одал с дорожки?
     И благим матом заорал на всю Вайкунтху:
       -   Эй,   бездельники,  дайте  этому...   как   тебя,
новенький?.. ага, дайте Жаворонку поклевать! Живо!
       Ракшасы-охранники  боялись  Шарадвана   пуще   своего
начальника  Десятиглавца  и ни  за  что  не  соглашались  на
провокационное предложение сойтись с ним на кулачках.
      На таких кулачках, как у нашего приятеля, я бы тоже не
согласился.
     За все коврижки мира.
     Родившись в семье тишайшего мудреца, чей ашрам стоял на
самом  крайнем  юге, в излучине реки Кавери, Шарадван  якобы
умудрился  появиться на свет с луком и стрелами в руках.  Во
всяком  случае, так о нем рассказывали, и он  не  только  не
возражал,  но и всячески поощрял подобные байки.  Количество
стрел  и  длина  яука  росли с каждым  новым  изложением,  а
Шарадван  лишь  похохатывал  и  довольно  жмурился  весенним
леопардом.   Особенно  ему  нравилась  фраза,  кочующая   из
/%`%a* '  в пересказ: "Насколько ум достойного Шарадвана был
направлен на изучение военной науки, настолько его ум не был
рожден для изучения Вед".
      Я  плохо  понимал, как можно вылезти  из  материнского
чрева  в  обнимку с луком; кроме того, в случае  правдивости
сей  истории  я очень сочувствовал маме нашего богатыря,  но
утверждение насчет направленности Шарадванова ума  полностью
соответствовало истине.
      Уже позднее, ближе сойдясь с удивительным брахманом, я
выяснил:  зверообразность моего нового  приятеля  во  многом
была личиной. Знал он Веды, не то чтоб досконально, но знал,
и  все  восемнадцать  сказаний о древности  тоже  худо-бедно
выучил,  а  при  случае и любой обряд мог провести  не  хуже
прочих.   Особо  предпочитая  моления,  которые  брахманская
молодежь в шутку прозвала "Телячьими Нежностями": Ход Коров-
Лучей,   Коровушкин  Дар  и  Госаву  <Госава  -  однодневное
приношение   сомы,   участникам  которого   положено   вести
"коровий"  образ  жизни  и совершать омовения  коровьей  или
бычьей мочой как очистительным средством; в частности, обряд
санкционирует  инцест>-однодневку.  Не  знаю  уж,  из  каких
соображений,  но  скорей всего просто  в  связи  с  душевной
склонностью.
      Просто  где-то  вверху или внизу накануне  Шарадванова
рождения произошла ошибочка, и в семействе брахмана появился
ребенок  с  прекрасными  задатками  кшатрия.  Бывает.  И  не
впервые.
      С этого момента Шарадван стал мне изрядно интересен  -
как    прообраз   моего   собственного   замысла,    да    и
благосклонность  Опекуна Мира к мудрецу-задире  стала  более
понятной.  Да,  мудрецу, я не оговорился:  сам  я  мало  что
смыслю  в  Веде Лука, но Шарадван, несомненно, был  знатоком
этого замечательного Писания, чуть ли не единственного,  где
практика существенно важнее теории.
      Он  мог  часами  рассуждать о четырех видах  оружия  -
метательном,   неметательном,  метаемом  с  возвращением   и
метаемом с мантрой; вопрос о наилучшем из шести видов  войск
мог  вырвать  Шарадвана из объятий апсары,  а  попросив  его
рассказать о воинских подразделениях и численности  каждого,
ты становился другом навеки.
       Прошло   больше  полугода,  прежде  чем   мне   стало
окончательно ясно: беднягу Шарадвана издавна мучит  зависть,
точит,  выгрызает  сердцевину, как  червяк  в  орехе.  Волей
судьбы  он родился брахманом-воином, но все вокруг  говорили
лишь  об  одном брахмане-воине. Он потратил годы на изучение
воинской  науки,  но  его  подвиги никого  не  интересовали,
потому  что среди смертных уже имелся наилучший мастер  Веды
Лука  и  Астро-Видьи, а Шарадван мог в лучшем  случае  стать
вторым.
     Пока на земле жил Рама-с-Топором, Палач Кшатры, любимец
Синешеего  Шивы,  у  Шарадвана  не  было  ни  единого  шанса
вырваться вперед.
     Разве что сразив соперника в поединке.
       Последнее   исключалось:   оба   по   рождению   были
чистокровными брахманами. А Закон не позволял схваток  между
g+%-  ,(  варны  жрецов ни при каких обстоятельствах,  кроме
защиты собственной жизни.
      Иначе, живи чандалой-псоядцем дюжину рождений,  и  это
еще лучший вариант.
      -  Я  однажды  явился к нему, - как-то  признался  мне
Шарадван,  когда  мы опустошили полтора  кувшина  с  крепкой
сурой. - Понимал, что зря, что дурость, а ноги сами несли...
     - К Раме? - глупо спросил я. - В ученики просился?
     - Нет.
     - Неужто на бой вызвал?!
     - Ну... нет.
     - А тогда что?
     - В "Смерть Раджи" предложил сыграть.
     - Проиграл?
      -  Проиграл. В пух и прах. Сначала на двадцать восьмом
ходу, потом на тридцать втором.
     - А дальше?
      -  Что дальше, Жаворонок? Дальше я ушел... домой. Мама
рада была, отец рад... Наливай, что ли...
     Я налил, и мы стали говорить о пустяках.
      А  когда у меня родился Дрона, Опекун Мира раскрыл мне
тайну:  я  был  не  единственным, кто  пытался  искусственно
вырастить младенца с идеальными задатками обеих высших варн.
     Я был даже не первым.
      Еще  когда  до рождения Дроны, маленького Брахмана-из-
Ларца,  оставалось  четыре месяца, у  Шарадва-на  при  точно
таких  же обстоятельствах родились дети. Здесь, в Вайкунтхе,
в  "Приюте  Зловещих  Мудрецов", под  бдительным  присмотром
Опекуна  Мира. Увы, вышла неувязочка: то ли мантр  недопели,
то  ли  Вишну недосмотрел, то ли сам Шарадван что-то напутал
впопыхах - короче, вместо одного родились двое.
     Вместо мальчика - мальчик и девочка.
     Близнецы.
       -   Опекун  чуть  не  взбесился,  -  криво  улыбаясь,
рассказывал  мне Шарадван. - Кричал, что это его  проклятие,
что вечно у него лишние люди получаются, из какого дерьма ни
лепи!  Потом  Вишну  стал  бегать  по  покоям  и  орать  про
загадочную  дуру-рыбачку, из-за которой все пошло  прахом...
Что за рыбачка, спрашиваю. А он в меня шкатулкой запустил. В
голову.  Я шкатулку поймал, стою как дурак - швырять обратно
или  лучше  не  надо, бог все-таки, светоч  Троицы!  Короче,
решил  погодить.  Смотрю: Опекун смеется. После  успокоился,
слезы  вытер  и ушел. "Пусть растут, - бросил  с  порога.  -
Посмотрим, как сложится... хотя и жалко".
      Чего именно было жалко хозяину Вайкунтхи, по сей  день
осталось  загадкой, но малышей-близняшек  по  приказу  Вишну
назвали - Крипа и Крипи.
     От слова "Жалость"; так сказать, Жалец и Жалица.
      Шарадван пробовал было возражать, доказывал, что такие
дурацкие имена в самый раз для сирот без роду-племени, а  не
для   рожденных  в  райской  обители.  Он  колотил  в  грудь
кулачищем и угрожал покинуть "Приют..." вместе с детьми,  но
Вишну  махнул  на  вопли  гневного  родителя  рукой,  а  сам
Шарадван долго сердиться не умел.
     Вот и осталось: Крипа и Крипи, брат и сестра.
      Я  быстренько  посчитал: выходило, что как  раз  после
рождения  Шарадвановых близняшек Опекун Мира  заставил  меня
священнодействовать над ларцом-чревом трижды в  день,  когда
до того мы встречались лишь утром и вечером.
      И  именно  тогда  Опекун  вплел  в  вязь  мантр  имена
божественных мудрецов Аситы-Мрачного и Девола-Боговидца.
      А  я,  дурак, еще волновался: родится малыш, с кем  он
здесь, в раю, играться будет?
     С апсарами?
     Оказалось, было с кем...
     - Пойдем, - вдруг приказал Шарадван, хлопая себя по лбу
и поднимаясь.
     - Куда?
      Я  лениво  сморщил нос, демонстрируя  явное  нежелание
тащиться  куда бы то ни было в этакую жару. И  в  сотый  раз
отметил:  когда Шарадван садится и когда Шарадван  встает  -
это два совершенно разных человека. Опускается грузная туша,
плюхается горным оползнем, скамья или табурет содрогается  в
страхе,  грозя  рассыпаться под тяжестью махины;  встает  же
завистник  Рамы-с-Топором легко и пружинисто,  словно  разом
сбросив  половину  веса, приобретя взамен сноровку  матерого
тигра.
     Интересно, когда он притворяется - садясь или вставая?
     Всегда?
      - Давай, давай, Жаворонок! - Шарадван был неумолим,  и
чаша  с  медвянкой словно сама собой выпорхнула  у  меня  из
пальцев. - Летим, птичка, интересное покажу...
      Он выглядел чуть-чуть навеселе, как если бы мы пили не
безобидный медовый напиток, а гауду из сладкой патоки -  что
в полдень приравнивалось к самоубийству. Даже в раю, даже во
внешнем  дворе "Приюта...". Нет уж, мы люди смирные  и  даже
смиренные, мы лучше возьмем-ка чашу заново и нальем...
     Да куда он меня тащит?!
     - Эй, приятель, я тебе что, куль с толокном? А ну пусти
сейчас же!
      Все  мои  возражения  натыкались  на  гранитную  стену
Шарадванова  молчания.  Ручища размером  с  изрядный  окорок
ласково обняла меня за плечи, увлекая за собой почище удавки
Адского  Князя  -  и мне оставалось только споро  перебирать
ногами   и   ругаться  вполголоса,  стараясь  не   прикусить
собственный язык.
      Вскоре  мы оказались во внутреннем дворике, отведенном
под  детскую.  Тут,  в  загородке  из  расщепленных  стволов
бамбука,   тесно  перевитых  лианами-мадхави   с   гроздьями
кремовых  соцветий,  резвились  наши  чада.  Наши  маленькие
Брахманчики-из-Ларчиков. Наши замечательные Дрона,  Крипа  и
Крипи,   рыбки   наши,   телятки  и  кошечки   наши,   детки
безматерные... нет, безмамины...
      Тьфу ты пропасть! Похоже, приступ ложного опьянения  у
Шарадвана оказался заразным.
      -  Да  зачем ты меня сюда приволок, Вира-Майна  <Вира-
Майна  -  в  телохранителях у Шивы-Разрушителя  слились  два
великана, одного из которых звали Вира, а второго -  Майна>?
-   Мы  наконец  остановились,  и  я  смог  возмутиться  как
положено, а не на бегу.
      - Смотри, - коротко отрезал Шарадван, на всякий случай
оставляя  свою  лапу на прежнем месте. - Я  тебе  еще  вчера
хотел показать, да забыл...
       Чувствуя  себя  последним  идиотом,  я  уставился  на
загородку.
     А что, у меня был выбор?
      Девочка,  не  предусмотренная замыслом  Опекуна  Мира,
сидела в углу и игралась ониксовым фазанчиком-свистулькой. В
горле  фазанчика  нежно булькало от каждого встряхивания,  и
Крипи   визжала   от  восторга,  роняя   игрушку   в   пыль.
Единственное, что меня хоть как-то заинтересовало, - пыль не
приставала к свистульке, и девочка могла снова совать  ее  в
рот без опаски подавиться и закашляться.
     Небось умники из свитских Опекуна расстарались!
      Мальчики  же  вперевалочку бродили друг вокруг  друга,
вполголоса  лепеча  детскую несуразицу. Я минуты  три-четыре
разглядывал  их  с законным умилением, после чего  понимание
взяло меня за шиворот и легонько встряхнуло.
     Лапа Шарадвана была здесь абсолютно ни при чем.
      -  Пошел... - забормотал я, косясь попеременно  то  на
мальчишек  (сверху вниз), то на Шарадвана (снизу  вверх).  -
Мой  Дрона  пошел!  Ходит! Клянусь  зеленой  плешью  Варуны,
ходит!
      - Еще со вчера, - буркнул Шарадван, сдерживая ухмылку.
- Вместе пошли, твой и мой... Ну, Жаворонок, сообразил?
      Я  сообразил. Я очень даже сообразил - и почти  сразу.
Для  этого не надо быть опытной мамашей, взрастившей  дюжину
голопузых чад. Если десятимесячному ходить рановато, но все-
таки чудом это называть не стоит, то полугодовалому Дроне...
Вместе, значит, пошли?!
     - Опекуну докладывал?
      -  Не-а...  -  В рыке Шарадвана проскользнула  смутная
растерянность.  - Сперва тебе решил. Эх ты, птица-Жаворонок,
слепыш  полуденный, смотришь и не видишь... Ну, разуй глаза,
приглядись!
     Я честно пригляделся.
      Мальчики ходили, как обычно ходят все маленькие  дети,
но  при этом слегка со странностями. Вон, мой Дрона ковыляет
себе вперевалочку, а ноги расставлены так широко, что вообще
непонятно: почему он не валится на спину при первом же шаге?
А  он не валится, он бродит вокруг своего старшего приятеля,
надувая  щеки, и вдруг припадает то на одну,  то  на  другую
ножку  или  вообще скакнет бодливым теленком и руками  перед
собой  машет.  Я  тихо засмеялся, видя сыновние  шалости,  и
отметил про себя ту же повадку за Шарадвановым мальцом.  Его
Крипа  повторял выходки моего сына одну за другой,  а  потом
вдруг  заплакал  и начал прыгать на левой  ноге,  рыдая  все
горше и горше.
      От  крытого павильона к детям бросилась апсара-нянька.
Она  мигом оказалась в загородке, и вскоре вся троица  детей
столпилась  вокруг  райской  красавицы,  играя  в   какую-то
незнакомую мне игру.
     - Ну? - спросил Шарадван.
      Чего  он  ждал  от меня? Я пожал плечами  (в  привычку
входит,  что ли?) и демонстративно уставился на  собрата  по
"Приюту...".
      -  Это  десять  позиций для стрельбы из "Махадха-нур",
большого  лука, - тихо сказал Шарадван, глядя мимо  меня.  -
Дханур-Веда,  раздел "Основы", главы со втррой  по  седьмую.
Рисунки с пояснениями. Смотри, Жаворонок...
      Он  вдруг  свел ладони перед лбом, словно  приветствуя
царя  или  наставника,  потом  легко  взмахнул  руками,  как
журавль  крыльями, и шагнул вперед. Грузное  тело  Шарадвана
превратилось   в   надутый  воздухом   пузырь...   в   ствол
гималайского   кедра...   метнулось   хохлатой    ласточкой,
растеклось  вязкой  смолой, затвердело куском  нефрита...  И
руки:  даже  мне, непосвященному, было отчетливо видно,  как
Шарадван  хватает  огромный лук, натягивает  тетиву,  стрелы
одна  за  другой  упираются выемками в витые  жилы,  потоком
срываются  в  воздух  и летят, летят,  пока  руки  Шарадвана
продолжают вечный и прекрасный танец!
     Я моргнул, и все кончилось.
     Шарадван стоял передо мной, грустно улыбаясь.
      -  Три года учился, - ровным голосом сообщил он, будто
не  скакал только что диким зверем, а по-прежнему  сидел  на
скамье  в беседке. - Каждый день, с утра до вечера. А  вчера
пришел  сюда, на детишек гляжу - и вдруг скучно стало.  Дай,
думаю,   вспомню  молодость.  Танцую,  весь  десяток  трижды
крутанул, закончил, а они на меня смотрят. Игрушки  бросили,
молчат  и  смотрят. Все, даже девчонка. И я на  них  смотрю,
дурак  дураком. А потом уходить собрался, от калитки  глянул
через  плечо:  встали. Сперва твой Дрона, за ним  -  мои.  И
зашагали. Да не просто зашагали... Дошло, птица-Жаворонок?
      Вместо  ответа  я подошел к загородке, знаком  отослал
апсару-няньку  в сторонку и хлопнул в ладоши.  Дети  гурьбой
подползли  ко  мне на четвереньках - видимо, ходить  им  уже
надоело.  Я  высоко  поднял чашу, которую,  как  выяснилось,
машинально  захватил  с собой, привлек  внимание  малышей  и
грохнул  сосудом  оземь. Затем поднял пригоршню  черепков  и
высыпал к детям, через бортик загородки.
      -  Порежутся! - обеспокоенно вскрикнула нянька,  но  я
предупреждающе махнул на нее рукой.
     Не лезь, когда не просят!
      Секундой  позже  я подбежал к апсаре,  отобрал  у  нее
куколку-голыша  и,  вернувшись,  швырнул  игрушку  вслед  за
черепками.
      За  моей спиной гулко дышал подошедший Шарадван. Будто
его  знание  Веды  Лука только сейчас сказалось  на  глотке,
заставив ее хрипеть и клокотать.
       -   Птица...  -  бормотнул  он  и  осекся.  -  Птица-
Жаворонок... ведь это...
       Я   молчал  и  наблюдал,  как  трое  детей  увлеченно
раскладывают черепки, смешивая песок с собственным  потом  и
остатками медвянки, делают лепешки и складывают по  одной  в
каждый  черепок, а малыщ Дрона шустро отползает в  сторонку,
подбирает куколку и кладет ее в центр... свастики.
      Если  провести  воображаемые  линии  между  черепками,
получалась именно Свастика.
     - Птица-Жаворонок! Ведь это же... Восьмичашье!
      -  Ты  прав,  мой  большой друг,  -  не  оборачиваясь,
подтвердил  я.  -  Ты прав, мой замечательный  брахман.  Это
именно Восьмичашье. Обряд Ашта-Капала, дарение погребальному
огню  рисовых  лепешек  в черепках от разбитого  жертвенного
сосуда. Я тебе тоже вчера хотел сказать, да забыл...
      Апсара  бестолково моргала, переводя  взгляд  с  троих
играющих малышей на двух взрослых мужчин.
      Которые  хохотали неистово, взахлеб,  как  умеют  лишь
дети.
      -  Ваш мальчик, - смущаясь, тихо сказала апсара, - ваш
Дрона... вы знаете, он никогда не плачет.. - Да? -  Я  вытер
слезы,  пропустив мимо ушей слова апсары и их скрытый смысл,
если  он  там  был.  -  Пускай смеется!  Жить  надо  весело,
красавица!
      - Нет, великий мудрец, - покачала головой апсара. - Он
не  смеется.  Я  полагала, вы должны  знать...  Рядом  охнул
Шарадван.

                             ***

      20-й  день 9-го лунного месяца, Мангала-вара <Мангала-
вара - вторник, "День Марса"; 9-й лунный месяц: 22 ноября  -
22 декабря>, ночь

     Не спится... вернее, не спалось.
      Конечно,  я  просто-напросто путаю  времена.  Сижу  на
балконе,   думаю  непонятно  о  чем,  пишу  же  о   событиях
получасовой давности, об одной из самых странных ночей своей
жизни...
     Кстати, я жив?
      Смешной  вопрос для толстого самонадеянного  брахмана.
Для  Зловещего Мудреца из райских садов Вайкунтхи... Смейся,
Жаворонок!  Разевай рот, издавай утробные звуки,  сотрясайся
телом!  Интересно,  почему точное  описание  смеха  вызывает
скорее тошноту, чем веселье?
      Впрочем,  я отвлекся. Рассеян, мысли мечутся весенними
белками,  скачут  с одной ветки на другую.  Времена  путают,
дуры! Вчера, сегодня, послезавтра, год назад...
     Когда?
      Сегодня, например, я во Власти хандры. С самого  утра.
Весь  день. И вечер. И ночь. На душе пасмурно, прежние  цели
воняют  падалью,  былое  скалится  ухмылкой  черепа,  и  все
правильное    вывернуто   наизнанку.    А    изнанка-то    у
правильного... глаза б не глядели.
     Ну, ты, друг мой Жаворонок, сам не знаешь, чего хочешь!
То  смеяться  собрался, то хандришь, то прошлое с  настоящим
путаешь... то в реальности собственной жизни сомневаешься.
     Истинные мудрецы - это дураки; они все знают наверняка.

                             ***

      -  Решился? - спросил меня Опекун Мира, и тонкие  губы
бога искривила улыбка.
      В ту пору я жил в низовьях Ганги, прибившись к обители
троих  отшельников-шептунов. Мне было плохо, мне  было  хуже
некуда,  гневные слова отца преследовали меня по пятам,  как
ловчие  соколы; и я молил всех небожителей разом о  безумии!
Ладно, что попусту ворошить сырой пепел... Шептуны в одеждах
из  антилопьих шкур вылечили меня. Раньше я всегда поражался
их   наивному   убеждению,   будто  бессмысленное   (точнее,
неосознанное,   машинальное)  бормотание  мантр   и   молитв
способно   затмить  собой  результаты  аскезы  или  честного
выполнения долга. А тут и сам начал...
      Забормотал.  Знакомые слова, если произносить  их,  не
вдумываясь,  сперва  истошно  взывают  к  спящему  сознанию,
надеясь  на  отклик. После они понимают тщету своих  воплей,
превращаются  в  некое  подобие  музыки,  разумная  мудрость
уходит из них напрочь, и ты сливаешься уже не со смыслом,  а
с ритмом и мелодией... Ты бормочешь, звуки обступают тебя со
всех сторон рождая не мысли и раздумья, а чувства и ощущения
- боги, к вечеру боль отступала, чтобы назавтра проснуться с
явной неохотой!
      Именно  у  шептунов мне пришла в голову идея  смешения
достоинств  высших варн. В одном человеке. Не случайно,  как
это иногда происходило, а целенаправленно. Почему бы и нет?!
Говорят,  в  Златом Веке не было варн. Совсем. Поскольку,  в
отличие  от наших гиблых времен, из Любви, Закона  и  Пользы
первой  считалась Любовь. Зачем делить - если Любовь?  Зачем
отдельно - если Любовь?! Зачем...
      Звездочеты  с  надеждой ждут часа,  когда  Сома-Месяц,
Лучистый Сурья и мой отец <Брихас, Наставник Богов, является
олицетворением  и  покровителем  планеты  Юпитер>  вкупе   с
созвездием Кормилицы сойдутся под крышей одного дома Зодиака
- дескать, тогда снова придет Златой Век!
      Разбираясь во многом - от святых гимнов до  лекарского
дела,  я  всегда  был  равнодушен к  светилам.  Сойдутся?  -
возможно...  или невозможно. Наступит? - пожалуй...  или  не
наступит.
     Но ждать, уставясь в небо, я никогда не умел.
      А  через  полтора года,