, отчасти  вызывающе;  в
Дни своего величия Мария-Антуанетта внушала любовь; в час своего падения она
могла заставить себе повиноваться, но ни у кого не вызывала жалости: жалость
рождается там, где есть симпатия,  а  королеву  никак  нельзя  было  назвать
симпатичной.
   Принцесса Елизавета была в белом  платье,  символизировавшем  чистоту  ее
тела и души; ее светлые волосы стали еще красивее с тех пор,  как  она  была
вынуждена носить их  распущенными  из-за  отсутствия  цирюльника;  принцесса
Елизавета была так хороша в голубых лентах на чепце и по талии, что казалась
ангелом-хранителем всей семьи.
   Наследная  принцесса,  несмотря  на  всю  прелесть  своего  возраста,  не
вызывала к себе большого интереса; она была австриячкой как ее мать и бабка;
ее хищный взгляд уже теперь светился презрением и гордостью, точь-в-точь как
взгляд Марии-Антуанетты и Марии-Терезии.
   Юный дофин, златовласый, болезненно-бледный, не мог не вызывать интереса;
в его ярко-синих глазах загоралось иногда совсем не  детское  выражение;  он
все понимал, достаточно было матери лишь посмотреть на  сына,  а  порой  ему
настолько удавались Детские плутни, что  они  заставляли  плакать  даже  его
палачей. Однажды несчастный мальчик провел самого Шометта,  эту  остромордую
куницу, эту очкастую ласку.
   - Ужо займусь я его воспитанием, - говорил бывший  клерк  прокурора  г-ну
Гю, камердинеру короля, - но для этого надо будет сначала разделаться с  его
семейством, чтобы он забыл о своем происхождении.
   Коммуна была жесюка и в то же  время  неосторожна:  жестока  потому,  что
окружала короля плохими слугами, доходившими порой  даже  до  оскорблений  и
ругательств; неосторожна, потому что показывала монархию слабой  поверженной
пленницей.
   Каждый День она посылала в Тампль под видом офицеров  муниципалитета  все
новых сторожей; они входили, испытывая лютую ненависть к королю, а  выходили
врагами Марии-Антуанетты, но почти все сочувствовали при этом королю, детям,
прославляли принцессу Елизавету.
   И действительно, что видели они в Тампле вместо волка, волчицы и  волчат?
Славное семейство буржуа, мать, отчасти  гордячку,  некое  подобие  Эльмиры,
страдавшей даже тогда, когда кто-нибудь задевал край ее платья;  но  никаких
черт тирана они не замечали!
   Как же проходил обычно день королевской семьи?
   Расскажем об этом со слов Клери.
   Однако сначала бросим беглый взгляд на тюрьму, а потом переведем  его  на
узников.
   Король был заключен  в  маленькой  башне;  маленькая  башня  примыкала  к
большой, не имея с ней внутреннего сообщения; она образовывала прямоугольник
с двумя башенками по бокам; в одной из этих башенок небольшая лестница  вела
из нижнего этажа в находившуюся на площадке галерею; в другой  располагались
кабинеты, сообщавшиеся с каждым из этажей башни.
   Все здание имело пять этажей. Во втором находились передняя,  столовая  и
кабинет; третий этаж был разделен приблизительно  таким  же  образом;  самая
большая комната служила спальней королеве и дофину;  вторую,  отделенную  от
первой небольшой темной передней, занимали наследная принцесса  и  принцесса
Елизавета; необходимо было пройти через эту комнату, чтобы попасть в кабинет
башни, а этот кабинетик был не что иное,  как  то,  что  англичане  называют
ватерклозетом, общий для всех членов королевской  семьи,  а  также  офицеров
муниципалитета и солдат.
   Король жил на четвертом этаже, где было столько  же  комнат,  сколько  на
третьем; он спал в  самой  большой  комнате;  кабинет  в  башне  служил  ему
комнатой  для  чтения;   несколько   поодаль   находилась   кухня,   которой
предшествовала темная комната; в ней с самого начала и до того, как они были
разлучены с королем, жили г-н де Шамильи и г-н Гю; после  исчезновения  г-на
Гю она была опечатана.
   Пятый этаж был заперт; первый этаж, отведенный первоначально  под  кухни,
никак не использовался.
   А теперь перейдем к рассказу о том, как королевская семья  жила  в  такой
тесноте в комнатах, представлявших  собой  нечто  среднее  между  тюрьмой  и
апартаментами.
   Об этом мы и хотим поведать читателям.
   Король обыкновенно поднимался в шесть часов утра; он  брился  сам;  Клери
его причесывал и одевал; сразу же после этого король переходил в комнату для
чтения,  иными  словами  -  в  библиотеку   архивов   Мальтийского   ордена,
насчитывавшую более полутора тысяч книг.
   Однажды король в  поисках  книг  указал  г-ну  Гю  пальцем  на  сочинения
Вольтера и Руссо.
   Он шепнул:
   - А знаете, эти двое погубили Францию!
   Входя в эту комнату, Людовик XVI опускался на колени и молился  несколько
минут, потом читал или работал до девяти часов; тем  временем  Клери  убирал
комнату короля, готовил завтрак и сходил вниз, к королеве.
   Оставшись один, король усаживался, ради  забавы  переводил  Вергилия  или
Горация: чтобы продолжать образование дофина, он сам решил снова засесть  за
латынь.
   Комнатка эта была крохотная; дверь всегда оставалась  широко  распахнута:
член муниципалитета безотлучно находился в спальне и наблюдал  за  тем,  что
делает король.
   Королева отпирала свою дверь с приходом Клери,  чтобы  до  его  появления
туда не мог зайти офицер.
   Клери причесывал дофина, помогал королеве привести в порядок свой  туалет
и проходил в комнату наследной принцессы и принцессы Елизаветы для  оказания
тех же услуг. В эти недолгие, но драгоценные минуты Клери  успевал  передать
королеве и принцессам новости; он знаком давал  им  понять,  что  должен  им
нечто сообщить: королева или одна из принцесс  заговаривали  с  офицером,  а
Клери тем временем торопливо передавал остальным все необходимое.
   В девять часов королева, дети и принцесса Елизавета поднимались к королю,
где подавался завтрак; во время десерта  Клери  убирал  комнаты  королевы  и
принцесс; некто по имени Тизон и его  жена  были  приставлены  к  Клери  под
предлогом помощи, а на самом деле шпионили за королевской семьей и  даже  за
офицерами  муниципалитета.  Муж,  бывший  служащий  городской  заставы,  был
суровый и злой старик, неспособный на человеческие чувства; жена из любви  к
обожаемой дочери, с которой она  была  разлучена,  доносила  на  королеву  в
надежде увидеться со своим ребенком <См. "Шевалье де Мезон-Руж",  являющийся
продолжением "Графини де Шарни" (Поим автора.)>.
   В десять часов утра король спускался в комнату королевы  и  проводил  там
весь день; он занимался почти исключительно воспитанием дофина, разучивая  с
ним отрывки из Корнеля  и  Расина,  давал  ему  уроки  географии,  учил  его
составлять  и  читать  карту.  Франция  за  три  года  была   разделена   на
департаменты,  и  вот  изучением  этой-то  новой  географии  королевства   и
занимался с сыном король.
   Королева со своей стороны занималась образованием наследной принцессы; во
время этих занятий королева впадала порой в мрачную и глубокую задумчивость,
такое выражение горя все-таки имело некоторое  преимущество  перед  слезами;
когда это случалось, наследная принцесса не  мешала  ее  горю:  на  цыпочках
уходила прочь,  подав  брату  знак  не  шуметь;  королева  более  или  менее
продолжительное  время  была  поглощена  своими  размышлениями  потом  слеза
показывалась на ее ресницах, катилась по щеке, падала на пожелтевшую,  цвета
слоновой кости, руку, после чего несчастная пленница, почувствовав  себя  на
мгновение свободной в  мыслях,  в  воспоминаниях,  почти  всегда  неожиданно
бывала вырвана из задумчивости а, озираясь, возвращалась с опущенной головой
и разбитым сердцем в свою темницу.
   В полдень все три дамы отправлялись в комнату принцессы Елизаветы сменить
утренние туалеты; в эти мгновения целомудренная коммуна позволяла им  побыть
в одиночестве: при переодевании дам никто из офицеров не присутствовал.
   В час пополудни, если позволяла погода, королевскую семью выводили в сад;
четверо офицеров муниципалитета во главе с командиром  легиона  Национальной
гвардии сопровождали, вернее следили за ними в это время. Поскольку в Тампле
находилось  несколько  каменщиков,  занятых  на  строительных   работах   по
разрушению старых домов и сооружению новых стен, пленники могли гулять  лишь
в определенной части Каштановой аллеи.
   Клери также участвовал в прогулках, он  упражнялся  вместе  с  принцем  с
мячом или битой.
   В два часа все поднимались в башню. Клери подавал обед; ежедневно в  этот
час в Тампль приходил Сантер в сопровождении двух адъютантов;  он  тщательно
осматривал апартаменты короля и королевы.
   Король иногда к нему обращался, королева - никогда;  она  позабыла  о  20
июня и о том, чем была обязана этому человеку.
   После обеда все спускались во второй этаж; король играл с королевой или с
сестрой в пике или триктрак. В это время Клери мог пообедать.
   В четыре часа у  короля  был  послеобеденный  отдых:  он  устраивался  на
козетке или в большом кресле; наступала глубокая тишина: принцессы  брали  в
руки книгу или вышивание, и все замирали, даже маленький дофин.
   Людовик XVI засыпал почти  мгновенно:  как  мы  уже  сказали,  он  всегда
находился в  зависимости  от  своих  физических  потребностей.  Король  спал
полтора-два  часа.  После  его  пробуждения  беседа  возобновлялась;   звали
находившегося поблизости Клери, и тот  занимался  с  дофином  чистописанием;
после урока юного принца отводили в  комнату  принцессы  Елизаветы,  где  он
играл в мяч или в волан.
   С  наступлением  вечера  вся  королевская  семья  собиралась  за  столом:
королева  вслух  читала  что-нибудь  забавное  или  поучительное,  принцесса
Елизавета сменяла королеву, когда та уставала. Чтение продолжалось до восьми
часов в восемь часов дофин ужинал в  комнате  принцессы  Елизаветы  -  члены
королевской семьи при сем присутствовали:  король  брал  подшивку  "Меркурия
Франции", найденную им в библиотеке, и предлагал детям загадки и шарады.
   После ужина дофина королева заставляла сына прочитать такую молитву:
   "Господь всемогущий, давший мне жизнь и искупивший  мои  грехи!  Я  люблю
Тебя! Продли дни моего отца, а также всей моей семьи, защити  нас  от  наших
врагов; дай госпоже де Турзель силы вынести все, что  ей  пришлось  перевить
из-за нас".
   Потом Клери раздевал и укладывал дофина,  около  него  садилась  одна  из
принцесс и сидела до тех пор, пока он не заснет.
   Каждый вечер в  этот  час  рядом  с  Тамплем  проходил  разносчик  газет,
выкрикивая дневные новости; Клери был уже начеку:  он  передавал  услышанные
новости королю.
   В девять часов король ужинал.
   Клери относил на подносе ужин той из принцесс,  что  дежурила  у  постели
дофина.
   Покончив с ужином, король возвращался в комнату королевы,  подавал  ей  и
сестре руку в знак прощания, целовал детей,  поднимался  к  себе,  уходил  в
библиотеку и читал там до двенадцати часов.
   Дамы запирались у себя;  один  из  офицеров  муниципалитета  оставался  в
комнатушке, разделявшей обе их спальни; другой следовал за королем.
   Клери стелил себе рядом с  кроватью  короля;  однако,  прежде  чем  лечь,
Людовик XVI ждал, пока поднимется новый офицер, чтобы узнать, кто дежурит  и
видел ли он его раньше. Муниципальные офицеры сменялись в одиннадцать  часов
утра, в пять часов вечера и в полночь.
   Такая жизнь безо всяких изменений продолжалась до тех  пор,  пока  король
оставался в малой башне, то есть до 30 сентября.
   Как видит читатель, положение было неутешительное,  и  это  вызывало  тем
больше жалости, что все невзгоды переносились с большим  достоинством;  даже
наиболее враждебно настроенные охранники смягчались: они  приходили  следить
за отвратительным тираном,  разорившим  Францию,  перестрелявшим  французов,
призвавшим на помощь иноземцев, а также  за  королевой,  сочетавшей  в  себе
похотливость Мессалины с распущенностью Екатерины  II,  а  вместо  того  они
видели  одетого  в  серое  добряка,  которого  они  зачастую  принимали   за
королевского камердинера; он ел и пил с аппетитом, спокойно  спал,  играл  в
триктрак или пике, учил сына латыни и географии  и  загадывал  шарады  своим
детям; видели и его жену, гордую и высокомерную, это  верно,  однако  полную
достоинства, спокойную,  смиренную,  не  утратившую  привлекательности;  она
учила дочь вышивать, сына - молиться, вежливо  разговаривала  со  слугами  и
называла камердинера "мой друг".
   В  первые  минуты  все  испытывали  ненависть:  каждый  из  этих   людей,
настроенных враждебно и жаждавших мести, поначалу давал выход этим чувствам;
однако мало-помалу человек смягчался; он уходил утром из дому  с  угрожающим
видом и высоко поднятой головой, а возвращался вечером печальный, с поникшей
головой; жена поджидала его, сгорая от любопытства.
   - А-а, вот и ты! - восклицала она.
   - Да, - коротко отвечал муж.
   - Ну как, видел тирана?
   - Видел.
   - Он кровожадный?
   - Да нет, похож на рантье из Маре.
   - Что делает? Верно, бесится! Проклинает Революцию! Он...
   - ..Он все время занимается с детьми, учит их латыни, играет с сестрой  в
пике и загадывает шарады, чтоб позабавить жену.
   - Неужто его не мучают угрызения совести?
   - Я видел, как он ест: это человек с чистой совестью;  я  видел,  как  он
спит: могу поручиться, что кошмары его не мучают.
   И жена тоже задумывалась.
   - Стало быть, он не такой уж жестокий и не так виноват, как говорят?
   - Насчет вины мне ничего не известно, а вот что не  жесток  -  за  это  я
отвечаю; несчастный он - вот это уж точно!
   - Бедняга! - вздыхала жена.
   Вот что происходило: чем  более  коммуна  унижала  своего  пленника,  тем
очевиднее всем становилось, что это такой же  человек,  как  все  прочие;  и
тогда другие люди проникались жалостью к тому, в  ком  они  признавали  себе
подобного.
   Эта жалость высказывалась порой непосредственно королю, дофину, Клери.
   Однажды  каменотес  прорубал  в  стене,  в  передней,  отверстия,   чтобы
поставить  там  огромные  запоры.  Пока  он  завтракал,  дофин   играл   его
инструментами; тогда король взял у мальчика  из  рук  молоток  и  долото  и,
будучи умелым слесарем, стал показывать, как нужно с ними обращаться.
   Мастеровой из угла, где он сидел, закусывая хлебом и сыром, с  удивлением
следил за происходящим.
   Он не вставал перед королем и принцем: он поднялся перед отцом  и  сыном;
еще не успев прожевать, он подошел к ним, сняв шляпу.
   - Ну что ж, - проговорил он, обращаясь к королю, - когда  вы  выйдете  из
этой башни, вы сможете похвастаться, что трудились над собственной тюрьмой!
   - Эх! - вздохнул в ответ король. - Как и каким образом я отсюда выйду?
   Дофин заплакал; мастеровой смахнул слезу; король выронил молоток и долото
и вернулся в свою комнату, которую долго мерил большими шагами.
   На следующий день часовой стоял, как обычно, у входа в комнату  королевы;
это был житель предместья, одетый хоть и бедно, но опрятно.
   Клери был в комнате один, он читал. Часовой не сводил с него внимательных
глаз.
   Спустя некоторое время Клери,  вызванный  кем-то  из  членов  королевской
семьи, встает и хочет выйти; однако часовой, робко преградив ему путь,  едва
слышно говорит:
   - Выходить запрещено!
   - Почему? - спрашивает Клери.
   - Приказом мне предписано не спускать с вас глаз.
   - С меня? - переспрашивает Клери. - Вы наверное ошибаетесь.
   - Разве вы не король?
   - Так вы не знаете короля?
   - Я никогда его не видел, сударь; да, признаться, я бы предпочел  увидеть
его не здесь.
   - Говорите тише! - шепнул Клери. Показав на дверь, он продолжал:
   - Я сейчас зайду в эту комнату, и вы увидите короля: он сидит у  стола  и
читает.
   Клери вошел и рассказал королю о  том,  что  произошло;  король  встал  и
прошелся из одной комнаты в другую, чтобы славный малый успел вволю на  него
насмотреться.
   Не сомневаясь в том, что именно ради него король так беспокоится, часовой
заметил Клери:
   - Ах, сударь, до чего король добр! Я никак не могу поверить в то, что  он
совершил зло, в котором его обвиняют.
   Другой часовой, стоявший в конце той самой аллеи, где гуляла  королевская
семья, дал однажды понять именитым узникам, что ему необходимо  передать  им
некоторые сведения. Сначала  никто  словно  не  замечал  его  знаков;  потом
принцесса Елизавета подошла  к  часовому  узнать,  не  с  ней  ли  он  хочет
говорить. К несчастью, то ли из страха, то ли из робости молодой  человек  с
тонкими чертами лица так ничего и не сказал: только две слезы  выкатились  у
него из глаз, и он пальцем показал на кучу  щебня,  где,  по-видимому,  было
спрятано письмо. Под предлогом, что ищет в камнях  биты  для  принца,  Клери
стал рыться в щебне; однако офицеры,  несомненно,  догадались,  что  он  там
ищет, и приказали  ему  отойти,  а  также  под  страхом  разлуки  с  королем
запретили заговаривать с часовыми.
   Впрочем, далеко не все имевшие дело с узниками Тампля  проявляли  чувства
почтительности и сострадания: во многих  из  них  ненависть  и  жажда  мести
настолько глубоко укоренились, что самый вид несчастья  короля,  которое  он
переносил достойно и как обыкновенный буржуа, не мог отвлечь этих  людей  от
их  чувств,  и  потому  король  и  королева  подвергались  грубым  нападкам,
проклятиям, а порой даже оскорблениям.
   Однажды  дежуривший  у  короля  офицер  по  имени  Джеймс,  преподаватель
английского языка, стал неотступно следовать за королем. Король вошел в свой
кабинет для чтения - офицер вошел вслед за ним и сел рядом.
   - Сударь! - с обычной кротостью обратился к нему король. -  Ваши  коллеги
имеют обыкновение оставлять меня в этой комнате одного, принимая во внимание
то обстоятельство, что дверь всегда остается отворена и я не  могу  избежать
их взглядов.
   - Мои коллеги вольны поступать,  как  им  заблагорассудится,  я  же  буду
делать так, как мне удобно.
   - Позвольте, сударь, обратить ваше внимание на то,  что  комната  слишком
мала и в ней невозможно находиться  двоим  -  В  таком  случае  перейдите  в
большую, - грубо возразив офицер.
   Король поднялся и ни слова не говоря возвратился  в  свою  спальню,  куда
дежурный отправился за ним следом и продолжал преследовать короля вплоть  до
того времени, пока его не сменили.
   Однажды утром король принял дежурного офицера за  того  же,  которого  он
видел накануне; мы уже сказали, что в полночь обыкновенно происходила  смена
караула.
   Король подошел к нему и сочувственно проговорил:
   - Ах, сударь, я очень сожалею, что вас забыли сменить!
   - Что вы хотите этим сказать? - грубо оборвал его офицер.
   - Я хочу сказать, что вы, должно быть, устали.
   - Сударь, - отвечал этот человек, которого звали Менье, - я  пришел  сюда
следить за тем, что вы делаете, а вовсе не для того, чтобы вы утруждали себя
заботой о том, что делаю я.
   Нахлобучив шляпу, он подошел ближе.
   - Никому, и вам в меньшей степени, чем кому бы то ни было еще, - прибавил
он, - не позволено в это вмешиваться!
   В другой раз королева осмелилась обратиться к члену муниципалитета.
   - Как называется квартал, в котором вы проживаете, сударь? - спросила она
у одного из присутствовавших во время обеда.
   - Отечество! - с гордостью отвечал тот.
   - Но мне кажется, что отечество - это вся Франция? - возразила королева.
   - Если не считать той ее части, что занята вызванными вами врагами.
   Кое-кто из  комиссаров  никогда  не  разговаривал  ни  с  королем,  ни  с
королевой, ни с принцессами, ни с юным принцем,  не  прибавив  непристойного
эпитета или какого-нибудь грубого ругательства.
   Однажды член  муниципалитета  по  имени  Тюрло  сказал  Клери  достаточно
громко, чтобы король не упустил ни слова из его угрозы:
   - Если эту проклятую семейку не гильотинирует палач, я готов сделать  это
собственными руками!
   Выйдя на прогулку, король и члены королевской семьи должны были  миновать
огромное число часовых, многие из которых были расставлены даже внутри малой
башни. Когда мимо проходили командиры легионов