м,
что может случиться после.
     И громовая ваджра сама ложится мне в руку.
      Взлетев  над нарывом, я превращаюсь в огонь и  грохот,
облив   проклятый   купол  над  Курукшетрой  бледно-голубыми
сполохами.
      Окажись  внизу  Город  Слона  -  столицу  должно  было
разнести по камешку!
      Поверхность  нарыва на миг становится видимой,  молнии
размазываются  по ней, словно топленое масло по  поверхности
воды, и гаснут.
     Без цели и смысла.
       Я   убеждаюсь  в  последнем  немедленно,  с   размаху
врезавшись плечом в упругую стену.
       Бешенство  заполняет  меня  целиком.  Если  Вселенной
суждено  быть разрушенной, то это сделаю я. Владыка Тридцати
Трех!
       Свастика  Локапал,  раскаленная  добела  Жаром  всего
Трехмирья,   бешено   крутится  перед   внутренним   взором,
превращаясь  в  метательный  диск.  Огненные  плети   молний
наотмашь  хлещут проклятый нарыв, небо дымится пепелищем  от
погребального   костра,  гром  лавой  течет  по   горизонту,
g%`-.*.&()  день  изо  всех  сил  притворяется  ночью,  а  я
выворачиваюсь  наизнанку, насилуя  Свастику,  исходя  Жаром,
стремясь  туда,  вниз, на Поле Куру,  и  чужак  внутри  меня
подставляет   плечо,   тоже   мечтая   прорваться,   нет   -
дорваться...
      Теперь я чувствовал каждой жилкой: для чужака бой там,
внизу,  еще  не  закончен.  Он  пришел  оттуда  и  теперь  в
бешенстве стремится обратно - зачем, незваный гость?!  Скажи
мне  - зачем? Скажи мне - кто ты? И мы прорвемся, потому что
нам обоим позарез нужно туда, в гной и сукровицу, потому что
сила  всех  Восьми  Миродержцев  сливается  сейчас  с  твоей
яростью  в единый бушующий поток - что в Трехмирье  способно
устоять перед нашим натиском, кем бы ты ни был?
     Двое становятся одним, жизнь становится танцем, танец -
огнем,  и  воды  Прародины  горбятся  волнами-исполинами   в
Безначалье, откликаясь на зов.
     Мы были на грани победы, но что-то отчаянно мешало нам,
и  вдруг  я,  на мгновение ощутив себя чужаком,  понял:  мне
мешает  тело! Бессмертное тело Индры - Громовержца! Не  будь
его,  я  бы  уже  давно  сражался там, внизу,  сумев  сполна
расплатиться...
     Безумие?
     Откровение?
      Сбросить ненавистную плоть, как сбрасывает змея старую
кожу,  ставшую тесной! Разбить вдребезги, уничтожить  самого
себя, оставив лишь чистую, как пламя, сущность - и тогда наш
освобожденный  дух  непременно  прорвется,   не   может   не
прорваться...
      Свастика  Локапал меркнет, рывком,  единым  махом,  и,
беспомощно кувыркаясь в воздухе, я осознаю, что был на грани
самоубийства!
     Может ли бог покончить с собой?
     Не знаю. Но проверять не стоило. А вдруг получится?
      Меня спасли Миродержцы, семеро из восьми. Отбросив  от
проклятого  нарыва, прочистив волной Жара  разрывающийся  на
части   мозг,   заставив  чужака  отступить  и   дав   Индре
возможность прийти в себя.
      Чужак потерял сознание, а я обессиленно упал на  кошму
туч, глядя на безумие Курукшетры.
      Сражение  почти остановилось. На флангах  кое-где  еще
завязывались редкие схватки, но большинство людей прекратили
битву,  и теперь смертные покидали седла, гнезда колесниц  и
спины  слонов;  пехотинцы просто садились на землю,  положив
рядом оружие.
      Испугались того буйства молний, которое я  только  что
учинил?   Ничего  подобного!  Вверх  по-прежнему  никто   не
смотрел, словно над Полем Куру светило мирное солнце,  а  не
ярился  бешеный Сокрушитель Твердынь. Ослепли они  все,  что
ли?!  Впрочем,  нет:  один из бойцов все  же  глянул  в  мою
сторону, и я встретился с ним глазами.
     С сияющими звездами очей гибкого черного красавца.
      На  меня  смотрел Кришна Джанардана,  Черный  Баламут,
возница моего сына Арджуны и главная аватара братца Вишну!
      Черный Баламут весело помахал мне рукой, растянув  рот
$.  ушей.  Он видел меня, видел! - почему же остальные...  И
тут  чужак  во мне едва не выплеснулся наружу. Он  ненавидел
Черного Баламута всеми фибрами души, ненавидел так, что меня
просто сожгло изнутри этой ненавистью. К моему сыну он также
не  питал  нежных чувств, но то, что он испытывал к  аватаре
Опекуна - о-о, в Индре просто не находилось места для такого
пламени!
     Пальцы сами собой вцепились в космы тучи, не давая телу
сорваться  в  пропасть. И рассмеялся внизу  Черный  Баламут,
отчего   чужак   вздыбился  белым  жеребцом  Уччайхшравасом,
летучим  конем  из океанской пены, чье имя труднопроизносимо
даже  для  суров, но вскоре он выдохся и затих,  уразумев  -
бесполезно.
      Кришна тем временем перестал обращать на меня внимание
-  похоже,  там,  внизу,  у  него появились  более  насущные
заботы,  чем  висящий в поднебесье беспомощный  Громовержец.
Ох,  доберусь  я  до  тебя, Баламут, - Трехмирье  с  овчинку
покажется! Вот только как я до тебя доберусь?
     Подскажи!
       Вкрадчивый  голос  патокой  растекся  по  поверхности
нарыва,  и  мне показалось, что говорят для меня одного,  от
сердца  к сердцу, искренне желая помочь. Но ряды сторонников
Баламута  дружно задвигались, прислушиваясь, и  сразу  стало
ясно: голос говорит для всех.
     - Быстро положите оружие и сойдите с колесниц, о герои!
Именно  это и есть сейчас средство, предписанное благородным
Нараяной  для  отвращения  оружия,  носящего  то   же   имя!
Спуститесь  на  землю  все  вы  со  своих  слонов,  коней  и
колесниц! Только так, если вы будете стоять безоружными, это
оружие  не убьет вас! Ибо в любом месте, где бы ни сражались
воины,  дабы  предотвратить силу "Беспутства Народа",  всюду
оно  станет сильней, чем вы! Тех людей, кто бросит оружие  и
сойдет наземь, не убьет "Нараяна", но тех, кто будет даже  в
воображении  сражаться против него, оно поразит  непременно,
даже  если  безумцы  в поисках прибежища  спустятся  в  саму
Преисподнюю!  Внемлите Кришне Джанардане, о  достойные!..  И
достойные вняли.

                             ***

      Бронзовый котелок взорвался, повинуясь заключительному
выкрику  сына  Дроны,  вода  Прародины  пролилась  на  землю
Второго  Мира,  и  теперь  мне оставалось  лишь  смотреть  и
молиться   непонятно   кому,   чтобы   "Беспутство   Народа"
окончательно не вырвалось на волю!
     Молятся ли боги?
     Не знаю. Я вот сейчас молился.
     Черный Баламут, кажется, тоже молился. Интересно, кому?
Не мне же! Вишну? Самому себе? Ведь он же у нас новоявленный
Господь во плоти!
      И  вдруг я понял, сумев прочитать движения пухлых  губ
Баламута, что недалек от истины.
     Кришна декламировал... "Песнь Господа"!
      Его сторонники застыли истуканами по всему Полю, глядя
/`o,.  перед  собой,  словно  возле  каждого  из  них  стоял
незримый  собеседник, даже не собеседник -  бог  или  святой
Гуру, вещая...
      Я  даже  не  успел заметить, как мои губы помимо  воли
начали повторять вслед за Баламутом слова "Песни Господа"  -
и Индре, Владыке Тридцати Трех, было видение: рядом с каждым
истуканом  возвышается  силуэт  Господа  Кришны,   и   воины
послушно  бормочут  слова "Песни..."  вслед  за  призрачными
пастырями - как делал это сейчас я!
      - Заткнись! - рявкнул я сам на себя, и "Песнь Господа"
прервалась, рассеяв черную мару. Но только для меня.
      -  ...Я выронил лук, отец. Впервые в жизни. Все волосы
на моем теле встали дыбом, слабость сковала члены, и я велел
Кришне  ехать  прочь. Совсем прочь, подальше от  Поля  Куру.
Потому  что нет такой причины, ради которой я стану  убивать
родичей. Или пусть он тогда отвезет меня к передовому  полку
наших  соперников,  чтобы они прикончили  Арджуну.  Клянусь,
сказал я, что с радостью приму смерть, не сопротивляясь.
     - И кто же уговорил тебя вступить в битву?
      -  Мой  возница, - не поднимая головы,  глухо  ответил
Арджуна.
     - Черный Баламут ?!
     - Да. Мой двоюродный брат по материнской линии.
       -  Каким  же  образом  он  смог  заставить  сражаться
отвратившегося от битвы?
     - Он спел мне "Песнь Господа". И я почувствовал озноб.
     - Песнь кого?
     - "Песнь Господа".
     - И кто же он, этот новоявленный Господь ?!
     - Кришна. Черный Баламут.
      Да,  это  выход!  Попав  под власть  "Песни  Господа",
человек не осознает себя, полностью и безраздельно отдаваясь
Господу Кришне, готовясь выполнить любой приказ, забыв  свою
варну,  имя, долг и сословие. Для него остается единственный
долг  -  повиновение Господу и одно сословие -  верные  рабы
Кришны.
     Закон, Польза и Любовь; но приходит Господь, утверждая:
"Я  знаю,  как надо!", и Польза становится главной  -  Закон
Господа Кришны и Любовь к Господу Кришне ради Пользы Господа
Кришны!
      Для такого человека "Нараяна" безопасна. Она не тронет
его,  ибо  он  уже  потерял  свой  Путь,  вступив  на  Тропу
повиновения!
      Безукоризненный расчет! Сторонники Баламута  спасутся,
поголовно  превратясь  в  бхактов-любовников  Черного  Гуру.
Впрочем,   многие   наверняка  и   прежде   слышали   "Песнь
Господа"...  как  мой Арджуна, несчастный бывший  Витязь.  А
"Нараяна",  не  найдя жертвы, ударит по  остаткам  столичных
войск! На мгновение я восхитился Черным Баламутом: вот ведь,
подлец,   как  все  точно  рассчитал!  Союзников  спасти   и
окончательно  прибрать  к  рукам, врагов  уничтожить  их  же
оружием!  И  все это одним-единственным ходом - зато  каким!
Гениально, ничего не скажешь!
       Вот   только  почему  он  раньше  этого  не   сделал?
"Беспутства Народа" дожидался? Воистину беспутство...
     Тем временем битва внизу окончательно прекратилась. Оба
войска  в  оцепенении  застыли на  своих  позициях  (похоже,
хастинапурцев  тоже  кто-то надоумил  не  спешить  с  рубкой
разоружившихся  противников). Лишь всхлипывал  и  взлетал  в
поднебесье,  чтобы  сразу рухнуть обратно,  призыв  Жеребца,
сына  Дроны, да еще шуршал по полю вкрадчивый шепоток черных
призраков.
       Даже  слоны  и  лошади  умолкли,  внимая  пробуждению
неведомой силы.
      Поначалу  я не понял, что произошло, лишь ощутил,  что
шаткая  гармония оцепенения нарушена. Потом мне  показалось,
что чьи-то кони, не выдержав напряжения, сорвались и понесли
колесницу  по  полю, не разбирая дороги, -  в  сторону  сына
Дроны,  который  из последних сил держал "Нараяну"  в  узде,
направляя  и  приказывая. Но мигом позже я увидел  исполина,
возвышавшегося  на месте возницы, и сразу же узнал  сводного
брата моего Арджуны.
      Бхиму-Волчебрюха <Бхима - Страшный, он  же  Бхимасена,
Страшное  Войско, второй из братьсв-Пандавов, носил прозвище
Врикодара,  т. с. Волчебрюх, или Волчья Утроба>,  сына  Ваю-
Ветра, Локапалы Северо-Запада.
      Умом  Бхима  никогда не отличался;  похоже,  и  "Песнь
Господа" была этому силачу как тигру попона! И сейчас вместо
того,   чтобы  разоружиться  и  смиренно  внимать  проповеди
Господа  Кришны,  сей "бык среди мужей"  -  бык  и  есть!  -
ломился на своей колеснице прямиком к сыну Дроны.
      Грозно  раскручивая над головой здоровенную  палицу  -
любимую игрушку Волчебрюха.
      Наперерез безумцу уже неслась колесница моего Арджуны,
и  Баламут-возница,  забыв  про "Песнь...",  с  перекошенным
лицом  крыл  Бхиму на чем свет стоит. Оно и  понятно  -  бык
спутал  все его планы, пойдя рогами вперед! Сейчас "Нараяна"
ударит  по герою, и хастинапурцы уцелеют, а Баламут  лишится
одного  из  лучших воинов - уж что-что, а драться  Волчебрюх
умел!
      Вот  колесница  моего  сына  секунду  идет  вровень  с
упряжкой  Бхимы, Арджуна что-то орет брату, но тот  в  ответ
лишь хохочет - и тогда Арджуна прыгает.
      Вытянувшись в полете атакующей змеей, мой сын успевает
проскочить  под  размытым кругом, в который  превратилась  к
тому  времени раскрученная Волчебрюхом палица, и всем  весом
рушится на брата, просто-напросто снося его с колесницы! Оба
приземляются по другую сторону повозки, подняв целое  облако
пыли.  Баламут натягивает поводья, тоже спрыгивая наземь,  и
тут всех троих накрывает "Беспутством Народа"!
     Так я накрывал Семипламенного, когда в летнюю сушь Агни
пожирал леса, сетью из молний.
      Пространство вокруг троицы плывет мелкой  зыбью.  Лицо
Бхимы  искажает  гримаса  боли  и  недоумения,  Арджуна   же
поспешно  отпускает брата, расслабившись  и  прикрыв  глаза,
пытаясь  выйти  из-под действия "Нараяны". Кришна  же,  надо
отдать ему должное остается почти спокоен.
     Решился?
     На что?!
     И над Курукшетрой звенит крик:
       -  Если  числятся  за  мной  хоть  какие-то  духовные
заслуги...
     Черный Баламут собирал свой Жар в кулак!
      Ответ не заставил себя ждать. Сразу гигантский волдырь
вокруг  Поля  Куру становится видимым, радужно  мерцает  его
оболочка, внутри сгущается пелена грязно-серого тумана, но я
успеваю  разглядеть: всех троих - обоих  братьев  и  Черного
Баламута  -  накрывает почти таким же, только  куда  меньшим
волдырем.
     И все, больше не видно ничего.
      Там,  в тумане-грязи, решалась судьба Трехмирья,  а  я
выжатой тряпкой висел здесь, за границей гигантского кокона,
и   был   бессилен  не  то  что  вмешаться  -  даже  увидеть
происходящее!
      Если  хлестать нагую Калу плетью значило бы  подгонять
Время - клянусь, я пошел бы на это!
      ...Туман резко стал редеть, пошел рваными клочьями, да
и те вскоре растаяли без следа.
      Братья  и  Черный Баламут были живы.  Арджуна  помогал
Волчебрюху,   обалдевшему   от  пережитого,   добраться   до
колесницы.  До  его,  Арджуны,  колесницы,  на  которую  уже
карабкался Черный Баламут, усталый и опустошенный. Едва  оба
взобрались   в  "гнездо",  Кришна  ткнул  коней  подобранным
стрекалом и погнал колесницу прочь.
      Не  хватало  лишь  панегириста, чтобы  возопил  гласом
громким:
      -  И  когда страшная мощь того оружия унялась  совсем,
Бхима-Волчебрюх,  одаренный большим умом,  казался  подобным
заходящему солнцу!
      Ничего,  в  будущем - если оно наступит  -  сыщутся  и
восхвалители, толпой набегут...
      А  я  все смотрел им вслед - и отказывался поверить  в
случившееся.  "Беспутство Народа" ушло без  добычи!  Оружие,
просто  по  сути своей обязанное поразить хоть  кого-нибудь,
иссякло, упустив жертву!
     И сделал это Черный Баламут?!
     Господь Кришна?!
       Воины  на  Поле  Куру  медленно  приходили  в   себя,
поднимались  на  ноги,  подбирали  с  земли  луки  и  копья,
отыскивали взглядом упряжки, слонов...
      И  тут  от  ручья, где находился сын  Дроны,  вдогонку
колеснице Арджуны ударил целый поток огня!
     Кажется, я закричал.
      Солнце померкло, словно Лучистый Сурья набросил  вуаль
на   свою  диадему.  Порывы  ледяного  ветра  пронизали  все
направления;   облака  на  небосводе  взгремели   брошенными
доспехами,  испуская дурно пахнущую кровь, и тьма  сошла  на
землю,  оставив видимым одно - белая упряжка и гончее  пламя
следом!
     Ревущая лавина с разбега окатила колесницу моего сына -
и...   брызнула  жадными  языками,  раскрываясь.   оранжевым
лотосом,  сжигая  все  на своем пути.  Только  теперь  стало
'  ,%b-.  слабое  мерцание ореола вокруг колесницы  Арджуны;
ореол медленно гас, но свое дело он уже сделал.
      Для  того, кто мог справиться с "Беспутством  Народа",
"Агни-Вешья"  <"Агни-Вешья"  -  "То,  чей  дом   -   огонь",
ближайший аналог - Саламандра. Также одно из тайных  прозвищ
Рамы-с-Топором,  который обучил мантре  вызова  "Агни-Вешьи"
Наставника Дрону, а тот передал знание сыну> - так,  детская
забава.
      Вокруг  сотнями  гибли рядовые воины,  половодье  лавы
захлестывало  позиции союзников Арджуны и Черного  Баламута,
но я уже не смотрел на это.
     Пралая откладывалась.
     Пока.
     - Ты действительно так считаешь, Владыка? - раздался за
моей спиной знакомый голос Словоблуда. Наверное, вдобавок ко
всему я стал думать вслух.

                          ГЛАВА IV
                ВОЗВРАЩЕНИЕ ЗЛОВЕЩЕГО МУДРЕЦА

      -  Увы,  мальчик  мой,  но ты  ничего  не  смыслишь  в
светопреставлениях. - Брихас смешно наморщил  нос,  собрался
было  чихнуть,  но  раздумал. -  Как  ракшас  разбирается  в
цимбалах, так ты, Владыка, разбираешься в концах света.  Как
Дымнознаменному Агни недоступны глубины океанских  вод,  как
мудрому  непостижим  путь скверны в  женщине,  как  грязному
пишачу немыслима прелесть покаяния, так Стогневный Индра, да
будет ему всяческое благо...
     - Ты собрался написать поэму? - перебил я Словоблуда.
       -   Нет,  мальчик  мой,  -  доступно  разъяснил   мой
собеседник. - Просто я боюсь.
     Брихас подумал и бесстрастно добавил:
     - Очень.
      ...Меня  до  сих пор трясло от пережитого,  подогретая
сома   с  толченой  корой  ньягродхи  помогала  плохо,  если
помогала вообще, и жизнь была отвратительной. Особой  гранью
отвратительности являлось то, что Брихас внимательно  слушал
меня,  ни  разу  не перебив во время сумбурного  рассказа  о
последних  событиях.  Я не скрывал ничего:  ни  разговора  с
полубезумным Арджуной, ни внезапного бессилия и  последующей
любовной  ночи  с Калой-Временем, ни открывшейся  мне  жизни
Гангеи  Грозного,  ни  дурацкого  бунта  райских  демонов  и
встречи с Раваной-Десятиглавцем, бывшим Бичом Трехмирья...
      Впору  было  поверить в невозможное: я рассказывал,  а
Брихас  слушал,  клюя крючковатым носом и  скорбно  поджимая
губы, изрезанные старческими морщинами.
     Но дело обстояло именно так.
      Это  он,  дряхлый Словоблуд, рассудительный Сура-Гуру,
первым  догадался  поднять  по  тревоге  дружину  и,   кулем
взгромоздившись  на спину белого гиганта Айраватты,  кинулся
во   главе  Марутов  на  помощь  своему  Владыке.  "Свастика
истекает   кровью!"  -  это  было  все,  что  выкрикнул   он
дружинникам. И буйные сыновья бури, знавшие лишь одну власть
-  приказ  Индры, - не усомнились ни на мгновение.  Никогда,
-(*.#$   прежде старец-наставник не ездил на  слонах,  а  уж
склочника  Айраватту он обходил десятой дорогой,  но  пришло
время, и даже Маруты-головорезы плохо поспевали за Брихасом,
когда   он   немилосердно  терзал   стрекалом   белую   гору
Земледержца.
     И опять же он первым сообразил: бессмысленно и гибельно
кидаться  на  прорыв,  горя местью, если  даже  Громовержец,
вооруженный  всей  силой Свастики Локапал,  не  сумел...  не
сумел.
      Сейчас  же  мы сидели в саду за южными террасами,  под
раскидистым пожелай-деревом, измученные и опустошенные. А  в
кроне  над нами исподволь зарождался тихий шелест, и  первые
плети  золотистых вьюнков уже заструились вниз,  к  нам,  по
шершавой коре ствола.
      -  Цыц!  -  бросил  я дереву, и оно послушно  умолкло.
Вовремя: достигни нас нежные усики вьюнков, и вскоре мы  оба
наслаждались   бы   полной  победой  над   своими   врагами,
достижением  всех жизненно важных целей и ласками  красавиц,
сотканных из наших грез.
      Жаль  только,  что к реальности это все  не  имело  бы
никакого отношения.
      Под  пожелай-деревья  я  заботливо  сажал  свежеубитых
кшатриев,  героев  того  неугомонного  сорта,  которые   все
норовили  удрать  из  райской Обители,  чтобы  довершить  не
законченные в прошлой жизни дела.
      Год-два  в  сладостном плену вьюнков - и незаконченных
дел  не  остается,  душа обретает покой,  а  характер  резко
улучшается.
     Увы, для меня подобное лечение подходило мало.
     Как и для Брихаса.
     - Ты лишил меня последней надежды, мальчик мой. - Один-
единственный  вьюнок,  самовольно  опустившийся   на   плечо
Брихасу, посерел и завял под взглядом Словоблуда. -  Пока  я
не  видел тебя, мне казалось, что я просто трусливый  старый
дурак...
     - Лишил надежды? Я? Тем, что не сумел вскрыть нарыв над
Курукшетрой?!
       "Старый  дурак!"  -  чуть  не  добавил  я  в  запале.
Вспоминать о поражении было больно. Во всех смыслах.
      -  Нет. Это я предвидел заранее... И не устраивай  мне
разноса:  почему,  мол,  не предупредил?!  Зря  только  силы
растратишь.  Просто я уже второй день живу в