Эре  Мрака.  Я
видел  ее  начало и все пытался убедить сам себя -  дескать,
если  постоянно  ждать  удара,  то  сонный  фазан  в  кустах
покажется  тигром...  Как видишь, убедить  не  удалось.  Это
тигр,  настоящий тигр, с клыками и когтями, а фазан  давным-
давно ощипан и съеден...
     - Второй день?
      -  Да, мальчик мой. Еще тогда, когда я встретил  тебя,
сонного и растрепанного, у лестницы. Еще тогда, когда ты...
      -  Когда я стал моргать? И умываться?! Что ты  несешь,
старик!
      -  Уймись, Владыка. Не пугай апсар, они ни  в  чем  не
виноваты.  А  для разнообразия, - Брихас извлек  из  складок
a".%#.  одеяния  маленькое зеркальце  с  костяной  ручкой  и
протянул мне, - погляди на собственное лицо. Нравится?
     Индра из полированной глади смотрел на меня.
     Смотрел недоуменно - дескать, чего уставился?
      -  Смотришь  и  не  видишь, -  подытожил  Словоблуд  с
подозрительным блеском в глазах. - Ты вот знаешь, что  ныне,
присно и во веки веков зрачки у Локапал должны находиться на
одной высоте с ушными отверстиями?
      Я  хотел  было  спросить, откуда  такие  сведения,  но
промолчал. Раз говорит - значит, знает. Тем паче что  зрачки
у  Индры  в  зеркале  располагались явно выше  сомнительного
канона, сколько ни тяни воображаемые нити от глаз к ушам.
      -  Опять  же  лоб,  нос  и нижняя  часть  лица  должны
равняться  в высоту тридцати двум ячменным зернам...  Ладно,
оставим.  Ты изменился, мальчик мой. И изменился  не  только
внешне. Индра, Владыка Тридцати Трех, - вечный воитель. Гром
и  молния во плоти. Молодость и порыв. Индре не положено  ни
по  чину, ни по духу замечать мелочи, оттенки и подробности.
А   вчера...   ты  ведь  сразу  заметил,  что   я   к   тебе
присматриваюсь?
     Он был прав.
     Я это заметил.
     - Что ты хочешь сказать, Наставник? Что я - не Индра?!
      - Ты - Индра. Просто повторю еще раз: ты изменился.  А
раз  это  произошло,  значит, настал  конец  света.  Вернее,
рассветные  сумерки Эры Мрака, которые, как  тебе  наверняка
известно,  длятся сто божественных лет. Увы, и у  Эры  Мрака
есть свой рассвет. Тебе это не кажется смешным, мальчик мой?
     - Не кажется, - буркнул я, ничуть не покривив душой.
      Пальцы  сами  собой  тянулись  к  зеркальцу:  поднять,
убедиться, что зрачки у меня там, где положено, что ячменные
зерна  выстроятся на физиономии Громовержца в  установленном
каноном  порядке  и  что светопреставление  -  глупая  шутка
Брихаса.
      - И мне, - вздохнул Словоблуд, закашлявшись всерьез  и
надолго.  -  Но, к сожалению, твой позор над Курукшетрой  (я
чуть  было  не приложился кулаком к его лысине) -  это  лишь
следствие,  а  не  причина. Чтобы  понять  мои  слова,  тебе
достаточно лишь задуматься: где в Трехмирье есть место, куда
ты со своей ваджрой не смог бы проникнуть?
      Я  задумался.  И  едва не подавился  сомой.  По  всему
выходило,  что  такого места нет. Куда Индру не  приглашают,
туда он войдет без приглашения, куда его не пустят, туда  он
войдет  силой  -  от венчика лотоса до обители  Шивы...  Да,
именно  так.  Понятное дело, если я силой  ворвусь  в  покои
Разрушителя,  я  по горло обрасту заботами, учитывая  любовь
Шивы   к   незваным  гостям,  но  Брихас  спрашивал   не   о
последствиях, а о самом факте проникновения!
     - Такого места нет, - честно ответил я. И поправился:
     - До сегодняшнего дня не было.
      - Было, мальчик мой. Неужели тебе надо напоминать, что
даже   перун   Индры  не  уязвляет  подвижника,  сознательно
предавшегося аскезе? Проникни в кокон тапаса вокруг  аскета,
мой  Стогневный,  Стосильный и Стонаивный Индра!  Попытайся,
, +lg(* мой!
     - Не хочешь ли ты сказать...
      - Хочу. Потому что некогда я тоже, - Словоблуд грустно
ухмыльнулся, - тоже любил Время в корыстных целях.  Впрочем,
эти вояки на Поле Куру делают то же самое по сто раз на дню,
только  не  знают  и  не  хотят  знать...  Ах,  Кала,  Кала,
голубоглазая  загадка! И твой рассказ о жизни  Грозного  был
для старого Брихаса весьма поучителен. Хотя бы в том смысле,
что  каш  младший братец Вишну оказался прозорливей  прочих,
гораздо   раньше  заинтересовавшись  природой   Жара-тапаса!
Впрочем,  о чем это я? Ведь Эра Мрака тогда еще не началась,
а  раз  так,  то  Локапалам  и  в  голову  не  могло  прийти
раздумывать  над  природой Жара! Есть?  доступен?  им  можно
пользоваться? - суры, ну и хорошо!
      Я попытался представить Курукшетру - вернее чудовищное
скопище людей, обуянных желанием убить себе подобного,  -  в
качестве   аскета-великана,  запеленутого  в   кокон   Жара.
Воображение  можно  было изнасиловать  самым  извращенным  в
Трехмирье  способом но результат все равно  оставлял  желать
лучшего.  Много лучшего. Не свихнулся ли он, мой  велемудрый
Наставник?  Тогда  все эти разговоры о рассветных  сумерках,
ячменных зернах, ушах и зрачках...
      Ведь  даже превратись Великая Битва в Великого Аскета,
существо из миллионов воинов, объединенных "Песней Господа",
-  кровопролитие останется кровопролитием, а для  подвижника
закон  ненасилия  и  кротости еще  никто  не  отменял.  Иные
отшельники   во   время  аскезы  даже  метелочкой   муравьев
сгребают,  чтоб не раздавить бедняжек... а тут  -  народишко
тысячами валится!
     Аскеза?
     Побоище?!
     Второе явно предпочтительней...
      -  Ладно,  -  буркнул  Брихас, уныло  следя  за  моими
потугами представить непредставимое. - Давай по-другому.  Ты
говорил, я слушал. Теперь говорить буду я.
      И мне на миг показалось: сейчас старый Словоблуд похож
на  воеводу-предателя,  собравшегося  разгласить  вражескому
полководцу сокровенные тайны.
     Видение мелькнуло и погасло.
      -  Банальности,  мальчик мой, чаще  всего  оказываются
правдой.  Если вглядеться пристальней, Вселенная состоит  из
банальностей.  Камешек  к  камешку,  кирпичик  к  кирпичику,
ненависть  к  ненависти, любовь к любви, голод  к  голоду  и
самодурство к себе подобному. Не надо быть великим мудрецом,
чтобы знать: что банально, то вечно.
     И самая обыденная банальность - Жар.
     Тапас.
      Ты  никогда не задумывался, почему твоего приятеля Яму
величают богом Смерти-и-Справедливости? Дело, в общем, не  в
Яме,  а  в  том, что справедливость для ростка - это  смерть
семени.  И  гибель  одного  мира  -  всего-навсего  рождение
другого;  большинство живущих просто-напросто  не  замечают,
что,  заснув  в  Трехмирье, они просыпаются  в  каком-нибудь
Двадцати  -  или Единомирье! Сумерки обступают  их  со  всех
ab.`.-, рушатся или возводятся опорные столпы Мироздания,  а
они  натягивают затрапезное дхоти или одеяния раджи и, зевая
во весь рот, тащатся вершить свои сиюминутные дела.
      Опорожнять  чрево, убивать завистника,  пасти  овец...
Банальность?
     Нет.
     Подлинное бессмертие.
       Это   нам,  мальчик  мой,  любимцам  суки-судьбы,   к
сожалению,  зачастую не остается места в новой Вселенной,  а
им все как с фламинго вода...
      Когда Дьяус-Небо уступил престол Митре-Другу и Варуне-
Водовороту, сменив безграничность на двоевластие, мир умер и
родился. Когда Митра был вынужден уйти в изгнание, а  Варуна
добровольно опрокинулся сам в себя, из повелителя небес став
Океанским  Владыкой,  когда  на  их  место  пришла  Свастика
Докапал,  мир  умер и родился. Таяли снега,  мужчины  любили
женщин,  обжоры  набивали брюхо, змеи грелись  на  солнышке,
боги  играли  в кости, поочередно выбрасывая то  "Кали",  то
"Быка", а вокруг тихо умирала Вселенная.
     Страдая в муках гибели-рождения...
      Величайшая  из банальностей - страдание.  Любое  живое
существо, от Локапалы до распоследнего бхута, подвержено его
власти.  Желания  не  спешат  исполняться?  Отобрали   кусок
лепешки, часть владений или Утреннюю звезду? Заноза в  пятке
или  угроза  власти? Тянусь из последних сил,  лью  воду  на
язву,    дую   на   ожог,   стремлюсь   превзойти...   хочу,
следовательно, страдаю.
       Чувствуешь   связь  со  "страдой",   "страстью"   или
"страстотерпцем"?
      Не  торопись  перебивать, мальчик  мой,  ибо  этим  ты
причинишь  мне страдание, а следовательно, добавишь  Жару...
Малую  толику сокровенной сущности, легчайшего и всемогущего
эфира, рожденного из страданий живых существ.
     Всех без исключения.
     Именно поэтому Жар доступен всем.
      Мать  потеряла  ребенка?  - боль  и  мука  отчаявшейся
женщины  уходят  в  ауру  Трехмирья, сливаясь  с  терзаниями
узников  в  темницах, изжогой людоеда,  колотьем  в  больной
печени, половодьем безнадежной любви и ожиданием казни.
     Наша Вселенная пропитана Жаром насквозь.
      Мир  создается и разрушается тапасом? О  да!  -  когда
желчь  страданий переполняет чашу, тогда свершается таинство
гибели-рождения.
      В  нашем  Мироздании,  в  нашем  "сегодня"  невозможен
жестокий узурпатор, способный прибрать все к ногтю!  Вернее,
он  невозможен  на  долгий срок! Заставляя других  страдать,
тиран  прибавляет  им  Жара, и вскоре  проклятия  страждущих
обретают силу отравленной стрелы...
     Это - Закон.
     Вспомни Змия, вспомни Вихря, вспомни Золотую Подстилку,
неистового  владыку дайтьев-гигантов, или  того  же  Равану,
Бича Трехмирья... где они?!
        Мучитель   вооружает   мучимого,   ускоряя    приход
собственного падения.
     А теперь я скажу тебе то, о чем решаюсь заговорить лишь
перед  лицом  Эры  Мрака. Ни к чему  Локапалам  вдаваться  в
тайные  откровения,  как кшатрию ни  к  чему  знать  секреты
обрядов и жертв... Увы, мальчик мой, плохи наши дела, если я
вынужден  обсуждать  с  Громовержцем природу  Жара  и  смысл
аскезы.
      Не  обижайся - ты ведь тоже никогда не пытался обучить
меня  владеть  громовой ваджрой. Подумай: что ты  скажешь  о
дне, когда Брихаса-растяпу придется делать воином?
      Да,  я  согласен,  это будет светопреставление...  как
сейчас.
      Пожалуй,  из всей Свастики и Троицы лишь Шива-Столпник
понимает унижение и власть аскезы. Подвижник часами стоит на
одной ноге, питается отбросами, жжет свою плоть на огне  или
медитирует  в  воде  по горло; мы же смотрим  со  стороны  и
пожимаем  плечами.  Глупость? Мудрость?  Сумасшествие?  Нет,
покой  и уравновешенность. Аскет избивает молотом меч  своей
души,  он  сует его попеременно в пламя и ледяную  воду,  он
травит   сталь   кислотой   и  мучит   точильным   кругом...
Сознательная аскеза, сознательное причинение себе физических
страданий, - лишь она одна способна остановить излияние Жара
в   общую  ауру.  Поэтому  Жар-тапас  оборачивается   вокруг
подвижника,  как  множество слоев банановых листьев  создают
прочный  ствол  -  и  с этого момента даже  перун  Индры  не
способен нарушить целостность природы отшельника.
      Просто Стогневный Индра со своей ваджрой, созданной из
костей  мудреца  Дадхьянча, - часть общего  мира,  где  есть
место Индре, ваджре, костям и мудрецам! А аскет - это чистый
сгусток Жара-тапаса, зародыш мира нового, такого, где власть
подвижника  безгранична. Ты бог для  всех,  а  он,  даже  не
понимая  этого,  -  бог  для  самого  себя,  и  ты  бессилен
вторгнуться  в его Вселенную. Сам знаешь: проклятие  мудреца
безукоснительно  для Миродержца, пламя его взгляда  способно
испепелить ракшаса или божество... Банальность, мальчик мой,
это та мудрость, которую мы разучились понимать.
     Привыкли.
      И  когда  аскет  в  порыве накопления  Жара  переходит
безопасные границы, боги торопятся к нему. Обнаженные апсары
крутят   перед  подвижником  своими  прекрасными  ягодицами,
чудовищные ракшасы пытаются его напугать, все сокровища мира
грудами   вываливаются  перед  ним  в   грязь...   лишь   бы
соблазнился, испугался, отвлекся...
     Лишь бы вышел из своего мира в наш.
      А  если нет - тогда Брахма-Созидатель спешит к упрямцу
со  всех  ног! Сунуть дар, словно мзду воротному  стражнику,
осчастливить    исполнением    желаний,    набросить    плащ
неуязвимости,  надеть  диадему величия...  все  что  угодно!
Хочет  быть  богатым? Пожалуйста! Непобедимым? Нате!  Занять
место  Индры или Ямы? Добро пожаловать! Вернись в  наш  мир,
скинь  панцирь Жара, перестань грозить основам, а там мы  уж
подождем, пока накопленный тапас рассосется и все вернется к
прежним устоям!
      Иначе  птенец подрастет и расколет нашу Вселенную  как
скорлупу.
     Я не рассказывал тебе... Когда-то был мудрец-отшельник,
которого нельзя было соблазнить ничем. На предложение любого
дара  он  отвечал одним: "Мне нравится аскеза ради  аскезы!"
Нас  спас  хитроумный раджа Матхуры: явившись к упрямцу,  он
предложил  ему царские подарки. "Я не принимаю подарков",  -
буркнул  мудрец. "Зато я принимаю", - нашелся раджа. "Проси!
-  в  запале  воскликнул мудрец. - Проси и убирайся!"  После
чего  раджа  выпросил  половину духовных  заслуг  аскета,  и
Вселенная  была  спасена. Упрямый мудрец бросил  покаяние  и
убрел  неведомо куда, а находчивый раджа... сейчас ты знаешь
его  под  именем  Прабхасы, советника твоего старшего  брата
Варуны.
      Такие  советники всегда в цене. Впрочем,  я  отвлекся.
Мальчик  мой,  там, во Втором Мире, на Поле  Куру  предается
чудовищной аскезе подвижник по имени Великая Бхарата.
     Зародыш нового Мироздания.
      И  недалек тот час, когда клюв птенца начнет разносить
скорлупу. Вдребезги.
     - ...Перемены, - помолчав, хрипло бросил Брихас, словно
выругался. - Польза идет на смену Закону, птенец стучится  в
наши   двери,  души  мечутся  в  саркофаге  краденого  Жара,
"Беспутство  Народа"  уходит  голодным,  а  Черный   Баламут
смеется  над  нами!  И из его глаз глядит  маленький  шутник
Вишну-Опекун,  вознамерившийся взять всех под свою  Опеку...
Ненавижу!
     Я молча отхлебнул сомы.
     Остыла. И вкус мерзкий.
      Внутри меня бурлило, в отличие от сомы никак не  желая
остывать,  новообретенное  знание.  Я  изрядно  поумнел   со
вчерашнего   рассвета,   я   безнадежно   обожрался   самыми
разнообразными   сведениями,  и  сознание  Индры-Громовержца
готово было разразиться рвотой. Новое распирало меня, пенясь
и  пузырясь, как недобродившее сусло, и так же,  как  суслу,
ему  не хватало огня и холода, чтобы превратиться наконец  в
крепкую  хмельную суру, жаркой прочищающей волной ударить  в
голову, даря то понимание, что сродни опьянению...
      Умница,  Владыка, красиво изложено! - и не забудь:  за
опьянением неизбежно следует похмелье.
      -  ...конечно,  попытка  использовать  "Нараяну"  была
безумием,  но...  Прости, мальчик мой, но я  понимаю  своего
правнука! На его месте я бы, наверное, тоже...
     - Правнука?!
      Забыв  об  этикете, я удивленно прервал  Наставниа.  И
Брихас  даже  не  одернул меня - и впрямь треснул  фундамент
Мироздания, если Словоблуд...
     - Какого еще правнука, Брихас?!
      -  Моего, - раздельно и внятно, как ребенку,  объяснил
мне   Словоблуд.   -   Жеребец-Ашватхаман,   решившийся   на
"Беспутство  Народа",  -  сын  Дроны  Брахмана-из-Ларца.  (Я
согласно   кивнул.)  А  Дрона  -  плод  семени  Бхарадваджи-
Жаворонка... Помнишь был такой мудрец? (Я снова  кивнул,  на
мгновение задумавшись и пропустив мимо ушей странный  акцент
на словах "такой мудрец".) Ну а Жаворонок - мой сын. Родной.
Кстати, он сейчас здесь, в Обители.
      Ну  и ну! Нет, я раньше слыхал, что у моего Словоблуда
есть  младший  братец, который скитается по земле  в  облике
буйнопомешанного,  приняв имя Самварта,  то  есть  Сам-Себе-
Страж; но о сыновьях мне слышать не доводилось.
      -  Очень интересно! Если он здесь, почему я его до сих
пор  не видел? И где он пропадал, твой непутевый сынок,  что
ты не спешил мне рассказывать о его духовных подвигах?
      -  А  я его проклял, - рассеянно сообщил Брихас.  -  И
велел не являться мне на глаза. Никогда.
      -  Ишь  ты!  Уж  больно ты грозен,  Наставник,  как  я
погляжу... А он, ослушник, взял и явился?
      -  Ты прав, мальчик мой. - Словоблуд был серьезен, как
на  похоронах  (странное сравнение, особенно  для  меня,  но
другого на ум не пришло). - Впрочем, мой гнев давно остыл, а
Жаворонок может сообщить нам нечто важное.
     - Ну хорошо, пусть сообщает. Где он?
      -  Здесь,  Владыка,  -  чуть насмешливо  булькнуло  от
балюстрады, что опоясывала ближайшую террасу, - Иду,  иду...
спешу...
     Бульканье принадлежало плешивому толстячку, счастливому
обладателю  тоненьких  палочек-конечностей.  Этакий  паучок-
здоровячок,  которого  судьба  лишила  части  лапок,  взамен
облачив   в   пестрый  засаленный  халат,  разошедшийся   на
объемистом  животике. Позади него (человечка, а не  халата!)
двое  моих  гандхарвов с видимым усилием волокли здоровенный
кожаный  тюк. При виде меня гандхарвы, к переноске  тяжестей
приспособленные  плохо, с облегчением свалили  тюк  в  траву
рядом  с  мудрецом, почтительно хлопнули  крыльями  и  резво
умчались в горние выси. Отдыхать.
       -  Позволь  представить  тебе.  Владыка,  моего  сына
Жаворонка,  о  котором я имел честь тебе рассказывать.  -  В
другое время Словоблуд растянул бы представление минимум  на
полчаса, но сейчас я был благодарен Наставнику за краткость.
     Которая, говорят, родная сестра добродетели.
      -  Почтительно  приветствую Владыку Тридцати  Трех.  -
Жаворонок  также был краток, но поклон его со  сложенными  у
лба  ладошками-черпачками, будучи коротким, выглядел  вполне
уважительно.
       -  У  нас  найдется  еще  одна  чаша,  Наставник?   -
поинтересовался я, разглядывая блудного Брихасова сына.
     - Разумеется, Владыка! Обитель не бедна чашами...
      -  Тогда,  достойный сын достойного отца, я  приглашаю
тебя  присоединиться к нам. Кажется, в  кувшине  еще  что-то
осталось...
      Жаворонок  не заставил нас просить его дважды.  Паучок
подхватил тючок (который перед этим с трудом волокла парочка
гандхарвов!),  семеня и косолапя, мигом оказался  под  нашим
пожелай-деревом и с благодарностью принял из моих  рук  чашу
священного напитка.
     На Словоблуда он был похож примерно так же, как и я.
     Даже меньше.
       -  Давай,  сынок,  расскажи  Владыке  Индре  то,  что
Рассказал мне сегодня утром, - сладко протянул Брихас.
      Не  знаю,  что там напел Жаворонок Словоблуду  сегодня
cb`.,, но меня, как ни странно, интересовал еще один вопрос.
      Который я со свойственной мне тактичностью не замедлил
задать мудрецу:
      -  А  заодно  просвети  меня,  скудоумного:  как  тебя
угораздило  схлопотать проклятие Слово...  твоего  отца?  На
удивление, Жаворонок нимало не смутился. Не умел?
      -  Изволь, Владыка, - булькнула сома в чаше,  и  я  не
сразу  сообразил, что ответ уже начался.  -  Тем  более  что
история  отцовского  проклятия имеет самое  непосредственное
отношение   к   дальнейшим  событиям.  Дело   в   том,   что
молодости...
        Молодости    свойственна    гордыня.    Гордыня    и
самоутверждение - как в собственных глазах, так и  в  глазах
других.   Впрочем,   у   иных  счастливчиков   этот   период
затягивается, проявляясь и в более зрелом возрасте. Именно к
таким людям относился и Жаворонок, первенец Наставника Богов
- не он один, конечно, но сейчас речь шла о нем.
      Сын  Брихаса,  сам известный брахман,  в  совершенстве
изучивший  Святые  Веды  с  комментариями,  знаток  обрядов,
наделенный  многочисленными духовными заслугами  и  успевший
между  делом  продолжить свой род - казалось  бы,  чего  еще
желать?
     От судьбы кукиш?
      Но Жаворонку этого было мало. Любопытство и тщеславие,
помноженные  на  острый  ум и изрядные  знания,  -  гремучая
смесь!  Еще  тогда,  когда  его собственному  первенцу  едва
исполнилось  два года, Жаворонок задумал смелый,  но  весьма
опасный (как позже выяснилось) опыт.
     Вопрос: возможно ли достичь совершенного знания Вед, не
прочтя ни строчки Писаний, не заучивая их со слов учителя, а
добившись всего одной лишь аскезой и подвижничеством?
     Ответ: неизвестно, а узнать хочется.
      Ст