о счастья, - голосит он
заключительную  часть  обрядового песнопения,  -  для  того,
чтобы  ты  долго пребывала со мной, своим супругом. Останься
'$%al,  не  иди  к  другому, достигай преклонного  возраста,
играя  с  детьми и внуками, радостно пребывая в  собственном
доме!
     - Ом мани! - подводит итог Брахман-из-Ларца, всаживая в
живот жрецу-самозванцу широкий листовидный наконечник его же
собственного копья.
      Влажный хруст - и стражник бесформенной грудой оседает
на землю.
      Поначалу  все  застывают,  пытаясь  осознать,  что  же
произошло и не привиделось ли им это?
     Все, кроме брахмана-убийцы.
      Окровавленное  копье  со  змеиным  шипением  рассекает
воздух, наискось входя ближайшему ракшасу под левый сосок  -
туда, где бьется сердце.
      Говорят,  у  людоедов оно покрыто шерстью,  но  шерсть
плохо помогает против острой бронзы.
     Совсем не помогает.
      -  Ах  ты,  сучий выкормыш! - Первым приходит  в  себя
Златоклык.  Вожак проворно взмахивает волосатой ручищей,  но
брошенный   им   дротик  лишь  разочарованно  пришепетывает,
пронзая  воздух  в  том месте, где еще миг  назад  находился
дваждырожденный.
      Очередная капля из кувшина Калы-Времени запаздывает  и
смазанный  силуэт  брахмана  распластывается  дь  промежутке
между двумя каплями, двумя мгновениями границей между жизнью
и смертью.
      Треск  древка - это убитый ракшас валится лицом  вниз,
ломая засевшее в груди копье.
      Падение  тела - и еле слышный шлепок кожаных  сандалий
Дроны рядом с трупом.
     Брахман нагибается.
      Над  макушкой  его, плавно вращаясь  в  гуще  воздуха-
времени, проплывает метательный нож.
     Мимо.
      Дрона  распрямляется,  сорвав  с  мертвеца  конический
тюрбан,  который  венчают  нанизанные  на  него  метательные
чакры.  Словно перстни на пальце щеголя. Словно... не важно.
Тюрбан меняет владельца, а на запястьях дваждырожденного уже
цветут, мерцая, смертоносные кольца.
      Губы  брахмана  шевелятся  дождевыми  червями,  плюясь
словами-брызгами,   -   и   запоздалая   капля,    опомнясь,
выкатывается из кувшина Времени.
     Освобождая дорогу нетерпеливым подругам.
      Чакры  загораются зловещим огнем, не имеющим  никакого
отношения к бликам солнца. Руки Дроны описывают изящную дугу
- словно брахман зачерпывает обеими горстями воду из родника-
невидимки и щедро плещет на своих противников.
     Звон - метательные кольца сталкиваются в воздухе с себе
подобными,  а  также  с  двумя  ножами;  крики  -  нутряные,
истошные, рожденные скорее судорогой движения, чем  разумом;
тела  мечутся  в  направлении всех десяти  сторон  света,  и
кажется, что безумный иебожитель вдруг решил сыграть  живыми
фигурами в "Смерть Раджи"!
     Четыре оставшихся бойца - против одиночки.
       Разве  что  более  опытные  игроки  забыли  объяснить
служителю,     чем    заканчивается    бой    "пешцев"     с
"воеводой"....смертоносный   ливень   иссякает,   и    сразу
выясняется, что Дроне противостоят двое - стражник-человек и
Златоклык.
     Остальные не в счет.
     Навсегда.
      Стражник-человек с воплем бросается вперед занося  для
удара  шипастую  палицу. Тюрбан пуст, у проклятого  брахмана
кончились  чакры,  и  есть шанс успеть, опустить  оружие  на
непокрытую  голову, а царь Канса щедро вознаграждает  верных
слуг!  Вот он, призрак награды: дваждырожденный спотыкается,
катится  по  траве,  стражник в два прыжка  догоняет  его  с
торжествующим ревом вздымает палицу...
      Мертвый ракшас, обладатель тюрбана, был запаслив.  При
жизни.  И стальной гребень, метать который - проклятие  даже
для мастеров, вспыхивает на солнце.
     Всеми зубцами войдя стражнику под правую ключицу.
      Человек  еще жив. Уронив оружие, он пытается выдернуть
гребень  уцелевшей  рукой, но Дроне уже  безразличны  потуги
раненого.
      Потому что Златоклык даром времени не терял. Возможно,
поначалу  он  и  впрямь  решил спастись  бегством  от  греха
подальше. Но когда ракшас оказался на спине вороного жеребца-
гиганта,  его планы мгновенно изменились. Конный ракшас  при
оружии - против пешего человечка, растерявшего весь арсенал?
Спасаться бегством?!
     Смеетесь, да?!
       Непредусмотренная  игрой  фигура  "всадника",  больше
похожая  на  боевого  слона,  стремительно  вырастает  перед
Дроной.  Грохот  копыт заполняет уши, вожак-демон  на  коне-
демоне  закрывает  собой  весь небосклон,  а  перед  лавиной
бешеной плоти и металла стоит маленький брахман.
      Стоит  как вкопанный, подняв с земли оброненный  самим
вожаком дротик.
      Златоклык резко поднимает жеребца на дыбы, намереваясь
обрушиться на человека всей двойной тяжестью коня с  седоком
и одновременно закрываясь от возможного броска.
      Он  все сделал правильно, этот бывалый ракшас, опытный
вожак,   доверенный  слуга  царя-выродка.  Он   все   сделал
правильно  и  быстро. Просто когда передние  копыта  жеребца
грохнули  оземь,  топча  ни в чем не повинную  траву-вирану,
ракшас понял, что опоздал. Брахман-убийца в последний момент
успел  кубарем выкатиться из-под копыт, а метать  дротик  он
даже не собирался.
     Дротик был приманкой.
      Есть  такие  стрелки, длиной всего  в  пядь,  которыми
пользуются  колесничные лучники, когда противник вспрыгивает
на боевую площадку и лук становится бесполезным.
      Есть  такие стрелки... и очень трудно усидеть в седле,
когда  два  жала  пронзают  твою шею,  а  в  левой  глазнице
расцветает сизое оперение.
     Земля бьет в лицо, но это уже не важно.
      -  Кто  ты,  мразь? - хрипит Златоклык, чувствуя,  что
c,(`  %b,  но все-таки найдя силы приподняться на  локте.  -
Наемник-сатри  <Сатри  - профессиональный  лазутчик,  Убийца
(индийский аналог ниндзя), зачастую наемный>?! Да?!
     На губах ракшаса пузырится кровавая пена.
     - Я Дрона, сын Жаворонка, по прозвищу Брахман-из-Ларца,
-  звучит  ответ.  -  В следующей жизни  ты  получишь  более
достойное рождение, ибо был убит брахманом. Умирай спокойно.
О погребальном костре и соблюдении обрядов я позабочусь.
      -  Подавись,  га... - булькает ракшас, и глаза  вожака
стекленеют.
      Дрона  пожимает  плечами,  подбирает  дротик  и  молча
вгоняет его под затылок стражнику, раненному гребнем.
      Затем  он  удостоверился, что все  противники  мертвы,
внимательно осмотрел свою одежду и тщательно вытер  о  траву
руки.  После чего скороговоркой пробормотал короткую молитву
и повернулся к Красной Девице.
     Та глядела на брахмана во все глаза.
      -  Первая  часть ритуала исполнена, - прежним  неживым
тоном  констатировал дваждырожденный. От  звука  его  голоса
беглянка пришла в себя.
      -  Как  мне  благодарить тебя, о изобильный подвигами,
достойнейший  из достойных! Ты спас меня, хотя это  казалось
невозможным  мне  самой!  Но  ты  сделал  невозможное!  Твое
благородство и сострадание беспримерны, деяния твои освещены
божественным сиянием, о лучший из дваждырожденных...
      Женщину после пережитого бил озноб, она никак не могла
остановиться и без умолку продолжала тараторить  славословия
в адрес Дроны.
      Поначалу  Дрона внимательно слушал ее, а  потом  молча
направился к женщине.
      Красна Девица мельком взглянула в глаза подходившего к
ней человека - и осеклась посреди очередной фразы.
      -  Я...  мне...  - Язык вдруг вышел из повиновения.  -
Мне... мне, наверное, не стоит здесь задерживаться!
      -  Не  стоит,  - согласился Дрона, подходя  к  женщине
вплотную.
     - Царь Канса может выслать за мной еще один отряд...
     - Может. И даже наверняка вышлет.
      - Тогда, пожалуй, я возьму одну лошадь и продолжу свой
путь,  чтобы  к  завтрашнему утру пересечь границу  владений
Кансы. Если нам по дороге...
     - Нам не по дороге. И очень скоро ты сможешь продолжить
свой путь. Но у нас осталось еще одно незавершенное дело.
     - Погребальный костер?
      -  Погребальный костер подождет. Похороны - тоже,  ибо
твою  родню убил я; ты здесь ни при чем. сначала  мы  должны
закончить ритуал.
     - Какой ритуал?
      - Брак по обычаю ракшасов. Повторяю: я только что убил
твоих единственных родственников. Теперь я должен взять тебя
силой.  После ты вольна будешь ехать куда захочешь. А сейчас
- сопротивляйся.
      Красна Девица не поверила своим ушам. Но жилистые руки
брахмана уже сноровисто стаскивали с нее одежду, словно  сын
Fаворонка  только тем и занимался всю жизнь,  что  насиловал
женщин по обычаю ракшасов.
      Красна  Девица забилась, пытаясь вырваться, -  тщетно!
Как  же,  вырвешься из объятий того, кто минутой раньше,  не
моргнув глазом, уложил шестерых ее "родственников"...
      -  Закон  соблюден, и Польза несомненна!  -  возвестил
Дрона,  входя в женщину сзади, и, игнорируя крики "супруги",
продолжил свое дело.
       "Вот  тебе  и  брахман!  -  подумала  Красна  Девица,
постепенно смиряясь со своей скорбной участью. - Точно,  что
по обычаю ракшасов! Хоть бы приласкал, муженек! Прямо бревно
бесчувственное! Закон, Польза... А Любовь как же?"
     Она вздохнула и принялась мерно вскрикивать.
     С большим знанием дела.
      А  в затуманенном сознании Дроны тем временем роились,
переплетаясь, подобные сцены из его снов-Искусов. И Брахман-
из-Ларца  уже  плохо  сознавал,  снится  ему  все  это   или
происходит на самом деле.
     Лишь одно он знал твердо: это не та женщина, которую он
брал в конце каждого сна.
      Экстаз мимолетно пронзил его, Красна Девица обмякла  и
отпущенная брахманом, со стоном повалилась на траву, а Дрона
вдруг понял: ему обязательно нужно найти именно ТУ женщину!
     Призрак из страны Искуса.
     Он был уверен, что это ему удастся.
      -  Закон  соблюден,  и Польза несомненна!  -  еще  раз
провозгласил  Дрона, выпрямляясь. И тут что-то сдвинулось  в
его  рассудке.  Сын  Жаворонка обвел  помутившимся  взглядом
поляну,  заваленную  трупами  услышал  всхлипывания  Красной
Девицы, ощутил вонь свежепролитой крови...
     Слова пришли сами.
     Чужие слова.
      - Радуйся, женщина! У тебя родится могучий сын старший
брат  героя,  рожденного на погибель царя  Кансы!  Твой  сын
будет  ему  верным другом и опорой воплотив  в  себе  земную
ипостась Великого змея Шеша, Опоры Вселенной! Нарекут же его
Рамой-Здоровяком, и прославится он подвигами,  что  совершит
вместе  со  своим младшим братом, имя которому будет  Черный
Баламут! Но запомни...
     Пауза.
     И ком в горле.
     Ком, распадающийся на части-слова.
      -  Но запомни: я не встречался на твоем пути! Это боги
взяли  зародыш из чрева первой жены твоего супруга, дабы  не
рожала она в темнице, и перенесли плод в твое чрево! Запомни
ради блага твоего и блага нерожденного потомства!
     Дрона умолк.
     Кажется, он сам плохо понимал смысл сказанного.
      Мутная пелена постепенно уходила из взора Брахмана-из-
Ларца,  черты лица разгладились, возвращая обтянутому  кожей
черепу  нормальное  человеческое  выражение.  Дрона  помотал
головой,  с  недоумением  глянул на  потрясенную  женщину  и
протянул ей руку.
     Помогая встать.
      Красна Девица отшатнулась от человека, чье лицо только
что  на  ее  глазах  постарело лет на десять.  Вскочив,  она
подхватила с земли остатки сари и кинулась прочь.
     Вскоре до ушей Дроны долетел удаляющийся конский топот.
      Сын Жаворонка нахмурился, и смута на миг воцарилась  в
его вечно спокойной душе. Что здесь произошло? Действительно
ли он убил многих людей и нелюдей а потом вступил в связь по
обычаю  ракшасов с чужой ему женщиной? Что из этого было  на
самом деле а что - лишь мара, иллюзия, искушение?
       В   любом  случае:  Закон  был  соблюден,  а   Польза
несомненна.
     Да.
      Дрона  глубоко  вздохнул, успокаиваясь,  и  отправился
собирать  хворост для погребального костра. Исчезающе  малый
червячок сомнения копошился в его душе.
     Брахман-из-Ларца чувствовал себя изнасилованным.
     Он знал - это пройдет.
     Это всегда проходило.

                             ***

      Заметки  Мародера;  Начало Безначалья,  конец  периода
Цицира

      ...И  стала  земля непроходимой трясиной из-за  месива
плоти и крови.
     Там и сям простор был усеян головными уборами воинов, а
также  их  головами, напоминавшими птиц, лишенных  хвостовых
перьев.  Право  же,  поле битвы, покрытое кругом  безглавыми
телами,  сплошь залитыми кровью, выглядело красиво  -  будто
небосвод,  помытый  медно-красными  облаками.  Боевые  слоны
бежали,  сея  смятение  в рядах своих  и  чужих,  поражаемые
стрелами   подобно   тому,  как  холмы  поражаются   линями,
исторгаемыми  из  туч. Изувеченные, со сложными  бивнями,  с
размозженными лобными выпуклостями, с отсеченными  хоботами,
лишенные  погонщиков и знамен, те "живые крепости" испускали
вой способный заглушить раскаты грома.
      Колесницы  сражались за "ось и чеку", рыская  по  полю
тиграми  в  брачную пору; сломанные дышла, боевые  площадки,
разбросанные повсюду, мешали совершать объезд противника,  и
нередко  случалось так что лучники сражались древками  луков
из-за чудовищной тесноты...
      И  мнилось неискушенному взгляду: все, живые и убитые,
были  одним  человеком.  А  искушенному  мнилось:  были  они
двумя...

                             ***

     Дрона теперь знал эту местность как свои пять пальцев.
     Огромное пространство, где раз за разом сходились рати,
состоящие из войск четырех родов.
      Овраги  за  ближней  ложбиной, извилистые  траншеи,  в
которых  сновали  мелкие  отряды  пращников  и  легкобронных
копейщиков, норовя исподтишка ударить противнику в бок.
       Распадок  у  северо-восточных  холмов.  Трижды   сыну
Жаворонка  в  облике сотен пехотинцев приходилось  цепляться
зубами  за  каждую пядь этого проклятого распадка, дожидаясь
подхода конницы.
      Подножия холмов, где из руин колесниц, превращенных  в
обломки,  воздвигались  баррикады,  и  лучники  скупо   били
стрелами,   опустошая  и  без  того  тощие  колчаны,   из-за
накрененных   боевых  площадок,  пока  слоны  с   исколотыми
ляжками, трубя, прорывались к ним.
      Три  года  подряд  изо  дня в  день  он  пахал  Начало
Безначалья  тысячами  ног, копыт и колес.  Три  года  подряд
сшибался  лоб  в  лоб с огненноглазыми аскетами-погонщиками,
чьи  туго заплетенные косы трепал ветер, пропахший кровью  и
потом.   Триста   тридцать  три  миллиона   раз   умирал   и
возрождался.   Нажил   мозоль   на   языке,   в   мельчайших
подробностях копируя выкрикнутые врагом-наставником  мантры.
Призыв  небесного  оружия  въелся в  плоть  копотью  зимнего
костра,  впитался в душу кислотой, какой ювелиры  Хасинапуpa
травят   желто-коричневые  сердолики,  оставив   на   сердце
памятные  рубцы-борозды  - и Дрона был  счастлив  настолько,
насколько это понятие вообще применимо к Брахману-из-Ларца.
      Закон  был соблюден, и Польза несомненна. Иногда  сыну
Жаворонка казалось, что его учит бог.
     А кто же еще?
     Дроне никогда не хотелось узнать, какое именно божество
снизошло к нему, распахнув сокровищницу Астро-Видьи. К чему?
Любопытство  -  порок,  да и к небожителям  Дрона  относился
гораздо  проще, чем большинство смертных, населяющих  Второй
Мир.
     Еще с Шальвапурской обители, когда престарелый Наездник
Обрядов  раскрыл  молодому  брахмачарину  секрет  сетей  для
Миродержцев.
      Однажды,  позапрошлой весной, он  явился  сюда  раньше
обычного.  Отмахнулся от поднимающихся ратей -  так  охотник
отмахивается от верного пса, когда просто выходит во двор по
малой нужде, - и двинулся наискосок через равнину.
     Прошел между северными холмами.
     Ноги вязли в песке, и Дрона не сразу понял, что впереди
- океан.
      А  когда  искристая гладь, раскинувшись до  горизонта,
стала  реальностью,  Брахману-из-Ларца явился  Вишну-Опекун.
Темнокожий  бог  стоял вдали, под сенью огромного  дерева  с
золотой  листвой,  и  грозил Дроне  пальцем.  Незло  грозил,
скорей  предупреждающе... так, если бы сыну Жаворонка  вдруг
вздумалось пройтись по воде аки посуху.
      Туда,  к  дереву, что могло именоваться  лишь  Великим
Древом.
     Смертному не должно шастать по водам Прародины - Опекун
носил  его в детстве на руках, да и позже, до отправления  в
обитель, неизменно был ласков, но во взгляде на бога у Дроны
сегодняшнего  в  душе  возник противный холодок.  Вкрадчивое
шептание зашуршало в ушах, шепот-шорох, от которого  желудок
сжимался  в  комок,  а  глаза начинали слезиться;  и  ветер,
ворвавшись в уши, забормотал торопливо:
      Жертва  -  Я,  Я  -  ее совершенье, Возглас  "Сваха!",
священная  куща, Заклинание, чистое масло, Я  -  огонь,  Я-в
него приношенье.
       Цель,   держава,  владыка,  свидетель,  Я  -  жилище,
прибежище; друг - Я. Я - рожденье, устойчивость, гибель, Я -
сокровище, вечное семя...
      Сын  Жаворонка был уверен, что не знает такого  гимна.
Усилием  воли  он заставил себя сосредоточиться,  поклонился
Опекуну Мира, повернулся и отправился восвояси.
      Закон  был  соблюден... но все время, пока Брахман-из-
Ларца  возвращался к ставшему родным полю боя, ему  думалось
странное.
      Он чувствовал: огненноглазый учитель, безымянный Гуру,
пошел  бы  вперед.  Прямо  на Опекуна  Мира,  через  простор
Предвечного Океана, на грозящий палец - не задумываясь и  не
останавливаясь.
     Даже если бы за спиной Вишну тесно встали ряды Тридцати
Трех вкупе с ганами, якшами и киннарами их свит.
     Один на всех.
     Вопреки Закону, назло Пользе.

                             ***

     ...От подножия западных холмов в тыл противнику ударили
Ракшас-Виманы  -  гигантские  колесницы  о  восьми  колесах.
Запряженные   упырями-пишачами  с   оскаленными   лошадиными
мордами,  Виманы осенялись знаменами, насквозь  пропитанными
гнилой  кровью,  и гирляндами цвета одеяний  Царя  Смерти-и-
Справедливости.  Сделанные  из  черного  железа,  они   были
покрыты  в  три слоя медвежьими шкурами, а вместо зонтов  на
древках  сидели пестрые стервятники, распластав  крылья  над
"гнездом".
      Смяв  и  опрокинув  пехоту,  Ракшас-Виманы  полукругом
оцепили захваченный плацдарм, и каждая из них превратилась в
рукотворную   гору,   подобную   скоплению   глазной   мази.
Многочисленные пещеры и гроты открылись в склонах,  поросших
сетями буро-зеленых лиан и мхов, огонь сверкнул в проемах  -
и  исторглись из горного чрева потоки стальных копий, стрел,
дротиков,   а   также   шипастых  палиц,   громыхающих   при
столкновении и способных испепелить слона.
      Почти  сразу  над  горами,  несущими  смерть,  в  небе
возникли синие облака, подобные бездымному пламени, и ураган
железных камней забарабанил по Ракшас-Виманам. Иные  из  них
поперхнулись  ливнями  оружия,  иные  же  раскрылись  сверху
кратерами  вулканов, отплевываясь от облаков пучками  травы-
эракл,  где каждая травинка становилась в полете метательной
булавой "Ушастая Наковальня".
      Облака  же  соколами  метались  по  небу,  отрыгиваясь
"Громом  Полуночи"  о восьми дисках, посвященным  Неистовому
Рудре и превращающим в горсть грязи колесницу с упряжкой.
     И мнилось неискушенному взгляду: настал конец света.
     А искушенному мнилось то же самое...

                             ***

     Дрона не раз замечал, что внешне они очень походят друг
на друга: он, сын Жаворонка, и безымянный учитель, взявшийся
посвящать Дрону в науку о небесном оружии.
      Оба  поджарые, сухие, жилистые; оба резки в движениях,
когда хотят того, и лениво-замедленные, когда опять же хотят
того. Покой рождал стремительность сразу, без перерыва,  без
задержки, способной быть увиденной снаружи.
     Гладь мигом становилась потоком.
      И  тот, и другой были скуластыми и черноглазыми...  Но
взгляд  аскета-погонщика, даже спокойный,  все  равно  пылал
ярым огнем пекла, кипел затаенными страстями. Глаза же Дроны
скорее  походили  на темные омуты-бочаги,  какими  изобилует
река  Я