Как там Керрик? - спросил Херилак.
  - Я как раз иду к нему, - ответил Фракен.
  Странный момент кончился. Керрик убрал руку, а Армун заторопилась
прочь, унося поднос. Фракен вошел в палатку, и Херилак последовал за ним.
Шаман дернул кожаный ремень, крепивший на ноге Керрика деревянное
сооружение, и счастливо улыбнулся.
  - Все, как должно быть. Скоро нога будет здорова. Если эти ремни жмут,
подложи под них сухой травы. А я пойду петь об Ульфадане.
  Керрику хотелось быть там, когда старик будет петь. Большинство
охотников пойдет туда. Когда отпевание закончится, тело Ульфадана завернут
в мягкую траву и повесят высоко на дерево, высыхать на ветру. Тело уже не
нуждается ни в чем, если дух уже покинул его. Кроме того, это делалось,
чтобы пожиратели падали не нашли его.
  - Я хотел бы пойти с тобой, - сказал Керрик.
  - Это понятно, - ответил Хералак, но невозможно из-за твоей больной
ноги.
  Когда они ушли, Армун вышла из задней части палатки и нерешительно
остановилась. Когда он повернулся к ней, она быстро потянулась за
волосами, но затем опустила руку, потому что на его лице не было смеха.
  - Я слушала тебя, когда ты рассказывал о жизни мургу, - она говорила
быстро, стараясь скрыть свое смущение. - Тебе было страшно там, в плену,
одному среди иих?
  - Страшно? Сначала, да. Но я не был один, со мной вместе захватили
девушку, я забыл ее имя. Правда, потом они убили ее.
  Воспомиваше об этом было еще очетливым, ярким и сильным...
  Мургу с окровавленным лицом, склонившийся к нему... Вайнги...
  - Да, я был испуган, очень испуган. Мне нужно было молчать, но я
заговорил с мургу. Меня убили бы, не начни я разговаривать с ними, и я
сделал это, потому что очень испугался. Но мне не следовало говорить.
  - Почему, если разговор спас твою жизнь?
  И в самом деле почему? Сейчас он понял, что в его поступке не было
ничего постыдного. Это спасло ему жизнь и привело сюда, к Армун, которая
понимала его.
  - Я думаю, что ты вел себя храбро, как охотник, хотя и был только
мальчиком.
  Неизвестно почему, эти слова потрясли его. Без всякой причины он
почувствовал, что глаза его наполиились слезами, и отвернулся от девушки.
Слезы сейчас, у охотника?! Без причины? Впрочем, причина была - он не
пролил их тогда, когда был маленьким мальчиком, попавшим к мургу. Однако
это все в прошлом, а он уже не маленький мальчик. Он взглянул на Армун и
неожиданно ддя себя взял ее за руки. Она не вырывалась.
  Керрика смущало то, что он чувствовал сейчас, он не знал, что это
значит: правда, это напоминало ему происходившее, когда он оставался
наедине с Вайнти и та хватала его... Ему не хотелось думать сейчас о
Вайнти и вообще об ийланах. Не сознавая того, он все сильнее сжимал руку
девушке, делая ей больно, но она не вырывалась. Что-то важное происходило
с ним, но он не знал, что это.
  Совсем иначе дело обстояло с Армун: она знала. Она часто слушала
разговоры молодых женщин, слышала и более взрослых, имевших детей, когда
они говорили о том, что происходило ночью в палатках, когда они оставались
наедине с охотниками. Она знала, что происходит сейчас, и хотела этого,
открывая себя для переполнявших ее чувств. Может, это было потому, что она
почти не надеялась на это. Если бы только сейчас была ночь и они были
одни! Женщины были предельно откровенны, описывая то, что происходило, но
сейчас был день, а не ночь. И все же вокруг было так тихо, а она была так
близко к нему сейчас... Когда она мягко отстранилась, Керрик разжал руку.
Она отодвинулась от него, встала, и, провожаемая его взглядом, направилась
к выходу.
  Армун вышла из палатки и огляделась вокруг. Рядом никого не было: даже
дети молчали. Что все это значит?
  Ну, конечно, отпевание! Поняв это, она вдруг подумала о том, что Ульфадан
был саммадаром и они должны быть на его отпевании, все до одного человека.
Они с Керриком были сейчас одни.
  Двигаясь осторожно и неторопливо, она повернулась и вошла в палатку,
уверенно зашнуровав за собой клапан. Потом также уверенно расшнуровала
шнурки своей одеязды, встала на колени, откинула в сторону шкуры и
опустилась на Керрика.
  Когда он обнял девушку, тепло ее плоти зажгло его. Воспоминания о
холодном теле начали ускользать прочь. Армун была все ближе, и у нее не
было твердых ребер, а только теплое тело, округлое и крепкое. Он стиснул
руки, прижимая ее голову к себе, а та, прижавшись губами к его уху, что-то
говорила без слов.
  Снаружи утреннее солнце светило сквозь туман и поднималось все выше, а
в палатке под теплыми шкурами жар их тел растопил воспоминания о холодном
и грубом теле. Воспоминания о другой жизни ушли прочь, сменившись гораздо
более важной действительностью.


                             Глава тринадцатая

  Альпесак буквально кипел от рассвета до заката. Где по широким улицам
города двигались когда-то несколько фарг, теперь маршировали и двигались в
паланкинах ийланы, фарги в одиночку и группами тащили какие-то грузы, и
даже встречались хорошо охраняемые группы самцов, смотревших на
непрерывное движение. Гавань была значительно расширена, и все же не
вмещала всех прибывающих, поэтому темные тела урукето, приходивших из
океана, останавливались в реке, прижимаясь к берегу, ожидая своего часа.
Когда их ставили в док, толпы фарги бросались разгружать их, и пассажирам,
стремившимся ступить на твердую землю после долгого путешествия,
приходилось расталкивать их.
  Вайнти смотрела на всю эту суматоху с гордостью, выражавшейся в каждой
линии ее напрягшегося тела. Ее желание исполнилось: Инегбан наконец-то
пришел в Альпесак. Союз этих двух городов приводил ее в возбуждение,
которому невозможно было сопротивляться. Молодость и неопытность Альпесака
были смягчены возрастом и мудростью Инегбана.
  Этот союз образовал соединение, которое казалось, более жизнеспособным,
чем каждый из них в одиночку. Мир рождался заново, и все в нем было
возможно.
  Была только одна тень на всем этом солнечном настоящем и будущем, но
пока Вайнти гнала ее прочь: этим можно было заняться попозже. Сейчас она
хотела только греться под солнцем в свое удовольствие на этом берегу
успехов. Ее большие пальцы крепко сжимали твердую ветвь балюстрады, причем
возбуждение было так велико, что она не замечала того, переступая с ноги
на ногу в своем одиноком марше победы.
  Издалека кто-то окликнул ее и, неохотно повернувшись, Вайнти увидела,
что это Малсас зовет ее к себе на верхнюю платформу.
  - Да, Эйстаи, - сказала Вайнти, выражая гордость каждым движением
своего тела. - Зима не придет в Инегбан, а сам он явится сюда, в
бесконечное лето, царящее в сердце Энтобана. Отныне наш город будет расти
и процветать.
  - Ты права, Вайнти. Когда мы были разделены, наши два сердца бились
вразнобой, а наши города жили каждый по-своему. Сейчас мы объединились. Я,
как и ты, чувствую, что наша мощь безгранична, что мы можем сделать все. И
мы сделаем. Ты еще не надумала сесть рядом со мной и помогать мне? Я
уверена, что Сталлан может повести фарги и очистить от проклятых устозоу
северные земли.
  - Возможно, она сможет это. Но я ЗНАЮ, что могу и буду это делать, -
Вайнти быстро провела большими пальцами между глаз. - Сейчас, когда
здоровье вернулось, ненависть переполняет меня. Твердый клубок ненависти
растет во мне с каждым днем. Сталлан, конечно, может уничтожить устозоу, но
мне нужно разбить камень, который лежит у меня на сердце. Когда все они
умрут, когда существо, которое я приблизила к себе и воспитала, будет
мертво, только тогда этот камень исчезнет. После этого я буду рада сесть
рядом с тобой и делать все, что ты прикажешь. Но сначала должна совершиться
моя месть.
  Малсас охотно согласилась.
  - Ты нужна мне, но не такая, как сейчас. Уничтожь устозоу и этот камень в
своем сердце. У Альпесака впереди большое будущее.
  Вайнти жестом выразила свою благодарность.
  - Сейчас мы собираем все наши силы и будем готовы к удару, когда на
севере станет тепло. Холод, который держит нас в Альпесаке, гонит их на
юг. Но здесь зимний холод будет нашим союзником. Устозоу охотятся сейчас в
местах, где мы можем легко добраться до них: они уже выслежены. Когда
придет подходящее время, все они умрут. Мы сметем их слица земли, а потом
пойдем на север и ударим по остальным. Мы будем делать это снова и снова,
пока не перебьем их всех.
  - Вы не воспользуетесь лодками? Нанесете удар с суши?
  - Они ждут нас из воды и не знают, что сейчас у нас есть уруктопы и
таракасты. Ваналпи были хорошо известны эти существа, доставленные в
Энтобан из далекого города Месескей. Она забрала их для наших нужд, для
борьбы с угрозой устозоу и вывела более крепкие виды. Уруктоп достигает
зрелости раньше чем за год - молодежь сейчас подрыгает и скоро будет
готова. Таракасты требуют больше времени для достижения зрелости, поэтому
их доставлено всего несколько особей, но даже они окажут нам большую
помощь. Мы пойдем в наступление по суше. Устозоу, удравший от меня, сейчас
руководит ими и вместе с большой группой находится на юге. Я видела его на
снимках. Он умрет первым. Когда это произойдет, остальные не доставят нам
больших хлопот.
  Вайнти смотрела вдаль, планировала свою месть и видела только мучительную
смерть для того, кого ненавидела. Подобно ее мыслям, небо покрылось
плотными облаками, закрывшими солнце, и тень наползла на собеседниц. Когда
она коснулась их, еще более темная тень окутала их мысли о том, что
беспокоило их больше, чем устозоу. Так было всегда: свет дня сменялся
темнотой ночи. Их город света всегда скрывала тьма, когда они думали о том,
что видели сейчас внизу.
  Цепочка ийлан, связанных за руки, медленно двигалась по улице. Первая
из них посмотрела вокруг, потом вперед, и вдруг ее взгляд обратился без
всякой причины к двум фигурам наверху. Расстояние было не таким большим,
чтобы их нельзя было узнать, узнать Вайнти. Ее рука быстро шевельнулась в
жесте узнавания, и она прошла мимо.
  - Она из моей эфенбуру, - горько сказала Вайнти. - Это тяжесть, которую
я никогда не смогу сбросить.
  - Это не твоя вина, - сказала Малсас. - Дочери Смерти есть и в моей
эфенбуру. Эта болезнь гложет всех нас.
  - Но болезнь эту можно лечить. Однако я не смею больше говорить об этом
сейчас: нас могут подслушать. Правда, я не теряю надежды на выздоровление.
  - Ты для меня первая во всех делах, - сказала Малсас. - Сделай это,
вылечи болезнь, и не будет никого выше тебя.
  Энги не собиралась признавать эфензеле, жест получился у нее сам собой,
и, уже делая его, она поняла свою ошибку. Вайнти никогда не была довольна
этим, но сейчас в присутствии Эйстаи могла воспринять это как оскорбление,
а Энги совсем не хотела этого.
  Цепочка остановилась перед запертыми воротами, ожидая, когда их откроют
и впустят. Впустят в тюрьму, но для всех их это было свободой. Здесь они
были свободны, здесь они могли верить в правду и, что гораздо важнее,
говорить о ней.
  Будучи с другими Дочерьми Жизни, Энги не чувствовала себя связанной
обещанием не говорить с ийланами о своей вере - все они здесь имели одни
убеждения. Когда Инегбан пришел в Альпесак, вместе с ними пришли и
верующие. Их было так много, что пришлось устроить эту тюрьму, обнести ее
стенами и снабдить охраной, чтобы не позволить распространиться
интеллектуальному яду. Правителей не интересовало, о чем они там говорили,
за стенами тюрьмы, но только до тех пор, пока эти изменники оставались за
этими стенами.
  К Энги, дрожа от принесенных новостей, подошла Эфенейт.
  - Там Пелейн, - сказала она. - Она говорит с нами, отвечает на наши
вопросы.
  - Я сейчас приду, - пообещала Энги, неподвижностью тела сдерживая
беспокойные мысли.
  Учение Угуненапсы всегда было ясно, как сияние солнца в темноте
джунглей, но другие не всегда понимали его и потому интерпретировали его
по-своему. Единственная правда же была в том, что Угуненапса учила свободе
от власти, что означало понимание всего, а не только силы жизни и смерти.
Хотя Энги была согласна с этой свободой, ее беспокоили некоторые
объяснения слов Угуненапсы и особенно объяснения Пелейн.
  Пелейн стояла на высоком корне высокого дерева так, чтобы все
собравшиеся могли понимать, о чем  она говорит.
  Энги остановилась с краю толпы, уселась, подобно другим, на свой хвост
и стала слушать. Пелейн говорила о новом предмете дискуссии, который был
весьма популярным, используя вопросы и ответы и говоря о том, чему хотела
их научить.
  - Фарги, только что вышедшая из моря, спросила Угуненапсу: "Что делает
меня отличной от сквида, плавающего в море?" Угуненапса ответила:
"Различие, дочь моя, в том, что ты знаешь о смерти, тогда как сквид знает
только о жизни".
  - Но, зная о смерти, как я могу знать о жизни? Ответ Угуненапсы был так
прост и понятен, что, хотя она и сказала это на заре времен, он будет
звучать и завтра, и всегда. Ответ этот поддерживает нас: "Мы знаем об
ограничении жизни, и потому живем тогда, когда другие умирают. Это мощь
нашей веры, и эта вера является нашей мощью".
  Тогда фарги, вышедшая из моря, спросила в своей простоте: "Разве, поедая
сквид, я не приношу ему смерть?" И Угуненапса ответила: "Нет, сквид
приносит тебе жизнь своей плотью и, не зная о смерти, не может умереть".
  Среди слушателей послышался ропот одобрения. Энги тоже была очарована
ясностью и красотой этой мысли и на мгновение забыла все свои возражения,
которые могла сделать оратору. Нетерпеливая в своем желании узнать, одна
из ийлан крикнула из толпы слушателей:
  - Мудрая Пелейн, а что если сквид будет таким большим, что станет
угрожать твоей жизни, а его вкус будет таким отвратительным, что его
нельзя будет есть? Что нужно будет делать в этом случае? Позволить себя
съесть или же убить сквида, даже не зная, что не сможешь его съесть?
  Пелейн признала трудности проблемы.
  - Тут мы должны поближе познакомиться с мыслями Угуненапсы. Она
говорила о вещи внутри нас, которую нельзя увидеть, хотя нам она дает
возможность говорить и выделяться среди бездумных животных. Она должна
быть сохранена и, следовательно, убивая сквида для сохранения ее, мы
поступим правильно. Мы Дочери Жизни и должны сохранять жизнь.
  - А что если сквид может говорить? - спросил кто-то, и этот близкий
всем вопрос заставил слушателей напряженно замолчать. Пелейн заговорила:
  - Угуненапса не дает ответа, ибо не знала говорящего сквида.
  Она помолчала и продолжила:
  - Не знала она и говорящих устозоу. Следовательно, мы должны искать в
словах Угуненапсы истинное содержание. Разве только речь выражает знание
жизни и смерти? Если это правда, то, спасая свои жизни, мы должны убить
устозоу, которые умеют говорить. Вот решение, которое мы должны принять.
  - Нет, мы не можем решить так! - воскликнула Энги. - Не можем, потому
что не знаем наверняка и тем самым оскверним все, чему учила Угуненапса.
  Пелейн повернулась к ней и знаком выразила согласие с ее тревогой.
  - Энги говорит правду и одновременно задает новый вопрос. Мы должны
считаться с возможностью того, что устозоу могут знать о жизни и смерти.
Это должно быть уравновешено фактом, что мы-то наверняка знаем об этом. С
одной стороны, сомнения, с другой - уверенность. Поскольку мы ценим жизнь
превыше всего, то должны выбрать уверенность и отбросить сомнения. Другого
пути нет.
  Посыпались новые вопросы, но Энги не слушала их, да и не хотела слушать
их. Она не могла избавиться от уверенности, что Пелейн говорила
неправильно, и в то же время не могла выразить эту уверенность. Нужно
подумать над этим.
  Она нашла укромное место от других и сосредоточилась на этом вопросе.
  Захваченная своими мыслями, она не заметила охранников, которые прошли
сквозь толпу, набирая рабочий отряд.
  Пелейн стала одной из отобранных, хотя ничем не отличалась от других.
Отряд был связан вместе и уведен.
  Небольшая группа, куда попала Пелейн, не была связана, потому что
предназначалась для особой работы. Никто из них не замечал, что постепенно
Пелейн осталась одна. Охранников тоже отослал какой-то властный ийлан,
который повел ее длинным путем вокруг города к двери, открывшейся перед
ней. Она неохотно вошла, и дверь закрылась за ее спиной.
  В комнате был только один ийлан.
  - Вот теперь поговорим, - сказала Вайнти.
  Пелейн стояла, склонив голову, глядя невидящими глазами на свои руки и
нервно сплетая и расплетая пальцы.
  - Я чувствую, что все, происходящее здесь, плохо, - сказала она
наконец. - Я не должна быть здесь и говорить с тобой.
  - У тебя нет причин для таких чувств. Я просто хочу услышать, что ты
можешь сказать. Разве не долг Дочери Жизни говорить с другими о своей вере
и нести им просвещение?
  - Это правда. Значит, вы хотите просвещения, Вайнти? Вы сейчас назвали
меня Дочерью Жизни, а не Дочерью Смерти. Вы уже верите мне?
  - Пока нет. Тебе придется привести много убедительных аргументов,
прежде чем я встану в ваши ряды.
  Пелейн выпрямилась, каждым движением своего тела выражая подозрение.
  - Но если вы не верите, как это делаем мы, то что вам нужно от меня?
Может быть, посеять разногласия в рядах Дочерей Жизни?
  - Я хочу убедить тебя, что устозоу, которые убивают нас, сами должны
быть убиты. Так будет-справедливо. Мы защищаем наши берега и убиваем эти
существа, которые угрожают нашему существованию. Я не прошу тебя изменять
своим убеждениям. Мне только нужна твоя помощь в этой войне. Если ты
сделаешь это, польза для всех нас будет огромной. Нужно спасать наш город.
Эйстаи изменит свое решение, и вы все снова станете гражданами. Ваша вера
будет узаконена, ибо тогда вы уже не будете представлять опасность для
существования Альпесака. Ты станешь настоящим лидером Дочерей Жизни и
будешь во всем следовать учению Угуненапсы.
  Пеяейн выразила смущение и тревогу.
  - Я все еще сомневаюсь. Если устозоу могут говорить, они могут осознавать
существование смерти и понимать жизнь. Если это так, я не могу помогать в
их уничтожении.
  Вайнти подошла к ней так близко, что их руки почти соприкоснулись, и с
жаром сказала:
  - Они - животные. Один из них научился говорить, как лодки учатся
выполнять команды, только один из них. Остальные хрюкают, как животные в
джунглях. И этот единственный, который может говорить как ийлан, теперь
убивает нас. Этим они разрушают все наши планы, и их нужно вышвырнуть
отсюда - всех до единого! И ты поможешь этому. Ты выведешь Дочерей Смерти
из мрака смерти, и оии станут настоящими Дочерьми Жизни. Ты сделаешь это.
Должна сделать.
  Говоря это, она мягко касалась больших пальцев Пелейн жестом, которым
пользовались только эфензеле. Пелейн приняла этот знак внимания.
  - Вы правы, Вайнти. Совершенно правы. Все должно быть так, как вы.
говорите. Дочери Жизни слишком долго жили в стороне от своего города. Мы
должны вернуться и снова стать его частью. Но мы не свернем с пути истины.
  - Этого и не требуется. Вы будете верить, как верили, и никто не будет
запрещать вам этого. Дорога впереди ясна и понятна и ведет к триумфальному
будущему.


                            Глава четырнадцатая

  Это был первый лук Харла, и он страшно гордился им.
  Вместе со своим дядей, Надрисом, он ходил в лес, чтобы найти нужное
дерево, покрытое тонкой корой, с плотной и упругой древесиной. Надрис
выбрал тонкий побег, и Харл с беспокойством смотрел на пружинящий зеленый
ствол, пока тот не был перепилен.
  Затем под руководством Надриса, он соскоблил кору, покрывавшую его, пока
не показалась белая сердцевина дерева. А потом пришлось ждать, и это
ощущение было хуже всего. Надрис повесил кусок дерева высоко в палатке,
чтобы он сох, и держал его так день за днем, пока он не дошел до нужного
состояния. Когда пришло время, Харл внимательно смотрел, как Надрис
методически скоблит его каменным скребкам. Концы лука были осторожно
заострены, и на них сделали зарубки для тетивы, сплетенной из длинных,
крепких волос с хвоста мастодонта.
  Даже поставив тетиву на место, Надрис не был доволен и для пробы дернул
ее, после чего снял тетиву и вновь занялся дере