орот, хитро
ухмылялся и, кажется, был вполне доволен результатом.
     Впрочем, довольны были все, исключая Божий образ.
     И несчастную Мадру.
      В тот самый день (и чуть ли не в тот самый час), когда
жрецы  под  руководством Вьясы извлекали из  ларцов  вопящих
младенцев,  царица  Кунти  во  второй  раз  разрешилась   от
бремени.  Мальчишкой,  ничуть  не  похожим  на  первенца,  -
громогласным  крепышом  с красным личиком,  перекошенным  от
недовольства всем миром.
      Мальчика  назвали Бхимасеной - Страшным  Войском,  или
сокращенно Бхимой - Страшным.
     Что называется, не в бровь, а в глаз!

                             ***

      Когда  Кунти  забеременела в третий  раз  и  последние
сомнения,  в  каком  положении  находится  царица,  исчезли,
терпению  Мадры  пришел конец. Она ходила  за  мужем  тенью,
живым  укором,  символом  скорби -  заставив-таки  Альбиноса
разговориться.
     - ...Ты представляешь, подруженька: все ублю... то бишь
детки этой стервы - сыновья богов!
      -  Да  врет  она, Радость моя! И тебе, и мужу!  Небось
спуталась  с  водоносом  или  сотником  дворцовой  варты,  а
супругу наплела...
      -  Ой  ли, милая? А вдруг не врет?! Говорит:  когда-то
давно  во  дворце  ее  приемного отца гостил  этот  странный
мудрец Дурвасас...
     - Юродивый Дурвасас? Ипостась Шивы?!
      -  Да, только т-с-с-с! Так вот, Кунти тогда определили
гостю  в  услужение, и эта подстилка так ублажила юродивого,
что обрела дар! Мантру, которой можно вызвать любого бога, и
бог должен будет сделать ей ребеночка!
      -  Мантру-шмантру! - фыркнула Гандхари. - Потом вместо
бога  является все тот же Дурвасас в другом обличье или  еще
какой похотливый бычара...
      -  Нет, ты до конца дослушай! - Мадра уже готова  была
обидеться,   и  жена  Слепца  умолкла.  Ей  и  самой   стало
интересно.  - Оказывается, узнав о проклятии, Кунти  наедине
поведала   мужу   о   своей  мантре,  и  тот   разрешил   ей
воспользоваться - не оставаться ж ему совсем без  потомства!
А тут все-таки боги, не шиш гулящий! И какие боги! Локапалы-
Миродержцы! Первенец - от Петлерукого Ямы, второй - от  Ваю-
Ветра, а сейчас она носит чадо самого Индры-Громовержца!
      -  Так  прямо  перуном и любил! -  съязвила  Гандхари,
которая  хотя  и  была  верна  Слепцу,  но  все  же  на  миг
позавидовала Кунти, способной заполучить в свою постель  всю
Свастику   Локапал!   Это  если,  конечно,   верить   бабьим
`.aa* '-o,...
      -  Думаешь, Альбинос из простаков? - хитро  улыбнулась
Мадра.   -   Он   сразу  после  рождения  первенца   заказал
доверенному    брахману   обряд   распознавания!    И    все
подтвердилось!
      -  А  ты-то чему радуешься, дуреха? - удивилась  вдруг
Гандхари,  только сейчас обратив внимание на преобразившееся
и прямо-таки сияющее лицо Мадры.
      -  Муж  сказал, что пора и мне родить ему  наследника.
Обещал   поговорить  с  Кунти:  пусть  поделится  дарованной
мантрой.
     Мадра-Радость вскочила и закончила во весь голос:
     - А не захочет делиться, жадина, он ей прикажет!

                             ***

      Кунти  долго увиливала, но в конце концов ей  пришлось
уступить  велению супруга. Впрочем, хитрая  царица  и  здесь
нашла  лазейку: передала Мадре не всю мантру.  Первые  слова
неразборчиво  пробормотала  сама  и  быстро  оставила  покои
младшей  жены: вызывай, мол, раз супруг желает, но в  другой
раз и не мечтай!
      Рассерженная  Мадра, понимая, что  второго  случая  не
представится,   вызвала  сразу  двоих  -  Ашвинов-Всадников,
божественных лекарей!
     И потом очень жалела, что нельзя это дело повторить.
      Естественно,  зловредная  Кунти  заявила,  что  одного
пришествия  с Мадры вполне достаточно. А узнав о  близнецах,
совсем  взбеленилась, в результате чего  всякие  надежды  на
повторный визит небожителей у Мадры улетучились.
      Нет так нет. Даже супруг вскоре отступился, не надеясь
переубедить старшую жену-упрямицу. Особенно после того,  как
своенравная  царица  заявила напрямик: она  и  младшей  жене
мантру не даст, и сама больше ни с кем не ляжет, потому  как
с  мужем  нельзя,  а богов с нее хватит! И вообще:  женщина,
побывавшая более чем с тремя мужчинами, - это уже  шлюха,  а
она шлюхой быть не желает!
      Вскоре Кунти родила беловолосого мальчика, нареченного
Арджуной - серебрным; позже разрешилась от бремени и  Мадра,
родив двух близнецов - Накулу и Сахадеву.
      Альбинос,  казалось, успокоился: детей у  него  теперь
было  - завались (хоть и далеко до плодородия Слепца)!  Пред
людьми   он   считался   честным   отцом,   по   закону    -
соответственно,  ибо  и сам был рожден вследствие  подобного
обычая, ад не грозит - гуляй-веселись!
      Но  шли  годы, проклятие лани и связанный с ним  страх
смерти мало-помалу стирались в памяти раджи, в то время  как
плоть  настойчиво требовала своего. В последнее время  Мадра
все   чаще   ловила  на  себе  безумно-вожделеющие   взгляды
собственного   мужа;  царица  всякий  раз  обмирала,   боясь
ответить взаимностью.
     Тогда Альбинос наверняка не удержался бы...

                             ***

      -  ...И вот вчера он не утерпел. А Мадра не смогла или
не  захотела  его удержать. Проклятие исполнилось.  И  Кунти
отчасти  была права, обвинив младшую жену в смерти мужа.  Но
если  на  Мадре и была вина, она уже чиста от любой скверны,
пройдя  сквозь врата Семипламенного и последовав за супругом
в рай...
      Жена  Слепца  умолкла. Тишина бродила  по  комнате  на
мягких  лапах,  опасаясь спугнуть странное  состояние  тихой
грусти,   призрак  сбывшегося  печального  чуда,   разорвать
прозрачные паутинки судьбы.
     Но чудо недолговечно. И даже ощущение чуда мимолетно.
      В  этой  комнате вершились судьбы Хастинапура,  судьбы
Великой  Бхараты;  люди, собравшиеся здесь,  не  могли  себе
позволить  мыслить категориями чудесного,  и  вот,  один  за
другим, они начали стряхивать с себя оцепенение.
      -  Благодарю, царица. - Грозный встал и  поклонился  с
искренним почтением, тряхнув снежно-белым чубом. - От  всего
сердца.
     Регент с самого начала уважал старшую невестку.
      Добровольно завязать себе глаза, чтобы встать  вровень
со слепым мужем, решится далеко не всякая женщина.
      Когда  Слепец  с  супругой были уже в дверях,  Грозный
внезапно нарушил молчание:
      -  Скажи, царица, как ты полагаешь, та лань  и  впрямь
умерла?
      Странный  вопрос  на мгновение пригвоздил  Гандхари  к
месту.
      - Да, о великий, - ответила она, чуть замешкавшись.  -
Насколько   я   поняла,  раны  от  стрел   Панду   оказались
смертельными. Иначе как бы сбылось проклятие?
      -  Благо твоим устам, царица. Ты успокоила меня, - без
особой радости подытожил Грозный.
      Он  ждал долго, очень долго - и заговорил лишь  тогда,
когда   уверился,  -  что  царственная  чета  удалилась   по
коридорам  дворца  на  достаточное  расстояние.   Даже   для
изощренного слуха Слепца.
      -  Я  помню  очень  похожую историю.  Она  закончилась
гибелью моего сводного брата, сына царицы Сатьявати и  раджи
Шантану. Там мелькала подозрительно знакомая лань.  Я  очень
надеюсь,  что стрелы Альбиноса действительно прикончили  эту
тварь.   Но  не  удивлюсь,  если  лань  опять  возникнет   в
окрестностях  Хастинапура  лет через  двадцать-тридцать  при
соответствующих обстоятельствах.
     Грозный раздраженно дернул кончик чуба.
      -  А  может быть, все гораздо проще. И проклятия, боги
или  говорящие  звери - лишь ширма. Мне  бы  очень  хотелось
оказаться  правым.  С  богами трудно  бороться,  и  пути  их
неисповедимы. Что же касается смертных... Поглядим.  Будущее
покажет, - закончил престарелый регент.

                              5

                            МОЛВА

     Не стало на земле злосчастного Альбиноса, ушел из жизни
в  расцвете  лет  белокожий и красноглазый Панду,  осиротели
пятеро  братьев-Пандавов,  взамен  обрет  сразу  аж  пятерых
небесных  родителей,  и  тенью  легла  на  Великую   Бхарату
свастика.
      Свастика  домыслов и перемигиваний,  свастика  слухов,
сплетен и оскопленной правды.
     - Лань, говорите? - ухмылялись на востоке стократ битые
кашийцы  и  анги  - слоноводы. - Ой, не знаем,  не  знаем...
Отродясь зверя промышляем, в шкуры заворачиваемся, а от злой
судьбы  не  страдаем!  Видать, уж очень прогневил  Альбинос-
бедняга  кого-то, все любимые мозоли оттоптал, чтоб вот  так
угораздило...
     - Уж не та ли это лань, - посмеивались на юго-востоке в
Калинге  и  Ориссе,  -  что  завсегда  близ  царских   семей
околачивается?  Стучит  у  ворот  копытцем:  пустите,   люди
добрые,   зашибу  неугодного,  забодаю  лишнего!  И  впрямь:
страшнее лани зверя нет!
      -  Знамо  дело, - соглашались в южных пределах  аж  до
самых  непролазных  дебрей Кишкиндхи.  -  Слепец  на  троне,
Грозный у кормила, Слепцовы чада престол слепнями облепили -
сотня  орлов, клюв к клюву! На кой финик им Альбинос?! Зачем
двоюродные  братья-соперники, будь они хоть  трижды  божьими
отпрысками?!  Державу  в клочья драть?  Из-под  трона  опоры
растаскивать?
      -  Черед  за  детками,  - и себе  кивали  юго-западные
дашарны и андхраки. - На их век ланей хватит. Какой аскет не
горазд  за  четвероногими  кралями ухлестнуть,  вроде  этого
Киндямы-греховодника?! Грохнешь дикого козла, а он тебе: "Я,
мол, не козел, а подвижник из подвижников, это ты козел и за
козла ответишь..."
      - Да уж, воистину, - в голос ржали на западе камбоджи-
табунщики  и  бритоголовые шальвы. -  Надо  бы  и  нам  пару
лошадушек  на этих... рогатеньких сменять! Авось в хозяйстве
пригодятся...
      - Дураки вы все, - возражали северо-западные гандхарцы
и  мадры.  -  Дураки  дурацкие! Грозный не  вечен,  уйдет  в
райские  пределы - кто после сына Ганги державу примет?  Вот
было  б здорово: один полубог ушел, а пятеро мигом на  смену
явились!  Отцы  сверху поддержат, мы  снизу  подопрем  -  не
жизнь, персик в меду!
      -  И то правда, - чесали бороды воинственные тригарты-
северяне. - Да уж больно распрей пахнет... кровушкой...
      Северо-восток  угрюмо помалкивал.  Там  разбирались  с
женами,  взявшими моду ссылаться на старшую  жену  покойного
Альбиноса. В смысле если изменяла мужу больше чем с тремя  -
значит,   шлюха,  а  если  с  тремя  или  меньше  -  значит,
праведница  и  воплощенная  добродетель.  А  что  в   подоле
принесла, то принять с поклоном и лелеять пуще родных.
     Звать же байстрюков "деволятами" - "божьими детками".
      Свастика лежала на Великой Бхарате. До бойни  на  Поле
Куру оставались считанные десятилетия.

                          Глава IV

                        ЧУЖИМИ РУКАМИ

                              1

                           ТОНУЩИЙ

      Сегодня строгий и, казалось, вездесущий Дрона собрал в
шатре  младших воинских наставников, а ученикам было  велено
заниматься самостоятельно. Естественно, понятие "заниматься"
каждый  из  учеников  истолковал по-своему.  Братья-Пандавы,
приклеившие  себе общее отчество вскоре после  смерти  отца,
плотно  осели  в  малиннике,  с  энтузиазмом  осваивая   там
искусство  истребления спелых ягод. Боец и  Бешеный  утащили
всю  ораву Кауравов купаться... простите, овладевать  наукой
преодоления водных преград! Звали с собой и Карну, но  сутин
сын  купаться  не пошел, а просто уселся на  высоком  берегу
реки,  не там, где плескались шумные чада Слепца, а выше  по
течению,  где река с грохотом вырывалась из ущелья, безумным
скакуном  мечась  по  зубам порогов, и  лишь  потом,  нехотя
успокаиваясь, вытекала на равнину.
      Вон  она,  река: лениво распласталась сонной  заводью,
играет бликами, нежась в лучах теплого утреннего солнышка...
притворщица!
         Здесь     Карна    предался    сосредоточению     и
самосовершенствованию.    А    попросту    говоря,    сидел,
бездельничая, смотрел на пенящуюся внизу речку, любовался то
и  дело  вспыхивающими  в  облаке  водяной  пыли  маленькими
радугами и мечтал о возвращении в Хастинапур. В город тысячи
соблазнов, где он без промедления заявится в квартал блудниц
-  там по нем наверняка уже истосковались две (если не три!)
исключительно   приятные   девчонки!   Приятные   во    всех
отношениях, особенно когда завалишь такую на ковер или  хотя
бы  в копну свежескошенного сена, а вторая завалится сверху,
громогласно зовя третью...
      Жаль  только,  что  осенние сборы  заканчиваются  лишь
послезавтра. Он, Карна, с удовольствием рванул бы в  веселый
квартал  хоть сейчас. Ну, пусть не сейчас, пусть вечером.  А
собственно, почему бы и нет? Что мешает улизнуть  со  сборов
на  день-другой раньше? Бойца с Бешеным можно  предупредить,
чтоб   тревогу  сдуру  не  подняли,  а  остальные  вряд   ли
хватятся...  Сбежал  какой-то сутин  сын  Карна?  Нахлебник,
взятый  в  обучение лишь из прихоти царевичей?! До  него  ли
наставникам,   когда  тут  сплошь  раджата,   один   другого
знатнее?! А самим раджатам и вовсе не до Карны. От  гордости
лопаются,  павлины  весенние, нарядами  друг  перед  дружкой
хвастаются,  из  кожи  вон  лезут, чтоб  похвалу  Наставника
заработать,  - еще бы, сам великий Дрона бровью двинул,  это
вам не лингам собачий...
     Дхик!
      А  встань  раджа-папаша  на дыбы  против  Хастинапура,
Грозный  мигом  раджонка в погреба, а папаше  -  ультиматум!
Ерепенишься? Поостыть не желаешь?! Вот так - то!  Какая  там
$`c&! , какая любовь - одна сплошная Польза. Умен Грозный, и
советники его не даром казенный рис ложками едят...  Хорошо,
что  он, Карна, - сын возницы! Заложник из него, как брахман
из  шакала, всем на него плевать, и ему на всех - тоже!  Ну,
кроме  отца с матерью, само собой, да новых друзей: Бойца  с
Бешеным  да  еще пары сут-ровесников, с которыми  он  иногда
вместе по бабам бегает. А так...
         Чуть     повыше    того    места,     где     сидел
"самосовершенствовавшийся" Карна, раздался отчаянный крик, и
сутин сын невольно взглянул в ту сторону.
      Из малинника с воплем вывалился Бхима-Страшный, второй
из  братьев  -  Пандавов. Похоже, доблестно победив  и  съев
противника  в  лице  малины, Страшный успешно  упражнялся  в
искусстве   беспробудного  сна,  пока  досадная  помеха   не
прервала сие благородное занятие.
     "Оса его в задницу укусила, что ли?" - подумал Карна, с
удивлением наблюдая за Страшным.
      Действительно,  мальчишка двигался  странным  образом,
словно  ноги  его  безнадежно путались  в  траве.  Или  были
связаны.  Вот  он  покачнулся, судорожно  всплеснул  руками,
будто  собирался  взлететь, упал и,  перекатившись  на  бок,
рухнул с кручи вниз.
     Верхом на водяного коня, играющего в теснине порогов.
     - А-а-а!!! - донеслось до Карны. - Помогите!!!
      Первым побуждением сутиного сына было броситься в воду
на   помощь  незадачливому  увальню-Пандаву.  Плавал   Карна
отлично, еще с далеких дней чампийского детства, и наверняка
сумел бы вытащить Страшного.
     Делов-то: ухвати за шевелюру и правь к берегу...
     Ты даже сделал шаг по направлению к обрывистому берегу.
Остановился.  Словно  ткнулся лицом  в  невидимую  преграду.
Тонкий комариный звон на пределе слышимости взвился в мозгу,
пальцы  сами собой сжались в кулаки, и перед глазами  встала
позавчерашняя картина...

                             ***

      -  ...Нет, не попадешь! - презрительно кривит  губы  в
ухмылке светловолосый Арджуна.
      -  Я?! Не попаду? Смотри! - Бхима широко размахивается
шестигранной   метательной   булавой,   намереваясь   снести
золоченую шишечку с колесницы орисского раджонка.
      И в этот момент из-за повозки появляется твой знакомый
- молоденький сута.
     - Сто-о-ой! - кричишь ты. - Стой, дурак! Поздно!
      Булава  проносится мимо злосчастной шишечки,  и  череп
суты раскалывается перезревшим гранатом.
      На миг все как будто застывает, потом сута валится  на
траву,  рассыпая  вокруг  себя кровавый  дождь,  а  Страшный
понуро заявляет:
     - Если б не этот баран, я бы попал! Сам виноват.
      А  дальше  была драка, дикая, взрослая драка,  которая
вполне  могла  закончиться  еще  одним  трупом,  но  вас  со
Страшным  вовремя растащили наставник Крипа  и  его  бешеная
a%ab` ...

                             ***

      Ты  не  видел,  как камни вросших  в  твои  уши  серег
медленно гасят кровавое свечение.
       Спасать   этого  ублюдка?  Или  лучше  добить,   чтоб
наверняка?  Свидетелей  нет,  а  камней  вокруг  достаточно.
Сейчас Страшный окажется как раз под обрывом...
      Стыд хлестнул тебя жгучим бичом. Убить в честном бою -
да,  сколько  угодно!  Но  добить камнем  тонущего?!  Позор!
Впрочем,  с  другой стороны, спасать Страшного  ты  тоже  не
обязан. Пусть все идет как идет. Выплывет - его счастье.  Не
выплывет - туда ему и дорога!
      И  ты остался стоять, где стоял, отстраненно наблюдая,
как течение волочит к порогам захлебывающуюся жертву.
      -  На  помощь!  - задыхаясь, орал между тем  Страшный,
барахтаясь  в  пенных бурунах. Мальчишка  отчаянно  загребал
руками,  чудом ухитряясь оставаться на поверхности, но  ноги
его  явно не слушались. Долго так держаться на плаву не  мог
даже крепыш Бхима.
      Вот  его  завертело в водовороте, ударило о  скользкие
камни,  раз,  другой... Кудлатая голова исчезла  в  пенистой
кипени, будто муравей в конской гриве.
      "Все",  -  решил  ты  и  тут же  вновь  увидел  голову
Страшного - та вынырнула на два посоха ниже первого порога.
     - Бхима, я иду! Держись!
      Вдоль  узкой полоски берега под обрывом бежал Арджуна,
пытаясь прийти на помощь брату, но Страшного несло дальше, и
Арджуна никак не успевал.
     Еще мгновение - и тонущего швырнуло на очередные камни.
В  воздухе мелькнули босые ноги Бхимы... С щиколоток свисали
мокрые  обрывки  пут  -  веревка  или  лиана,  издалека   не
разобрать. Мальчишку буквально перебросило через  порог,  но
он  снова  вынырнул  и,  лихорадочно  гребя  всеми  четырьмя
конечностями, заспешил к берегу.
      Подоспев,  Арджуна подал брату руку и вытащил  его  на
песок.  Помощь  оказалась кстати - к тому  моменту  Страшный
вконец   обессилел:   ободранный  о  камни   живот   обильно
кровоточил, а тело покрывали синяки и ссадины.
      Арджуна склонился над братом, помог ему сесть,  и  ты,
наблюдая  за этим, невольно поймал себя на зависти к  Бхиме.
Наверное, здорово иметь родного брата, который не оставит  в
беде,   придет  на  помощь!  Пусть  Арджуна  успел   сделать
немногое, но он искренне пытался...
      В  этот момент беловолосый малец глянул вверх - и лицо
его,  так  похожее  на храмовый лик Громовержца,  окаменело.
Рядом  поднял  голову  хрипло дышавший Бхима,  уставился  на
брата, потом - туда, куда смотрел Арджуна...
     Ты не слышал, как Арджуна тихо спросил:
     - Это Карна тебя... столкнул?
      -  Не  знаю, - кашляя, прохрипел Страшный. - Может,  и
Карна. Он спал. Спал он, Серебряный...
     И погрозил тебе увесистым кулаком.
      Лекари  так  и не сумели отучить Страшного  от  малого
порока  речи:  в  минуты возбуждения он  говорил  о  себе  в
третьем лице подобно лесным дикарям юга.

                              2

                          НАСТАВНИК

      -  Ответь мне, юноша: ты ли столкнул с обрыва  в  реку
сонного Бхимасену, как подозревают его братья?
     - Не я.
     - Следует отвечать: "Не я, Учитель".
      -  Не  я,  Учитель. - Карна дерзко  взглянул  в  глаза
Наставника  Дроны, и с минуту они стояли молча  друг  против
друга: маленький брахман и сутин сын, перегнавший учителя  в
росте почти на голову.
      Лицом  к лицу, спокойствие и вызов, судьба и случай  -
словно  в  гляделки играли. Но едва подросток  заметил,  что
серые  глаза  брахмана слезятся, как если бы Учитель  упрямо
вперял  взгляд в диск полуденного светила, он и сам невольно
сморгнул.
      Лишь  тогда Дрона позволил себе отве