ия.
   Босир вздохнул, словно давая понять, что он сам предпочел бы, чтобы такое
сомнение было возможно.
   - Вы оказываете мне честь, начав с меня, - проговорил он, -  когда  рядом
со мной были весьма значительные лица.
   - Дорогой мой! Я следую евангельскому завету. Разве не сказано в Писании:
"Первые  будут  последними"?  Если  первые  должны  стать   последними,   то
последние, естественно, окажутся первыми.  Таким  образом,  как  я  вам  уже
сказал, я действую согласно Евангелию. Прежде всего, там были вы, верно?
   - Да, - отвечал Босир.
   - Затем был ваш друг Туркати, не  так  ли?  Бывший  офицер  из  рекрутов,
взявшийся поднять легион в Брабанте, так?
   - Да, - отвечал Босир, - там был Туркати.
   - Еще там был  славный  роялист  по  имени  Маркье  из  бывших  сержантов
французской гвардии, а теперь - младший лейтенант роты жандармов, верно?
   - Да, ваше сиятельство, и Маркье был...
   - Затем - маркиз де Фавра?..
   - И маркиз де Фавра.
   - А господин в маске?
   - И господин в маске.
   - Не  угодно  ли  вам  будет,  господин  де  Босир,  дать  мне  некоторые
разъяснения по поводу этого господина в маске?
   Босир взглянул на Калиостро столь пристально, что глаза его  сверкнули  в
темноте.
   - Но... - молвил он, - разве это не?..
   Он умолк словно из опасения совершить святотатство.
   - Кто? - спросил Калиостро.
   - Разве это не?..
   - О Господи! Вы что же,  язык  проглотили,  дорогой  господин  де  Босир?
Будьте осторожны: это  иногда  приводит  к  тому,  что  на  шее  оказывается
веревка. А это будет, пожалуй, пострашнее.
   - Ну.., это.., разве это не его высочество? - пролепетал Босир,  чувствуя
себя припертым к стене.
   - Кто? - продолжал настаивать Калиостро.
   - Его высочество... Его высочество, брат короля.
   - Ах, дорогой господин де Босир! Когда маркиз де Фавра,  горячо  желающий
заставить людей поверить, что  он  в  этом  деле  заодно  с  принцем  крови,
заявляет, будто господин в маоке - его высочество, это понятно: кто не умеет
лгать, не умеет и устраивать заговоры. Но как вы и  ваш  друг  Туркати,  оба
вербовщики, то есть люди, привыкшие  на  глаз  определять  рост  человека  с
точностью до дюйма и линии, могли так ошибиться - это совершенно невероятно!
   - Да, в самом деле... - согласился Босир.
   - Рост его высочества - пять футов, три дюйма и семь линий,  -  продолжал
Калиостро, - а в господине в маске около пяти футов и шести дюймов.
   - Верно, - заметил Босир, - я об этом уже подумал. Но  если  это  не  его
высочество, то кто же это мог быть?
   - Ах, черт подери! Я был бы счастлив и по-настоящему  горд,  дорогой  мой
господин де Босир, - отвечал Калиостро, - если бы мог сообщить вам  то,  что
надеялся узнать от вас.
   - Так вы, стало быть, знаете,  ваше  сиятельство,  кто  этот  человек?  -
спросил бывший гвардеец, приходя мало-помалу в себя.
   - Еще бы, черт возьми!
   - Не будет ли с моей стороны нескромностью спросить?..
   - ..Как его зовут?
   Босир кивнул в знак того, что именно это он и желал бы узнать.
   - Имя - вещь серьезная, господин  де  Босир;  по  правде  сказать,  я  бы
предпочел, чтобы вы его угадали сами.
   - Угадать... Я уже две недели ломаю над этим голову, -  Это  потому,  что
некому было вам помочь.
   - Так помогите мне, ваше сиятельство.
   - С удовольствием. Вы знакомы с историей Эдипа?
   - Очень смутно, ваше сиятельство. Однажды я  смотрел  про  него  пьесу  в
Комеди Франсез, но к концу четвертого акта я имел несчастье заснуть.
   - Дьявольщина! Желаю и впредь только таких несчастий, дорогой мой.
   - Однако вы же видите, как теперь мне это вредит.
   - Ну что же, я в двух словах расскажу вам, кто такой Эдип. Я  знавал  его
еще ребенком при дворе царя Полиба, а стариком  -  при  дворе  царя  Адмета.
Таким образом, мне вы можете доверять больше, чем Эсхилу,  Софоклу,  Сенеке,
Корнелю, Вольтеру или господину Дюсису, которые, весьма  вероятно,  много  о
нем слышали, однако не имели удовольствия знать его лично.
   Босир хотел было  спросить  у  Калиостро,  как  он  мог  знать  человека,
умершего около трех тысячелетий назад, но, видимо,  подумал,  что  не  стоит
из-за такой безделицы перебивать рассказчика, и махнул рукой,  словно  хотел
сказать: "Продолжайте, я слушаю".
   Калиостро в самом деле продолжал, будто ничего не заметил.
   - Итак, я познакомился с Эдипом. Ему предсказали, что в будущем он станет
убийцей своего отца и супругом своей матери. Полагая, что его отец -  Полиб,
он оставил его, ничего ему не сказав, и отправился в Фокиду. Перед  отъездом
я посоветовал ему путешествовать не по главной дороге из Давлиса в Дельфы, а
пройти по горной дороге, хорошо мне известной. Однако он заупрямился, а  так
как я не мог ему объяснить,  почему  я  даю  такой  совет,  все  мои  усилия
заставить  его  изменить  маршрут  оказались  тщетны.  В  результате   этого
упрямства произошло то, что  я  и  предвидел.  На  пересечении  дельфской  и
фиванской дорог  он  повстречал  человека  в  сопровождении  пятерых  рабов:
человек этот сидел в повозке, занимавшей  всю  ширину  пути.  Все  могло  бы
уладиться, если бы тот человек согласился взять  немного  влево,  а  Эдип  -
правее. Но каждый из них желал  непременно  проехать  посредине.  Человек  в
повозке  обладал  холерическим  темпераментом;  Эдип  по  натуре  был  очень
вспыльчив. Пятеро рабов бросились вперед и пали один  за  другим.  Вслед  за
ними был убит и их хозяин. Эдип переступил через шесть трупов, среди которых
было и тело его отца...
   - Дьявольщина! - вставил Босир.
   - ..И продолжал путь в Фивы. Дорога проходила  через  гору  Сфингион;  на
тропинке, еще более узкой, чем та, на которой  Эдип  повстречался  с  отцом,
была пещера странного животного. У него были орлиные крылья, женские  голова
и грудь, а тело и когти - львиные.
   - Ого! - воскликнул Босир. - И вы, ваше сиятельство, верите, что на свете
бывают такие чудовища?
   - Я не стану это утверждать, дорогой господин де Босир, - с важным  видом
отвечал Калиостро, - принимая во внимание, что когда я отправился в Фивы той
же дорогой тысячелетие спустя, в эпоху Эпаминонда, сфинкс был уже мертв. Ну,
а в эпоху Эдипа он был еще жив, и одним  из  его  любимых  развлечений  было
сесть посреди дороги и, дождавшись путешественника, загадать ему загадку,  а
если он не отгадает, тут же его и съесть. А так  как  это  продолжалось  уже
около трехсот лет, прохожие становились  все  более  редкими,  а  у  сфинкса
выросли очень большие зубы. Когда он заметил Эдипа, он сел посреди дороги  и
поднял, лапу, останавливая юношу: "Путешественник! - сказал он ему.  -  Я  -
сфинкс. - Ну и что? - спросил Эдип. - Судьба послала меня  на  землю,  чтобы
загадывать смертным загадку. Если они ее не отгадают, они  принадлежат  мне,
если же отгадают, я буду принадлежать смерти и сам брошусь в пропасть,  куда
до сих пор сбрасывал тех, кто имел несчастье попасться мне на дороге".  Эдип
заглянул в пропасть и увидел, что  дно  белым-бело  от  костей.  "Хорошо,  -
отвечал юноша, - я слушаю твою загадку. - Вот она, - сказал птицелов: "Какое
животное ходит на четвереньках, утром, на двух ногах -  днем  и  на  трех  -
вечером?" Эдип на минуту задумался, потом с улыбкой, несколько обеспокоившей
сфинкса, спросил: "Если я отгадаю, ты сам бросишься  в  пропасть?  -  Таково
веление рока, - отвечал сфинкс. - Ну что же, в таком случае это  животное  -
человек".
   - Как человек? - перебил Босир, вошедший  во  вкус  и  заинтересовавшийся
рассказом, словно все это происходило в наши дни.
   - Да, человек! Человек, который в детстве, то есть на заре жизни, ползает
на четвереньках; в зрелом возрасте, то есть в полдень, ходит на двух  ногах,
а вечером, то есть в старости, опирается на палку.
   - Ах, чертовски верно!.. - вскричал Босир. - Вот сфинкс-то, должно  быть,
огорчился?!
   - Да, дорогой мой господин де Босир!  До  такой  степени  огорчился,  что
бросился в пропасть вниз  головой  и,  будучи  верен  данному  обещанию,  не
воспользовался крыльями, что вы, возможно, сочтете глупостью с его  стороны;
итак, он разбился о скалы. А Эдип продолжал путь, прибыл  в  Фивы,  встретил
там вдову по  имени  Иокаста,  женился  на  ней  и  исполнил  таким  образом
пророчество оракула, предсказавшего, что он убьет отца и женится на матери.
   - Какую же связь, ваше сиятельство, вы усматриваете между историей  Эдипа
и господином в маске?
   - Очень тесную связь! Впрочем, погодите! Прежде всего  вы  желали  узнать
его имя.
   - Да.
   - А я сказал, что предложу вам загадку. Правда, я  добрее  сфинкса  и  не
разорву вас в клочья, если вы будете иметь несчастье не отгадать.  Внимание:
я занес лапу: "Кто из придворных является внуком своего отца,  братом  своей
матери и дядей своих  сестер?"  -  Ах,  черт  возьми!  -  воскликнул  Босир,
задумавшись не менее глубоко, чем Эдип.
   - Думайте, дорогой мой! - молвил Калиостро.
   - Помогите мне немножечко, ваше сиятельство.
   - Охотно... Я спросил вас, знаете ли вы историю об Эдипе.
   - Да, вы оказали мне эту честь.
   - Теперь перейдем от истории языческой к Священной истории. Знаете ли  вы
историю Лота?
   - С дочерьми?
   - Вот именно.
   - Еще бы не знать! Впрочем, погодите... Э-э.., да.., поговаривали  что-то
о старом Людовике Пятнадцатом и его дочери, ее высочестве Аделаиде!..
   - Вы попали в точку, мой дорогой!
   - Так господин в маске - это?..
   - Пять футов и шесть дюймов.
   - Граф Луи...
   - Ну же!
   - Граф Луи де...
   - Тес!
   - Вы же сами говорили, что здесь одни мертвецы...
   - Да, на их могилах растет трава и растет лучше, чем где бы то  ни  было.
Как бы эта трава, подобно тростнику царя Мидаса... Вы  знаете  историю  царя
Мидаса?
   - Нет, ваше сиятельство.
   - Хорошо, я вам расскажу ее как-нибудь в другой  раз,  а  теперь  давайте
вернемся к нашей с вами истории. Он снова стал серьезным.
   - Итак, на чем вы остановились? - спросил он.
   - Прошу прощения, но мне кажется, что вопросы задавали вы.
   - Вы правы.
   Пока Калиостро собирался с мыслями, Босир прошептал:
   - Ах, черт возьми, до чего верно! Внук своего отца,  брат  своей  матери,
дядя своих сестер.., это же граф Луи де Нар...
   - Слушайте! - заговорил Калиостро.
   Босир прервал свой монолог и стал во все уши слушать.
   - Теперь, когда у нас не осталось сомнений в том, кто были заговорщики  в
масках или без таковых, перейдем к цели заговора.
   Босир кивнул в знак того, что готов отвечать на вопросы.
   - Целью заговора было похищение короля, не так ли?
   - Да.
   - И препровождение его в Перону?
   - В Перону.
   - Ну, а средства?
   - Денежные?
   - Да, начнем с денежных.
   - Два миллиона.
   - Их ссужает один генуэзский банкир.  Я  знаком  с  этим  банкиром.  Есть
другие?
   - Не знаю.
   - Хорошо, что касается денег, то тут все понятно. Однако деньги - не все,
нужны люди.
   - Господин де Лафайет дал разрешение поднять  легион  и  идти  на  помощь
Брабанту, выступающему против Империи.
   - Славный Лафайет! Узнаю его! - прошептал Калиостро.
   И громко прибавил:
   - Ну хорошо, пусть есть легион. Однако для исполнения  задуманного  нужен
не легион, а целая армия.
   - Есть и армия.
   - Какая армия?
   - В Версале соберутся тысяча  двести  всадников.  В  указанный  день  они
отправятся оттуда в одиннадцать часов вечера, а в два  часа  ночи  войдут  в
Париж тремя колоннами.
   - Хорошо!
   - Первая войдет через ворота Шайо, вторая - через Рульские ворота, третья
- через Гренельские. Колонна,  вошедшая  через  Гренельские  ворота,  должна
будет убить Лафайета; та, что войдет через  ворота  Шайо,  возьмет  на  себя
господина Неккера, а колонна, вошедшая через Рульские ворота, разделается  с
господином Байи.
   - Хорошо! - повторил Калиостро.
   - После этого они заклепают  пушки,  соберутся  на  -Елисейских  полях  и
пойдут в Тюильри, а в Тюильри - наши.
   - Как это ваши? А Национальная гвардия?
   - Там  должна  поработать  брабантская  колонна.  Соединившись  с  частью
наемной гвардии в четыреста  швейцарцев  и  с  тремястами  заговорщиками  из
провинции, она захватит  благодаря  единомышленникам  внешние  и  внутренние
ворота;  потом  к  королю  войдут  с  криками:  "Государь!   Сент-Антуанское
предместье  восстало..,  карета  готова..,  надобно  бежать!"  Если   король
согласится бежать - хорошо; если нет - его  уведут  силой  и  препроводят  в
Сен-Дени.
   - Хорошо!
   - Там уже будут ждать двадцать  тысяч  пехотинцев,  к  ним  присоединятся
тысяча двести человек кавалерии, брабантский легион,  четыреста  швейцарцев,
триста заговорщиков, десять, двадцать, тридцать тысяч роялистов, примкнувших
по дороге; с помощью всех этих  сил  и  надо  будет  препроводить  короля  в
Перону.
   - Чем дальше - тем интереснее! А что  все  они  будут  делать  в  Пероне,
дорогой господин де Босир?
   - В Пероне будут ждать наготове двадцать тысяч человек;  к  тому  времени
они приедут морским путем из Фландрии, а также из Пикардии, Артуа,  Шампани,
Бургундии, Лотарингии, Эльзаса и Камбрези. Сейчас  пытаются  сторговаться  с
двадцатью тысячами швейцарцев, двенадцатью тысячами германцев и  двенадцатью
тысячами сардинцев; объединившись  в  первый  эскорт  короля,  они  составят
пятьсот тысяч численного состава.
   - Кругленькая цифра! - заметил Калиостро.
   - Эти пятьсот тысяч человек двинутся на Париж; они перекроют реку выше  и
ниже города и, таким образом, отрежут подвоз продовольствия. Голодный  Париж
капитулирует. Национальное собрание будет  распущено,  а  король,  настоящий
король, снова займет трон своих отцов.
   - Аминь! - бросил Калиостро. Он встал и продолжал:
   - Дорогой господин де Босир! С  вами  очень  приятно  беседовать,  однако
случилось то, что бывает и с самыми знаменитыми  ораторами,  когда  они  все
сказали, когда им больше нечего сказать - а вы ведь все сказали,  не  правда
ли?
   - Да, ваше сиятельство, пока все.
   - В таком случае - до свидания, дорогой мой господин де Босир. Когда  вам
снова захочется получить десять луидоров, по-прежнему  в  качестве  подарка,
приходите ко мне в Бельвю.
   - Так, в Бельвю... А спросить графа Калиостро?
   - Графа Калиостро? О нет, вас никто не поймет. Спросите барона Дзаноне.
   -  Барон  Дзаноне?!  -  вскричал  Босир.  -  Да  ведь  именно  так  зовут
генуэзского банкира, ссудившего его высочество двумя миллионами.
   - Вполне возможно, - отвечал Калиостро.
   - То есть, как - возможно?
   - Ну да. У меня много дел, и я совершенно забыл об этом. Вот почему я  не
сразу вспомнил,  о  чем  идет  речь.  Однако  теперь,  как  мне  кажется,  я
припоминаю.
   Босир был до глубины души потрясен тем,  как  это  можно  забыть  о  деле
стоимостью в два миллиона; он пришел к мысли, что когда дело касается денег,
лучше быть на службе у того, кто ссужает  деньги,  нежели  у  того,  кто  их
занимает.
   Впрочем, потрясение Босира было не настолько сильным, чтобы он забыл, где
находится; едва Калиостро сделал несколько шагов к выходу, как  Босир  одним
прыжком нагнал его и, подстроившись к его походке, пошел за ним след в след;
глядя на них со стороны, можно было подумать, что  это  идут  два  автомата,
приводимые в движение одной и той же пружиной.
   Только  когда  ворота  за  ними  захлопнулись,  стало  заметно,  как  они
разделились.
   - В какую сторону вы теперь направляетесь, дорогой господин де Босир?
   - А вы?
   - Ну, уж, во всяком случае, нам не по дороге.
   - Я иду в Пале-Рояль, ваше сиятельство.
   - А я - в Бастилию, господин де Босир. Засим  оба  господина  расстались;
Босир низко поклонился графу, Калиостро в ответ едва заметно кивнул головой,
и оба почти в ту же минуту исчезли в ночной мгле. Калиостро пошел  по  улице
Тампль, а Босир зашагал по улице Верри.

Глава 6

ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГАМЕН ДОКАЗЫВАЕТ, ЧТО ОН В САМОМ ДЕЛЕ МАСТЕР МАСТЕРОВ И ВСЕОБЩИЙ УЧИТЕЛЬ

   Читатель помнит, что король в присутствии г-на де  Лафайета  и  графа  де
Буйе выразил желание повидаться со своим бывшим учителем Гаменом и попросить
его помощи в одной важной слесарной работе. Он прибавил также - мы  полагаем
нелишним упомянуть  об  этой  подробности,  -  что  не  помешает  и  опытный
подмастерье, и они займутся этой работой втроем. Число "три", угодное богам,
не вызвало неудовольствия и у Лафайета: он отдал приказание пропустить мэтра
Гамена и его подмастерье в королевские покои и проводить их в  кузницу,  как
только они прибудут.
   Неудивительно поэтому, что несколько дней спустя после  переданного  нами
разговора мэтр Гамен - а он уже отчасти  знаком  нашим  читателям,  ведь  мы
рассказывали, как утром шестого октября он с незнакомым  оружейным  мастером
сидел за бутылкой бургундского в кабачке у Севрского  моста,  -  итак,  мэтр
Гамен в сопровождении подмастерья, одетого, как  и  сам  мастер,  в  рабочее
платье, прибыл к воротам  Тюильри;  их  без  труда  пропустили,  они  обошли
королевские покои по коридору, поднялись по лестнице на чердак и, подойдя  к
двери кузницы, представились дежурному камердинеру.
   Их звали: Никола-Клод Гамен и Луи Леконт. Они  носили  звания:  первый  -
мастер слесарного дела, второй - подмастерье.
   Хотя во всем этом не было ничего аристократического,  Людовик  XVI,  едва
заслышав их имена и звания, сам поспешил к двери, громко приглашая:
   - Войдите!
   -  Идем!  Идем!  Идем!   -   входя   в   кузницу,   прокричал   Гамен   с
непринужденностью не столько сотрапезника, сколько учителя.
   А подмастерье то ли был непривычен к общению с членами королевской семьи,
то ли был наделен природой большим уважением к коронованным особам, в  каком
бы костюме они перед ним ни предстали или в какой бы одежде он сам ни был им
представлен, - итак, ничего не ответив на приглашение короля и появившись на
пороге кузницы спустя некоторое время после мэтра Гамена, подмастерье замер,
сжимая в руках куртку и картуз, у самой двери,  которую  притворил  за  ними
камердинер.
   Возможно, ему даже удобнее было со своего места  заметить,  как  радостно
блеснули доселе тусклые глаза Людовика XVI, на что он  ответил  почтительным
поклоном.
   - А-а, вот и ты, дорогой мой Гамен! - воскликнул Людовик XVI. -  Я  очень
рад тебя видеть. По правде говоря, я уж на тебя и не рассчитывал:  я  думал,
что ты совсем меня забыл!
   - Потому-то вы и взяли  ученика?  -  спросил  Гамен.  -  Ну  и  правильно
сделали, и имели на это полное право, раз меня не было рядом. Вот только,  к
сожалению, - насмешливо прибавил он, - ученик не мастер, а?
   Подмастерье подал королю знак.
   - Что ж ты хочешь, Гамен! - проговорил Людовик XVI - Меня уверили, что ты
меня больше и знать не желаешь: говорили,  что  ты  боишься  опорочить  свое
имя...
   - Клянусь честью, государь, вы еще в Версале могли убедиться в  том,  что
ничего хорошего дружба с вами не сулила; я сам видел, как цирюльник Леонар в
небольшом кабачке у Севрского моста завивал волосы двум  строившим  страшные
рожи гвардейцам, которые во что бы то ни  стало  хотели  оказаться  в  вашей
приемной в ту минуту, когда ваши добрые  друзья  парижане  придут  к  вам  с
визитом.
   По лицу короля пробежала тень, и подмастерье склонил голову.
   - Впрочем, поговаривают, - продолжал Гамен, - что ваши дела пошли лучше с
тех пор, как вы возвратились в Париж, и что вы вьете из парижан веревки. Ах,
черт возьми, да и что в этом  удивительного,  ведь  парижане  так  глупы,  а
королева, если захочет, умеет быть такой душкой!
   Людовик XVI ничего не ответил, только краска бросилась ему в лицо.
   Казалось,  стоявший  у  двери  молодой  человек  испытывает   невыразимые
страдания, слыша фамильярности, которые позволял себе мэтр Гамен.
   Вытерев  со  лба  испарину  платком,   пожалуй,   слишком   изящным   для
подмастерья, он решился подойти поближе.
   - Государь! - молвил он. - Не угодно ли будет вашему  величеству  узнать,
как мэтр Гамен оказался перед вашим величеством и как