тья, изящные ноги, можно было также заметить, что  руки  у  него
маленькие  и  нежные,  правда,  бронзового  оттенка,  как  у  ремесленников,
привыкших иметь дело с железом.
   Однако, подняв взгляд от его запястья до локтя, а от локтя до того  места
на предплечье, где из-под засученного рукава вырисовывались мощные  мускулы,
можно  было  заметить,  что  кожа  на  них  была   нежной,   тонкой,   почти
аристократической.
   Он стоял в дверях кабачка у Севрского моста, а рядом с ним, на расстоянии
вытянутой  руки,  находилось  двуствольное  ружье,  богато  инкрустированное
золотом;  на  его  стволе  можно  было  прочесть  имя  оружейника   Леклера,
входившего в моду в аристократической среде парижских охотников.
   Возможно, нас  спросят,  как  такое  дорогое  оружие  оказалось  в  руках
простого мастерового. На это мы можем ответить так: в  дни  восстания,  -  а
нам, слава Богу, довелось явиться их свидетелями, - самое дорогое оружие  не
всегда оказывается в самых белых руках.
   Этот человек около часу назад прибыл из Версаля и отлично знал,  что  там
произошло, ибо на вопросы трактирщика, подавшего ему бутылку вина, к которой
он даже не притронулся, он отвечал:
   Что королева отправилась в Париж вместе с королем и дофином;
   Что они тронулись в путь около полудня;
   Что они, наконец, решились остановиться во дворце Тюильри  и,  значит,  в
будущем в Париже больше не будет перебоев с хлебом,  так  как  теперь  здесь
поселятся и Булочник, и его жена, и их Подмастерье;
   И что сам он ждет, когда проследует кортеж.
   Это  последнее  утверждение  могло  быть  верным,  однако  нетрудно  было
заметить, что взгляд ремесленника с  большим  любопытством  поворачивался  в
сторону Парижа, нежели  в  сторону  Версаля;  это  обстоятельство  позволяло
предположить, что  он  не  считал  себя  обязанным  давать  подробный  отчет
достойному трактирщику, задавшему этот вопрос.
   Впрочем, спустя несколько минут его внимание было вознаграждено: в  конце
улицы показался человек, одетый почти так же, как он  сам,  и,  по-видимому,
занимавшийся сходным ремеслом.
   Человек этот шагал тяжело, как путник, за плечами которого долгая дорога.
   По мере того, как он приближался, становилось  возможным  разглядеть  его
лицо и определить его возраст.
   Лет ему, должно быть, было столько же,  сколько  и  незнакомцу,  то  есть
можно было смело утверждать, что ему, как говорят в народе, давно перевалило
за сорок.
   Судя по лицу, это  был  простой  человек  с  низменными  наклонностями  и
грубыми чувствами.
   Незнакомец с любопытством его рассматривал;  при  этом  на  лице  у  него
появилось какое-то непонятное выражение, словно одним взглядом он  хотел  бы
оценить, на что дурное и порочное способен этот человек.
   Когда  мастеровой,  подходивший  со  стороны  Парижа,  оказался  всего  в
двадцати шагах от человека, стоявшего в дверях, тот зашел  в  дом,  налил  в
стакан вина и, вернувшись к двери, приподнял стакан и окликнул путника:
   - Эй, приятель! На дворе холодно, а  путь  неблизкий;  не  выпить  ли  по
стаканчику вина, чтобы согреться?
   Шагавший из Парижа ремесленник огляделся, словно желая убедиться  в  том,
что приглашение относилось к нему.
   - Вы со мной говорите? - спросил он.
   - С кем же, по-вашему, я мог разговаривать, если вы один?
   - И вы мне предлагаете стакан вина?
   - А что в этом такого?
   - Хм...
   - Разве мы с вами не из одного цеха или почти так?  Мастеровой  в  другой
раз взглянул на незнакомца.
   - Многие могут причислять себя к одному цеху, - отвечал он, -  тут  важно
знать, мастер ты в своем деле или только подмастерье.
   - Вот это как раз мы и можем выяснить за стаканом вина.
   - Добро! - кивнул ремесленник, направляясь к двери кабачка.
   Незнакомец показал ему стол и  подал  стакан.  Ремесленник  взял  стакан,
взглянул на вино, словно оно внушало его недоверие, которое прошло сразу  же
после того, как незнакомец наполнил до краев и другой стакан.
   - Вы что же, так зазнались, что и не хотите со мной чокнуться? -  спросил
он.
   - Да что вы, наоборот: давайте выпьем за нацию! На мгновение взгляд серых
глаз незнакомца задержался на ремесленнике.
   Ремесленник повторил:
   - Ах, черт возьми, как хорошо сказано:  "За  нацию!"  И  он  одним  махом
осушил стакан, после чего вытер губы рукавом.
   - Эге! - воскликнул он. - Бургундское!
   - Да! Отменное, а? Мне говорили об этом кабачке. Проходя мимо, я заглянул
сюда и вот не раскаиваюсь. Да садитесь,  приятель;  в  бутылке  еще  кое-что
плещется, а когда перестанет, так в нашем распоряжении целый погреб.
   - Вот как? - обрадовался ремесленник. - А что вы тут делаете?
   - Как видите, возвращаюсь из Версаля и жду, когда проедет  кортеж,  чтобы
потом к нему присоединиться.
   - Какой кортеж?
   - Как какой? Короля, королевы  и  дофина;  они  возвращаются  в  Париж  в
сопровождении рыночных торговок, двухсот членов Национального собрания и под
охраной Национальной гвардии господина Лафайета.
   - Так наш хозяин решился приехать в Париж?
   - Пришлось...
   - Я так и подумал сегодня в три часа ночи, когда отправился в Париж.
   - А-а, так вы нынче ночью в три часа покинули Версаль  вот  так,  просто,
даже не удосужившись узнать, что там готовится?
   - Ну почему же?! Я очень хотел узнать, что будет с хозяином,  тем  более,
что, не подумайте, будто я хвастаю, мы с ним  знакомы!  Но  вы  должны  меня
понять: работа прежде всего! У меня жена и дети,  и  я  должен  их  кормить,
особенно теперь, когда я не работаю в королевской кузнице.
   Незнакомец сделал вид, что не расслышал.
   - Так вас ждала в Париже срочная работа? - настойчиво продолжал он.
   - Ну да! Похоже, что срочная, и заплатили за нее хорошо, -  прибавил  он,
позвенев в кармане несколькими экю, - хотя мне заплатили, передав  деньги  с
лакеем, - что само по себе невежливо, - да еще лакей  оказался  немцем,  так
что с ним и словечком перекинуться не удалось.
   - А вы не прочь поболтать?
   - Ну еще бы! Если не злословить, то поговорить приятно.
   - Да  если  и  позлословить  -  тоже  приятно,  правда?  Оба  собеседника
расхохотались, незнакомец - показав белоснежные зубы, ремесленник - гнилые.
   - Итак, - продолжал незнакомец, продвигаясь к цели медленно, но верно,  -
вам, стало быть, поручили срочную и хорошо оплачиваемую работу?
   - Да.
   - Уж верно, это была трудная работа?
   - Да, трудная!
   - Замок с секретом, а?
   - Потайная дверь... Представьте  дом  в  доме;  кому-нибудь  понадобилось
спрятаться, так? И вот, он дома, но его как бы и нет. Звонок в дверь:  лакей
отпирает. "Где хозяин? - Нету. - Врешь! Он дома! - Да сами поглядите!" И вот
начинают искать. Хе-хе! Как же, найдут они его!  Железная  дверь,  понимаете
ли, аккуратнейшим образом пригнана к настенному орнаменту.  Сверху  все  это
покрыто дубовым шпоном, так что невозможно отличить дерево от железа.
   - А если простучать стены?
   - Да что вы! Деревянное покрытие толщиной в одну линию <Линия - старинная
мера длины, равная 1/12 дюйма или приблизительно 0,25 см.> - это как раз то,
что нужно: звук везде будет одинаковый: тук-тук, тук-тук... Знаете, когда  я
закончил работу, я и сам не смог найти эту дверь.
   - А где это происходило?
   - Эх, кабы знать!
   - Вы не хотите сказать?
   - Не могу: я и сам не знаю.
   - Вам что, глаза завязали?
   - Вот именно! У городских ворот меня ждала  карета.  Меня  спросили:  "Вы
такой-то?" Я говорю: "Да..." - "Прекрасно! Вас-то мы и  ждем;  садитесь".  -
"Садиться?" - "Да". Я сел, мне завязали глаза, карета ехала около  получаса,
потом распахнулась дверь.., большая дверь. Я споткнулся о  нижнюю  ступеньку
крыльца,  насчитал  всего  десять  ступеней,  вошел  в  приемную.  Там   был
немец-лакей, он сказал, обращаясь к остальным: "Карашо! Ступайт!  Ви  больше
не есть нужны". Те удалились. Он снял мне с глаз повязку и  показал,  что  я
должен делать. Я взялся за работу. В час  все  было  готово.  Мне  заплатили
звонкой монетой, опять завязали глаза, посадили в карету, высадили на том же
месте, где я садился, пожелали мне счастливого пути, и вот я здесь!
   - Вы, стало быть, ничего не видели, даже краешком  глаза?  Что  за  черт!
Неужели повязку так туго затянули, что нельзя было подсмотреть?
   - Хм! Хм!
   - Да ну же! Признайтесь, что вы что-то видели... -  продолжал  настаивать
незнакомец.
   - Да, знаете ли... Когда я  споткнулся  о  нижнюю  ступеньку  крыльца,  я
улучил минуту и капельку сдвинул повязку.
   - Ну, а когда вы сдвинули повязку?.. - лукаво спросил незнакомец.
   - Я увидел по левую руку ряд  деревьев,  из  чего  и  заключил,  что  дом
выходит фасадом на бульвар, только и всего!
   - И это все?
   - Да, честное слово!
   - Хм, немного...
   - Да, принимая во внимание, что бульвары длинные и что  на  них  не  один
большой дом с крыльцом, начиная от кафе Сент-Оноре и до самой Бастилии.
   - Значит, вы не смогли бы узнать дом? Слесарь на минуту задумался.
   - Нет, признаться, не мог бы, - отвечал он.
   Незнакомец, прекрасно владевший своим лицом, был, казалось,  удовлетворен
тем, с какой уверенностью отвечал слесарь.
   - Вот как? - переспросил он и, внезапно переходя на другую тему, спросил:
   - А что, разве в Париже больше нет слесарей? Почему люди,  которым  нужно
заказать потайную дверь, посылают за слесарем в Версаль?
   С этими словами он налил своему собеседнику полный стакан вина и  стукнул
пустой бутылкой по столу, чтобы хозяин заведения принес еще.

Глава 2

МЭТР ГАМЕН

   Слесарь поднес стакан к глазам и принялся любовно  рассматривать  его  на
свет.
   С наслаждением отпив глоток, он проговорил:
   - Ну почему же, в Париже тоже есть слесари. Он отпил еще немного.
   - Есть среди них и мастера. Он сделал еще глоток.
   - Я тоже так думал! - заметил незнакомец.
   - Ну, мастера бывают разные.
   - Ага! - с улыбкой молвил незнакомец. - Я вижу, вы - как  святой  Элигий:
вы не просто мастер, но мастер мастеров.
   - И всеобщий учитель. Вы тоже занимаетесь ремеслом?
   - Можно сказать, что так.
   - И кто же вы будете по профессии?
   - Оружейник.
   - У вас есть при себе что-нибудь, сделанное вашими руками?
   - Вот это ружье.
   Слесарь  принял  из  рук  незнакомца  ружье,  внимательно  его  осмотрел,
проверил пружины, одобрительно кивнул, услышав сухой  щелчок  курка;  потом,
прочитав имя, выгравированное на стволе и платиновой пластинке, заметил:
   - Леклер? Простите,  дружище,  но  этого  не  может  быть.  Леклер  будет
постарше меня лет на двадцать восемь, самое меньшее, а мы  с  вами  примерно
одного возраста, нам обоим под пятьдесят.
   - Вы правы, я не Леклер, но это все равно, как если бы я им был.
   - То есть как?
   - Я его учитель.
   - Здорово! - со смехом вскричал слесарь. - Так и я мог бы сказать: "Я  не
король, но все едино что король!" - То есть как? - переспросил незнакомец.
   - Ну, я же его учитель! - заметил слесарь.
   - Ого! - присвистнул незнакомец,  поднимаясь  и  по-военному  приветствуя
слесаря. - Уж не с господином ли Гаменом я имею честь разговаривать?
   - Да, я самый! - отвечал слесарь,  довольный  произведенным  эффектом.  -
Всегда к вашим услугам!
   - Ах, дьявольщина! - продолжал незнакомец. - Я и не знал что имею дело со
столь значительным человеком.
   - А?
   - Со столь значительным человеком, - повторил незнакомец.
   - Вы хотели сказать: "Со столь последовательным"?
   - Да, простите! - со  смехом  подхватил  незнакомец.  -  Знаете,  простой
оружейник не умеет выражаться так же красиво, как мастер, да  какой  мастер!
Учитель короля Французского!
   Потом он продолжал серьезно:
   - Скажите, наверно, не очень приятно быть учителем короля?
   - Почему?
   - Да как же, черт подери! Верно, приходится каждый раз надевать перчатки,
прежде чем поздороваться или попрощаться?
   - Вовсе нет.
   - Вы, должно быть, прежде чем обратиться  к  королю,  обдумываете  каждое
слово: "Ваше величество! Извольте взять этот ключ в правую  руку!  Государь!
Пожалуйста, возьмите этот напильник в левую руку!"...
   - Да нет! С ним очень приятно иметь дело, потому что в глубине души он  -
добряк! Если б вам довелось увидеть его когда-нибудь в кузнице в фартуке и с
засученными рукавами, вы бы ни за что не поверили, что перед вами -  старший
сын Людовика Святого, как его называют.
   - Да, вы правы, невероятно, до чего король похож на одного человека.
   - Да, да, правда! Те, кто видел их вблизи, уже давно это заметили.
   - Ну, если бы это замечали только  те,  кто  их  видит  вблизи,  было  бы
полбеды, - как-то странно усмехнувшись, молвил незнакомец. - Но это начинает
бросаться в глаза тем, кто постепенно от них отдаляется.
   Гамен бросил на собеседника  удивленный  взгляд.  Однако  собеседник,  на
минуту забывшись из-за того,  что  по-своему  истолковал  услышанные  слова,
спохватился и не дал ему времени задуматься над тем, что он  сейчас  сказал;
он поспешил вернуться к прежнему разговору.
   - Это лишний раз подтверждает мою мысль, - заметил он. -  Я  считаю,  что
унизительно, когда приходится называть "величеством" и "государем" человека,
который ничем не лучше других.
   - Да не приходится мне так его  называть!  Когда  я  работал  в  кузнице,
ничего этого не было. Я его называл хозяином, он меня - Гаменом;  правда,  я
обращался к нему на "вы", а он ко мне - на "ты".
   - Ну да! А когда наступало время обеда или ужина, Гамена посылали  поесть
в лакейскую вместе с прислугой, верно?
   - Вот и нет! Никогда этого не было! Наоборот! По  его  приказанию  мне  в
кузницу приносили уже накрытый стол, и частенько, особенно во  время  обеда,
он оставался со мной; он говорил: "Пожалуй, я не пойду к королеве:  тогда  и
руки мыть не придется!" - Что-то я не совсем понимаю...
   - Что же тут непонятного? Когда король работал со  мной,  когда  он  имел
дело с железом, черт возьми, у него руки становились, как у всех нас, и  что
же? Это не мешает нам оставаться честными  людьми,  верно?  Ну,  а  королева
ворчала: "Ах, государь, у вас грязные руки!"  Она  думала,  что,  работая  в
кузнице, можно не испачкать рук!
   - Лучше и не говорите! - подхватил  незнакомец.  -  Послушаешь  вас,  так
можно расплакаться!
   -  Словом  сказать,  ему  по-настоящему   бывало   хорошо   или   в   его
географическом кабинете, или со мной, или с библиотекарем; но думаю, что  со
мной - лучше всего.
   - Ну и что? Для вас-то невелика радость быть учителем плохого ученика?!
   - Плохого? - вскричал Гамен. - Ну нет, не скажите! Ему не повезло, что он
родился королем и вынужден тратить время на кучу  всяких  глупостей,  вместо
того, чтобы совершенствоваться в своем искусстве. Путного короля из него  не
получится, он для этого слишком честен, а  вот  слесарем  он  мог  бы  стать
отменным! Там есть один , ух, терпеть я его не мог! Сколько  же  времени  он
отнимал у короля! Господин  Неккер!  Уж  сколько  из-за  него  времени  ушло
впустую, ах, сколько времени!..
   - Верно, из-за его докладов, а?
   - Да, из-за этих дурацких докладов, устных докладов, как их называли.
   - Ну что же, дружище.., а скажите...
   - Что?
   - Должно быть, вы недурно зарабатывали на таком ученике?
   - Нет вот тут вы как раз ошибаетесь, за это я и сердит  на  этого  вашего
Людовика Шестнадцатого, на этого отца  народа,  на  этого  вашего  спасителя
французской нации. Все думают, что я богат, словно Крез, а я беден, как Иов.
- Вы бедны? Куда же он тогда девал деньги? - Половину он раздавал бедным,  а
другую половину - богатым, так что у него не оставалось ни гроша.  Семейства
Куаньи, Водрейлей и Полиньяков его просто  обкрадывали!  В  один  прекрасный
день он решил уменьшить жалованье господину де Куаньи. Тот  подкараулил  его
под дверью кузницы. Едва выйдя,  король  тотчас  возвратился  и,  побледнев,
прошептал: "Ах, Боже мой, я думал, он меня ударит. -  А  как  же  жалованье,
государь? - спросил я его. - Я все оставил по-старому, -  отвечал  он,  -  я
ничего не могу изменить". В другой раз он хотел сделать  королеве  замечание
за то, что она дала госпоже де Полиньяк приданое для новорожденного в триста
тысяч франков; что вы на это скажете?
   - Ничего себе!
   - Это еще не все!  Королева  заставила  дать  пятьсот  тысяч.  Вы  только
полюбуйтесь на этих Полиньяков! Всего десять лет назад они  были  нищими,  а
теперь уезжают из Франции и увозят с собой миллионы! Не жалко было бы,  если
бы они хоть что-нибудь умели делать! А то ведь дай этим  бездельникам  молот
да поставь их к наковальне, так  они  же  не  сумеют  даже  конскую  подкову
выковать! Дай им напильник и тиски, они не смогут  простой  болт  для  замка
выточить... Зато как умеют  говорить,  какие  они  кавалеры,  как  они  себя
называют. И вот сами толкнули короля на это дело, а теперь  он  должен  один
разбираться со всеми этими Байи, Лафайетами и Мирабо. Уж  я-то  мог  бы  ему
присоветовать что-нибудь путное, если бы он пожелал меня послушать, так  нет
же: мне, своему учителю, он назначил всего полторы тысячи  ливров  ренты,  а
ведь я ему - Друг, ведь я вложил ему напильник в руки!
   - Да... Однако, когда вы с ним работаете, у вас, верно,  бывает  изрядная
прибыль?
   - Да разве я сейчас с ним работаю? Прежде всего я мог бы  опорочить  свое
имя! Со времени взятия Бастилии ноги моей не было  во  дворце.  Раза  два  я
встречал его на улице. В первый раз было  много  народу,  и  он  мне  только
кивнул. В другой раз это случилось на Саторийской дороге; мы были  одни,  он
приказал  кучеру  остановиться.  "А-а,  Гамен,  здравствуй,  -  со   вздохом
проговорил он. - Что, все идет не так, как вам хотелось бы, да? Ну,  ничего,
это послужит вам уроком... А как твоя  жена,  дети?  -  перебил  он.  -  Все
хорошо?.." - "Просто превосходно! У детей зверский аппетит, так-то вот..." -
"Постой, постой, - сказал король, - передай им от меня подарок". Он  обшарил
все карманы и наскреб девять луидоров. "Это все, что у меня есть,  Гамен,  -
сказал он, - мне очень стыдно за  такой  скромный  подарок".  Оно  и  верно:
согласитесь,  тут  есть  чего  устыдиться:  у  короля  оказалось  при   себе
всего-навсего девять луидоров; вот что он мог  предложить  приятелю,  другу:
девять луидоров!.. Ну уж...
   - ..И вы отказались?
   - Нет, я сказал: "Брать надо всегда, а  то  найдется  какой-нибудь  менее
стыдливый и все равно возьмет!" Но это  ничего  не  значит.  Он  может  быть
спокоен, я все равно к нему не пойду, если только  он  не  пришлет  за  мной
кого-нибудь в Версаль, да и то еще поглядим!
   - Какое признательное сердце! - пробормотал незнакомец.
   - Как вы сказали?
   - Я говорю, что очень трогательно видеть, мэтр Гамея, что  вы  сохраняете
верность и в трудные для короля дни! Последний стаканчик за здоровье  вашего
ученика!
   - Клянусь, он этого не заслуживает, ну да так и быть: за его здоровье. Он
выпил.
   - Эх, как подумаю, - продолжал он, - что у него этого вина в  погребах  -
больше десяти тысяч бутылок, да каждая из них - в десять раз лучше этой!.. А
вот никогда он не сказал выездному лакею: "Ну-ка, имярек, возьмите корзину с
вином да отнесите ее моему другу Гамену". Как же! Ему больше нравилось поить
им своих телохранителей, швейцарцев и наемных солдат из Фландрии: ну что  ж,
в этом он преуспел!
   - Что же вы хотите! - молвил незнакомец,  маленькими  глотками  опустошая
свой стакан. - Короли тоже бывают неблагодарными! Тес! Мы не одни!
   В кабачок вошли два простолюдина и с ними - торговка; они сели за стол  и
уставились на незнакомца и Гамена, допивавших вторую бутылку вина.
   Слесарь скосил на них глаза  и  начал  пристально  их  разглядывать,  что
заставило незнакомца усмехнуться.
   Новые действующие лица в самом деле заслуживали некоторого внимания.
   У одного из мужчин было очень длинное туловище,  другой  был  чрезвычайно
длинноногим. Что до женщины, то и вовсе непонятно было, что это такое.
   Человек с длинным туловищем был п