нга с Ямуной  схлестываются,
Ямуна - с Душицей, Душица - с Конским Ключом...
     Где исток.

                              2

                          ПОСЛАНЕЦ

     - Устал, милый?
      Мужчина  не ответил. Он лежал лицом вниз, до  половины
зарывшись   в  солому,  и  вполуха  слушал  блеянье   ягнят.
Безгрешные агнцы плакали малыми детьми, сбивались на  миг  и
вновь    заводили   бесконечные   рулады.   Предчувствовали,
горемыки:   всю   жизнь  доведется  прожить  баранами,   всю
бессмысленную  жизнь,  от плача во  тьме  до  кривого  ножа-
овцереза...
      Одна  радость, что Всенародный Агни испокон веку ездит
на   круторогом   агнце  -  глядишь,   после   ласки   огня,
превращающего тебя в жаркое, доведется попасть в овечий рай.
Где  тебя  пасут  пастыри, кормят  кормильцы,  но  не  режут
резники.
     Счастье.
     Скажете, нет?
     - Устал, вижу...
      Ничего  она  не  видела,  счастливая  женщина.  Только
говорила, что видит. Если бы кто-нибудь действительно  видел
сейчас лицо мужчины, то поразился бы хищной улыбке от уха до
уха.   После  женских  ласк  улыбаются  иначе.  Расслабленно
улыбаются,  блаженно,  иногда устало -  а  здесь...  Похожий
оскал  подобает скорей волку в глубине логова,  когда  чужой
запах струей вплетается в порыв ветра. И зубы крупные, белые
- хорошие зубы, всем бы такие.
     Плачьте, ягнята...
      Женщина  потянулась, звеня колокольцами  браслетов,  и
мягко  провела ладонью по спине мужчины. Поднесла  ладонь  к
лицу,  лизнула, коснулась тонким язычком, жадно ощущая  вкус
чужого  пота.  Снова  вытянула  руку  и  прошлась  по  спине
ухоженными ноготками, оставляя красные полосы. Женщине  было
хорошо. С законным муженьком-тюфяком ей никогда не было  так
хорошо. И с многочисленными пастухами - бходжами, падкими на
щедрую  плоть,  не  было. И с умельцами-скопцами,  плешивыми
толстячками, специально обученными смирять томление  бабьего
тела многочисленными уловками, - с ними тоже.
     А с этим молчуном - хорошо.
     Ах, до чего же хорошо...
      -  Где  ты  был  раньше, милый? - сама  себя  спросила
женщина, прогибаясь гулящей кошкой.
     - Далеко, - хрипло ответил мужчина.
      Он врал. Был он довольно-таки близко, можно сказать, и
вовсе  неподалеку от здешних земель. Но рассказывать о своем
прошлом  новой  любовнице...  Прошлое  ревниво,  подслушает,
вильнет  хвостом  и пойдет гулять по свету. Чтобы  вернуться
каленой стрелой в спину или удавкой в ночи. Далеко мы  были,
высоко летали, уста из стали, язык из пыли; живем сегодня, а
вчерашний день отгорел и погас.
     Забыли.
       Мужчина   перевернулся  на  спину,  вольно  разбросал
бугристые  руки, подняв вокруг себя соломенную бурю.  Чихнул
во  всю  глотку,  потом  чихнул  еще  раз.  Сухие  стебельки
запутались в гуще волос, обильно покрывавших его торс и даже
плечи.  Женские  пальчики  мигом стали  выбирать  солому  из
*c`g  ".)  поросли,  исподволь опускась все  ниже:  ключицы,
мощные мышцы груди, живот...
     И спящий восстал.
       Долго   потом  плакали  ягнята,  испуганные  звериным
рычанием и стоном пойманной добычи.

                             ***

     - ...А мне хозяйка вчера вот чего подарила...
      Женщина приподнялась на локте. Напряженные до сих  пор
соски  маняще  коснулись лица мужчины, один ткнулся  в  щеку
доверчивым  птенцом, и почти сразу вниз потек  металлический
шелест.  Цепочка.  Серебряная. С  лунным  камнем  в  оправе,
подвешенным посередине.
     - Балует тебя хозяйка, - буркнул мужчина.
      Женщина довольно засмеялась. Заворковала голубкой.  Ей
показалось,   что   любовник  попросту  ревнует,   не   имея
возможности   дарить  дорогие  подарки.  Она  считала   себя
знатоком мужских мыслей и чаяний. С того возраста,  когда  у
нее  едва  набухли  бутоны  грудей,  а  взгляд  мужчин  стал
задерживаться  на  ней,  наливаясь  желанием.  Да,   женщина
считала   себя  истинной  дваждырожденной  в  таких   делах.
Возможно, не без оснований.
      Мужчина смотрел на нее снизу вверх, и в зеленых глазах
его не отражалось ничего.
     Даже звезды.
      Они  мерцали сами по себе, эти слегка раскосые  глаза,
расположенные  по  обе стороны ястребиного  носа  шире,  чем
полагалось  бы.  Мужчина  редко  закрывал  их.  Даже   целуя
женщину,   он   не   смежал   век.  Удивительная   привычка.
Удивительные   глаза,  в  которых  ничего   не   отражается.
Удивительная женщина, которая этого до сих пор не заметила.
     Впрочем, что вокруг не достойно удивления?
      -  Балует,  -  согласилась женщина.  -  Меня  и  нужно
баловать.  Я тогда в огонь и в воду... И молчать умею.  Хоть
пытай меня, хоть посулы сули - ни словечка.
      Плечо  мужчины слегка напряглось. Как леса у рыболова,
когда хитрюга - подкоряжник тронет костяной крючок. Он знал:
если женщина говорит о своем умении хранить чужую тайну, это
может означать только одно.
     Одно-единственное.
      - Молчать она умеет, - насмешливо проворчал мужчина. -
Тайны  у  них  с  хозяйкой великие. Рукоблудию  друг  дружку
учили.  Хозяйку-то  далеко не отпускают,  берегут  в  шатре,
пастухов   кнутами  гоняют,  а  к  варте  <Варта  -   охрана
(санскр.).   Соответственно  "охранник"   -   вартовой>   не
подольститься!
     Приходится своими силенками...
      -  Дурак  ты, - обиделась женщина и тут же  прижалась,
втиснулась,  защекотала распущенными кудрями.  -  Дурачок...
Силы  бычьей, а ума не нажил. Хозяйка у меня тихая, смирная,
ей на роду написано по чужим домам мыкаться! Думаешь, она  и
впрямь  здешнему князю дочерью доводится? А вот вам  всем  и
смоквушки  вяленые! Чужачка она, хоть  и  сама  из  семьи  -
'- b-%) некуда. Про царя Шуру слыхал?
      -  Да  кто  ж  не  слыхал про царя Шуру?!  -  хохотнул
мужчина.  -  Великий был царь: все местные  земли  в  кулаке
держал да кулаком туда-сюда елозил для удовольствия...  Пока
не  лег  под Грозного. Тут земли и брызнули во все  стороны.
Грозный  далеко,  а пастухам местным все  едино:  дань  есть
дань, а прочее - лебеда.
     Он заворочался, устраиваясь поудобнее.
      Женщина  губами  тронула прядь его  жестких  волос,  и
удивительная  фраза "а пастухам местным все  едино..."  сама
собой выветрилась из ее головы.
     Хоть и странно слышать такое от пастуха.
     Местного.
      -  Вот  ты  и дважды дурачок... Хозяйка моя  -  Шурина
доченька,  да  еще  и  от  старшей жены!  Царь-папаша  ее  к
бездетному  товарьяману  <Товарьяман  -  "друг  благородного
человека",  побратим>  в  приемыши  определил,  по   давнему
сговору... и то сказать: зачем Шуре девка?! Сыновей хватало,
слава  Вишну!  Вот  и  сбагрил на сторону.  Потом  помер  от
водянки, а сыновья рохлями оказались, растеряли земли-троны!
Приживалы, еще хлеще сестры! Родись у моей хозяйки мальчонка
-  мог  бы,  как  в  возраст  войдет,  за  дедовской  славой
погнаться! Раз дядья оплошали...
      -  Сынок! - передразнил мужчина. - Слава дедовская!  В
первую голову, на славу пора забыть-забить кривым рубилом  -
ищи ветра в поле! А во вторую голову: откуда у нее сынок,  у
Шуриной  дочки,  ежели сама она - девица незамужняя!  Ветром
надуло?!
      Женщина запальчиво вскинулась. Чужая тайна и без  того
жгла  ей  сердце, так и норовя выплеснуться  наружу  кипящим
варом. А тут еще дразнят...
     - Не знаю, как насчет ветра, а только для сыновей мужья
не всегда надобны! Может, и ветром...
      -  Врешь  ты все, - махнул рукой мужчина, разом  теряя
интерес к разговору.
     Но женщину уже было не остановить.
      -  Я  вру?!  А  кто у хозяйки на прошлой  неделе  роды
принимал? Кто пуповину резал?! Не я?! Думаешь, мы ради твоих
мужских  статей шестой месяц в пастушьем становище  торчим?!
Во дворце живот не спрячешь! Понял, кобель?!
      Последнее слово женщина произнесла ласково-ласково,  и
пальцы   ее  как  бы  невзначай  вновь  поползли  к   самому
кобелиному месту.
     Мужчина не мешал, но и не помогал.
     Лежал, глядел в небо, будто не его ласкали.
      -  Тогда уж точно о дедовской славе речи нет, - бросил
он наконец. - Ублюдок-безотцовщина - кому он нужен, хозяйкин
байстрюк? Брюхо нагуляла, теперь срам прятать надо! Подкинет
небось пастушьей женке, а сама поминай как звали...
     - Такого не подкинешь, - ластясь, шепнула женщина. - Ты
б его видел, красавчика маленького...
     С этой минуты мужчина слушал очень внимательно.
     Впрочем, он и раньше слушал внимательно.
      Он  вообще  мало  что пропускал мимо ушей,  доверенный
+   'cbg(*  матхурского  правителя,  ракшаса-полукровки   по
прозвищу Ирод.

                              3

                           СМЕРТЬ

      Когда  женщина задремала, мужчина еще некоторое  время
лежал,  думая  о своем. Он предчувствовал: сегодня,  сейчас,
этой  ночью  свершится предначертанное.  Кончится  срок  его
поисков  и ожидания, еще один младенец умрет тихой  смертью,
отправясь  прямиком в рай для молокососов, - и  можно  будет
вернуться к господину.
     Вернуться с триумфом.
      Иногда  мужчина полагал, что из всех кличек  Трехмирья
именно  прозвище его господина имеет самые длинные  ноги.  С
пятками,  смазанными  салом.  С когтями,  которые  сподручно
рвать  на бегу. Судите сами: меньше полугода прошло  с  того
веселого   дня,  когда  матхурский  правитель   разослал   в
подвластные  ему  земли отряды карателей. С  недвусмысленным
приказом - убивать младенцев. Всех, кого обнаружат. В первую
очередь  -  младенцев странных, удивительных,  с  признаками
божественного или демонского родства.
       Приказ   прозвучал,  и  уже  через   полтора   месяца
окрестности Матхуры уверенно прозвали царя Иродом.
      Ирод подумал и рассмеялся: ему понравилось. Перед этим
его  звали  Кансой, то есть Кубком, - за умение в  один  дых
осушать громадный наследственный кубок из черненого серебра.
     Согласитесь: Ирод звучит куда благозвучней!
      По  возвращении карателей были разосланы  лазутчики  в
уделы  ближайших  соседей. Приказ остался прежним,  с  малой
поправкой:  убивать тайком. Не оставл следов. Война  нам  не
нужна,  а  исчезновение того или иного дитяти  всегда  можно
свалить на недосмотр мамок или проказы упырей-пишачей.
      Лазутчики  склонили головы перед владыкой,  и  вот  на
сегодняшний день прозвище Ирод уже взапуски бегало от  пашен
ядавов  до  пастбищ бходжей. Следом бегал слух:  Ироду  было
пророчество о его будущей гибели. Дескать, убьет его  не  то
потомок  родной сестры владыки, не то дальний родич,  не  то
просто земляк...
     Короче, родится в нынешнем году, вырастет и убьет.
     Ом мани!
      -  Интересно, - задумчиво спросил Ирод, который  тогда
еще  был  просто Кансой, у своих советников, -  зачем  богам
сообщать  мне о причине моей погибели? Ясное дело,  чтобы  я
заранее принял меры, и никак иначе!
      Советники  почесали  в  затылках  и  хором  восславили
мудрость владыки.
      Вот  тогда-то  матхурский  правитель  и  возблагодарил
судьбу  за  предусмотрительность. Не первый год привечал  он
демонское  отребье:  битых  ракшасов  из  отрядов  покойного
Десятиглавца, ускользнувших от перуна Индры асуров, гигантов-
данавов,  которым было тесно в подводной резервации,  просто
одиночек-полукровок, каким был и сам Ирод... Эти из кожи вон
+%'+(, выполняя любой приказ и не стесняясь в средствах. Во-
первых,  по  природной  склонности, а  во-вторых,  в  случае
гибели хозяина им и впрямь не оставалось места на земле.
      Здесь  же, в местной глуши, беглецов никто не искал  и
искать не собирался.
      ...Мужчина  осторожно  встал,  стараясь  не  разбудить
утомленную  любовницу, и вышел из-под навеса.  Шаг  его  был
беззвучен, босые ступни, казалось, прилипали к земле, и  при
каждом  движении  лопатки  мужчины выпирали  наружу  заметно
больше,  чем  у  обычного человека.  Подойдя  к  загону,  он
перегнулся  через  плетень и ухватил  за  шкирку  ближайшего
ягненка. Вытащил наружу. Прижал к себе и долго баюкал, жадно
вдыхая запах влажной шерсти и молока.
     И еще - страха.
      Звезды  по-прежнему не отражались в  его  глазах;  там
мерцали  свои  собственные звезды, колючие искры,  каким  не
место на земном небосклоне.
      Мужчина улыбнулся. Потом взял ягненка за задние ноги и
мощно рванул.
      Поднес две кровоточащие половинки к самому лицу  и  на
миг зажмурился, трепеща ноздрями.
     Первыми он съел печень с сердцем.
      Насыщаться следовало не торопясь. Сегодня он уйдет  из
опротивевшего   становища,  а  путь  до   Матхуры   тернист.
Возможно, одного ягненка даже не хватит.
     Да и баранина надоела.
      Мужчина  задумчиво посмотрел под навес, где  в  соломе
спала  обнаженная женщина. Сытая, не знавшая нужды и  голода
самка.  Пальцы  его несколько раз согнулись  и  разогнулись,
выпуская наружу кривые когти.
     Он размышлял.
       В   конце   концов,  именно  эта  похотливая   дуреха
проболталась ему об удивительном байстрюке, которого прижила
ее  хозяйка  невесть от кого. О байстрюке с  тельцем  медно-
красного  цвета, сплошь покрытом загадочной  татуировкой.  О
байстрюке  с серьгами, что росли прямо из мочек ушей.  Да  и
сама   хозяйка...   все-таки   дочь   царя   Шуры,   дальняя
родственница матхурского Ирода...
     Женщина заслуживала определенной признательности.
      Но  одного  ягненка определенно не хватит, а  баранина
надоела.
     Вдалеке брехали на луну косматые овчарки.

                             ***

     У шатра безмужней матери мужчина остановился. Даже не у
самого  шатра,  а  чуть поодаль, ближе к зарослям  олеандра.
Хозяйка  его  бывшей любовницы проводила время  в  пастушьем
становище с единственной целью: скрыть позор. Даже  если  ее
приемный  отец  и знал о проказах любимицы, он  благоразумно
решил  не  привлекать к ним всеобщего внимания.  Прислуги  и
свиты  выделил - кот наплакал. Сейчас, например, у  входа  в
шатер  дрыхли всего двое вартовых, и больше (мужчина  твердо
знал  это) воинов поблизости не было. А пара разжиревших  от
!%'$%+l валухов - преграда слабая.
      Посланец  матхурского правителя, не таясь,  подошел  к
шатру.
     Громко топая.
      При  виде его вартовые заморгали, стряхивая  с  ресниц
остатки дремы.
      -  Ты  чего, приятель? - сипло бросил левый, вислоусый
дядька, садясь на корточки. - Не спится?! Иди овцу вылюби...
      -  Хоть бы тряпкой замотался, бесстыжая твоя морда!  -
Правый, совсем еще молоденький паренек, во все глаза  глядел
на  могучий лингам мужчины, до сих пор торчавший стенобитным
тараном.
      После шалостей любовницы? после сытной трапезы? -  кто
знает?
     Скажете, одна из причин - явная бессмыслица?!
     Скажите, а мы послушаем, но в другом месте и при других
обстоятельствах.
     - Сейчас замотаюсь, - легко согласился посланец Ирода.
      И  коротко,  без замаха, ударил молоденького  ногой  в
горло.  Пальцы  ноги,  сжатые в корявое  подобие  кулака,  с
хрустом  вошли  парнишке  под  подбородок,  и  почти   сразу
страшный кулак дернулся, раскрываясь весенним бутоном.
     С лепестками-когтями.
      Обратно  бутон  вернулся, унося добычу -  кровоточащий
кадык.
       -   Хочешь,  и  тебе  курдюк  вырву?  -  с  искренним
любопытством  поинтересовался мужчина  у  дядьки,  мгновенно
присев  рядом  с  ним. Одна когтистая лапа легла  на  древко
копья,  вторая  же  шипастым ошейником  вцепилась  в  глотку
вартового,  гася крик в зародыше. То, что лапа  на  копье  у
людей  называлась  бы  рукой, а лапа на  глотке  -  ногой...
Мужчину это не смущало. Притворство сейчас лишь помешало бы,
а  в обычном облике он плохо понимал разницу между руками  и
ногами.
     Эти глупости придумали люди.
     Для оправдания слабости.
      Рядом  еле  слышно хрипел парнишка,  выхаркивая  через
второй рот остатки жизни, но он не интересовал обоих живых.
      Через  секунду  он уже не интересовал  только  Иродова
лазутчика.
       Мужчина  -  назвать  его  человеком  теперь  было  бы
опрометчиво, но, безусловно, он оставался мужчиной! -  встал
во весь рост.
     Прислушался.
     Тишина.
     Вокруг... и в шатре.
      Небось  когда  варту рвало с перепоя, шуму  было  куда
больше.
      Улыбка-зевок  обнажила  жемчужные  клыки,  и  посланец
предусмотрительного  Ирода  взялся  за   полог   шатра.   Он
замешкался всего на ничтожное мгновение, которое и временем-
то  назвать  стыдно,  он  отвлекся,  жадно  принюхиваясь   к
ароматам  женского  и  детского тел,  донесшимся  из  душной
глубины; он уже шел... За все надо платить.
      Есть  такая  мера  веса  - называется  "бхара".  Ноша,
которую  человек  способен  нести  на  голове.  Конечно,   в
последнюю  очередь убийца сейчас думал о мерах веса,  но  на
спину  ему  рухнуло  никак не меньше пяти  "бхар"!  Ударило,
смяло,   отшвырнуло  в  сторону  -  и  двухголосое   рычание
разодрало тишину в клочья.
     Старый пастуший пес-овчар тоже умел ходить беззвучно.
      Два  тела  сцепились,  кубарем  покатились  по  земле,
пронзительное мяуканье разнеслось по всему становищу,  и  от
дальних  костров  послышались вопли  пастухов  вперемешку  с
лаем. Пес дрался отчаянно, самозабвенно, отдавая все силы  и
не  сберегая  про запас даже самой малой крохи. Но  старость
брала  свое:  косматое  тело, в котором  уже  не  оставалось
ничего человеческого, вывернулось из некогда мертвой хватки.
Клыки  сомкнулись на собачьем загривке, куснули,  отпустили,
истово  рванув  ниже,  под  ухом;  кривые  кинжалы  наискось
полоснули брюхо - и задыхающийся скулеж был ответом.
      Убийца  на  четвереньках метнулся к  шатру,  отшвырнув
полог, влетел внутрь и замер в растерянности.
     Пусто.
      Лишь  смятое ложе говорило о хозяйке - смятое  ложе  и
пустая колыбель.
      Уши  с  пушистыми кисточками на концах встали торчком.
Ловя  звуки: рядом, дальше, в кустах, у костров, в  лесу  на
опушке...
     Где?!
     Матхурский правитель умел выбирать себе слуг.
       Когда  толпа  пастухов  во  главе  с  троицей   разом
протрезвевших воинов ворвалась в шатер, огромная кошка  была
далеко.
      Несясь  к  Конскому Ключу по следу  матери-беглянки  и
вожделенного ребенка.

                              4

                           СОЛНЦЕ

     Он настиг ее у самой реки.
     Жертву.
      По  пути снова вернув себе человечий облик - так  было
гораздо  интереснее.  Друзья всегда  считали  его  существом
изысканных  привычек,  и  это  истинная  правда.  Оглянитесь
вокруг,  беззубые и падающие в обморок при виде оцарапанного
пальца! Что вы все знаете о жертвах?! Об их особом, ни с чем
не  сравнимом запахе, о взгляде, в бездне которого полощется
рваный  стяг отчаяния, о трепете их восхитительных поджилок,
о  сладчайшем вкусе их плоти... Морщитесь? Кривите носы?!  И
завидуете  втайне моему знанию: жертву надо вбирать  в  себя
еще  живой, чтобы музыка воплей сливалась с пляской судорог,
и тогда, тогда...
      Посланец  Ирода клокочуще рассмеялся  и  вытер  с  губ
слюну.
     У самого берега стояла она, и смешон был ее вид. Наспех
замотанное сари сползло с узких плеч, обнажив груди-яблоки с
$%`'*(,(  сосками - откуда взяться в таких сосудах  молоку?!
Босые,  сбитые  о  камни  ноги  нервно  подрагивали,   топча
прибрежный  песок,  узкие щиколотки без браслетов,  стройные
голени  и  бедра угадывались под мятой тканью... девица,  не
женщина-мать.
     Убийца тихо заурчал.
     Ему было хорошо.
     Ему было очень хорошо, лучше всех.
      - Внемлите, достойные, - мяукнул он, делая первый шаг.
-  Те  шесть  членов, то есть груди, бедра и глаза,  которые
должны быть выдающимися, у этой девушки - выдающиеся!
     Шаг.
     Еще шаг.
     И песнь свахи из клыкастого рта.
      -  Те  же три, то есть пуп, голос и ум, которые должны
быть глубокими, у этой девушки - глубокие!
     Шаг.
     Мягкий, вкрадчивый - масло, не шаг.
      Предрассветный  туман набрасывает на  веселого  убийцу
пелену  за  пеленой.  Липнет  кисей