Кремлевском Дворце съездов. Нам
выдали талончики с точным указанием места. Делегаты были размещены по
территориальному принципу, в пределах делегации - по алфавиту. Рядом со
мной сидела Семенова - редактор журнала "Крестьянка". Она то и дело
комментировала выступления: "Ну, миленький, что же ты такое говоришь!" Меня
она тоже иногда называла "миленьким". С 6 часов утра я не спал, думал,
следует ли мне выступать и о чем я должен сказать. Я не подготовил никакого
текста выступления - все тезисы держал в голове. Это была, вероятно, ошибка
- я переоценил свои психологические возможности. Моя задача оказалась
гораздо трудней, чем в Милане. Потом я увидел, что все ораторы читают
написанный текст, и последнее свое выступление написал, за исключением
вводных и заключительных фраз.

В начале Съезда выступил депутат Толпежников от Латвии. Он предложил
почтить память погибших в Тбилиси (все встали) и внес депутатский запрос:
"Требую сообщить, кто отдал приказ об избиении мирных демонстрантов в
городе Тбилиси и применении против них отравляющих средств...". На этот
запрос ответа так и не было дано. С самой первой минуты Съезд принял
предельно драматический характер и сохранил его до конца.

После того, как было зачитано предложение по повестке дня, основанное на
проекте аппарата Президиума, я попросил слова. Горбачев тут же дал мне его.
После моего выступления ко мне подошел сотрудник секретариата и попросил
внести исправления в стенограмму и подписать ее. Я внес в текст два мелких
стилистических исправления. Одна фраза в стенограмме была записана
совершенно неправильно; я не мог вспомнить точно, что я сказал, и просто ее
вычеркнул. Сейчас я попытался восстановить эту фразу. Ниже я также опустил
одну неудачную фразу (кажется, я ее вычеркнул и в стенограмме или как-то
исправил). В тексте, опубликованном в "Известиях", и в бюллетене Съезда все
мои исправления не учтены. Почти с первых секунд моего выступления в зале
начался шум, хлопанье и выкрики, в конце все это перешло в откровенную
обструкцию.

Исправленная стенограмма текста моего выступления:

Уважаемые депутаты, я хочу выступить в защиту двух принципиальных
положений, которые стали основой проекта повестки дня, составленного
группой московских депутатов в результате длительной работы. Этот проект
был поддержан также рядом депутатов страны.

Мы исходим из того, что данный Съезд является историческим событием в
биографии нашей страны. Избиратели, народ избрали нас и послали на этот
Съезд для того, чтобы мы приняли на себя ответственность за судьбу страны,
за те проблемы, которые перед ней стоят сейчас, за перспективу ее развития.
Поэтому наш Съезд не может начинать с выборов. Это превратит его в съезд
выборщиков. Наш Съезд не может отдать законодательную власть одной пятой
своего состава. То, что предусмотрена ротация, это ничего не меняет, тем
более, что в спешке, очевидно, ротация составлена так, что только 36
процентов - я основываюсь на Конституции - только 36 процентов депутатов
имеют шанс оказаться в составе Верховного Совета.

На этом основан первый принципиальный тезис, содержащийся в проекте,
представленном московской группой.

Я предлагаю принять в качестве одного из первых пунктов повестки дня Съезда
Декрет Съезда народных депутатов СССР. Мы переживаем революцию, перестройка
- это революция, и слово "декрет" является самым подходящим в данном
случае. Исключительным правом Съезда народных депутатов СССР является
принятие законов СССР, назначение высших должностных лиц СССР, в том числе
Председателя Совета Министров СССР, Председателя Комитета народного
контроля СССР, Председателя Верховного Суда СССР, Генерального прокурора
СССР, Главного государственного арбитра СССР. В соответствии с этим должны
быть внесены изменения в те статьи Конституции СССР, которые касаются прав
Верховного Совета СССР. Это, в частности, статьи 108 и 111.

Второй принципиальный вопрос, который стоит перед нами, - это вопрос о том,
имеем ли мы право избирать главу государства - Председателя Верховного
Совета СССР - до обсуждения, до дискуссии по всему тому кругу политических
вопросов, определяющих судьбу нашей страны, которые мы обязаны
рассматривать. Всегда существует порядок: сначала обсуждение, сначала
представление кандидатами их платформ, а затем уже выборы. Мы опозорим себя
перед всем нашим народом - это мое глубокое убеждение, если мы поступим
иначе. Этого мы сделать не можем. (Аплодисменты.)

Я неоднократно в своих выступлениях выражал поддержку кандидатуре Михаила
Сергеевича Горбачева. (Аплодисменты.) Этой позиции я придерживаюсь и
сейчас, поскольку я не вижу другого человека, который мог бы руководить
нашей страной. Но такие люди могут появиться. Моя поддержка носит условный
характер. Я считаю, что необходимо обсуждение, необходимы доклады
кандидатов, потому что мы должны иметь в виду альтернативный принцип всех
выборов, в том числе и выборов Председателя Верховного Совета СССР.
Кандидаты должны представить свою политическую платформу. Михаил Сергеевич
Горбачев, который был родоначальником перестройки, с чьим именем связано
начало процесса перестройки и руководство страной на протяжении четырех
лет, должен сказать о том, что произошло в нашей стране за эти четыре года.
Он должен сказать и о достижениях, и об ошибках, сказать об этом
самокритично. И от этого тоже будет зависеть наша позиция. Самое главное, о
чем он и другие кандидаты должны сказать - что они собираются делать в
ближайшем будущем, чтобы преодолеть то чрезвычайно трудное положение,
которое сложилось в нашей стране, что они будут делать в перспективе.
(Обструкция в зале достигла предела.)

Горбачев М. С.: "Давайте договоримся, что если кто хочет в порядке
обсуждения высказаться, то - до 5 минут максимум. Заканчивайте, Андрей
Дмитриевич".

Сейчас я закончу. Я не буду перечислять все вопросы, которые считаю нужным
обсудить. Они содержатся в нашем проекте. С этим проектом, я надеюсь,
депутаты ознакомлены. Громко, пытаясь перекричать шум в зале: Я надеюсь,
что Съезд окажется достойным той великой миссии, которая перед ним стоит,
что он демократически подойдет к стоящим перед ним задачам.

Я не перечислил всех основных, принципиальных вопросов, стоявших, по моему
мнению, перед Съездом, кроме вопроса о власти, отраженного частично в
Декрете (более развернуто в моем выступлении в последний день Съезда). Это
- национально-конституционная реформа, проблема собственности на землю,
выработка единого закона о предприятии. Я предполагал, что эти вопросы
будут подняты другими депутатами. Кроме того, на меня психологически давил
лимит времени.

После меня выступал Г. Х. Попов. Он пытался найти компромиссную
формулировку повестки дня (исходя из тезиса, повторенного им: "Политика -
искусство возможного"). Большинство Съезда не было готово к какому-либо
компромиссу - это стало ясно и участникам Съезда, и телезрителям.

В дальнейшем сама логика драматических дискуссий и событий в этот и в
последующие дни Съезда привела к радикализации позиции многих депутатов. В
течение Съезда непрерывно увеличивалось число депутатов, голосовавших "как
наши" по острым, принципиальным вопросам, разделявшим Съезд на две
противостоящие группировки. Конечно, была большая группа консервативных
депутатов, на которых никакие аргументы и факты не могли подействовать. Но
очень многие оказались способны к пересмотру своей позиции. Если бы Съезд
продлился еще неделю, то не исключено, что "левое" меньшинство превратилось
бы в большинство. Еще гораздо важнее, что подобная же эволюция происходила
по всей стране, прильнувшей в эти дни к экранам телевизоров. Интерес к
передачам со Съезда был огромным. Люди смотрели дома и на рабочих местах,
некоторые брали отпуска, чтобы иметь возможность смотреть передачи. Всюду,
где собирались люди, - на работе, в транспорте, в магазинах - происходило
оживленное обсуждение событий Съезда.

Каков же главный политический итог Съезда? Он не решил задачи о власти,
оказался по своему составу и по позиции Горбачева неспособен к этому.
Поэтому он не мог также заложить основ кардинального решения
политико-экономических, социальных и экологических проблем. Все это - дело
ближайшего будущего, жизнь нас торопит. Но Съезд полностью разрушил для
всех людей в нашей стране все иллюзии, которыми нас и весь мир убаюкивали и
усыпляли. Выступления ораторов со всех уголков страны, не только "левых",
но и "правых", за 12 дней сложились в сознании миллионов людей в ясную и
беспощадную картину реальной жизни в нашем обществе - такой картины не
могли создать ни личный опыт каждого из нас, каким бы трагическим он ни
был, ни усилия газет, телевидения и других средств массовой информации,
литературы и кино за все годы гласности. Психологические и политические
последствия этого огромны и будут сказываться длительное время. Съезд
отрезал все дороги назад. Теперь всем ясно, что есть только путь вперед или
гибель.

В дни Съезда у нас с Люсей сложился особый быт. Утром меня отвозил к
Кремлю, к Спасской башне, академический водитель, я его отпускал и шел к
Дворцу съездов (минут пять по внутренней территории). Люся же включала
телевизор и, не отрываясь, смотрела и слушала. (Время от времени ей звонила
Зоря - двоюродная сестра - или еще кто-либо из Москвы или Ленинграда и
возбужденно спрашивал: "Ты слышала, что они сказали? Что это значит?") Как
только объявлялся перерыв, Люся бежала к машине, подъезжала к Спасской
башне и ждала меня у цепи, которой была отгорожена центральная часть
Красной площади, закрытая в дни Съезда для всех, кроме его участников. Я
выходил, и мы вместе ехали обедать в ресторан гостиницы "Россия", потом она
подвозила меня к Кремлю и возвращалась к телевизору. Вечером она вновь
встречала меня. В эти напряженные дни мы были духовно вместе.

Я не могу и не должен пересказывать события Съезда - все это есть в
бюллетенях Съезда и в "Известиях". Несомненно, каждый день, каждое
выступление на Съезде заслуживает самого тщательного изучения и анализа.
Ограничусь тем, в чем участвовал лично я, и то с отбором, а главное -
расскажу о некоторых закулисных событиях.

В первый день Съезда все было сосредоточено вокруг выборов Председателя
Верховного Совета. В перерыве, когда я получал какие-то документы, ко мне
подошел А. Н. Яковлев. Он сказал: "Вы хорошо выступали. Но сейчас главное -
помочь Михаилу Сергеевичу. Он принял на себя огромную ответственность и ему
по-человечески очень трудно. Практически он один поворачивает всю страну.
Выбрать его - значит обезопасить перестройку". Я сказал: "Я знаю, что нет
альтернативы Горбачеву, всегда об этом говорю. Но мое отношение к нему в
последнее время перестало быть таким однозначным". Яковлев: "Очень жаль! Вы
глубоко ошибаетесь, и..." Вокруг нас стали собираться люди - Яковлев
оборвал фразу и отошел в сторону.

Выступая в дискуссии, я сказал: "...Хочу вернуться к тому, что я сказал
сегодня утром. Моя поддержка лично Горбачева на сегодняшних выборах носит
условный характер. Я ее поставил в зависимость от того, как будет проходить
дискуссия по основным политическим вопросам... Мы не можем допустить того,
чтобы выборы шли формально - в этих условиях я не считаю возможным
принимать участие в выборах". Потом были вопросы к Горбачеву - их было явно
недостаточно (главным политическим был вопрос о совмещении должностей
генсека и председателя ВС). Отпали альтернативные кандидатуры (Оболенского
не включили в список с помощью "машины голосования"; Ельцин сам снял свою
кандидатуру - в своем выступлении он сказал, что поступает так в
соответствии с резолюцией ХIХ партконференции и майского Пленума ЦК).

Когда началось обсуждение вопроса о счетной комиссии, я встал со своего
места и вышел из зала; я чувствовал при этом на себе взгляды тысяч людей.
На другой день Горбачев спросил меня, почему я ушел с голосования. Я
сказал, что по тем принципиальным соображениям, о которых я говорил. "Но
ведь была дискуссия". - "Это было не совсем то".

Как писал Питер Реддавей в одной из своих статей (цитирую по памяти,
приблизительно), дело Гдляна и дело о событиях в Тбилиси - это две бомбы
замедленного действия. Получилось так, что я оказался в стороне от этих
двух бомб.

В один из первых дней Съезда ко мне подошел президент Академии наук
Узбекистана. Он сказал: "Так называемое узбекское дело обросло ложными
вымыслами, которые оскорбляют и глубоко ранят узбекский народ. Мы все знаем
вашу честность, ваш авторитет. Было бы очень важно, чтобы вы вошли в
комиссию по расследованию дела Гдляна". Я ответил: "Я не могу этого
сделать. Чтобы разобраться в этом деле, человеку со стороны нужны многие
месяцы. А без этого он сам рискует потерять авторитет".

26 или 27 мая ко мне подошел Гдлян. Он сказал: "Когда вы выходили из зала,
чтобы не голосовать за Горбачева, мы с Ивановым хотели присоединиться к
вам. Но мы под следствием, поэтому мы воздержались". Я сказал: "Мне бы
хотелось, если вы не против, задать вам несколько вопросов. Утверждают, что
многие показания о взятках были даны в результате угроз, психологического
давления, непомерно длительного содержания под стражей в нечеловеческих
условиях. И что люди сейчас отказываются от этих показаний". Гдлян: "Те,
кто сейчас отказываются, находились в Ташкенте в условиях литерного
содержания. Именно сейчас, в Москве, они находятся в худших условиях.
Длительное содержание под стражей было необходимо. Но разрешения давал не я
- эти разрешения всегда давала Москва". (Выступая 3 мая, Гдлян сказал:
"Говорят, что я держал в тюрьме детей. Но этим детям по 40 лет, и только
так можно было вернуть награбленные ими миллионы народных денег".) - "Ваше
мнение о Галкине?" (Галкин - новый старший следователь по "узбекскому делу"
после отстранения Гдляна; он спустил на тормозах расследование по Сумгаиту;
по-видимому - если там не было однофамильца - он же ранее вел многие
диссидентские дела, включая дело Шихановича1). - "Галкин - мой старый друг.
Его вина (или беда) - он не умеет противостоять давлению начальства. Я
никогда не поддаюсь на давление". Через несколько часов после разговора с
Гдляном мне передали по рядам письмо. На конверте надпись: Сахарову А. Д.,
Гдляну Т. Х. Я разорвал заклеенный конверт. Письмо было без подписи.
Сообщалась фамилия человека, который якобы может подтвердить факт получения
М. С. Горбачевым взятки в 160 тысяч рублей во время работы в Ставрополе.
Этот человек - якобы водитель (или учитель), сообщались два его телефона.
Также утверждалось, что Горбачев получал взятки от работавших в городе
армян-строителей, якобы это общеизвестно. Письмо без подписи, в котором
указываются фамилии и телефоны других лиц, всегда смахивает на провокацию.
Я все же решил отдать письмо второму адресату. Гдлян взял конверт с
безразличным видом.

Вскоре после этого (30 мая) на Съезде обсуждался вопрос о комиссии "по
Гдляну". Президиум составил большой список членов, председателем был назван
Рой Медведев. Меня в списке не было. Тут выступил кто-то из узбеков
(кажется, Мухтаров), воскликнув: "Медведев - из этих, из пишущих, такой
председатель не может быть объективным". Мухтаров не был, видимо, в курсе
того, что кандидатура Медведева, несомненно, подверглась предварительному
"изучению", подобно тому, что происходило со мной. Председательствующий на
собрании нашел выход из ситуации, предложив перенести обсуждение списка на
более позднее время. "А председателя пусть назовут сами члены комиссии".
Через два дня список, составленный Президиумом с некоторыми коррективами,
был представлен Съезду - Р. Медведев вновь был председателем комиссии,
Мухтаров уже не возражал. Одновременно со списком Президиума группа
депутатов из Свердловска предложила альтернативный список для комиссии по
делу Гдляна. В числе других в качестве члена там был назван Леонид Кудрин.
Он - бывший судья, отказался от этой должности и от партийного билета, так
как не мог смириться с давлением, оказываемым на суд, теперь работает
грузчиком и прошел на Съезд после ожесточенной борьбы. Я еще накануне хотел
предложить его кандидатуру на пост председателя комиссии. Теперь я сказал:
"Дело Гдляна имеет две стороны. Это не только расследование деятельности
этой следственной группы, в которой, возможно, были серьезные нарушения. Но
это также расследование тех обвинений, которые брошены высшим слоям нашего
аппарата, нашего общества. В нашей стране возник серьезный кризис доверия к
партии, к руководству (этой фразы нет в стенограмме, но я ее произнес!).
Обе стороны этого конфликтного дела должны быть объективно рассмотрены...
Председателю комиссии должен поверить народ, рабочий класс (этой фразы
также нет в стенограмме). Человек с биографией Кудрина кажется мне поэтому
подходящим на пост председателя комиссии".

Я рассказываю этот эпизод по памяти. В опубликованной в бюллетене версии он
выглядит несколько иначе. Получается, что Мухтаров возражал не против
Медведева, а против двух журналистов из альтернативного списка (один из них
с Сахалина). При этом он якобы сначала просит отвергнуть весь список в
целом, а потом тут же - исключить из него журналистов, "так как Гдлян и
Иванов находятся в теплых объятиях моих дорогих коллег из Москвы". Все это
выглядит нелогично. Если правильна моя версия, то попытка как-то смазать
дискуссию относительно Медведева весьма симптоматична.

30 мая на Съезде происходили и другие в высшей степени драматические
события. Депутат от Каракалпакской АССР Каипбергенов говорил о трагедии
Приаралья. Она по своим масштабам и затяжным последствиям сопоставима с
последними мировыми катастрофами. На один гектар земли Каракалпакии,
Хорезмии и Ташаузской области ежегодно выпадает 540 килограммов песка с
солью, выносимых с высохшей бывшей акватории Аральского моря. Наука еще не
сумела ни одного клочка земли в Каракалпакии очистить от гербицидов,
пестицидов и ядохимикатов, которые вываливались тоннами на каждый гектар. В
Приаралье люди умирают неестественной смертью - они обречены на вымирание.
Резко возрос процент уродов среди новорожденных. Из каждых трех
обследованных в АССР двое больны брюшным тифом, раком пищевода, гепатитом.
Среди больных - большинство дети. Врачи не рекомендуют кормить детей
материнским молоком... Оратор сказал: "Первое - я требую создать
депутатскую группу Съезда народных депутатов с чрезвычайными полномочиями
(пока этот трагический призыв повис в воздухе, как и многое другое на
Съезде!). Второе - быстро и резко сократить посевы хлопчатника. Торговать
хлопком - это в прямом смысле торговать здоровьем своих сограждан. Надо
официально объявить Приаралье зоной экологического бедствия и призвать на
помощь мировое сообщество. Но пока берега Арала - засекреченная территория".

Это выступление было одним из самых страшных на Съезде, наравне с
выступлениями, рассказывающими о бедствиях Узбекистана и вымирающих
северных народов, о бедствиях зон радиационного поражения от Чернобыльской
аварии, об отравлении воздуха и воды в центрах большой химии и металлургии.
В области экологии положение в нашей стране трагично. Эта беда в
значительной мере связана с эгоизмом и безнаказанностью гигантских
сверхмонополий - ведомств, так же как и другие трудности нашей жизни.

Съезд перешел к грузинскому вопросу. Первый оратор, Гамкрелидзе, сказал:
"Безнаказанность виновных будет воспринята общественностью как всевластие
высшего партийного аппарата и военного командования. Планируемая акция
такого масштаба, с такими политическими последствиями должна быть заранее
известна высшему руководству страны". Потом выступал Родионов, командующий
войсками Закавказского военного округа. Он утверждал, что события в Тбилиси
были вовсе не мирными - они создавали огромную угрозу стабильности в
стране. Родионов отрицал применение химических веществ, кроме "Черемухи",
обосновывая это тем, что в толпе были "переодетые работники милиции и КГБ"
и они не пострадали. Родионов утвержда