтовых вместе с женой... Стало быть, господин де Шарни - тоже предатель?
   - Нет, этот - аристократ, только и всего; он всегда был на стороне двора;
значит, народ он не предавал, потому что не просил народ ему поверить.
   - Значит, мы будем сражаться против господина де Шарни?
   - Вполне возможно, Питу.
   - Как странно... Ведь мы - соседи!
   - Да, это называется гражданской войной, Питу; но ты можешь  не  драться,
если это тебе не нравится.
   - Прошу прощения, господин  Бийо,  -  спохватился  Питу,  -  но  раз  это
нравится вам, значит, и мне тоже.
   - Я буду радешенек, ежели тебя там вообще не будет, Питу.
   - Зачем же тогда вы меня вызвали, господин Бийо? Бийо помрачнел.
   - Я вызвал тебя, Питу, чтобы передать тебе вот эту бумагу.
   - Эту бумагу, господин Бийо?
   - Да.
   - А что это за бумага?
   - Мое завещание.
   - Как?! Завещание? Ну, господин Бийо, - со смехом продолжал Питу, - вы не
похожи на человека, который собрался помереть.
   - Нет; но я похож на человека, которого  могут  убить,  -  заметил  Бийо,
кивнув на висевшие на стене ружье и патронташ.
   - Да-а, все мы смертны! - сентенциозно заметил Питу.
   - Так вот, Питу, - повторил Бийо, - я вызвал тебя,  чтобы  передать  тебе
завещание.
   - Мне, господин Бийо?
   -  Тебе,  Питу,  тем  более,  что  я  назначаю  тебя  своим  единственным
наследником...
   - Меня  -  вашим  единственным  наследником?  -  повторил  Питу.  -  Нет,
благодарю вас, господин Бийо! Это просто смешно!
   - Я тебе говорю то, что есть, дружок.
   - Это невозможно, господин Бийо.
   - Почему невозможно?
   - Да нет... Когда у человека есть наследники, он  не  может  отдать  свое
добро чужим людям.
   - Ошибаешься, Питу, может.
   - Значит, не должен, господин Бийо. Бийо нахмурился.
   - У меня нет наследников, - проворчал он.
   - Ага! Нет у вас наследников! - подхватил Питу. -  А  как  же  мадмуазель
Катрин?
   - Я такой не знаю, Питу.
   - Ой, господин Бийо, не говорите так, у меня прямо  переворачивается  все
внутри от этих слов!
   - Питу! - проговорил Бийо. - Если мне что принадлежит, я могу это отдать,
кому пожелаю; так же и ты, если я умру, ты тоже можешь то,  что  принадлежит
тебе, Питу, отдать кому захочешь.
   - Ага! Отлично! - воскликнул Питу, начиная, наконец,  понимать.  -  Стало
быть, если с вами что случится... Ой, что я, дурак, говорю! Ничего с вами не
случится!
   - Как ты сам недавно сказал, Питу, все мы смертны.
   -  Да...  Признаться,  вы  правы:  я  беру  завещание,   господин   Бийо;
предположим, что я буду иметь несчастье стать  вашим  наследником;  тогда  я
буду иметь право делать с вашим добром, что захочу?
   - Ну конечно, ведь оно  будет  принадлежать  тебе...  И  к  тебе,  добрый
патриот, никто не станет из-за этого добра придираться, понимаешь, Питу, как
могли бы придраться к тем, кто якшается с аристократами.
   Питу, наконец, все понял.
   - Ну что ж, господин Бийо, я согласен, - кивнул он.
   - Это все, что я хотел тебе сказать; спрячь эту бумагу в карман и ложись.
   - Зачем, господин Бийо?
   - Затем, что завтра, по всей видимости, у нас будет тяжелый день,  вернее
- сегодня, ведь уже два часа ночи.
   - А вы что, уходите, господин Бийо?
   - Да, у меня одно дело на Террасе фельянов.
   - А я вам не нужен?
   - Наоборот, ты мне будешь мешать.
   - В таком случае, господин Бийо, я бы немножко поел...
   - И правда! - воскликнул Бийо. - Я совсем забыл тебя спросить, не голоден
ли ты!
   - Ой, это потому, что вам известно: есть я всегда хочу.
   - Ну, где у меня хранится съестное, ты и сам знаешь.
   - Да, да, господин Бийо,  не  беспокойтесь  обо  мне...  Я  только  хотел
спросить: вы ведь вернетесь, правда?
   - Вернусь.
   - А если нет, так скажите, где вас искать.
   - Это ни к чему! Через час я буду здесь.
   - Тогда ступайте!
   И Питу отправился на поиски съестного с разгоревшимся аппетитом, который,
как у короля, никакие события не в силах были заглушить, сколь бы серьезными
они ни были; а Бийо пошел к Террасе фельянов.
   Читатели уже знают, зачем он туда отправился.
   Едва он прибыл на место, как один камешек,  за  ним  -  Другой,  потом  -
третий упали к его ногам, из  чего  он  заключил,  что  случилось  то,  чего
опасался Петион: мэр стал узником Тюильри.
   Согласно полученным указаниям он поспешил в Собрание, которое, как мы уже
видели, вызвало Петиона.
   Получив свободу, Петион прошел через  зал  заседаний  Собрания  и  пешком
отправился в ратушу, оставив вместо себя во дворе Тюильри свою карету.
   Бийо возвратился домой и застал Питу за ужином.
   - Ну, что нового, господин Бийо? - спросил Питу.
   - Ничего, - отвечал Бийо,  -  если  не  считать  того,  что  день  только
занимается, а небо - кроваво-красное.

Глава 28

ОТ ТРЕХ ДО ШЕСТИ ЧАСОВ УТРА

   Мы видели, как начался день.
   Первые лучи восходящего солнца осветили двух всадников, ехавших шагом  по
пустынной в этот час набережной Тюильри.
   Двое этих всадников были главнокомандующий Национальной гвардией Мандэ  и
его адъютант.
   Мандэ, вызванный  около  часу  ночи  в  ратушу,  сначала  отказался  туда
явиться.
   В два часа он получил повторный  приказ  в  более  категорической  форме.
Мандэ опять хотел было оказать неповиновение, но прокурор Редерер подошел  к
нему с такими словами:
   - Сударь! Не заб