о
кирпичику.  Камешек вызывал лавину, земли  лепились  одна  к
другой, плодилась и умирала Лунная династия, заранее  готовя
замену или свободные места, в Вайкунтхе драл истину в клочья
"Приют   Зловещих   Мудрецов",  подпирая   Опекуна-труженика
знанием  скрытых  пружин Мироздания; и ночами  Вишну  хорошо
спал, устав за трудовой день.
      Опека  над  тремя-четырьмя аватарами  одновременно?  -
пустяки!
      Он  посвежел  и окреп. Даже любимая супруга  все  чаще
заглядывалась на законного муженька, словно заново  открывая
его  для себя. А сам муженек был счастлив. У него было дело.
Он был нужен.
     Он - был.
      И  даже проклятия аватар или кое-кого из подопечных не
смущали его.
      ...Когда  до  завершения труда,  как  казалось  Вишну,
оставались   последние  шаги  -  он  решился  на   серьезный
поступок.
      Ситуация требовала опеки более тщательной, чем раньше.
Спуститься  лично во Второй мир Вишну не мог себе позволить;
обратиться  к  братьям или другим сурам за помощью  означало
разделить  сладость  триумфа  с  чужими.  И  малыш  вспомнил
историю с Десятиколесничным Рамой.
       Он  создал  на  земле  полную  аватару,  человека   с
возможностями бога, находящегося под усиленной Опекой.
     Так появился на свет Кришна Джанардана.
     Черный Баламут.
      Человек с богом в душе, царем в голове - и с камнем за
пазухой.

                          ГЛАВА II

                    ПРИНАДЛЕЖИТ МАРОДЕРАМ

                              1

     - Светает, - сказал я, чтоб хоть что-нибудь сказать.
     Чуть не ляпнув: "Гляньте-ка на восток!"
      Подобное  заявление  в  устах Локапалы  Востока  могли
счесть   в   лучшем  случае  самолюбованием,  в   худшем   -
помешательством.
     Востока для Обители Тридцати Трех не существовало.
      Но  рассвет близился на самом деле. Пространство зябко
ежилось,   втайне  ожидая  прихода  колесницы  Сурьи,   огни
светильников   меркли  от  усталости,  тени  с   проворством
отползали  в  углы;  и пронзительные глаза  Раваны  медленно
переставали светиться зелеными плошками.
      -  Я  в  него,  гада,  душу вкладывал,  -  еле  слышно
прошептал   Вишну,  кутаясь  в  заблаговременно  принесенное
апсарами  одеяло. - А сейчас выну... собственными  руками!..
Если поймаю, конечно.
      - Если он тебя раньше не поймает, - булькнул тактичный
Жаворонок, почесывая плешь обкусанным ногтем.
      Оба, ясное дело, имели в виду Черного Баламута, рыбку,
сумевшую порвать лесу у божественного рыболова.
      Мой замечательный Наставник кряхтя поднялся на ноги  и
проковылял к выходу из беседки. Оперся плечом о резной столб
и  задумчиво  уставился вдаль. По выражению его  морщинистой
физиономии было ясно видно: ничего хорошего он в  этой  дали
не наблюдает.
      -  Что  ж,  Опекун, - протянул Словоблуд  и  стал  как
никогда похож на самца кукушки, кукующего всем последний год
жизни.  -  Сейчас мне кажется, что проклинал я  собственного
сына,  а  угодил в тебя. Впрочем, проклятий  на  твоем  веку
хватало  и без моих стараний. Ты получил то, чего  хотел.  И
твой триумф стал твоим величайшим поражением. Мы свидетели.
     - Я никогда не обращался к тебе за советами. - Гордость
и обида говорили сейчас устами малыша. - И правильно делал.
      -  Ну-ну...  Ты  полагаешь, я  должен  обидеться?  Или
прыгать от счастья горным таром <Тар - горный козел весом до
100 кг>, узнав, что Эра Мрака - результат забав самолюбивого
подростка,  а  не  злая  воля мудрого негодяя?!  Ошибаешься,
Опекун. Стар я прыгать, даже пускай от счастья... у старости
-  свои  привилегии. Ты хоть понимаешь, кого  создал,  делая
Баламута своей полной аватарой?
      Не  дождавшись  ответа, Словоблуд  скорбно  хмыкнул  и
покосился   на   сына.  Жаворонок,  мудрец   наш   зловещий,
выразительно кивнул отцу и развел руками. Уж он-то наверняка
понимал,  что хотел сказать Брихас. Он понимал. А я  нет.  И
Гаруда   с  Гаваной  -  нет.  И  Матали  тоже  уныло  хлопал
$+(--ni(,(  ресницами. Поэтому я весьма  обрадовался,  когда
Словоблуд решил развить свою мысль.
     Для особо тугоумных.
     Но вместо внятного истолкования Наставник вдруг затянул
противным  дребезжащим тенорком, на  манер  даже  не  жреца-
взывателя, а пьяненького пандита из захудалой деревеньки:
     - Я любуюсь беспредельным могуществом того, чью мощь не
измерить,  и с почтением бережно принимаю к себе  на  голову
его  славные  стопы с медно-красными подошвами и прекрасными
розовыми пальцами! Это существо непостижимое и удивительное,
творящий   и   преобразующий  всесозидатель,   пречистый   и
высочайший,    безначальный   и   бесконечный,   вездесущий,
нетленный и неизменный! Даже боги не знают такого,  кто  мог
бы постичь сего мужа!
      Брихас  закашлялся (видно, последнее заявление  встало
ему поперек горла) и надрывно закончил, утирая слезы:
      - Тот, о ком идет речь, - это Баламут, у него огромные
продолговатые глаза, и облачен он в желтое! Ом мани!  Слыхал
такую песенку, Опекун?!
     - Ну, слыхал, - буркнул малыш, отводя взгляд. - И что с
того? Я эту песенку сам в народ запустил...
      -  А то, - голос Брихаса вдруг стал звонок и суров,  -
что  финал  у песенки грустный. "Я - пламя конца мира,  Я  -
князь  конца  мира, Я - солнце конца мира, Я -  ветер  конца
мира!"  Нравится?!  Не  ври: вижу, что  нравится...  вернее,
нравилось.  Раньше. Помню, ты просто патокой истекал,  когда
слышал байки о твоей наипоследнейшей аватаре, символе гибели
Вселенной!  Нет, я не о Кришне! Я имею в виду этот  дурацкий
образ  судии  Калкина-Душегуба на  бледном  коне  со  взором
горящим!  А  судия уже шел! явился! баламутил!  Вот  так-то,
Опекун...
      Краем глаза я увидел, как напрягся малыш. Даже лицо  у
него   вытянулось,  став  пепельно-серым.  Слова  Наставника
зацепили  в братце Вишну какую-то тайную струнку,  и  теперь
струнка билась, истекая малиновым звоном.
     Да и мне, признаться, было стыдно: прежде я и сам любил
послушать на сон грядущий о явлении Калкина-судии.
      Этакой  Кобыльей Пасти, Эры Мрака и  трезубца  Шивы  в
одном существе.
     Меня восхищала фантазия малыша, который сумел придумать
столь   потрясающую  чушь,  придумать  и  заставить   многих
поверить в нее.
     - Скажи, Владыка... - Словоблуд обращался уже ко мне. -
Вот ты вдруг выясняешь, что ты со всей твоей мощью, бурей  и
натиском  был  всего-навсего  вылеплен  неким  умником.   Из
недолговечного  дерьма. С единственной  целью:  таскать  для
умника из огня каленые орехи. Народ вокруг восхищается:  ах,
Индра,  ох, Индра, Стогневный-Стосильный, твердыни  щелкает,
как  семечки, баб табунами портит... А ты-то знаешь: вранье.
Все  вранье,  от  начала до конца. И гнев не  твой,  и  сила
заемная,  и  твердыни подставлены, и бабы  подложены.  Чужой
жизнью  живешь, краденой; нет, хуже - подаренной. Сброшенной
в  грязь  с барского плеча. А захочешь увильнуть от  клятого
предназначения  -  дудки! Умник-то  не  только  снаружи,  он
"-cb`(,  в  тебе, в твоей душе, в твоем теле! Разом  поводья
перехватит:   иди,  Индра,  куда  велено,  под   восхищенный
ропот...
     Словоблуд перевел дух и вкрадчиво поинтересовался:
     - Ну и кого ты, о Владыка, шарахнешь ваджрой при первой
же подвернувшейся возможности?!
     Можно было не отвечать.
      Ответ был написан у меня на лице, лице, которое третий
день как перестало соответствовать божественным канонам.
     - Не понял? - раздалось из одеяла.
     Малыш врал.
     Все он прекрасно понял.
      - Ты хотел, чтобы тебя все любили? - спросил Брихас  у
малыша. - Кришну любили все. Любовь придавала тебе сил?  Ему
она  придавала тоже. Тебе нравилось, когда тебя славят?  Его
славили  в миллионы глоток, с самого рождения, а  ты  еще  и
подбавлял огоньку, заявляя повсеместно, что он - это  ты.  И
был  прав. Он - это ты-идеал. Хрустальная мечта Опекуна Мира
во  плоти.  Ты  воспроизвел сам себя. Со своей  гордыней.  С
жаждой  славы.  Со  страстным желанием  доказать  всем  свою
исключительность.  С  умением находить  лазейки  в  цитадели
Закона. С талантом делать людей аватарами, вкладывая частицу
себя... Ты хотел, чтобы Кришна завершил твою работу  и  тихо
отошел  в  мир  иной, оставив тебя принимать  поздравления?!
После  того,  как  его - ЕГО! - величали Господом?!  Это  не
Кришна - Черный Баламут. Это ты - Черный Баламут. А Кришна -
только  твое отражение! Лучшее, чем оригинал, но  отражение!
Он второй, понимаешь, на веки вечные второй... и при этом он
- ты. Чего бы ты захотел, окажись на его месте?!
     Малыша просто выгнуло дугой.
     Мне даже показалось, что он опять ощутил связь со своим
земным двойником.
      -  Правильно, - тихо закончил Словоблуд. - Второй,  ты
захотел бы стать первым. Единственным. Самим собой. Вот и он
захотел.  Бог  по  рождению,  ты возжелал  реальной  власти?
Смертный по рождению, возжелал и он - но стократ сильнее! Ты
мечтал  навести  порядок  во Втором мире,  чтобы  суры-асуры
восхитились твоим талантом и склонили головы?
     Пауза.
     Секунда тишины, заполнившей Обитель до краев, - золотая
чаша беззвучия.
      -  Вот  и он, Кришна Джанардана, в свою очередь  решил
навести  порядок.  Чтобы  восхитились  и  склонили.  Только,
боюсь, Вторым миром он не ограничится. Иной размах, не  чета
тебе,  малыш... Он решил навести порядок по-своему,  начиная
сверху. С того места, откуда растут его поводья. Потому  что
рыба  гниет  с головы. Суры-асуры, новый мир на  пороге!  Не
знаю, как Калкин-Душегуб, последний судия, но грядет Господь
Кришна!
     Я почувствовал, как дыхание мое помимо воли наполняется
грозой.  Ладони вспотели, словно я держал в руках что-то  до
безумия  хрупкое и боялся раздавить; беседка растворилась  в
тумане  воспоминаний, и вокруг явилась поляна леса  Пхалаки.
Место,  где  я позавчера встречался с собственным  сыном,  с
Nбезьянознамен-ным Арджуной-Витязем, - но встретился  сперва
с  золотушным  ракшасом,  а затем  с  насмерть  перепуганным
человеком,  добровольно  оскопившим  собственную  душу.  Ибо
отречься  от  любимого прозвища, от чести  и  гордости  ради
Пользы  и  служения...  мальчик  мой,  наверное,  только   я
понимаю, чего это стоило тебе, сыну Громовержца.
     Да, я понимаю - но еще я помню.
     Мы оба помним:

     Образ ужасен Твой тысячеликий,
     Тысячерукий, бесчисленноглазый;
     Страшно сверкают клыки в твоей пасти.
     Видя Тебя, все трепещет; я - тоже

     Внутрь Твоей пасти, оскаленной страшно,
     Воины спешно рядами вступают;
     Многие там меж клыками застряли -
     Головы их размозженные вижу.

      Ты их, облизывая, пожираешь огненной пастью - весь люд
этот разом.
     Кто Ты?! - поведай, о ликом ужасный!..

      И  издали откликнулся гибельный ветер, вздох  огненной
пасти,  что явилась в Безначалье трем Миродержцам из восьми;
веселый голос с Поля Куру:

     Устремившись ко Мне, все деянья
     Возложив на Меня силой мысли,
     В созерцанье Меня пребывая,
     Всем сознаньем в Меня погружайся.

     Бхакт Мой! Будь лишь во Мне всем сердцем!
     Жертвуй Мне! Только Мне поклоняйся!
     Так ко Мне ты придешь, Мой любимый,
     Я тебе обещаю неложно...

      В  следующий  миг, властно сбрасывая наваждение,  меня
настиг призыв Свастики Локапал.
      Я  встал,  раскинув руки крестом,  волна  Жара  прошла
насквозь  и укатилась в колыбель Прародины. "Хорошо есть..."
- начал было я, внутренне содрогаясь и понимая, что не смогу
сейчас завершить возглас Тваштара-Плотника, как должно.
     "И хорошо весьма!" - подставил плечо чужак во мне.
     Возможно, он что-то предчувствовал.
     Или просто издевался.

                             ***

     - ...Поле Куру открыто для посетителей, - сказал я всем
чуть позже. - Великая Битва закончилась.
     И Вишну заплакал.

                              2

      Джайтра,  колесница моя золотая, садилась медленно,  с
опаской,   пробуя  землю  краем  переднего  правого   обода.
Боялась,  что  хитрая Курукшетра просто  затаилась  дымчатым
леопардом  и  вот-вот вспучится навстречу  прежним  нарывом,
сомнет, опрокинет, раздавит всмятку... Нет, обошлось.  Сели.
Гнедая  четверка фыркала, косясь по сторонам, стригла воздух
ушами, и Матали приходилось время от времени щелкать бичом -
иначе лошади норовили взмыть обратно, в спасительные небеса.
      Брихас, стоя в "гнезде" рядом со мной, молчал и  кусал
губы.
      Остальных  я  брать  не стал. Да  и  не  очень-то  они
стремились сюда, на Поле Куру, эти остальные. Раване  с  его
ракшасами вся Великая Битва (тем паче закончившаяся) была до
голубого   попугая;  братец  Вишну  хорохорился,   собираясь
порвать  всех на клочки-тряпочки, но было прекрасно видно  -
Опекун  еще  не  оправился от потрясения.  И  вдобавок  дико
боится встречи лицом к лицу с блудной аватарой.
      Ну  а  Лучший из пернатых, ясное дело, остался нянькой
при любимом хозяине.
      Гораздо  труднее  было отделаться от моих  головорезов
облаков.  Дружина твердо решила сопровождать своего Владыку,
во   избежание   и   при  полном  параде.  Упорствовали   до
последнего.   Пришлось   наорать  на   Марутов,   пригрозить
десятникам  понижением в звании и даже грохнуть разок-другой
перуном  оземь. При этом мне почему-то казалось,  что  я  не
перуном грохаю, а топаю ногой, подобно обиженному малолетке.
Ох,  много  чего  мне казалось в последнее время...  Дружина
затихла, подозрительно перемигиваясь, я еще раз рявкнул, что
в опеке не нуждаюсь, и ускакал.
      Сейчас  же,  глядя на небо, я видел невинные  компании
тучек-штучек   -   подсвеченные   изнутри,   они    вальяжно
фланировали над головой туда-сюда, кичась златыми венцами, и
в сумрачной пушистости нет-нет да и погромыхивало.
     Патрулировали, сукины дети.
     На всякий случай.
     Каюсь: на душе от этого становилось спокойнее.

                             ***

      Смрад  стоял невыносимый. Впору свалиться  в  обморок.
Матали  еле  дождался, пока я и Брихас спешимся. После  чего
мигом  стал  перегонять упряжку за дальние холмы  -  лошадей
била  мелкая  дрожь, с губ срывались клочья  пены,  и  спины
животных  взмокли  от  пота.  Я  одобрительно  кивнул  и   в
сопровождении  бесстрастного  Словоблуда  двинулся   вперед.
Делая вид, что зашел сюда случайно и теперь прогуливаюсь  от
нечего  делать.  Один я, что ли, такой?..  Хорошо  бы,  если
один.
     Увы.
     Вся Свастика была в сборе.
     Здесь, на Поле Куру.
      И все Локапалы дружно делали вид, что зашли случайно и
не замечают остальных.
     ...Лучистый Сурья навис низко-низко, заклинив колесницу
в  ближайшем  просвете  между облаками.  Перегнувшись  через
борт,  мой брат внимательно оглядывал юго-восточную ложбину:
там  уже который раз с оглушительным грохотом рвались  трупы
слонов  - на жаре их расперло до барабанного звона, и  шкуры
"живых  крепостей" не выдерживали. Ниже спуститься Сурья  не
мог, иначе нам бы не осталось ничего для рассмотрения.
     И венец-кирита Солнца был тускло-багровым.
       ...Семипламенный  Агни  вспыхивал  то  тут,  то  там,
ковыряясь  в  спекшейся массе тел, язычками протискиваясь  в
щели между обугленными костями и жадно вылизывая драгоценный
металл  расплавленных  украшений. Поблизости  от  Пожирателя
Жертв  смрад ослабевал, сменяясь просто горячим воздухом;  я
заметил, что машинально стараюсь подойти поближе, - и сдал в
сторону.
     Разговаривать с Семипламенным не хотелось.
      Агни  был  расстроен до крайности,  хотя  к  скорбному
пламени,  рухнувшему на несчастных, не имел  даже  малейшего
отношения.
      Похоже,  он  еле удерживался, чтобы не превратить  всю
Курукшетру в очистительный погребальный костер...  но  знал:
не  поможет. Душам погибших не поможет. Взъярись  Пожиратель
Жертв, пройдись диким смерчем по телам - а толку - то?!
      Души ведь все равно никуда не являются, ни в рай, ни в
ад...
     В нетях числятся.
     ...Куберу носили в паланкине шестеро якшей-страхолюдин,
вооруженных  до  зубов. Один раз Стяжатель Сокровищ  откинул
занавеси, высунулся и уставился единственным глазом на  труп
копейщика  в  легком  доспехе. Убитый прекрасно  сохранился,
лежал  почти  как  живой, приоткрыв в  изумлении  рот,  -  и
голошеий стервятник деловито выклевывал копейщику язык.
      Кубера мигом скрылся в паланкине, и почти сразу оттуда
донеслись  странные звуки: то ли Кубера  рыдал,  то  ли  его
тошнило.
      Стервятник озабоченно поднял лысую голову,  каркнул  и
вернулся к прерванному занятию.
      ...Ваю-Ветер вздымал груды пепла, носясь  с  места  на
место. Его появление пугало осмелевших было шакалов, и звери
бросали  терзать  добычу,  встревоженно  тявкая.  Но  шакалы
интересовали  Дыхание Вселенной в последнюю очередь.  Что-то
он  искал,  веселый Ваю, забывший о веселье, что-то  позарез
было  ему  нужно...  Нашел.  И  замер,  отчего  смрад  резко
усилился.
     Я пригляделся.
      Да,  несомненно. Помню. Это случилось пять-шесть  дней
тому  назад,  и я еще любовался битвой сверху,  из  "гнезда"
Джайтры,  крича "Превосходно!" во время особо  увлекательных
стычек. Это произошло именно там, где сейчас замер Ваю.
      Именно  там  Пандав  убил  Каурава,  Бхима-Страшный  -
Духшасану-Бешеного. После чего победитель на глазах у  всех,
сторонников  и  врагов, вспорол шейную вену  у  поверженного
двоюродного  брата  и жадно напился его крови.  Бхима  стоял
тогда,  напоминая  торжествующего ракшаса,  сражение  вокруг
-%#.  на  миг  прекратилось, бойцы обеих сторон  со  страхом
взирали на кровопийцу, а сын Ветра смеялся.
      И  мне  послышались  отголоски того  смеха  пополам  с
кровью, когда Дыхание Вселенной тихонько вздохнул.
       ...Петлерукий   Яма  помахал  мне  рукой,   когда   я
приблизился. Правой, с удавкой, росшей из обрубка. Он  стоял
вместе  с Варуной-Водоворотом, своим дядей, о чем-то взахлеб
споря.   Единственные,   кто   не   притворялся   случайными
путниками.  Наверное,  потому что в  пучинах  зеленоволосого
Варуны  по  его личному требованию был открыт отдельный  мир
для  погибших  в  битвах асуров, прямо рядом  с  резервацией
данавов-гигантов. Преисподняя? рай? - кто знает?! Во  всяком
случае,  именно Варуна судил последних за грехи  и  властной
рукой  раздавал наказания или милости. Мы же не вмешивались.
Он старший, ему видней.
     В этом они с Адским Князем были схожи.
     Судьи.
      И  еще мы все трое были схожи в другом: нам, Локапалам
Востока, Юга и Запада, являлась в Безначалье глумливая пасть
из огня.
       Нас  преследовала  видениями  гибель  трех  столичных
воевод: Гангеи Грозного, Наставника Дроны и Карны-Секача.
      - Быть не может! - донесся до меня обрывок их спора. -
Мало ли что воплощения! Все мы в каком-то смысле...
      Я  ответно  помахал  рукой, но подходить  и  принимать
участие в споре не стал.
      Все  мы  в каком-то смысле... а я за эти дни навидался
всякого  и ни о чем не мог с уверенностью сказать: "Быть  не
может!"
      ...У  распадка,  где из обломков колесниц  громоздился
чуть  ли не крепостной вал, угрюмо бродил истощенный  сур  в
одеждах шафранового цвета. Сома-Месяц раньше почти никуда не
являлся  лично, но сегодня изменил правилу. Узкое лицо  Сомы
было   непроницаемым:  видно,  привык  смотреть  ночами   на
затихшую  Курукшетру, которая в минуты  перемирия  мало  чем
отличалась от сегодняшнего зрелища.
     О чем он думал в тот момент?
      Не  о том ли, что еще две-три такие Великие Битвы -  и
ему придется веками взирать на обезлюдевший Второй мир?!
     О поле, поле, чтоб тебя...

                             ***

     "Принадлежит мародерам, - неожиданно вспомнил я. - Поле
боя после сражения принадлежит мародерам".
     Вся Свастика была в сборе.
     Здесь и сейчас.
      И  любой  из Миродержцев чувствовал: нарыв, опухоль  в
ауре Трехмирья, никуда не делся.
      Просто  стал  меньше  и стократ плотнее;  сто