,   чтобы
ненадолго прервать несколько монотонное историческое повествование и оживить
хронологическое изложение событий, а также картину соотношения  политических
сил.
   Министерство Нарбона продержалось три месяца.
   Его убила речь Верньо.
   Как Мирабо сказал когда-то:  "Я  отсюда  вижу  окно...",  так  и  Верньо,
прознав о том, что  русская  императрица  заключила  договор  с  Турцией,  а
Австрия  и  Пруссия  подписали  7  февраля  в  Берлине  договор  о  взаимном
ненападении, вскричал, поднявшись на трибуну:
   - Я тоже могу  сказать,  что  вижу  с  этой  трибуны  дворец,  в  котором
замышляется контрреволюционный заговор, а  также  предпринимаются  меры  для
того, чтобы отдать нас Австрии... Настал  день,  когда  вы  можете  положить
конец всем этим проискам и спутать карты злоумышленникам; в древние  времена
из стен этого дворца нередко исходили ужас и  террор  от  имени  деспотизма;
сегодня ужас и террор вернутся во дворец именем закона!
   Мощным взмахом руки великолепный  оратор  словно  отогнал  от  себя  двух
неистовых дочерей Страха и Ужаса.
   И они в самом деле возвратились в  Тюильри,  а  Нар-бон,  поднявшийся  на
волне любви, был сметен ураганным ветром.
   Это падение произошло в начале марта 1792 года.
   Прошло всего три месяца со дня встречи  королевы  с  Жильбером,  когда  к
королю Людовику XVI вошел невысокий человек, расторопный, бодрый, подвижный,
с живыми горящими глазами; ему было пятьдесят шесть лет,  хотя  выглядел  он
лет на десять моложе; его обветренное лицо загорело в военных походах.
   На нем была офицерская форма.
   Он не более минуты находился в гостиной, куда его ввел  дворецкий,  после
чего дверь отворилась и вошел король.
   Они впервые видели друг друга.
   Король бросил на посетителя тусклый тяжелый взгляд, не лишенный, впрочем,
наблюдательности; невысокий  человечек  пристально  взглянул  на  короля;  в
глазах его ясно читались недоверчивость и ненависть.
   В гостиной не  было  никого,  кто  мог  бы  доложить  о  незнакомце;  это
свидетельствовало о том, что о незнакомце доложили заранее.
   - Вы - господин Дюмурье? - молвил король. Дюмурье поклонился.
   - Как давно вы в Париже?
   - С начала февраля, государь.
   - Вас вызвал господин де Нарбон?
   - Да, он прислал мне назначение в  Эльзасскую  армию  вместе  с  маршалом
Люкнером, а также  сообщил  о  том,  что  я  буду  командовать  Безансонской
дивизией.
   - Однако вы не уехали?
   - Я принял назначение, государь; однако  я  счел  своим  долгом  заметить
господину де Нарбону, что поскольку приближается война (Людовик XVI  заметно
вздрогнул), угрожая принять всеобщий характер, - продолжал Дюмурье, будто не
замечая волнения короля, - я подумал, что неплохо было бы обратить  внимание
на Юг, где нас могли бы захватить врасплох; вот почему мне  показалось,  что
необходимо как можно  скорее  составить  план  обороны  и  отправить  на  Юг
главнокомандующего с армией.
   - Да, и вы  представили  свой  план  господину  де  Нарбону,  переговорив
предварительно с господином де Жансоне и некоторыми членами Жиронды?
   - Господин де Жансоне - мой друг, государь, и я полагаю, что он, как и я,
друг вашему величеству.
   - Значит, я имею дело с жирондистом? - усмехнувшись, спросил король.
   - Вы, государь, имеете дело с патриотом, верным слугою короля.
   Людовик XVI закусил толстые губы.
   - Значит ли это, что вы отказались от временного исполнения  обязанностей
министра иностранных дел ради служения королю и отечеству?
   - Государь! Я прежде всего ответил, что предпочел бы  портфелю  министра,
временного или постоянного, обещанное мне назначение командующим армией; я -
солдат, а не дипломат.
   - ,А меня уверяли, что вы, напротив, и солдат, и дипломат.
   - Это слишком большая честь для меня, государь.
   - Я настаивал на атом назначении.
   - Да, государь; а я  продолжал  отказываться,  хотя  вовсе  не  хотел  бы
вызвать ваше неудовольствие.
   - Почему же вы отказываетесь?
   - Потому что положение серьезно, государь;  господин  де  Нарбон  смещен,
господин де Лесса скомпрометирован: всякий,  кто  хоть  сколько-нибудь  себя
уважает, имеет право отказаться от этого  места  или  попросить,  чтобы  его
использовали в соответствии с его способностями.  Итак,  государь,  осталось
выяснить, стою я чего-либо или нет; ежели я ничего не стою, оставьте меня  в
моей безвестности;  кто  знает,  какая  судьба  ждет  меня,  ежели  я  стану
известен? Если же я чего-нибудь стою, не делайте из меня  министра  на  одни
день, не облекайте меня властью на миг; но дайте  мне  то,  на  что  я  могу
опереться, чтобы и вы  могли  опереться  на  меня.  Наши  дела  -  простите,
государь, как видите, ваше величество, я считаю эти дела своими - наши  дела
за границей настолько плохи, что  монархи  вряд  ли  захотят  иметь  дело  с
временным министром; это временное назначение - простите мне прямоту солдата
(не было никого скрытнее Дюмурье; однако  при  определенных  обстоятельствах
ему  хотелось  выглядеть  искренним)  -  это  временное  назначение  вызовет
неудовольствие Собрания, и в глазах его членов я лишусь популярности;  скажу
более: это временное назначение скомпрометировало бы и короля, так как могло
бы показаться, что он дорожит своим прежним кабинетом министров и лишь  ждет
удобного случая, чтобы к нему вернуться.
   - А что если бы таково и было мое намерение? Вы  полагаете,  сударь,  что
это было бы невозможно?
   - Я считаю, государь, что настало время навсегда порвать с прошлым.
   - Да, а мне - записаться в Клуб якобинцев, не  так  ли?  Так  вы  сказали
Лапорту.
   - Даю  голову  на  отсечение,  что  если  бы  вы,  ваше  величество,  так
поступили, вы примкнули бы разом ко  всем  партиям,  но  к  якобинцам,  быть
может, скорее других.
   - Отчего же вы мне не советуете прямо сейчас надеть красный колпак?
   - Эх, государь, если бы это могло помочь... - проговорил Дюмурье.
   Король на минуту задержал недоверчивый взгляд на человеке, ответившем ему
таким образом, а затем продолжал:
   - Итак, вы хотите стать постоянным министром?
   - Я ничего не хочу, государь; я готов исполнить любые приказания  короля,
но предпочел бы, чтобы король послал  меня  на  границу,  а  не  оставлял  в
Париже.
   - А если я, напротив, прикажу вам  остаться  в  Париже  и  занять  кресло
министра иностранных дел? Что вы на это скажете?
   Дюмурье улыбнулся.
   - Я бы сказал, государь, что вы вернулись к  предубеждению  против  меня,
которое вам внушали.
   - Совершенно верно, господин Дюмурье... Итак, вы - мой министр.
   - Государь! Я всегда к услугам вашего величества, однако...
   - У вас есть какие-нибудь условия?
   - Замечания, государь.
   - Я вас слушаю.
   - В наше время пост министра - не то, что было раньше;  оставаясь  верным
слугой вашего величества, я, войдя в кабинет министров, окажусь и на  службе
у народа. Так не требуйте от  меня  с  этой  минуты  речей,  к  которым  вас
приучили мои предшественники: я буду говорить так, как того требуют от  меня
свобода и Конституция; исполняя обязанности  вашего  министра,  я  не  смогу
бывать при дворе; у меня не будет на это времени,  и  я  нарушу  королевский
этикет ради служения моему королю; я буду  работать  только  с  вами  или  в
совете и, предупреждаю  вас  заранее,  государь,  что  это  будет  настоящая
борьба.
   - Борьба? Почему же?
   - О, это нетрудно объяснить, государь:  почти  весь  ваш  дипломатический
корпус представляют  отъявленные  контрреволюционеры;  вы  будете  вынуждены
сменить его состав, я буду препятствовать выбору дипломатов по вашему вкусу,
я предложу вашему величеству  таких  людей,  имена  которых  вам  ничего  не
скажут; другие вам не понравятся.
   - Ив этом случае, сударь?.. - торопливо перебил Людовик XVI.
   - В том  случае,  государь,  когда  отвращение  вашего  величества  будет
слишком велико и достаточно  мотивировано,  то,  так  как  вы  -  хозяин,  я
подчинюсь; но если ваш выбор будет вам навязан вашим  окружением  и  я  буду
ясно видеть, что это поведет к  тому,  чтобы  опорочить  ваше  имя,  я  буду
умолять ваше величество об отставке... Государь! Подумайте,  какие  огромные
опасности грозят вашему трону; его должно поддерживать общественное доверие,
а оно, государь, зависит от вас!
   - Позвольте мне вас прервать, сударь.
   - Государь... Дюмурье поклонился.
   - Я уже давно размышляю об этих опасностях. Указав рукой на портрет Карла
I, он вытер лоб платком и продолжал:
   - Да если бы я и захотел об этом забыть, этот портрет  заставил  бы  меня
вспомнить!
   - Государь!..
   - Погодите, я еще не все сказал. Я в таком же положении, мне грозят те же
опасности; может быть, эшафот Уайт-холла будет возведен на Гревской площади.
   - Вы смотрите слишком далеко, государь!
   - Я смотрю в будущее, сударь. В этом случае я взойду на эшафот  так,  как
это сделал Карл Первый; возможно, не как рыцарь,  но  по  крайней  мере  как
христианин... Продолжайте, сударь.
   Дюмурье молчал, пораженный твердостью короля, которой он не ожидал.
   - Государь! - молвил он наконец. - Позвольте мне  перевести  разговор  на
другую тему.
   - Как вам будет угодно, сударь, - отвечал король, - однако я еще раз хочу
подчеркнуть, что я не страшусь будущего, которым меня хотят запугать, а если
и страшусь, то во всяком случае я к нему готов.
   - Государь, следует ли  мне  по-прежнему  считать  себя  вашим  министром
иностранных дел после того, что я имел честь вам сказать?
   - Да, сударь.
   -  В  таком  случае  я  на  первый  же  совет  принесу,  четыре   депеши;
предупреждаю ваше величество, что они ни изложенными в  них  принципами,  ни
стилем не  похожи  на  те,  что  подавали  мои  предшественники:  они  будут
продиктованы  обстоятельствами.   Если   первый   опыт   удовлетворит   ваше
величество, я буду продолжать; если же нет,  государь,  мои  солдаты  всегда
готовы отправиться на границу, чтобы там служить вашему величеству;  что  бы
ни говорили вашему величеству о моих дипломатических  талантах,  -  прибавил
Дюмурье, - мое настоящее призвание и дело моей жизни за  последние  тридцать
шесть лет - война. Он поклонился, намереваясь уйти.
   - Подождите, - остановил его король, - мы договорились об одном деле,  но
остается еще немало других дел.
   - Вы говорите о моих коллегах?
   - Да; я не хочу, чтобы вы мне  говорили,  что  вам  мешает  такой-то  или
такой-то: подберите кабинет министров сами.
   - Государь, это большая ответственность!
   - Мне кажется, я иду навстречу вашим пожеланиям, поручая это дело вам.
   - Государь! Я никого в Париже не знаю за исключением некоего  Лакоста,  -
заметил Дюмурье, - его я и рекомендую вашему  величеству  на  пост  морского
министра.
   - Лакост? - переспросил король. - Это простой комиссар-распорядитель?
   - Да, государь, он подал в отставку ради того,  чтобы  не  участвовать  в
несправедливости, затеянной господином де Бонном.
   - Это хорошая рекомендация... Что же касается остальных...
   - Я должен посоветоваться, государь.
   - Могу ли я полюбопытствовать, с кем вы хотите посоветоваться?
   - С Бриссо, Кондорсе, Петионом, Редерером, Жансоне...
   - Одним словом, со всей Жирондой.
   - Да, государь.
   - Ну что ж, пусть будет Жиронда; посмотрим, сможет ли  она  лучше  решить
эту проблему, нежели конституционалисты и фельяны.
   - Остается еще одно дело, государь.
   - Какое?
   - Надобно знать, удовлетворят ли вас четыре письма, которые я напишу.
   - Это мы узнаем нынче же вечером.
   - Нынче вечером, государь?
   - Да, время не ждет; мы созовем внеочередной совет, в который войдете вы,
а также господин де Грав и господин Кайе де Жервиль.
   - А Дюпор дю Тертр?
   - Он подал в отставку.
   Сегодня вечером я буду к услугам вашего величества, Дюмурье поклонился  и
пошел было к двери.
   -  Нет,  погодите,  -  снова  остановил  его  король,  -   я   хочу   вас
скомпрометировать.
   Не успел он договорить, как вошли королева и принцесса Елизавета.
   Они держали в руках молитвенники.
   - Ваше величество! - обратился король к Марии-Антуанетте. - Это  господин
Дюмурье, он нам обещает хорошо служить, а нынче вечером мы с  ним  составили
новый кабинет министров.
   Дюмурье  отвесил  поклон,  а  королева  тем   временем   с   любопытством
разглядывала невысокого человечка, которому суждено  было  оказать  на  дела
Франции такое огромное влияние.
   - Сударь, знакомы ли вы с доктором Жильбером? - спросила она.
   - Нет, ваше величество, - отвечал Дюмурье.
   - Ну так непременно познакомьтесь.
   - Могу ли я спросить, в качестве кого королева мне его рекомендует?
   - Как великолепного пророка: три месяца назад он мне предсказал,  что  вы
займете Место господина де Нарбона.
   В эту минуту распахнулись  двери  в  кабинет  короля,  отправлявшегося  к
обедне.
   Дюмурье последовал за ним.
   Все придворные шарахались от него, как от прокаженного.
   - Теперь вы видите, что я был прав, - шепнул ему со смехом король, -  вот
вы и скомпрометированы.
   - Перед лицом аристократии, государь, - отвечал Дюмурье.  -  Этим  король
оказывает мне еще одну милость. И он удалился.

Глава 7

ЗА ГОБЕЛЕНОМ

   Вечером в назначенное время Дюмурье вошел, держа в руках  четыре  депеши;
де Грав и Кайе де Жервиль уже были здесь и ожидали короля.
   Король и сам будто только и ждал появления Дюмурье: едва тот вошел в одну
дверь, как король вошел в другую. Оба министра торопливо поднялись;  Дюмурье
не успел сесть, так что ему оставалось  лишь  поклониться;  король  в  ответ
кивнул.
   Затем он придвинул кресло к середине стола и пригласил:
   - Садитесь, господа.
   Дюмурье  показалось,  что  дверь,  в  которую  вошел   король,   осталась
приотворенной, а висящий в дверном проеме гобелен колышется.
   Был  ли  это  ветер?  Или  это  происходило  от  прикосновения  какого-то
человека, подслушивавшего через портьеру,  мешавшую  увидеть  происходившее,
зато пропускавшую голоса?
   Трое министров сели.
   - Вы принесли свои депеши, сударь? - обратился король к Дюмурье.
   - Да, государь.
   Генерал вынул из кармана четыре письма.
   - Кому они адресованы? - спросил король.
   - Монархам Испании, Австрии, Пруссии и Англии.
   - Прочтите.
   Дюмурье еще раз бросил взгляд на гобелен и по тому,  как  он  затрепетал,
понял, что за ним кто-то подслушивает.
   Он уверенно стал читать письма.
   Министр говорил от имени короля, но в духе Конституции: не угрожая, но  и
не проявляя слабости.
   Он  обсуждал  истинные  интересы   каждого   государства,   связанные   с
французской революцией.
   Так как государства жаловались на памфлеты якобинцев, он  переложил  вину
за их презрительные ругательства на  свободу  прессы,  чье  солнце  помогает
расцвести сорнякам, но в то же время взращивает и богатый урожай.
   Наконец, он просил мира от имени свободной  нации,  а  представлявший  ее
король занимал свое место по праву наследования.
   Король слушал с все возраставшим вниманием.
   - Я никогда не слышал ничего подобного, генерал! - заметил он, как только
Дюмурье дочитал последнюю депешу.
   - Вот как министры должны писать от имени короля! -  проговорил  Кайе  де
Жервиль - Что  ж,  дайте  мне  депеши,  -  продолжал  король,  -  они  будут
отправлены завтра же - Государь! Курьеры  уже  готовы  и  ожидают  во  дворе
Тюильри, - возразил Дюмурье.
   - Я бы хотел  иметь  копии,  чтобы  передать  их  королеве,  -  несколько
смутившись, признался король.
   - Я предвидел желание вашего величества, - молвил Дюмурье, -  вот  четыре
точные копии.
   - В таком случае отправьте ваши письма, - смирился король.
   Дюмурье направился к той двери, в которую вошел; там его ожидал адъютант,
которому он передал письма.
   Спустя  некоторое  время  послышался  конский  топот:  несколько  лошадей
выезжали разом со двора Тюильри.
   - Хорошо! - когда все стихло,  промолвил  король,  словно  отвечая  своим
мыслям. - А теперь займемся составлением кабинета министров.
   - Государь! - обратился к нему Дюмурье. - Прежде всего мне  бы  хотелось,
чтобы вы, ваше величество, попросили господина Кайе де  Жервиля  остаться  в
нынешнем кабинете.
   - Я его об этом уже просил, - отвечал король.
   - Я весьма сожалею, государь, однако я вынужден  отказаться:  я  чувствую
себя день ото дня все хуже и нуждаюсь в отдыхе.
   - Слышите, сударь? - поворотившись к Дюмурье, молвил король.
   - Да, государь.
   - Кого же вы прочите в министры?
   - У нас есть господин де Грав, он согласился остаться. Грав поднял руку.
   - Государь! - проговорил он. - Речь господина Дюмурье удивила вас  только
что своей откровенностью; я же еще более того удивлю вас своим унижением.
   - Говорите, сударь, - попросил король.
   - Вот, возьмите, государь,  -  продолжал  де  Грав,  вынимая  из  кармана
бумагу. - Вот что пишет обо мне одна всеми  уважаемая  дама;  это  несколько
сурово, но вполне справедливо; будьте добры прочесть.
   Король принял из его рук бумагу и прочитал следующее:

   "Де Грав воюет; это во всех отношениях человек ничтожный: природа создала
его нежным и робким;  предрассудки  заставляют  его  проявлять  гордость,  а
сердце повелевает быть  любезным.  Стремясь  ко  всеобщему  примирению,  он,
однако, не имеет собственного  голоса.  Я  так  и  вижу,  как  он  на  манер
придворных вышагивает позади короля,  высоко  задрав  голову,  которая  едва
держится на тщедушном тельце, и выкатывая белки своих голубых глаз,  которые
он может держать открытыми после  еды  лишь  благодаря  трем-четырем  чашкам
кофе; он немногословен будто из сдержанности, хотя  на  самом  деле  у  него
просто нет никаких  мыслей;  он  настолько  путается  в  делах  собственного
департамента, что рано или поздно подаст в отставку".

   - Вот уж действительно оценка женщины, - заметил Людовик XVI,  дочитавший
записку до конца лишь по настоянию самого г-на  де  Грава.  -  Это  написала
госпожа де Сталь?
   - Нет, государь, дело серьезнее: это оценка госпожи Ролан.
   - И вы хотите сказать, господин де Грав, что согласны с ее мнением?
   - По многим пунктам - да, государь. Я останусь в  кабинете  министров  до
тех пор, пока не ознакомлю с делами моего преемника, после чего буду просить
ваше величество принять мою отставку.
   - Вы правы, сударь: вы удивили меня даже более, нежели господин  Дюмурье.
Если вы твердо решили подать в отставку,  я  бы  предпочел  получить  вашего
преемника из ваших же рук.
   -  Я  хотел  просить  у  вашего  величества  позволения  представить  вам
господина Сервана,  человека  порядочного,  в  полном  смысле  этого  слова,
человека  крепкой  закалки,  высокой  нравственности,  строгого  философа  и
по-женски доброго; кроме того, государь,  это  настоящий  патриот,  отважный
воин и мудрый министр.
   - Пусть будет господин Серван! Итак, у нас есть  три  министра:  господин
Дюмурье - министр  иностранных  дел,  господин  Серван  -  военный  министр,
господин Лакост - морской министр. Кому мы доверим финансы?
   -  С  вашего  разрешения,  господину  Клавьеру,  государь;  он  прекрасно
разбирается в финансовых делах и хорошо распоряжается деньгами.
   - Да, - кивнул король, - его действительно считают  весьма  энергичным  и
работоспособным; однако  он  слывет  раздражительным  упрямцем,  мелочным  и
неуступчивым в спорах.
   - Это недостатки, свойственные всем членам кабинета, государь.
   - Оставим недостатки господина де  Клавьера  в  стороне;  итак,  господин
Клавьер - министр финансов. Кто возглавит министерство юстиции?
   - Государь! Мне рекомендовали адвоката из Бордо по имени Дюрантон.
   - Жирондист, разумеется?
   - Да, государь; это человек весьма образованный, очень прямой и  истинный
гражданин; однако он слаб и ленив; мы его подстегнем, и тогда сможем быть за
него спокойными.
   - Осталось министерство внутренних дел.
   - По общему мнению, государь, на пост  министра  внутренних  дел  следует
назна