т сигнал?
     - На несуществующего получателя, конечно.
     - Значит, за эти несколько часов кто-то из сотрудников проник в Систему, фальсифицировал все, что потребовалось, свалил последствия на нас, а потом замел следы. Один из людей Пирамиды причастен к предательству и подделке, он просто оказался хитрее...
     - Никто из людей Пирамиды даже не прикасался к своему терминалу!
     - Почему вы так решили, мой генерал?
     - Данные пси-слежения, разумеется.
     - Их тоже могли фальсифицировать - сеть наблюдения связана с Системой.
     Егерь, искренне запутавшийся в технических вопросах, почувствовал легкое головокружение, он поневоле замолчал, а, замолчав, разъярился от уязвленного самолюбия.
     - Как я могу быть уверен в чем-то, если неизвестный преступник лезет в святая святых - в систему внутреннего пси-контроля Пирамиды? Как знать, быть может, это были вы сами, Тэн?
     - Для чего бы мне понадобилось фальсифицировать свою вину и ментальный след?
     - Чтобы грубой клеветой на самого себя прикрыть ваши истинные проступки и промахи! Вы провалили дело Воробьиного Короля, наша служебная информация стала общим достоянием, акция в госпитале - сплошной позор. Уважаемый норма-ментальный гражданин, доктор филологии, публично жалуется на преступную грубость сотрудников Департамента - его арестовали вместо сенса и продержали целую ночь в одной камере с пси-наркоманами.
     - Но...
     - Не увиливайте - этому филологу сорок шесть лет - какой психопат умудрился перепутать его с Далькрозом?
     - Но...
     - Хватит оправданий! Быть может, вы сами и есть искомый предатель? Вы, Цилиан, специально вносите в дело невероятную путаницу, прикрывая следы подполья.
     - Это чей-то бред или техническая ошибка, только я ни в чем не виноват.
     - Я тоже невиновен - это вы ложно обвинили меня. А теперь потрудитесь ответить, господин автор еще одного на редкость дурацкого, провального плана, - кто вы у нас на самом деле, предатель или дурак? Только учтите, в первом случае вас ждет Ординарный Трибунал.
     - Я дурак, - подавив злобу, пробормотал униженный Цилиан.
     - Нет, вы патентованный дурак!
     - Я был изысканным дураком, когда согласился принять от вас сомнительное дело о внутренней измене! - взорвался, не выдержав, оскорбленный до глубины души инспектор. - Если фальсифицируются сообщения Системы, это говорит только об одном - предатель засел на самом верху, в руководстве Пирамиды, он существует, и...
     - Хватит! - рявкнул шеф Департамента Обзора. Теперь пылало не только его лицо, малиновой краской налилась даже шея. - Конечно, вы не предатель, ни одному подполью не пригодится такой законченный, совершенный шедевр идиотизма. Вон отсюда, Тэн! Я не требую от вас никаких извинений, они едва ли помогут, и не собираюсь вызвать вас на дуэль - это мелко по отношению к подчиненному. Зато завтра же я приму от вас отставку. Слышите?! Ради некоторых прежних заслуг это не будет увольнение с позором, но чтобы духу вашего в Пирамиде больше не было! Я сыт по горло провальными идеями параноика.
     Возможно, поведи себя Тэн Цилиан менее заносчиво, гнев шефа Департамента выветрился бы через пару часов, но оскорбленный без вины и утративший от усталости душевное равновесие инспектор ответил:
     - Отлично! Я тоже сыт вами по горло.
     А потом развернулся и, показав Егерю напряженную спину, четким шагом двинулся прочь.
     Следствием скандала стала скорая отставка Цилиана, а за нею последовали и другие интересные события, но это уже отдельная история.

Глава 9

ДОРОГА, О КОТОРУЮ РАЗБИВАЕТСЯ ДОЖДЬ

     7010 год, лето, южная граница Конфедерации и Северо-восточных территорий
     Далеко на северо-востоке, там, куда устремляются циклоны западного побережья, медленно несет воды река Таджо.
     Масса воды, увеличенная дождями и родниками с гор, щедро наполняет русло. Таджо глубока, но не очень широка: противоположный берег, кусты, переплетение обмытых речной волной корней - все это зоркий глаз разглядит без бинокля. Над буйной прибрежной растительностью вьются мелкие птицы, а там, где заросли расступаются, виден песок, он покрыт волнистыми линиями - следами речного прибоя.
     Эти следы чаще всего остаются нетронутыми, по золотому песку не ходит почти никто - Таджо отделяет Конфедерацию от восставших и добившихся независимости секторов. Непризнанная до сих пор граница, она же река, равнодушно гонит воды на север - ей нет дела до человеческой ненависти.
     Возле берега крутится несколько мелких водоворотиков. Подточенный водою берег козырьком нависает над чистым пустынным пляжем, грозя когда-нибудь с превеликим шумом рухнуть вниз.
     Но сегодня очень тихо.
     Сонное марево накрыло обе стороны границы, только в листве гудит потревоженный водяным зверьком рой кровососов.
     С высоты птичьего полета можно разглядеть, как пологий берег, с узкой полосой прибрежных зарослей, постепенно переходит в холмистую равнину. По ней разбросаны поселения Консулярии псиоников, мятежного каленусийского северо-восточного сектора.
     Арбел, новоявленная столица, еще не утратившая облик патриархального поселка, лежит за рекой - ее окраина чуть прикрыта дымкой. Горизонт очень близок, пологие холмы, формой напоминающие спящих собак, отгораживают вольное пространство равнины, что уходит в сторону Восточных гор.
     Обманчиво необитаемая местность по ту сторону Таджо неотвратимо притягивает взгляд. Новички из расквартированных близ непризнанной границы жандармских частей подолгу всматриваются в дымку, холмы и густую зелень плакучих кустов. Позже привыкают и предпочитают коротать свободное время по-другому - город поблизости дает простор воображению и опустошает кошельки. Но ни клубы, ни зрелища, ни образцовые пивные заведения не могут до конца погасить тлеющий огонек тревоги. Не раз и не два будил сонные кварталы Мемфиса истошный полночный крик: ?Псионики идут!?
     ?Пока не идут?, - невозмутимо уточняет генерал жандармерии Крайф, когда его расспрашивают встревоженные штатские друзья, и хладнокровно пожимает плечами.
     Жители верного Конфедерации берега - люди особого склада. Они охотно подшучивают над Департаментом, но никогда не смеются над псиониками - мешает страх, и робкие шутки вянут, не успев распуститься и прорасти колючками острот.
     ?Когда-нибудь они придут-таки?, - лихорадочно соображает жандарм или горожанин. Первый, отслужив свой срок, со спокойной душой перебирается в переполненные благополучием сектора запада или юга. Второй, просыпаясь по ночам в холодном поту, мечтает наконец-то поправить неважные дела и скопить денег на переезд.
     Таджо медленно-медленно течет в океан.
     Мятежный берег равнодушно молчит - по ту сторону не очень торопятся.
     Мемфис боится, аура страха порой истончается, уступая место почти естественной беззаботности, порой плотнеет, словно толстое покрывало. ?Псионики идут!?
     - Они ждут, когда мы расслабимся, - поясняет кто-то в уличном кафе.
     Все прочие соглашаются - спорить с очевидной истиной не находится дураков. За шесть лет город потерял часть жителей, остались инертные или самые смелые.
     - Эти фокусы не покатят. А если мы просто уедем на юг, то только поможем им.
     За шесть лет в Мемфисе почти забыли, что когда-то псионик мог оказаться соседом, приятелем или сослуживцем. База пси-жандармерии между городом и берегом, словно привычная бородавка на носу. Без нее немыслимо лицо, оно теряет индивидуальность.
     - На той стороне уже зарыли немало наших косточек. Только все без толку, мутанты остаются мутантами, - с мрачной иронией бросает ветеран подавления мятежа.
     Собеседники смущенно умолкают.
     Гаснет вечер, иллюзия покоя на короткое время окутывает город, чтобы потом уступить место кошмарам полуночного сна. Жандармская база следит за Таджо. Псионики вежливо молчат - не поймешь, то ли они есть, то ли их нет.
     - А может быть, за рекой и нету никого? - шепчет одними губами новобранец на посту.
     - Как же, как же, размечтался, - отвечают ему не без резона.
     На той стороне и впрямь не безлюдно, просто мутанты меньше нуждаются в привычной для каленусийского берега технической мощи оружия. Если же заглянуть чуть подальше, за холмы, куда залетают порой речные птицы, то можно увидеть приземистый пункт наблюдения - в закрытом помещении, в хорошо сконструированном кресле сидит человек. Его бледное и отечное, без возраста, лицо запрокинуто, затылок лег на специальное изголовье, дряблые, почти без ресниц, веки опущены. Изредка они приподнимаются, и тогда можно разглядеть глаза человека - черные, живые искристые глаза сенса. Псионик-наблюдатель не спит - он в тишине и одиночестве следит за вражеским берегом Таджо - следит именно так, плотно закрыв глаза. Для него души людей и контуры предметов складываются в причудливую картину, недоступную простым смертным. Он сам рисует эту картину - медленно, мысленно, прямо на красноватом фоне закрытых век. Мазки, колорит и стиль воображаемого полотна не имеют для посторонних никакого значения - главное, что человек не только видит, но и предвидит опасность.
     - Во мне умер художник и родился наблюдатель, - не без печальной иронии говорит он.
     Время от времени Художника сменяет коллега, который молчалив, коренаст и едва разменял двадцать первое лето. Какую картину видит он - не знает никто. Оба они ждут. Чего? То ли попытки мести с той стороны, то ли собственного удара возмездия... Но за Таджо тихо, если не считать повседневной жизни жандармской базы и вечно настороженного Мемфиса.
     - Я не забыл живые костры, я ничего-ничего не забыл. Когда-нибудь мы с ними сочтемся, - мрачно говорит коренастый парень.
     Художник выставил непоколебимый ментальный блок, улыбается и чутко молчит - то ли согласен с очевидным, то ли осторожно скрывает собственное мнение.
     Изредка на пост являются посторонние. Иногда это Миша Бейтс, правая рука консула отколовшихся территорий. Бейтс прост в обращении, лаконичен и является только по делу. Он и Художник разговаривают с глазу на глаз, пытаясь свести воедино логику государственного чиновника и трепетную интуицию псионика. Художник слушает, кивает, осторожно возражает, бросает несколько непонятных слов, порой озабоченно хмурится:
     - Я этого не наблюдаю, но...
     Столица, Арбел, очень близко, поэтому, как истинный луддит, Миша удаляется не на машине, а пешком, изредка разочарованный, чаще довольный. Художник и его коренастый помощник остаются на месте. Они ждут будущее.
     В те редкие минуты, когда оба наблюдателя свободны и не спят, они роняют короткие фразы, то ли вслух, то ли мысленно - для двух лучших сенсов Консулярии это не имеет значения.
     - А ты думаешь, оно, это будущее, у нас есть?
     - Конечно, иначе тогда, семь лет назад, не стоило начинать.
     - Можно подумать, нам оставили выбор.
     - Выбор есть всегда, нужно только его не прозевать.
     - Не прозеваем.
     Ночь падает на холмы. Один уходит спать, другой садится в кресло, опасливо ловит эфир - не пропущена ли за несколько кратких минут новая угроза?
     Тишина. Полночь. Привычное ожидание...
     Однажды, теплой летней ночью, которая положила начало многочисленным странным событиям, дверь бункера отворилась, и на пол, рядом с креслом, в котором вытянулся грезящий псионик, легла чужая неуверенная тень. Дежурный сенс, а это был Художник, даже не вздрогнул - в этот момент наблюдатель видел все и ничего, витая в самом средоточии своих иллюзий-прозрений. Гость, растерянно озираясь, вошел, его мокрая одежда сочилась речной водой. Художник все так же грезил, опустив веки.
     - Добрый вечер.
     Сенс поднял голову на слабой шее, после чего за несколько секунд пережил сложную гамму ощущений - глухая боль от прерванного контакта сменилась сначала сильным испугом, потом недоумением.
     - Добрый вечер, - повторил пришелец, - дверь оказалась не заперта.
     - Сейчас уже ночь. Привет, юноша. Ты, должно быть, сумасшедший, если зашел так неожиданно. Твое счастье, что я не владею боевыми наводками.
     - Вы сострадатель?
     - Да, причем неизлечимый. Все мучения противника я ощущаю на собственной шкуре, поэтому не боец. Ты пришел с той стороны?
     - Да, я псионик.
     - Я не видел тебя - это странно, но не очень. Смешно и обидно, что я не заметил переполоха у конфедератов. Как ты ухитрился переплыть реку?
     - Меня никто не засек - ни у вас, ни у жандармов. Я всем им сделал наводку.
     Художник, похоже, восхитился.
     - Силен, я-то так не умею. У тебя индекс не ниже девяноста пяти?
     - Девяносто восемь.
     - Часто так проделываешь?
     - Редко. Жандармы были в шлемах, меня теперь сильно тошнит.
     - Возьми концентрат в нише, проглоти, но сначала разжуй как следует - у тебя хорошие зубы. Это специально приготовленная смесь.
     - Спасибо.
     - Мне нельзя отвлекаться надолго, я сейчас позову товарища, он поможет тебе.
     Коренастый не был особенно поражен, он бегло окинул Короля взглядом и полувежливо кивнул:
     - Как добрался? Ты местный, из Мемфиса?
     - Нет, из Порт-Калинуса. Бросил свою машину на той стороне.
     - Наш привет перебежчикам. Из Мемфиса и впрямь бегут редко - у границы нашего брата не осталось совсем, зато дальние являются каждую неделю. Впрочем, ты - лучший. Укатать жандармов несложно, сложнее пройти незамеченным мимо наших пси-патрулей. Я тащусь, прими мои поздравления.
     - Мне нужно поговорить с вашим консулом. Луддит фыркнул - на более явный смех его уже не хватило.
     - Консула Дезета здесь нет - ты, надеюсь, понимаешь это? К тому же он не принимает по понедельникам.
     Вымотанный до предела Вэл не сразу понял, что над ним смеются. Он бессильно опустился на табурет и откусил кусок от твердой плитки концентрата, крошки захрустели на зубах, словно песок.
     - Мне и вправду очень нужен консул.
     - Так говорят все, кто приходит с той стороны.
     - Я - это не все.
     - Как же! - Коренастый беззлобно ухмыльнулся. - Пойми, парень, Дезета каждый день хотят видеть сотни людей. Угадай, что им отвечают в канцелярии? А ты явился оттуда, мокрый, как лягушка, даже не переполошив жандармскую охрану. Почему мы должны верить именно тебе?
     - Тогда проводите меня в Арбел. Я согласен на любую проверку.
     Коренастый всем своим видом демонстрировал равнодушие.
     - А тебя, парень, и так проверят - без твоего согласия.
     Он отошел в сторону и принялся угрюмо возиться с уникомом. Вэл опустился на табурет. Неисправная лампа под потолком часто мигала. ?Я ушел от Цилиана, - подумал Король. - Это сейчас главное, тут незнакомое место, но я почти дома. Потому что они оба псионики - настоящие, свободные, те, которые никогда не прячутся?.
     На этот раз пси-восприятие Короля трансформировалось в визуальную картину необычайной ясности. Аура Художника мягко мерцала изумрудно-зеленым. Коренастый тускло светился сине-фиолетовым.
     - Как тебя зовут? - запоздало поинтересовался сине-фиолетовый.
     - Вэл.
     - Странное имя.
     - Самое нормальное из трех моих имен - Вэл Лоренц Август.
     - Ясно, Оркус послал нам долбаного аристократа. Топай в соседний отсек, возьми там какую ни на есть униформу, стащи свое мокрое барахло, от него остаются лужи на полу. Можешь спать, если захочешь, - там для этого найдется место. Когда придет время, тебя разбудят.
     Вэл вышел, соседний отсек больше всего смахивал на запущенную кладовую, униформа отыскалась в ящике. Невысокому Далькрозу пришлось закатать штанины и рукава коричневого комбинезона. Кровати не было, в углу притулился коротконогий пластиковый диванчик.
     - Годится.
     Вэл лег и закрыл глаза, сон пришел незаметно, и время остановилось.
     Когда он очнулся, солнце светило сквозь крошечное, забранное противомоскитной сеткой окно. Чистая и сухая, но не глаженая одежда аккуратной стопкой лежала рядом на стуле. Далькроз переоделся, толкнул дверь - она не подавалась.
     - Эй, почему меня заперли?
     С той стороны загремел ключ.
     - Простая мера предосторожности, - немного смущ„нно буркнул коренастый.
     Рядом с ним, в самом углу сидел незнакомый неприметный коротко стриженый человек средних лет. Норма-ментальный, - сразу и безошибочно определил Вэл.
     - Доброе утро.
     - Вообще-то пять минут назад наступил полдень. Здравствуйте, Далькроз. Меня зовут Бейтс, я советник консула. Вы просили официального разговора? Я готов предоставить вам такую возможность. Пойдемте в другую комнату, это не при свидетелях.
     Они сели рядом, на тот самый пластиковый диванчик. Король попытался притронуться к мыслям чиновника Консулярии, но вынужден был отступить - разум Миши Бейтса словно бы скрывала вязкая завеса. Король знал, что при желании смог бы преодолеть и ее, но начинать разговор с конфликта не хотелось.
     Советник понимающе улыбнулся.
     - У вас возникли вопросы?
     - Вас защищает техническое устройство?
     - Да.
     ?Откровенный ответ для луддита?, - подумал Далькроз.
     - Откуда вы узнали мою фамилию?
     - Это нетрудно. В Каленусии вы в конфедеральном розыске, Вэл Август. Вашу внешность легко опознать по тем материалам, которые свободно распространяют каленусийцы.
     - Я хочу видеть консула.
     - В этой просьбе отказано.
     - Я могу попасть в Арбел?
     - Нет.
     Король замолчал, тень нехорошего предчувствия сгустилась в мрачную уверенность.
     - Что теперь будет?
     - Во-первых, я обязан подвергнуть вас биотесту - это обязательная формальность для тех, кто бежит к нам. Не бойтесь, это безвредная процедура. Если не возражаете, протяните руку.
     Король равнодушно кивнул и закатал рукав, Бейтс извлек из кейса приборчик величиной с ладонь и прижал его к предплечью Далькроза. Вэл ощутил холод и мгновенный укол.
     - Готово. Хотите узнать новости?
     - Да.
     - Предупреждаю, они могут показаться вам неприятными, но я собираюсь поступиться корректностью в пользу правдивости.
     - Я не такой пугливый.
     - Отлично. Тогда вас не испугает известие о том, что вам предстоит возвращение в Каленусию.
     Король почувствовал юркую струйку холода между лопатками. Лампа опять мигнула.
     - Почему?
     - Это особый разговор.
     - Я думал, вы даете убежище псионикам.
     Бейтс резко встал и принялся ходить из угла в угол, не скрывая волнения.
     - Да, Оркус побери! Да, мы даем убежище сенсам из Каленусии или Иллиры. Но не таким, как вы, Далькроз.
     - Почему?
     - Вы в свои семнадцать лет слишком одиозная личность, вас слишком рьяно ищут, ваше имя стало символом сенса-негодяя. Не стану скрывать, нам невыгоден сейчас конфликт с Конфедерацией. Вы некстати явились, Воробьиный Король.
     - Меня выдают Департаменту?
     - Нет! Космос нас всех побери - нет. Консулярия никогда не выдавала и не выдаст псионика. Но убежище вам мы предоставить не сможем.
     - Что все это значит?
     - Это значит, что вам придется добровольно вернуться на территорию Каленусийской Конфедерации - через реку, тем же путем, каким вы явились сюда. Прошу вас, не надо спорить - это наше последнее слово.
     - Консул...
     - Консул не может вас принять. Даже если бы он имел время заняться вашим делом, его ответ окажется точно таким же - не сомневайтесь.
     - Но...
     - Я лично сочувствую вам безмерно, но благополучие жителей прибрежных районов важнее судьбы одного беглеца и даже всех ивейдеров Каленусии. Как видите, я говорю вам всю правду, как она есть, - то, о чем принято умалчивать. Или вы хотите, чтобы ради вашего спасения мы бросились в сомнительную авантюру и пожертвовали тысячами людей?
     - Нет, не хочу.
     - Тогда немедленно вернитесь за реку. Вэл встал. Он не знал, что ответить.
     - Я могу остаться здесь хотя бы до вечера?
     - Нет. Вы уйдете прямо сейчас.
     - Я... Мне будет трудно это сделать.
     - Я уверен, что вы, с вашим-то девяносто восьмым индексом, справитесь.
     - Прощайте, мастер Бейтс.
     - Прощайте, Далькроз. Хотя погодите...
     - Что?
     - Простите, мы не сумели оказать вам ту помощь, на кото