еи Грозного, рухнул под  ноги
убийце, судорожно пытаясь собрать ворох дымящейся требухи.
      Словно  хотел  удержать улетающую душу  царевны  Амбы,
.b.,ab("h%)-таки в следующем рождении своему обидчику.
     За все надо платить, царевна!
     А за месть - вдвойне.
      Да,  вдвойне! - и падали один за другим  юные  сыновья
братьев-Пандавов, сраженные безжалостным Жеребцом.
     Резня продолжалась.
      Оборвав  привязь,  кони и слоны топтали  людей,  земля
превратилась в кровавую кашу, в которой натужно чавкали ноги
и  копыта людей, нелюдей и животных; ослепнув от бьющего  со
всех  сторон смрадного пламени, оглохнув от стонов и криков,
трубного рева слонов и конского ржания, воины поражали  друг
друга,  и как нож сквозь масло, как плуг, взрывающий  рыхлую
землю, неотвратимо и целеустремленно шел через этот ад Рама-
Здоровяк по прозвищу Сохач. Его смертоносная соха, сверкая в
багровых  отблесках,  мерно вздымалась и  опускалась,  унося
очередную жизнь. И первая борозда мира нового тянулась через
умирающую  в  корчах  реальность  мира  старого  -  борозда,
которую  прокладывал  тот, кто отвратился  от  Битвы,  чтобы
сейчас принять участие в Бойне.
     - Тезка никогда не любил убивать. Но сегодня... сегодня
он  вызвался  сам, - словно издалека донесся до  меня  голос
Палача Кшатры.

                             ***

       ...По  лагерю  бродили  порождения  ночи,  обгладывая
раненых, даже не удосужась предварительно добить несчастных.
Гора   трупов   окончательно  завалила  вход,   и   страшные
привратники устало вытирали оружие об одежду тех убитых,  на
ком она была: их работа закончилась. Сорвавший голос Жеребец
прекратил  швыряться  мантрами и  взялся  за  нож,  облегчая
задачу пишачам и ракшасам.
     Отчаянно зашумели, как от внезапного порыва бури, ветви
деревьев  над нашими головами. Послышался треск,  неподалеку
на  прогалину приземлился Лучший из пернатых с Опекуном Мира
на  спине - и почти сразу вокруг начали возникать остальные:
видно, наскучило им ждать в Обители.
      А рядом со светящимся треугольником встала Тысячерукая
Кали, прекрасный ужас нашего рода.
     - Эх, жаль, опоздали! - разочарованно пророкотал у меня
над   ухом   знакомый  бас,  без  сомнения,   принадлежавший
Десятиглавцу.
     - На подходе Брахма, - шепнул мне верный Словоблуд, и я
только кивнул в ответ. Значит, так надо. Где Свастика, там и
Троица. Как же без Брахмы...
      Словоблуд хотел добавить что-то еще, но не  успел:  из
чащи  полыхнул ослепительный фейерверк. Сперва я решил,  что
старенький Брахма избрал такой необычный способ явления,  но
вскоре понял, что Созидатель здесь совершенно ни при чем.
      Он-то  как  раз явился тихо, я едва не  проморгал  его
прибытие  в  этот  балаган, отнюдь не  усыпанный  лепестками
киншуки.
      Сноп искр, похожих на жала острог, рванулся к Жеребцу,
как  раз  дорезавшему очередную жертву. Сын Дроны  прохрипел
$"   слова: мерцающее покрывало окутало его, и острия  жадно
впились в призрачную вуаль, угаснув вместе с ней.
     - Умри, осквернитель!
        Три   колесницы   вихрем   влетали   на   территорию
разгромленного   лагеря:  вся  пятерка  братьев-Пандавов   в
сопровождении Черного Баламута, - заночевав у реки, они были
разбужены грохотом и еле успели примчаться на помощь.
     Чтобы сразу понять: помощь не требуется.
      Сегодня настала ночь мести - единственное, что было  в
цене.
      Пандавы не видели нас: взоры, кипящие лавой праведного
гнева,  стрелами жалили сына Дроны, осмелившегося воевать  с
победителями их же оружием.
      Мог  ли  Жеребец, встав на дыбы, выстоять  против  них
всех? не мог?
     Какая разница?!
     Вот и пришел наш черед.
       Старший   из  Пандавов  слегка  придержал   среднего,
рвущегося  вперед быком на красную тряпку: понимал,  умница,
что сначала должен ударить Арджуна, боец из бойцов, - и лишь
потом...
      Он  всегда  все  правильно понимал и при  этом  всегда
ошибался!
      Мой  сын  - мой враг еще только накладывал  стрелу  на
тетиву своего лука Гандивы, готовясь превратить ее в подобие
перуна, а я уже был рядом с Жеребцом.
      -  Ну  что, Витязь, забывший о чести кшатрия и ставший
слугой собственного суты, ты еще помнишь о своем обете?
     Ответ Арджуны был мгновенным, но удар настоящего перуна
все же опередил его стрелу, брызгами расплескав ее вместе  с
жизнью былого Витязя.
     Мой сын - мой враг умер, как подобает воину.
      Хорошо  есть, и хорошо весьма: пусть лучше  он  и  его
братья погибнут сейчас в бою, чем останутся жить любовниками-
бхактами, марионетками Черного Баламута.
     Самые жестокие хозяева - это бывшие рабы.
     Так, Опекун?
     Так, Кришна?
      -  Тебя  называли  Царем  Справедливости,  -  неспешно
проговорил  Адский  Князь,  в  упор  глядя  на  оцепеневшего
Юдхиштхиру. - Я зовусь так же. В этом мире осталось  слишком
мало справедливости для нас обоих.
     И безжалостная удавка Петлерукого Ямы захлестнула горло
старшего из Пандавов.
     Отец душил сына, и из отцовских глаз на хрипящую жертву
внимательно смотрел Гангея Грозный по прозвищу Дед.
      - Мальчики, я люблю вас. Поверьте, так будет лучше.  -
Тенета   Варуны  обвалом  рухнули  на  близнецов,  в  страхе
прижавшихся  друг  к  другу, сплющивая, сдавливая  их  тела,
превращая  двоих в одного, а одного - в мясной  ком,  агонию
последних судорог.
      "Закон...  Закон  соблюден, а  Польза  несомненна!"  -
шептали  губы  убийцы,  и взгляд его из  черного  становился
серым.
      -  Я  обещал отдать твой труп шакалам. - Рама-Здоровяк
надвигался на Бхиму - Страшного, подобный сошедшей со своего
места  горе. - Здесь нет шакалов. Впрочем, думаю,  пишачи  с
успехом их заменят.
      Бхима  взмахнул палицей, пытаясь защититься  от  удара
боевой  сохи, - и тусклое от крови лезвие отсекло  его  руку
вместе с зажатым в ней оружием.
     Следующий удар размозжил Бхиме голову.
     Все было кончено.
     Мы стояли и смотрели.
      Смотрели  на  темнокожую,  по-юношески  гибкую  фигуру
пятидесятилетнего Кришны, который остался теперь один.
     Впрочем, он так и прожил всю свою жизнь - один.
      Мятежную аватару Опекуна было бы непросто различить во
мраке   -  если  бы  не  легкое  свечение,  окружавшее   его
призрачным  ореолом,  светляки  добровольно  отданных   душ,
мерцание тапаса, накопленного великим скрягой.
     Лишь трое из погибших на Поле Куру сумели пробить броню
этого жуткого кокона.
     Трое нынешних Локапал.
     Черный Баламут улыбался.
      Мы  сами  только  что сделали еще один  шаг  навстречу
новому миру - миру Господа Кришны.

                              6

      -  Один  против  всех? - задумчиво осведомился  Черный
Баламут,  стоя  между трупами. - Что ж, не я  первый,  не  я
последний...  Замечу  лишь,  что задумывал  финал  несколько
иначе,  но,  судя  по вашим лицам, выбирать  не  приходится.
Итак, друзья мои!
      Флейта  сама  выпорхнула из его рукава.  Смуглые  руки
вознесли  певучий бамбук высоко над головой -  и  с  размаху
сломали об колено.
      - Полагаю, эта безделушка мне больше не понадобится. С
Любовью покончено... в некотором смысле. Ну-ну, друзья  мои,
не  хмурьте брови, не тратьте желчь понапрасну:  мы  ведь  с
вами люди разных времен! Вернее, мы с вами боги разных эпох:
вы  из Эры Закона, а я, как легко догадаться, из Эры Пользы,
которую  вы по недомыслию зовете Эрой Мрака. Вы повинуетесь,
а  я  выбираю,  вы  следуете, я же ищу верный  путь!  Вот  и
сейчас: я смеюсь над вами со всеми вашими тенетами, ваджрами
и  трезубцами, я смеюсь, а вы скрежещете зубами и ничего  не
можете  сделать  Черному Баламуту! Ничегошеньки!  Ибо  Закон
берет  вас за шкирку, словно напроказивших кутят, и  властно
говорит вам: накопленный Жар может и должен быть обменен  на
соответствующий дар. А о способах накопления Жара ваш  Закон
помалкивает,   соглашаясь   с   возможностью   добровольного
дарения... Это хорошо есть, друзья мои, и хорошо весьма!
     Мы слушали его: Троица и Свастика, суры, люди, ракшасы,
участники  вселенского фарса - и позади всех  стоял  смешной
карла  в  шутовской ермолке, освободившийся после разрушения
смертной темницы Дьяус-Небо.
     А вокруг молчало Поле Куру, кровавая пашня, возведенные
".)-.) подмостки.
     - Итак, милые, чего же я хочу? Чего хочу за то, что был
аватарой этого щенка, возомнившего о себе невесть что?  Чего
желаю  за Опеку и хлыст, бич и стрекало?! Чего жажду  взамен
утерянного  величия, которое было не моим; чем  утешу  себя,
отдав   вам  Жар  миллионов  своих  любовников,  не  смевших
разлюбить  Баламута даже в дерьме этой Великой Бойни?!  Чего
попросит   у  замечательного  дедушки  Брахмы  сей  мерзавец
Кришна,   злой  гений,  созданный  для  унижения  собственых
создателей?!   Аскет  без  аскезы,  святой   без   святости,
ничтожество   -   Абсолют,  обильный  подвигами,   коих   не
совершал?!
     Тишина.
     Гулкая, набатная тишина, от которой хотелось оглохнуть.
     Он был прав: мы из Эры Закона.
     Мы вынуждены слушать и следовать.
      Черное лицо Баламута превратилось в каменную маску,  в
бастион  с  узкими  бойницами, откуда  насмешливо  скалилась
неизбежность;  слова срывались с чувственных губ  гранитными
глыбами, возводя мавзолей прошлому и постамент грядущему:
       -   Да   восстанут  из  мертвых  братья-Пандавы!   Да
воздвигнется  на земле собранная ими Великая Бхарата!  И  да
вознесется  над Трехмирьем верховный бхаг...  нет,  Бхагаван
Кришна,  низведя  вас всех до уровня полубогов!  Отныне  его
станут  считать рукой, а Опекуна Мира - перчаткой;  и  толпы
склонятся  перед  Бхагаваном,  Творцом  невиданного   доселе
миропорядка,  воскликнув  единодушно:  "Харе   Кришна!"   Ты
слышишь меня, Брахма-Созидатель, меняла этого рынка, который
высокопарно  именуют Вселенной? Ты слышишь меня,  требующего
соблюдения  старых правил на заре нового  бытия?!  Да  будет
так!
     Тишина.
      Лишь  вертятся в бешеной пляске хороводы теней  вокруг
Черного Баламута: сгустки Жара, крупицы тапаса, несокрушимый
панцирь, неразменная монета... Плотный переливающийся  кокон
окружал  гибкого красавца, кокон-броня, где  не  таилось  ни
боли,  ни страха - только любовь. Любовь, которая заставляла
бойцов  обеих  сторон  избегать в сражении  Господа  Кришну,
беречь  как  зеницу  ока, отводить в сторону  удар,  прощать
обман,   внимать  Песни...  высшая  любовь.  Сотни,  тысячи,
миллионы   безжалостно  спрессованных  душ,   душ   бхактов-
любовников,  нитей  в  черном  покрывале,  крупиц   топлива,
сгоревшего  на Курукшетре! Не зря пустовали райские  миры  и
Преисподняя,  не  зря  пошатнулись  основы  основ,  не   зря
возмутились воды Прародины...
     Нет, не зря.
     Польза была несомненна.
     Мы все смотрели на Четырехликого Брахму.
      А  я  еще  успел подумать, что Эра Пользы все-таки  не
наступила  окончательно. Иначе любой из нас мог бы  попросту
рассмеяться  в  лицо  Баламуту,  плюнуть  ему  под  ноги   и
поступить  в соответствии с собственной пользой...  во  вред
Кришне.  Выполнять  его  сумасшедшие требования?!  Следовать
Закону?!  О  чем  вы,  уважаемые?!  Две  эпохи  стояли  друг
-  /`.b(" друга, две эпохи застыли в ожидании: одна -  чтобы
выполнить и уйти, другая - чтобы получить и остаться.
     Иначе не могли.
     Не умели.
     Мне было искренне жаль и ту и другую.

                             ***

      ...Индре раньше не доводилось видеть Брахму-Созидателя
в  образе "Великого Патриарха" - я никогда ничего не просил,
а  обряд Дарования обычно происходил без посторонних. Думаю,
Черному  Баламуту это тоже было в новинку.  Он  вздрогнул  и
попятился, видимо вспомнив, что одним из прозвищ Брахмы было
Дед.
     Как и у Грозного, вернее, у Грозного, как у Брахмы.
     Нимб воссиял над четырехликим божеством, зажегся в ночи
маленьким  солнцем;  дикой, невозможной  белизной  сверкнули
одеяния,  а  кожа  налилась  киноварью,  словно  обагрившись
свежей кровью. Стая диких гусей тоскливо закричала над нами,
раздирая  мрак  небес,  четыре стороны  света  сотряслись  в
предвкушении,  и  листья  на деревьях  зазвенели  маленькими
гонгами.  Правая  верхняя рука Брахмы  вознесла  над  нашими
головами  сосуд  для  священного масла, разбрызгивая  вокруг
густую  жидкость,  пальцы  левой  верхней  перебрали  бусины
четок,  знака  высшего аспекта Созидателя,  нижние  же  руки
выражали   дарование   милости  и   уничтожение   врагов   -
удивительно, но эти противоречащие друг другу символы сейчас
показались мне предельно естественными!
     Пауза.
     Ожидание.
     Смерть семени и жизнь ростка.
      Наконец  многочисленные губы Четырехликого разлепились
для ответа.
      -  Недостаточно заслуг, - ясно прозвучало в тишине.  -
Проси меньшего.
      Полагаю,  Черный Баламут в этот миг  проклял  себя  за
расходование   накопленного  Жара  во  время   битвы:   одно
"Беспутство  Народа" должно было стоить ему изрядной  толики
тапаса...  Да  и  забавляться в  Безначалье,  являясь  троим
Локапалам   в   облике  огненной  пасти,   пробовать   силы,
закутавшись  в  плащ  -  невидимку, сотканный  из  миллионов
разных   личностей,  -  мальчишество!  безумство!   поступок
тщеславного глупца!
      -  Проси меньшего, - повторил Брахма, и четки  быстрей
заструились меж его тонкими пальцами. - Я жду.
      И  тут,  растолкав всех, вперед выбежал  малыш  Вишну.
Глаза   его   горели   двумя  безумными   звездами,   волосы
растрепались,  обнаженный торс взмок от пота -  странно,  но
сейчас  он  был  как  никогда похож на собственную  аватару!
Словно собака в поисках хозяина, малыш заметался на открытом
пространстве, надсадно хрипя и пытаясь вытолкнуть из  глотки
невидимый кляп.
     - Дайте! Дайте ему... умоляю!
     Ничего не понимая, мы следили за Опекуном Мира.
     Сошел с ума?
     Не вынес разрыва со своим же воплощением?!
     - Дайте!..
      Наконец  он остановился перед Черным Баламутом,  дрожа
всем телом.
      -  Я... я тебя породил... - прозвучали странные слова,
заставив нас передернуться от озноба, - я тебя и люблю! Тебе
не  хватает?  Не  хватает, да?! Хорошо!  Я,  Вишну-Даритель,
Опекун  Мира,  при  свидетелях отдаю собственный  Жар  этому
существу,   требующему   звания   Бхагавана!   Весь   тапас,
накопленный благодаря ему же, сумевшему разорвать  пуповину,
весь  плод моих страданий, милостыню мук - отдаю!  Да  будет
так!
      Мерцающий плащ-кокон вокруг Баламута просиял  звездным
небосводом и погас.
      -  Недостаточно,  - отрезал Брахма, играя  четками.  -
Проси меньшего.
      Упав на колени, малыш Вишну смотрел на нас мокрыми  от
слез глазами.
     - Дайте! Пусть сбудется!
      Что-то  он  понимал, мой младший брат, мой беспокойный
Упендра,  строитель  Великой Бхараты... что-то  он  понимал,
чего  не  понимал  никто, и предложенное им было  горячечным
бредом, согласиться с которым можно лишь на краю пропасти  -
а где сейчас стояли мы?!
     Опомнись, малыш!
     Опомнись, Индра!
     Секач, не делай этого!..
      ...Властная рука отстранила меня. Тяжко ступая, вперед
прошествовал тощий оборванец, подпоясанный коброй.  Гирлянда
черепов  болталась у него на шее, издавая костяной  стук,  а
котомка хлопала по спине, при каждом ударе выплевывая горсть
пепла. Сегодня Шива-Разрушитель не пожелал принимать ни один
из  целого  собрания  своих устрашающих образов,  ограничась
тем, что мы видели.
      Баламут отступил на шаг, когда Шива остановился  перед
ним.
      -  Я внял просьбе Опекуна Мира, светоча Троицы, - тихо
произнес Разрушитель, и малыш заскулил у его босых ног. -  Я
отдаю  Черному Баламуту треть собственного Жара,  отдаю  при
свидетелях, и сказанное мной не может быть ложно.  Да  будет
так!
      На  миг  меня  ослепил блеск трезубца, невесть  откуда
взявшегося  в  руке  Шивы,  и  почти  сразу  страшным  огнем
полыхнул в ответ кокон Баламута... занялся Пралаей,  пожаром
светопреставления,   вынудив  реальность   дрогнуть   зыбкой
пеленой, - и угас.
      -  Недостаточно,  - донеслось от Брахмы,  стоявшего  в
ожидании. - Проси меньшего.
      И  тогда я, Стогневный, Стосильный и Стоглупый, шагнул
вперед, встав рядом с Шивой и малышом.
      "Назад!  - истошно вопило все мое существо.  -  Назад,
дурак! Ты не понимаешь, что делаешь!"
     Да.
     Не понимаю.
     И, наверное, уже никогда не пойму.
      Но  внутренний  сута гонит упряжку по  краю  пропасти,
заставляя коней исходить пеной, камни летят из-под  копыт  и
колес,  а значит, прошло время раздумий, как прошло и  время
молний.
      Дыхание  наполнилось  грозой,  руки  сами  раскинулись
крестом,  и впервые возглас "Хорошо есть, и хорошо  весьма!"
прозвучал легко и естественно, словно признав за мной  право
на себя.
      -  Я, Индра, Локапала Востока и Владыка Тридцати Трех,
внял   мольбе  Опекуна  Мира!  И  именем  Свастики   Локапал
добровольно отдаю Черному Баламуту десятину Жара  Трехмирья,
чтобы  сбылось несбыточное и явилось требуемое...  Да  будет
так!
     Не произошло ничего.
       Не  вспыхнул  кокон,  не  ударил  гром,  трезубцы  не
заблистали  в ночном мраке, и мертвые не восстали  ото  сна.
Разве  что малыш поднялся с колен, и Четырехли - кий  Брахма
мягко  отодвинул меня в сторону, приблизясь к Разрушителю  и
Опекуну.
     Троица стояла перед Черным Баламутом.
     Все было взвешено, сосчитано и измерено.
      -  Куда  идешь?  -  спросил Шива, отчетливо  произнеся
ритуальную формулу встречи почетного гостя.
      - Куда идешь? - срывающимся голосом повторил малыш,  и
правая рука Разрушителя легла ему на плечо.
      -  Иди куда хочешь! - подвел итог Брахма, и ритуальная
формула   прощания   с  почетным  гостем  вдруг   прозвучала
непривычно: задумчиво и чуточку грустно.
     - Иди куда хочешь!
     И Золотое Яйцо раскололось пополам.

                           ЭПИЛОГ

                              1

     ...Стенанья роз колеблют небосвод,
     Грустит вода, погрязшая в овраге,
     Змея течет из-под гнилой коряги,
     И холм творит немое волшебство.
     Пора слагать таинственные раги
     О том, что было живо и мертво,
     Трусливо и исполнено отваги,
     Вставало твердью из предвечной влаги,
     Считалось всем, взойдя из ничего,
     Пора уйти в глубины естества
     И научиться складывать слова,
     Как складывали их былые маги.
     Граница меж мирами - лист бумаги,
     Последняя строка всегда права,
     Вот двор, трава, и на траве дрова,
     И не болит с похмелья голова,
     Дурман осенних туч пьянее браги,
     Засиженное мухами окно
     Откроется меж буднями и сном,
     И ты не вспомнишь: порванные флаги,
     Огонь, тела... и черное пятно
     Над нами. Над тобой и надо мной.
     <приписывается Царю Справедливости>

       Воспевайте   святое  имя!  воспевайте   святое   имя!
воспевайте святое имя! В Эру
      Мрака нет иного пути к духовному осознанию! нет  иного
пути! нет иного пути!

      Торжественный  въезд  в Хастинапур  прошел  в  угрюмом
молчании. Редкие тюрбаны взлетали в воздух, цветочный  ковер
быстро  увядал под копытами и колесами, превращаясь в  дурно
пахнущую грязь, горожане прятали глаза, и опустевший  дворец
напоминал заброшенное кладбище.
      Из  миллионов  ушедших на Поле Куру вернулись  семеро:
братья-Пандавы,  Черный Баламут и его родич,  небезызвестный
Правдолюб.
      А  по  пятам триумфаторов адскими выкормышами  неслись
проклятия  вдов  и  сирот. Также отравляла праздник  выходка
престарелого Слепца: раджа встретил племянников на  ступенях
и  возжелал  первым из всех обнять непременно Бхиму,  убийцу
своих сыновей. Хвала прозорливости Кришны! - Баламут толкнул
в объятия старика ближайшего стражника в железном доспехе, и
вскоре на земле валялся труп в покореженной броне.
      Слепца официально объявили невменяемым от горя, сослав
вместе  с  женой  на  посел