печатления.
   Дюмурье все слышал и вмешался:
   - Почему, - спросил он, - вы не позволяете господину Ролану войти?
   - Сударь! - всплеснув руками, вскричал церемониймейстер. - Как можно?!  В
круглой шляпе и в туфлях без пряжек?!
   - Подумаешь, какое несчастье: круглая шляпа и  туфли  без  пряжек!  -  не
теряя хладнокровия, заметил Дюмурье.
   И он подтолкнул Ролана к двери в кабинет короля.

Глава 9

СНАРУЖИ И ВНУТРИ

   Кабинет министров, члены которого с таким трудом прорвались к королю, мог
бы называться "военным министерством".
   1 марта скончался император  Леопольд  в  окружении  своего  итальянского
гарема; он умер от составленного им самим возбуждающего снадобья.
   Королева, вычитавшая в один прекрасный  день  в  неведомом  нам  памфлете
якобинцев о  том,  что  кусок  пирога  мог  бы  расправиться  с  австрийским
императором;  королева,  вызывавшая  Жильбера,  чтобы  расспросить  его   об
универсальном противоядии, во всеуслышание заявила о том, что  ее  брат  был
отравлен.
   Смерть Леопольда положила конец выжидательной политике Австрии.
   В жилах сменившего его на троне Франца II - мы его застали, потому что он
был современником не только наших отцов, но и  нашим,  -  текла  немецкая  и
итальянская  кровь.  Австриец,  рожденный  во  Флоренции,  слабохарактерный,
жестокий, вероломный; человек порядочный, по мнению церкви; коварный  ханжа,
скрывающий  свою  двуличность  под  маской  благодушия;  пугающий,   однако,
неподвижностью взгляда; передвигающийся словно на  пружинах  и  напоминающий
статую Командора или тень датского короля. Он отдал  свою  дочь  победителю,
лишь бы не расставаться со своими владениями, а затем ударил  его  в  спину,
едва тот сделал первый шаг  к  отступлению  под  нажимом  ледяного  ветра  с
севера; Франц II известен как зачинщик  расстрелов  в  Венеции  и  создатель
тюрьмы в Шпильберге, мучитель Андриана и Сильвио Пеллико!
   Вот каков покровитель эмигрантов, союзник Пруссии и противник Франции.
   Наш посланник в Вене, г-н де  Ноай,  был,  что  называется,  пленником  в
собственном дворце.
   Впереди нашего посланника в Берлине, г-на де Сегюра, бежал  слух  о  том,
что он явился для вынюхиваний тайн прусского короля через его любовниц.
   Как нарочно у прусского короля любовницы были!..
   Господин де Сегюр явился на прием в одно время с посланцем из Кобленца.
   Король повернулся к французскому посланнику спиной  и  громко  спросил  у
господина, представлявшего принцев, как поживает граф д'Артуа.
   Пруссия считала в те времена, как, впрочем, и в наши дни,  что  стоит  во
главе немецкого прогресса; она жила этими нелепыми  философскими  традициями
короля Фридриха, поддерживавшего недовольство в Турции и восстания в Польше,
в то же время задушив свободу  в  Голландии;  правительство  со  скрюченными
пальцами, вылавливающее в мутной  воде  революции  то  Невшатель,  то  часть
Померании, то часть Польши.
   Франц II и Фридрих-Вильгельм были нашими явными врагами; врагами  тайными
были Англия, Россия и Испания.
   Должно быть, во главе этой коалиции стоял воинственный  король  Шведский,
карлик, мнивший себя великаном и звавшийся Густавом III, которого  Екатерина
II крепко держала в своих руках.
   Восхождение Франца II на австрийский престол было ознаменовано  следующей
дипломатической нотой:

   "1. Удовлетворить требования немецких  принцев,  имеющих  права  владения
королевством, - иными словами, признать сюзеренитет императора на территории
наших департаментов, - навязать австрийское присутствие на территории  самой
Франции <Мишле. - Если бы я цитировал нашего великого историка  всякий  раз,
как я у него что-либо заимствую, наши читатели видели бы  его  имя  в  конце
каждой страницы. (Прим, автора.)>.
   2. Возвратить Авиньон, чтобы Прованс, как и раньше, не был раздроблен.
   3. Восстановить монархию на условиях 23 июня 1789 года".

   Было очевидно, что эта нота выражала чаяния короля и королевы.
   Дюмурье на это лишь пожал плечами.
   Можно было подумать, что Австрия заснула 23 июня  и,  проспав  три  года,
проснулась 24-го.
   16 марта 1792 года Густав был убит на балу.
   Через день после его убийства, о котором во Франции еще не было известно,
Дюмурье получил австрийскую ноту.
   Он  немедленно  отнес  ее  Людовику  XVI.   Насколько   Мария-Антуанетта,
сторонница крайних мер, стремилась к войне, которую она считала избавлением,
настолько король, приверженец умеренности, медлительности, уловок и окольных
путей, боялся войны.
   В самом деле, представьте, что война объявлена и одержана победа:  король
оказался бы во власти генерала-победителя; предположим, что война проиграна:
народ объявил  бы  ответственным  за  неудачу  короля,  стал  бы  кричать  о
предательстве и бросился бы на Тюильри.
   Наконец, если бы неприятель дошел до Парижа, кого он с собой привел бы?
   Его высочество графа Прованского, то есть регента королевства.
   Людовик XVI будет низложен, Марии-Антуанетте будет предъявлено  обвинение
в супружеской неверности,  а  наследники  французского  престола,  возможно,
объявлены незаконнорожденными - вот каковы были бы  последствия  возвращения
эмигрантов в Париж.
   Король вверял  себя  австрийцам,  немцам,  пруссакам;  однако  он  боялся
эмигрантов.
   Читая ноту, он, однако, понял, что пришло  время  обнажить  шпагу  и  что
отступать Франции некуда.
   20 апреля король и Дюмурье вошли в зал заседаний Национального  собрания:
они принесли объявление войны Австрии.
   Объявление войны было встречено с воодушевлением.  В  этот  торжественный
час, который романист  даже  не  смеет  описывать  и  оставляет  на  совести
истории, во Франции существует четыре ясно определившихся партии: абсолютные
роялисты,  королева  в  их  числе;  конституционные  роялисты,  к  ним  себя
причисляет король; республиканцы; анархисты.
   Абсолютные монархисты не имеют  во  Франции  явных  руководителей,  кроме
королевы.
   За границей они представлены его высочеством  графом  Прованским,  графом
д'Артуа, принцем Конде и герцогом Карлом Лотарингским.
   Интересы королевы в этой партии представляют г-н де Бретей  в  Вене,  г-н
Мерси д'Аржанто в Брюсселе.
   Руководители конституционной  партии  -  Лафайет,  Байи,  Бариав,  Ламет,
Дюпор, одним словом - фельяны.  Король  не  прочь  расстаться  с  абсолютной
монархией и пойти вместе с ними; однако он склонен скорее  держаться  сзади,
нежели выступать во главе.
   Партию республиканцев возглавляют Бриссо, Верньо,  Гаде,  Петион,  Ролан,
Инар, Дюко, Кондорсе и Кутон.
   Руководители анархистов - Марат, Дантон. Сантер, Гоншон, Камилл  Демулен,
Эбер, Лежандр, Фабр д'Эглантин и Колло д'Эрбуа.
   Дюмурье готов  быть  кем  угодно,  лишь  бы  соблюсти  личный  интерес  и
сохранить доброе имя.
   Робеспьер снова ушел в тень: он выжидает.
   Кому же теперь достанется знамя Революции,  то  самое,  которое  раскачал
Дюмурье, этот сомнительный патриот, на трибуне Собрания?
   Оно перейдет в руки Лафайету, герою Марсова поля!
   Оно достанется Люкнеру! До сих пор Франция знала его как  виновника  того
зла, которое он причинил ей во время Семилетней войны.
   Оно будет в руках Рошамбо, стремившегося лишь к оборонительной войне;  он
был уязвлен тем, что Дюмурье обращается прямо к его лейтенантам, не  отдавая
свои приказы на суд старого опытного командира.
   Все три перечисленных выше господина командовали готовыми  к  выступлению
армейскими корпусами.
   Лафайет стоял во главе передового корпуса; ему надлежало спуститься  вниз
по реке Мез и вытеснить противника из Живе в Намюр.
   Люкнер охранял Франш-Конте;
   Рошамбо - Фландрию.
   Лафайет, опираясь на корпус,  который  Рошамбо  должен  был  прислать  из
Фландрии под командованием Бирона, освободит Намюр и двинется  на  Брюссель,
где   его   с   распростертыми   объятиями   будут   встречать   брабантские
революционеры.
   Лафайету выпала прекрасная роль: он был в авангарде; именно  ему  Дюмурье
предоставлял возможность первой победы.
   Эта победа давала ему возможность стать главнокомандующим.
   Если Лафайет станет победителем и главнокомандующим, а военным  министром
останется Дюмурье, они смогут забросить красный колпак в дальний угол; одной
рукой они придушат Жиронду, а другой - якобинцев.
   Вот уж и контрреволюция!
   Что же Робеспьер?
   Робеспьер, как мы уже сказали, возвратился в тень, и немало  было  людей,
которые утверждали, что существует подземный ход из лавочки столяра Дюпле  в
апартаменты короля Людовика XVI.
   Не через этот ли ход мадмуазель де Робеспьер получала позднее  деньги  от
герцогини Ангулемской - деньги, которыми она оплачивала пансион?
   На сей раз, как, впрочем, и всегда, Лафайет изменил Лафайету.
   Кроме того, на войну взяли сторонников мира; поставщики оказались лучшими
друзьями наших противников: они с удовольствием оставили бы наши войска  без
продовольствия и без боеприпасов, что, впрочем,  они  и  сделали,  обеспечив
хлебом и порохом пруссаков и австрийцев.
   Генерал Бирон был орлеанистом.
   Таким образом,  орлеанистам  и  фельянам,  то  есть  Лафайету  и  Бирону,
надлежало первыми вступить в бой и протрубить о первой победе.
   Утром 28 апреля Бирон захватил Кьеврен и двинулся на Монс.
   На следующий день, 29-го, Теобальд Дилон отправился из Лилля на Турней.
   Бирон и Дилон - оба аристократы: красивые и храбрые молодые люди,  повесы
и умницы, ученики Ришелье, один - вполне  искренен  в  своих  патриотических
убеждениях, другой - так и не успел составить себе убеждения: скоро он будет
убит.
   Мы уже упоминали о том, что  драгуны  были  в  армии  аристократами:  два
драгунских полка шли во главе трехтысячного корпуса Бирона.
   Вдруг драгуны, еще не видя неприятеля, закричали:
   "Спасайся, кто может! Нас предали!"
   Они разворачиваются и с криками обращаются в  бегство,  давя  собственную
инфантерию; пехотинцы думают, что драгунов  преследует  неприятель,  и  тоже
обращаются в бегство.
   Паника охватывает всех до единого.
   То же происходит и с Дилоном.
   Дилон встречается с австрийским корпусом в  девятьсот  человек;  драгуны,
идущие в авангарде, бегут, увлекая за собой  инфантерию;  пехотинцы  бросают
повозки, артиллерию и останавливаются лишь в Лилле.
   Там беглецы сваливают свою  трусость  на  командиров,  убивают  Тевбальда
Дилона и подполковника Бертуа, после чего передают их тела лилльской  черни,
а та их вешает и устраивает пляски вокруг мертвых тел.
   Кто подстроил это поражение, имевшее целью запугать патриотов и  ободрить
неприятеля?
   Жиронда, жаждавшая войны и кровоточившая с обоих флангов  от  только  что
полученной двойной раны! Жиронда - и надобно заметить, что она была права, -
обвиняла в поражении двор, иными словами - королеву.
   Первой мыслью жирондистов было отомстить Марии-Антуанетте.
   Однако они дали королевской власти время одеться в  броню  гораздо  более
надежную, нежели кольчуга, которую королева заказала когда-то для  короля  и
прочность которой испытала при помощи Андре!
   Королева   постепенно   преобразовала   знаменитую   охрану,    введенную
Учредительным собранием; в ней было не менее шести тысяч человек.
   А что это были за люди! Забияки и учителя фехтования, готовые вызвать  на
бой представителей патриотов хоть в самом зале заседаний  Собрания!  Дворяне
из Бретани и Вандеи, жители Прованса из Нима  и  Арля,  крепкие  священники,
которые под предлогом отказа от  присяги  куда  как  далеко  забросили  свои
сутаны, а вместо кропил взялись за шпаги, кинжалы и пистолеты! Были в охране
еще и кавалеры ордена Св. Людовика, появлявшиеся,  как  грибы  после  дождя,
потому что орден этот присуждался неизвестно за что, - сам Дюмурье  жалуется
на это  в  своих  Мемуарах:  какое  бы  правительство  ни  пришло  на  смену
существующему, ему  не  удастся  возродить  уважение  к  этой  красивой,  но
несчастливой награде, которая раздается налево и направо; всего за два  года
крестом Св. Людовика было награждено шестьсот тысяч человек!
   Дело дошло до того, что министр иностранных дел отказался  от  награды  в
пользу г-на де Ваттвиля, майора швейцарского полка Эрнеста.
   Следовало  сначала  найти  уязвимое  место  в  этой  броне,  а  уж  потом
попытаться разбить короля и королеву.
   Вдруг город облетел слух, что над бывшей Военной Школой развевается белый
флаг; что флаг этот, который словно нарочно  кто-то  беспрестанно  водружал,
был получен из рук самого короля.  Это  напоминало  черную  кокарду  5  -  6
октября.
   Зная контрреволюционные выходки короля и королевы,  парижане  удивлялись,
что не видят белого знамени над Тюильрийским  дворцом;  все  были  готовы  к
тому, что в одно прекрасное утро оно появится еще над каким-нибудь зданием.
   Прослышав о знамени, народ бросился к казарме.
   Офицеры хотели было воспротивиться, но солдаты их не поддержали.
   В Военной школе был найден белый флаг величиной  с  ладонь,  воткнутый  в
пирог, который прислал дофин.
   Однако помимо этой ничего не значившей тряпицы были обнаружены в  большом
количестве гимны во славу короля, оскорбительные песенки о Собрании, а также
тысячи контрреволюционных листовок.
   В это время Базир выступает с докладом  в  Собрании:  королевская  охрана
разразилась радостными криками, узнав о поражении под Турне и Кьевреном; она
выразила надежду, что через три дня будет взят Валансьен, а через две недели
Париж окажется в руках иноземных войск.
   Более того, один шевалье из этой охраны, честный француз по имени  Иоахим
Мюрат, полагавший,  что  поступил  на  службу  в  настоящую  конституционную
гвардию, как следовало из ее названия, подает  в  отставку;  его  собирались
подкупить и отправить в Кобленц.
   Эта гвардия - страшное оружие в руках королевской власти: ведь по приказу
короля она может  выступить  против  Собрания,  окружить  Манеж,  арестовать
представителей народа или перестрелять их всех до единого. Или и того лучше:
она может взять короля, выйти с ним из Парижа, проводить  его  к  границе  и
устроить второй Вареннский побег, на сей раз успешный!
   Вот почему 22 мая, то есть три недели спустя после двойного поражения при
Турне и Кьеврене,  Петион,  новый  мэр  Парижа,  получивший  это  назначение
благодаря влиянию королевы, тот самый, что  привез  королеву  из  Варенна  в
которому теперь она оказывает  покровительство  из  ненависти  к  тому,  кто
позволил ей убежать, этот самый Петион обратился с  письмом  к  командующему
Национальной гвардией, в котором открыто выразил  свои  опасения  по  поводу
возможного отъезда короля и посоветовал установить наблюдение,  не  спускать
глаз и усилить патрулирование окрестностей...
   За кем установить наблюдение? С кого не спускать глаз? Об этом Петион  не
говорит ничего.
   Зачем усилить патрулирование окрестностей? То же молчание.
   Да и зачем называть в письме Тюильрийский дворец я короля?
   За кем обычно устанавливают наблюдение? За врагом!
   Вокруг чего усиливают патрулирование? Вокруг вражеского лагеря!
   Где находится вражеский лагерь? В Тюнльрийском дворце.
   Кто враг? Король.
   Таким образом, основной вопрос поставлен.
   Петион, адвокатишка из Шартра, сын прокурора, задает его потомку Людовика
Святого, потомку Людовика XIV, королю Французскому!
   И король Французский на это жалуется, ибо  понимает,  что  голос  Петиона
звучит громче его  собственного;  он  жалуется  на  это  в  письме,  которое
департаментская директория приказывает расклеить на стенах Парижа.
   Однако Петион ничуть этим не смущен; он  оставляет  его  без  ответа;  он
повторяет свое приказание.
   Итак, истинный король - Петион.
   Ежели вы в этом сомневаетесь, у вас будет случай несколько позднее в этом
убедиться.
   В своем докладе Базир требует упразднить конституционную гвардию короля и
арестовать ее командующего, господина де Бриссака.
   Железо было горячо, и жирондисты ковали его, будучи умелыми кузнецами.
   Для них это был вопрос жизни и смерти.
   В тот же день был принят декрет  о  роспуске  конституционной  гвардии  и
аресте герцога де Бриссака, а  охрана  Тюильрийского  дворца  была  поручена
Национальной гвардии.
   О Шарни, Шарни! Где ты? В Варение ты  едва  не  отбил  королеву  всего  с
тремястами всадниками; что бы ты сказал, окажись ты в Тюильри во главе шести
тысяч человек?
   А Шарни был счастлив, позабыв обо всем на свете в объятиях Анд ре.

Глава 10

УЛИЦА ГЕНЕГО И ТЮИЛЬРИЙСКИЙ ДВОРЕЦ

   Читатели, несомненно, помнят о том, как де Грав подал в отставку;  король
воспротивился такому решению, Дюмурье также не принял этой отставки.
   Дюмурье стремился сохранить де Грава, потому что тот был ему предан; и он
действительно его оставил в кабинете министров; однако когда стало  известно
об упомянутом  нами  двойном  поражении,  ему  пришлось  пожертвовать  своим
военным министром.
   Он отказался от его  услуг,  бросив,  таким  образом,  кость  якобинскому
Церберу и заставив его замолчать.
   На его место он взял полковника Сервана, бывшего  королевского  пажеского
надзирателя, которого он предлагал королю с самого начала.
   Разумеется, Дюмурье и сам не представлял, какого человека он выбрал  себе
в коллеги и какой удар этот господин нанесет монархии.
   Пока королева, сидя в мансарде Тюильрийского дворца, вглядывалась вдаль в
надежде увидеть долгожданных австрийцев, другая  женщина  выжидала  в  своей
скромной гостиной на улице Генего.
   Одна олицетворяла контрреволюцию, другая - революцию.
   Читатели, несомненно, догадались, что речь пойдет о г-же Ролан.
   Именно она способствовала назначению Сервана министром, точно так же  как
г-жа де Сталь покровительствовала в этом Нарбону.
   Женская рука чувствуется повсюду в событиях трех  ужасных  годов:  91-го,
92-го, 93-го.
   Серван дни напролет просиживал в гостиной г-жи Ролан; как все жирондисты,
вдохновительницей, светочем, Эгерией коих она являлась, он черпал силы в  ее
неутомимой душе.
   Поговаривали, что она была любовницей Сервана: она  не  опровергала  этих
слухов и, будучи чиста перед самой собой, лишь улыбалась в ответ на клевету.
   Она видела, как ее супруг возвращается домой изможденным после борьбы: он
чувствовал, что стоит на краю пропасти вместе со своим  коллегой  Клавьером,
однако ничего еще не было известно наверное; ему казалось, что еще можно все
поправить.
   В тот вечер, когда Дюмурье пришел  предложить  Ролану  портфель  министра
внутренних дел, тот поставил свои условия.
   - У меня нет ничего, кроме честного имени, - сказал он, - и я хочу, чтобы
моя работа в кабинете министров не повредила моей репутации. Пусть  на  всех
заседаниях совета министров присутствует секретарь и ведет  протокол:  таким
образом, будет понятно, изменю ли я хоть раз патриотизму и свободе.
   Дюмурье согласился; он чувствовал необходимость  в  том,  чтобы  прикрыть
свое непопулярное имя жирондистским плащом. Дюмурье был из тех,  кто  всегда
готов наобещать с три короба, но исполнить лишь  то,  что  было  выгодно  им
самим.
   Итак, Дюмурье  не  сдержал  своего  обещания,  а  Ролан  тщетно  требовал
секретаря.
   Не добившись тайного архива, Ролан решил прибегнуть к помощи газет.
   Он основал газету "Термометр"; однако  он  и  сам  отлично  понимал,  что
бывают такие  заседания  совета,  когда  огласка  равносильна  предательству
родины.
   Назначение Сервана было ему на руку.
   Но этого оказалось недостаточно: будучи нейтрализован генералом  Дюмурье,
совет бездействовал.
   Законодательное  собрание  только  что  нанесло  удар  -  оно  распустило
конституционную гвардию и арестовало Бриссака.
   Вечером 29 мая Ролан возвратился домой вместе с  Серваном  и  принес  эту
новость.
   - Что сделали с распущенной гвардией? - поинтересовалась г-жа Ролан.
   - Ничего.
   - Так солдаты предоставлены самим себе?
   - Да; их лишь обязали сдать синюю униформу.
   - Они завтра же наденут красные мундиры и превратятся в швейцарцев.
   И