озный
не  ожидали  от  него  такого. Отчаянный  бросок  самоубийцы
застал   хастинапурских  солдат  врасплох.  Ряды  штурмующих
смешались,  смялись под натиском боевых слонов, а  вслед  за
слонами   уже   неслись   колесницы  и   всадники,   поливая
захватчиков дождем стрел, дротиков и метательных булав.
       -  Резервную  притану  <Притана  -  крупное  воинское
соединение> - в бой! Пусть идет в лоб! Пять дюжин  слонов  с
ангами-вожатыми - на правый фланг! - во всю  глотку  рявкнул
Грозный.  Один из ожидавших приказа гонцов дернулся  как  от
пощечины,  вихрем  взлетел  на спину  чалого  камбоджийского
скакуна и умчался прочь.
      -  Воеводе  левой руки развернуть своих людей  двойным
полумесяцем,  подтянуть  тяжелых копейщиков  с  лучниками  и
отсечь  панчалов  от  ворот, - уже спокойнее  отдал  Грозный
следующий приказ.
     Второй гонец унесся на левый фланг.
      -  Панчалиец все-таки выбрался на равнину,  -  нарушил
наконец  свое  молчание Дрона, хладнокровно  изучая  побоище
внизу. - Не кажется ли тебе, о Грозный, что пришло время для
колесниц? Кони застоялись, да и выковыривать потом раджу  из
стен,  как  моллюска из раковины, если мы  дадим  ему  уйти,
наигравшись...
      -  Ты,  как всегда, прав, мудрый Наставник,  -  одними
губами усмехнулся Гангея, в упор поглядев на сына Жаворонка.
-  Полагаю,  ты  желаешь  лично  возглавить  наших  махаратх
<Махаратха - великоколесничный боец (Маха - "великий", ратха
- "колесница")>.
     - Желаю, - спокойно ответил брахман, не отводя взгляда.
-  Я  давно  не  виделся с моим другом Друпадой-Панчалийцем.
Если  же  мне  не изменяет зрение, то царское  знамя  сейчас
мелькает  на  поле  боя.  Друпада -  истинный  кшатрий,  при
встрече он способен одарить скромного отшельника вроде  меня
множеством   щедрых   даров.  Упустить  редкую   возможность
разбогатеть?.. Так я возьму колесничную чаму <Чама - крупное
воинское  подразделение>, Грозный? - Бери. Я бы и  сам...  -
Вздох  колыхнул могучую грудь регента. - Впрочем, не  важно.
Ступай.
      С  момента поединка, когда Грозный бросил вызов своему
наставнику, Раме-с-Топором, регент Хастинапура по  сей  день
ни разу сам не принимал участия в бою.
     Ни разу. Он стыдился признаться кому бы то ни было, что
ему  часто снится один и тот же сон. Будто он стоит на  Поле
Куру,  сплошь  усеянном  невероятным  количеством  войск,  и
говорит, дергая седой чуб:
     "Я не вижу воителя, равного себе на земле! Мощью своего
оружия  я  могу  в  одно мгновение сделать  необитаемой  эту
Вселенную  вместе с ее богами, асурами, ракшасами и  людьми.
Теперь  же  я  буду последовательно убивать по десять  тысяч
людей ежедневно... ежедневно... убивать..."
     Обычно в этом месте Гангея просыпался...
      В  глубине  души  он понимал: сказанное  им-спящим  во
многом  правда. Случись поединок с учителем не в Безначалье,
а здесь, на равнине перед Кампильей...
       Грозный  всем  сердцем  боялся  сорваться,  отпустить
поводья запретов в пылу боя.
     И поэтому приказывал, не участвуя.
      Впрочем,  лишь  безумцу взбрело бы в  голову  обозвать
трусом  самого  Грозного, чья слава  гремела  во  всех  Трех
Мирах, полубога, близящегося к восьмидесятилетнему рубежу  и
тем   не  менее  способного  в  шутку  поднять  над  головой
панцирного  бойца,  трижды пронеся его  на  вытянутых  руках
вокруг ристалища.
     Но все же: десять тысяч людей ежедневно...
     Последние годы Гангею Грозного мучила бессонница.
      Дрона  коротко поклонился и легким шагом направился  к
своей  колеснице, запряженной четверкой буланых коней. Вроде
бы  Наставник шел не спеша, равнодушно глядя перед собой, но
тем не менее возница ошалело заморгал: только что Брахман-из-
Ларца  стоял  рядом  с  регентом - и  вот  он  уже  касается
колесничного борта.
      -  Вторая  резервная чама - за-а мной!  -  Крик  Дроны
хлестнул ударом кожаного бича, и ложбина за холмом мгновенно
ожила, придя в движение.
      -  Вперед!  -  коротко  махнул  сын  Жаворонка  рукой,
забираясь в "гнездо".
     Битва рванулась навстречу и стала быстро приближаться.
       Позади  с  мерной  неотвратимостью  грохотали  боевые
колесницы Хастинапура.
      На  твоих  глазах сшибались, кричали и  умирали  люди,
лошади,  боевые слоны. Поле битвы кипело гнойной язвой  боли
пополам  с  яростью,  оно  звало  тебя,  звало  неумолимо  и
трепетно;  сейчас тебе предстояло по-настоящему окунуться  в
кровь и смерть.
     Впервые в жизни.
     Впервые?
      Это  было,  было уже много раз - в твоих снах-Искусах!
Это  случалось и наяву, в Начале Безначалья, но не так.  Там
ты  был  всем,  и все было тобой, смерть и возрождение  были
едины,  а  здесь...  Десятки, сотни, тысячи  чужих  смертей,
каждая  наособицу, сосредоточенных в одном месте;  и  воздух
остро  пахнет  кровавым потом, гортанный  крик  против  воли
`"%bao  наружу, насильно раздвигая враз пересохшие  губы,  и
узкое  острие  хищно  трепещет  в  руке,  предвкушая  скорую
поживу.
     Насилие запретно для брахмана.
      Это  исконный  долг кшатрия - сражаться  с  врагами  и
побеждать либо быть убитым.
      Странно,  раньше подобная мысль никогда  не  приходила
тебе  в  голову. Сейчас же ты распался на совершенно  разных
людей,  словно  во время обряда, когда Дрона-жрец  взывал  к
великим  богам, или как бывало в Начале Безначалья, где  все
происходило похоже, но совершенно иначе.
     Ты превратился в Троицу.
      Один Дрона - новый, хмельной, преобразившийся! - жадно
втягивал ноздрями острый запах битвы, с нетерпением  ожидая,
когда же он наконец нырнет в кровавый океан и сможет напоить
заждавшееся железо вражьей кровью!
      Другой,  брахман  до мозга костей, со  спокойствием  и
легкой  брезгливостью взирал на разворачивающееся перед  ним
побоище, тщетно пытаясь образумить и повернуть вспять воина-
близнеца.
      Третий  же  Дрона удивленно наблюдал  за  спором  двух
антагонистов   и   одновременно  пытался  разобраться,   что
происходит  с ним самим - с настоящим Дроной, в  котором  до
сих пор спокойно уживалась вся эта троица.
      "Я меняюсь, - успел подумать ты, прикрикнув на возницу
и   мимоходом   вгоняя  первый  дротик  в   горло   панчала,
замахнувшегося на тебя метательной булавой. -  Проклятье,  я
опять  меняюсь!  Я  чувствую то, чего не чувствовал  раньше.
И...  о  небо, кажется, я начинаю сомневаться в правильности
своих поступков!"
      А  потом для размышлений не осталось времени. И пьяный
от  схватки воин рванулся вперед, оттеснив двух других Дрон;
они  поблекли,  съежились  -  они исчезли.  Брахман-из-Ларца
снова  стал  целым.  Только сейчас тебя правильней  было  бы
назвать: "Кшатрий-из-Ларца"!
      Тело  действовало само, уклоняясь от булав и дротиков,
безошибочно  выбирая  нужное  оружие  и  посылая   в   ответ
неотвратимую смерть.
     Многолетняя наука нашла выход наружу.
      Ты  уже  забыл,  зачем рвался сюда. Битва  ради  битвы
захватила  тебя, вскружила голову, повлекла  за  собой,  дав
опомниться  лишь  тогда, когда над  смятым  и  изорванным  в
клочья  полем  боя в который раз разнесся громоподобный  рык
Панчалийца:
     - Др-р-рона! Где ты, брахман?! Отзовись!
     Ты вытер вспотевший лоб и очнулся.
      Твое  предназначение звало тебя, рождаясь  в  крови  и
муках.
     "Как любой ребенок..." - успел подумать ты и осекся.
     Не любой.

                             ***

      Вокруг  медленно  стихал бой. Лишь самые  яростные  из
!.)f."   никак   не   могли  остановиться,   но   постепенно
успокаивались и они: кто - пронзенный вражеским копьем,  кто
-  поразив  врага и с удивлением обнаружив, что  вокруг  уже
никто не сражается.
      Площадка  для  поединка  образовалась  сама  собой:  и
панчалы,  и Кауравы расступились, смешавшись друг с  другом,
раздались в стороны - и вот арена готова.
      Не слишком просторная, изрядно заваленная трупами,  но
вполне  пригодная для колесничного поединка. А трупы...  что
трупы?  Плох  тот возница, который не сумеет на  всем  скаку
обогнуть неподвижно лежащее на земле тело!
      Две  колесницы и восемь коней, четыре полных  колчана,
запасные  луки и тетивы, знамена, зонты, гонги и колокольца,
оружие и шкуры, не считая четверых людей... Они застыли друг
против  друга  в  противоположных концах  импровизированного
ристалища.
       -   Ну  что,  раджа,  приступим?  -  Дрона  поразился
собственной  наглости,  когда с его губ  вместо  ритуального
приветствия  слетела эта дерзкая фраза, и сразу  же  услышал
ответ:
     - Приступим, брахман! Первые посланцы смерти со свистом
устремились к Брахману-из-Ларца.
     Возница не оплошал, и колесница Дроны легко ушла из-под
пробного  удара. Сын Жаворонка выжидал. Для начала он  хотел
выяснить,  на что сейчас способен Друпада. Еще дюжина  стрел
скользнула мимо благодаря ловкости возницы, лишь одна  хищно
вонзилась в борт колесницы.
      Следующую  Дрона просто сбил в полете.  "Нет,  убивать
Панчалийца  не  стоит",  - решил сын  Жаворонка,  и  брахман
внутри  него одобрительно склонил голову, а воин  насупился.
Вот  тогда-то  вперед и выступил новый Дрона:  тот,  который
умел  печалиться и обижаться, радоваться и ненавидеть - умел
многое из того, о чем и не подозревал Дрона-прежний.  А  еще
этот  новый Дрона умел мстить. Панчалиец отверг предложенную
дружбу,  которой сам же искал когда-то! Пришло время платить
по  счетам,  платить  не жизнью, но  мало  ли  чем  способен
рассчитаться царь со жрецом? Лицо Дроны сложилось в странную
гримасу,  отдаленно  напоминавшую усмешку.  Брахман-из-Ларца
взялся за лук.
      Друпада  невольно вздрогнул, когда потусторонняя  сила
вырвала  из  его рук изготовленный к стрельбе  лук,  швырнув
святыню  кшатрия  за  борт колесницы. Раджа  быстро  схватил
запасной  -  и  ему на голову обрушилось его же  собственное
знамя с перебитым древком!
       В  следующий  миг  до  него  донесся  ровный  и,  как
показалось   радже,  чуть  насмешливый  голос   Дроны,   чья
колесница сейчас разворачивалась для новой атаки:
      -  Не  бойся  за  свою  жизнь, о царь,  мы,  брахманы,
снисходительны!
      Это  была  откровенная пощечина, и Друпада не  поверил
собственным  ушам. Прежний Дрона, даже явившийся  к  нему  с
дерзким  предложением  дружбы, никогда  бы  себе  такого  не
позволил!
      Метательная  булава о шести гранях сама легла  в  руку
` $&(.
     "Это я боюсь за свою жизнь?!"
       Такое   оскорбление,  да  еще  и   произнесенное   во
всеуслышание,  он сможет смыть только кровью возомнившего  о
себе  брахмана!  Конечно, Дрона - отличный лучник,  но  если
сойтись поближе...
      Раджа  коротко  рявкнул, возница замахнулся  бичом,  и
колесница Панчалийца устремилась навстречу противнику.
       Что-то   взвизгнуло  совсем  рядом,  упряжка  Друпады
вильнула,  отклоняясь в сторону, и раджа услышал  изумленный
возглас  своего  возничего, в руках  которого  остался  лишь
обрывок поводьев.
      Серповидные  наконечники легко справились  с  дубленой
кожей.
      -  Разорив быстро твое царство, я так же легко мог  бы
разрушить и твою столицу! Но начну я с твоей колесницы, дабы
ты мог убедиться в правоте моих слов...
     В лицо царю брызнули щепки.
      Взревев,  Друпада швырнул в противника одну за  другой
три  булавы. Рука не подвела раджу, как не подводила до  сих
пор,  но  два смертоносных гостинца разлетелись  в  воздухе,
перехваченные  стрелами Брахмана-из-Ларца, третью  же  Дрона
ловко поймал и с пренебрежением отбросил в сторону.
      -  Помнишь, в детстве мы играли с тобой? - донесся  до
раджи   издевательский  голос  брахмана,  и   словно   земля
поглотила  правое колесо, раздробленное дротиками. Колесница
осела,  заваливаясь на бок, и Друпада едва  не  выпал  через
непонятно когда сломанный борт.
      -  Так что моя любовь к тебе взращена тобою же, о  бык
среди кшатриев!
       Возница   соскочил  на  землю  и  шарахнулся   прочь,
преследуемый  по  пятам  стрелами,  вонзающимися  в  горячие
следы.
      Друпада  проклял всю жреческую варну сверху  донизу  и
вновь схватился за лук.
      Несколько  минут  шла напряженная перестрелка,  причем
Дрона приказал вознице сдерживать коней, дабы уравнять  себя
с  Друпадой,  лишенным возможности маневрировать.  Стрелы  с
треском   сталкивались  в  воздухе,  наземь  сыпался   дождь
обломков.  Потом  тетива  в руках  у  раджи  сухо  щелкнула,
перебитая  метким выстрелом Дроны, и Друпада  вновь  остался
без лука.
     На этот раз окончательно.
      -  Я  хотел бы снова заключить дружбу с тобой, о  тигр
среди  мужей! Признай, что не-царь может быть другом  царей!
Поэтому  мною, о Друпада, и было сделано покушение  на  твою
державу! Под градом стрел колесница раджи сперва просела еще
больше, затем сломались дышла, разлетелся обруч тривены...
      Друпада молча подобрал последнюю булаву и тяжко  пошел
навстречу Дроне.
     Он мечтал о рукопашной.
     Он мечтал убить или быть убитым.
      Увы,  Дрона  не внял мечтам Панчалийца. Сын  Жаворонка
поднял  лук,  подобно тому, как Индра натягивает  тетиву  на
`  $c#c,  изготовясь к стрельбе... Упала наземь  перевязь  с
мечом,  рассеченная бритвенно-острым жалом, расселся  надвое
золоченый  царский  пояс, лопнул кожаный браслет-готра  -  и
Друпада понял, что скоро останется голым.
      -  Опозоренный  кшатрий идет в ад,  павший  же  в  бою
достоин  миров Владыки Благих, - прошептал раджа,  прекрасно
зная,  что  Дрона  его не слышит. - Я не  могу  убить  тебя,
Дрона, потому что ты брахман, и еще потому... потому что  не
могу.
      Рука  Панчалийца скользнула за пазуху, туда, где  ждал
своего  часа маленький нож с костяной рукояткой -  крохотный
кусок металла, несущий избавление от позора.
     "Глупо..." - еще успел подумать Друпада.
     Вышло и вправду глупо.
      В воздухе свистнул волосяной аркан. Тугая петля обвила
туловище  раджи,  притянув к нему  руки,  лишая  возможности
покончить с собой.
      Дрона,  не  торопясь, спустился со своей  колесницы  и
направился к плененному Друпаде, по дороге сматывая веревку,
но не ослабляя петли-удавки.
       "Так,  наверное,  приближается  к  мертвым  грешникам
Петлерукий  Яма-Дхарма",  -  мелькнуло  отчего-то  в  голове
Панчалийца.
       -   Разве  ты  не  знаешь,  о  достойный  раджа,  что
самоубийство  -  наитягчайший грех? - участливо  осведомился
Дрона, подходя. - Ты должен быть благодарен мне: я спас твою
душу от адских мук!
       Друпада  заскрипел  зубами.  От  правоты  Дроны   его
буквально выворачивало наизнанку.
      -  Попав  теперь  живым во власть  своего  противника,
желаешь  ли  ты  восстановить прежнюю дружбу? -  осведомился
Брахман-из-Ларца,  пристально глядя на рослого  раджу  снизу
вверх.
     "Неужели я пожинаю плоды той встречи?"
      Друпада  не  мог заставить себя поверить  в  это.  Что
случилось   с   рассудительным  и  бесстрастным,   предельно
правильным брахмачарином Дроной?
     Он ли перед Панчалийцем?!
      -  О  царь, я даю тебе дар! - разливался меж  тем  сын
Жаворонка.  -  Получай половину своего  царства!  Ты  будешь
царем  на  южном  берегу Господней  Колесницы,  я  же  -  на
северном. Считай же меня своим другом, Панчалиец!  Итак,  ты
согласен?
      Друпада хотел умереть. Жить было значительно труднее и
горше. Но выбора ему не оставили.
     Что ж, он будет жить.
     Он будет ждать.
     - Я согласен, - глухо процедил Друпада сквозь стиснутые
зубы.
      На  глаза царя навернулись слезы - кажется, впервые  в
жизни.

                             ***

      Ты в растерянности стоял перед сгорбленным Панчалийцем
и  никак  не мог понять: что на тебя нашло? Зачем ты  сделал
все это?! Зачем?!

                             ***

     Из летописей Города Слона

     "...Пойдя навстречу благородному Наставнику Дроне, вняв
его  обидам  и  выступая от имени юных  правнуков,  направил
тогда Грозный свои войска под водительством того же Дроны  к
столице  панчалов  Кампилье.  Подступив  под  стены  города,
передали  Грозный  и  Наставник  Дрона  царю  Друпаде,   что
предлагают   ему  свою  дружбу,  которую  Панчалиец   должен
скрепить клятвой верности, однако гордец Друпада отказал им,
и пошли тогда войска на приступ Кампильи.
      Дни  и  ночи  штурмовали доблестные воины Хасти-напура
высокие  стены столицы панчалов; дни и ночи не смыкали  глаз
жрецы  в  городе, готовые в любую минуту воззвать к богам  о
помощи,  если преступят Дрона с Грозным Закон и  обрушат  на
стены  города  небесное  оружие.  Но  крепки  были  Дрона  и
Грозный, твердо стояли они на пути Закона, пользуясь в войне
лишь  оружием, дозволенным смертным. На шестой  же  день  не
выдержал Панчалиец и, открыв ворота Кампильи, сам устремился
на врагов во главе своего войска.
      Сошлись  тогда  в поединке раджа Друпада  и  Наставник
Дрона.  И  отразил Брахман-из-Ларца все атаки царя,  сам  же
поразил  его колесницу многими железными стрелами с  золотым
оперением, лишив Друпаду знамени с зонтом, и всего оружия, и
самой  колесницы,  и коней, и возницы, и взял  в  плен  царя
панчалов.
      После  чего  благородный Дрона предложил царю  Друпаде
свою дружбу, и со слезами радости на глазах согласился царь.
      С  тех  пор  мир и дружба воцарились меж  Кампильей  и
Хастинапуром,  а  область плодородной Ахичч-хатры  отошла  в
кормление  к Наставнику Дроне, который и правил  землями  не
как  царь,  но как мудрый и достойный брахман, называя  царя
Друпаду своим другом, и процветали те земли, как никогда..."

                          ГЛАВА XIV
                    РОЖДЕНЬЕ НА ПОГИБЕЛЬ

      Рассказ  горного кумбханда по прозвищу Дваждыродимчик,
слуги  Яджи-бабуна; записан Летящим Гением из свиты  Лакшми,
богини счастья, в обмен на обещание помощи и заступничества;
середина периода Сарад

     Скажете, маленький?
     Скажете, на жабу похож?!
     А вы большой, да?!
      Правильно скажете: и маленький, и на жабу похож, и  вы
большой...  Вас небось не подарят чащобному ятудхану  только
за  то,  что  он, ятудхан, сказался вашим блудным  дядюшкой!
Осчастливил, подлец, явился - не запылился! Жили - не тужили
!%'  родственной жилы... Да, вам хорошо, вас не подарят,  вы
вон  какой  здоровенный,  а меня вот  подарили.  Свои  же  и
подарили, братья-кумбханды, горные старатели!
     Твари толстопузые!
      Едрен банан, я ли не старался! С детства голозадого из
шкуры наружу выпрыгивал! "Кошачью искру" от снежной яшмы  на
ощупь  отличал! Почему на ощупь? Да потому,  что  мне  дура-
маменька при родах пуповину сланцем перерубила! Как это - ну
и  что?! Вам плевать с поднебесья, летунам, вам хоть  зубами
перекусывай,  хоть  на лету встречным ветром,  а  у  нас  от
сланцевого рубила выворот зеницы ока!
      Мне  ж  теперь весь мир черно-белый!.. Я  ж  теперь  -
засланец луподырый!
     Смейтесь, смейтесь, наши паскуды тоже животики в клочья
рвали - как же, кумбханд, горняк потомственный, оттенков  не
различает!
      В детстве смарагд-гнилушку сунут вместо соски-жевалки,
осклабятся  радушно: "Хошь сладенького?"  Я  рад  стараться:
жую, чмокаю, давлюсь-дивлюсь, что скулы желваками сводит!  А
им весело: Дваждыродимчик горькую зелень с медовым рубиновым
багрянцем путает!
     Ату его, глупого!
     Куси, урод!
      Горцев-нишадов на меня натравливали.  Вообще-то  мы  с
людьми на ножах, они нам в лоб, мы им по лбу, а с нишадами -
ниче,  приятельствуем  от века. Наши  горы  -  они  сутулые,
приземистые,  вроде  меня;  тут  ежели  вместях  жить  (одни
снаружи,  другие  внутри!),  разминуться  трудно!  Вот  наши
весельчаки и сговаривались: подкинут нишадам камешек-другой,
шепнут  словечко, те блестяшки в папахи спрячут и ну  гонять
меня по утесам...
      Носа  не  высунь  -  пращами машут,  псицыны  дети,  и
гогочут:  дескать,  камни  от моей  плеши  потешно  лягухами
отпрыгивают!
     Так и жил.
      Изрядно, замечу,