***

      Невероятным усилием Карне все же удается вырваться  из
вязкой глубины кошмара, и со звериным рычанием он выныривает
на поверхность яви.
     Но что это?!
     Мара длится?!
      Плетеная  дверь  хижины распахнута  настежь.  Экалавьи
рядом нет, и, самое главное, никуда не исчез знакомый звон в
ушах, а тело... тело тверже гранита, и кровь гулко бьется  в
естественные латы изнутри, словно пытаясь вырваться на волю.
     Что происходит?!
      Очертания предметов странно размазываются, когда Карна
делает  шаг  к  двери;  он  даже не успевает  заметить,  как
оказывается снаружи.
      Экалавья  поднимает  взгляд  и  застывает,  восхищенно
моргая   заслезившимися  глазами:  к  нему  идет   божество!
Сверкающий  гигант,  на которого больно  смотреть.  От  сына
возницы  исходит алое сияние, окутывая его мерцающим  плащом
поверх алмазного панциря, и кажется в тот миг нишадцу: ничто
в  Трехмирье  не  в  силах сокрушить  бешеного  витязя!  Вот
сейчас, сейчас мститель бросится вслед за Наставником Дроной
и  беловолосым Арджуной, догонит, разорвет на  части  голыми
руками - в отмщение за его, Экалавьи, отрубленный палец.
     - Не надо, Карна! Пощади их! - шепчет горец, молитвенно
складывая   ладони  передо  лбом,  и  шепот  его   громовыми
раскатами отзывается в воспаленном мозгу Карны.
       Сутин  сын  останавливается.  Кровавая  пелена  перед
глазами  мало-помалу  редеет, мара превращается  в  деревья,
вчерашнее  кострище,  кусты олеандра  на  краю  поляны...  и
отступает  комариный  звон в ушах,  забивается  в  нору  под
сводами черепа, чтобы вернуться в другой раз.
      Со  стороны  Экалавья  видит: исподволь  гаснет  ореол
вокруг  Карны,  тускнеет  и истончается,  нитями  татуировки
втягиваясь  в  кожу,  чудесный доспех, и неохотно  унимается
биение багрового пламени в серьгах друга.
     - Покажи руку! - хрипло выдыхает Карна. - Покажи!
     - Не надо...
      -  Так это был не сон?! Пишач сожри твою правильность,
нишадец!  Ведь ты же всю жизнь мечтал... Думаешь,  ты  всего
+(hl  палец отрезал?! Ты мечту свою, веру свою - ножом! Надо
было плюнуть в глаза этому...
      -  Ты заблуждаешься, друг мой, - тихо звенит металл  в
голосе  нишадца, и сын возницы осекается. - Я не резал  свою
мечту  ножом. Я лишь исполнил волю Учителя. Да,  в  какой-то
момент я, подобно тебе, едва не поддался гневу и возмущению,
но вовремя понял, что Учитель прав. К тому же он ошибся.
      -  Как  это:  прав  - и ошибся? - Боль  и  недоумение,
недоумение и боль.
      -  Он был прав, требуя у меня плату за обучение.  Ведь
два  года назад он дал мне один урок? Дал. Тогда Дрона велел
мне уйти, но не сказал вслед: "Ты не мой ученик!" или "Я  не
твой  Учитель!".  Да  и ты, Карна, делился  со  мной  наукой
именно  Наставника  Дроны, а не чьей-нибудь!  Я  сам  назвал
Дрону  своим  Гуру  - никто меня за язык  не  тянул.  И  сам
пообещал:  "Я отдам тебе все, что ты пожелаешь!" Он  пожелал
мой  палец. Имея на это полное право. А я как ученик  должен
был отдать ему требуемое. Я отдал.
      -  Зря,  -  буркнул Карна, остывая: рассуждения  горца
гасили пыл, словно ливень - лесной пожар. - Ох, зря... Но  в
чем тогда Дрона ошибся?
     - А вот в чем!
      Экалавья улыбнулся прежней улыбкой и вновь подхватил с
земли лук. Залихватски присвистнула стрела, и взлетевший над
травой мотылек исчез, словно склеванный невиданной птицей.
      Увы,  сутин сын видел, чего стоил нишадцу этот подвиг.
Кого   ты   хочешь  обмануть,  друг  мой...  меня,   ученика
проклятого Брахмана-из-Ларца?!
      -  Мечту нельзя отрезать, друг мой. - Нишадец невольно
поморщился от дергающей боли, что пронзила его руку во время
выстрела.  - Мечта, как и свобода, не снаружи, а  внутри.  Я
свободный  человек,  и  мой поступок -  поступок  свободного
человека. Мы в свое время говорили с тобой об этом.
      - Да уж, говорили! - вновь окрысился на упрямого горца
сутин  сын.  - Теперь я вижу, в чем состоит твоя "внутренняя
свобода": разрезать себя на части в угоду этому... этому...
      -  Гуру. Этому великому Гуру. Ответь мне, Карна: ты бы
на моем месте поступил иначе?
     - Я?! Да я... я... я бы ему...
     - Не торопись. Подумай как следует.
     - Да что тут...
     Но память извернулась, подобно умелому борцу, и лавиной
обрушилась на юношу изнутри.
      Вот  сейчас  полированный металл  отзовется,  из  руки
царственного махаратхи вырвется смертоносная булава -  и  ты
упадешь   на   мягкую   зеленую   траву,   ударишься   оземь
размозженной головой и не почувствуешь боли...
     Ну и что?!
     Удача... удача любит смелых!
      Тогда  он  готов был пожертвовать не то что пальцем  -
жизнью!  -  лишь  бы  отец  с царственным  Слепцом  выиграли
состязания.  Если вдуматься: зачем?! Ну, оказался  бы  раджа
вторым или третьим, отослал бы отца обратно в Чампу - ничего
бы  с  раджой  не  сделалось, а они с семьей  жили  бы  себе
a/.*.)-. и по сей день в родном городке. Рисковать жизнью  -
ради чего?!
     Что двигало глупым мальчишкой?
     Гордость?
     Упрямство?
     Долг, самое банальное и властное из чувств?
     Все вместе?
       Карна  не  сознавал,  что  уже  стоит  перед  статуей
Наставника  Дроны, впившись взглядом в косо стесанные  скулы
Учителя.   В   ушах  вновь  звенели  тучи  комаров,   серьги
пульсировали   кровавыми  углями  костра,  а   сквозь   кожу
проступали сверкающие латы.
     Зато нишадец видел все.
     - Онемей твой язык, Экалавья! Да, я поступил бы так же!
И  не  Наставник  Дрона, а мой внутренний сута  заставил  бы
коней  души  ринуться  в  бешеной  скачке  по  краю  обрыва!
Отрезать палец - дхик! Добровольно отсечь голову, ободрать с
самого  себя  кожу  острой раковиной...  мало!  Мало!  Гони,
возница! Хлещи упряжку бичом! Кто больший враг мне, нежели я
сам! - словно в пророческом бреду, выкрикнул Карна.
      И,  размахнувшись,  обрушил страшный  удар  кулака  на
Брахмана-из-Ларца.
       Сухое  дерево  с  треском  раскололось,  лицо   идола
разлетелось в щепки, и когда Карна наконец пришел в себя, он
увидел лишь обломки статуи у своих ног.
      Да  еще  две сломанные стрелы, так и не вонзившиеся  в
деревянный лик наставника.
     - Свобода внутри, нишадец, - обернулся Карна к другу. -
Ты   сделал  свой  выбор.  А  я  делаю  свой.  Я  ухожу   из
Хастинапура. Мало мне внутренней свободы! Я боюсь,  что  мне
захочется  убить  Дрону  при всех раджатах;  а  назвать  его
Учителем  я  больше не смогу никогда. И,  чтобы  лишить  его
возможности потребовать подобной платы от меня, у меня  есть
только один путь...
     Карна помолчал.
      -  Враг моего врага - не мой враг. Равно как и  ученик
моего учителя - не мой ученик. Я иду искать Раму-с-Топором.

                             ***

      Через  три с лишним десятилетия, в тяжкий час  Великой
Бойни,  Экалавья Беспалый будет сражаться плечом к  плечу  с
Карной-Секачом и Наставником Дроной на правом фланге  войска
Кауравов - и погибнет, предательски убитый Черным Баламутом.
     Умрет свободным.

                              4

                           ВСТРЕЧА

      ...Сегодня  шел  восьмой день с  тех  пор,  как  Карна
покинул  летний военный лагерь и отправился на юг в  поисках
легендарного  Рамы-с-Топором.  Выполняя  его  волю,  нишадец
передал  Первому Колесничему весть от сына -  прости,  папа,
/.f%+c)  мать, я обязательно вернусь! - и когда сам Экалавья
оставлял Город Слона, Карна был уже далеко.
     Разумеется, следовало бы снарядиться в дальнюю дорогу и
самому попрощаться с родней, но сутин сын не мог представить
себя  в  Хастинапуре.  Как ни старался  -  не  мог.  С  души
воротило.  Внутренний сута гнал упряжку  по  краю  пропасти,
поступки  выходили  безрассудными, но грохот  колес  напрочь
забивал голос разума.
       Да   и  в  конце  концов,  что  есть  разум?  -  так,
самоуверенный краснобай, годный лишь на увещевания.
     Свисти, бич!
     Сейчас беглец двигался через земли ядавов, вдоль южного
притока  багряной Ямуны; обычно бурля и пенясь, река  в  эти
дни была на удивление тиха и прозрачна.
     Карна искал подходящее место для переправы.
      Он не знал, водятся ли здесь крокодилы, а рисковать не
хотел.

                             ***

      Многоголосый женский визг ударил в уши. Как раз тогда,
когда Карне показалось: за деревьями мелькнул то ли мост, то
ли паром на стремнине. "Волк ребенка унес? Тигр-людоед?!"  -
ожгла  шальная  мысль,  а  ноги  уже  сами  несли  парня   в
направлении шума. И лишь когда до источника адской какофонии
оставалось менее двух минут бега, Карна сообразил:  женщины,
подвергшиеся нападению хищника, должны кричать совсем иначе.
     Зря ноги бьешь, парень!
      И словно в подтверждение, визг разом смолк, а до слуха
Карны донеслось тихое журчание флейты.
      Перейдя  на  шаг и втайне досадуя на  самого  себя  за
глупую  поспешность, Карна осторожно раздвинул кусты.  Взору
открылся обширный луг, полого спускавшийся к реке.  У  самой
воды  рос  огромный  кряжистый платан, и в  нижней  развилке
дерева  удобно устроился смуглый, почти совсем черный юноша,
наигрывая  на  бамбуковой флейте нежную  мелодию,  очевидно,
собственного сочинения.
      Но  отнюдь  не  на черном дудочнике задержался  взгляд
беглеца. С удивлением отметив, что все нижние ветки  платана
сплошь  увешаны  женской одеждой, будто для просушки,  Карна
тут  же  обнаружил  более интересную  подробность:  в  реке,
оказываетс, засел целый табун голых девиц!
      "Небось  купаться пришли, а этот кобель им  теперь  из
воды выйти не дает! - Искорки смеха заплясали в карих глазах
парня. - Ну кто ж так делает, дудочник? Баб надо отлавливать
поодиночке и каждой отдельно мозги сурьмить! Они ж не  тебя,
они  друг  дружку  стесняются! Выйдешь голышом  на  берег  -
подруги на всю округу растрезвонят!"
      Карна  считал себя большим знатоком женской  натуры  и
сейчас  лишь втихаря хмыкал, наблюдая из кустов за развитием
событий.  Флейта пела без умолку, и в какой-то момент  парню
вдруг   почудилось,  что  перед  ним  -   площадной   факир,
заклинающий   полную  реку  водяных  змей.  Странно:   такое
забавное  сравнение,  а  у сутиного сына  мигом  испортилось
- ab`.%-(%...
     Тем временем девицы в реке явно замерзли. От холода ли,
от  музыки  ли, но они наконец принялись стыдливо выбираться
на берег. Девицы были по большей части очень даже ничего, но
Карну  смущало другое: что будет свистун делать  с  подобной
оравой? Надорвется ведь! - тут их десятка три, не меньше!
      Юноша  оглядел  с дерева притихший табун.  И,  видимо,
остался не вполне доволен результатом, ибо девицы прикрывали
руками  и  распущенными волосами наиболее  интересные  части
тела.
       -   Вы   тяжко  согрешили,  девы,  -  пропел  черный,
оторвавшись  на  миг  от своей флейты. -  Совершая  омовение
нагими, вы нарушили святость обряда в честь Великой Богини!
      "А,  так это еще и обряд был?! - Карна оценил  выходку
свистуна. - Святое дело!"
     - Теперь, чтобы Мать простила вас, вам надлежит поднять
руки  кверху,  возложить  их себе на  голову  и  поклониться
Великой!  Тогда  богиня смилостивится, а я  верну  вам  вашу
одежду.
      "Глумится,  черномазый! И над девками, и над  богиней!
Еще  бы заявил, что во имя Великой они все должны перед  ним
ноги  раздвинуть! Кстати, похоже, дело к  тому  идет.  А  не
проучить ли мне этого древолаза?"
      Идея  показалась Карне дельной: и богине  потрафим,  и
порядок наведем, и, глядишь, спасителю от благодарных  девиц
кой-чего обломится!
     Решительно выйдя из кустов, он вразвалочку направился к
платану-вешалке.
       При   его   появлении  девицы  вновь  заверещали,   и
большинство  из  них полезли обратно в  воду.  Но  в  данный
момент  Карну  это  не  интересовало. Приблизясь  к  бабьему
пастырю,  который  с интересом наблюдал за незваным  гостем,
Ушастик  остановился  под  деревом  и,  почесав  в  затылке,
осведомился:
      -  Веселимся,  значит? Сидим, значит, свистим  во  все
дырки, честных девушек смущаем, над богиней насмехаемся, да?
Тоже мне, Коиль-разбойник <Коиль - кукушка. Аналог соловья в
индийской поэзии.> выискался!
      - А шел бы ты, детинушка, подобру-поздорову, - точь-в-
точь как в известной дравидской былине, миролюбиво ответил с
платана юноша, вновь прикладывая к губам флейту.
     - Нет, ты погоди! - Карна подзуживал сам себя. - Слезай-
ка лучше на землю, потолкуем!
     - А мне и здесь хорошо! - рассмеялся черный.
      -  Ну,  когда  фрукт не хочет в корзину,  надо  трясти
дерево! - заявив это, Карна действительно шутя потряс  ствол
платана.
       Естественно,  никакого  результата  это  действие  не
возымело, а черный юноша обидно расхохотался:
      - Тряси сильнее - не созрел еще! - И флейта простонала
от его поцелуя.
      Выпорхнувшая мелодия на этот раз была совершенно иной,
чем вначале. Карна моргнул - соринка в глаз попала, что ли?!
-   и   вдруг  почувствовал,  как  незримые  пальцы  тронули
#+c!(--k%  струны  его  души... тихий гул,  тембр  меняется,
словно музыкант взялся за колки вины, пробуя инструмент...
     Флейта.
     Пухлые губы.
     Глаза-звезды.
     Пальцы на отверстиях.
     Пальцы в Карне.
     Подтягивают, крутят, ласкают... настраивают.
      В  следующее  мгновение знакомый звон  комариной  стаи
начисто   забил   песнь   черного  дудочника,   полновластно
воцаряясь в душе.
       Налились,  запульсировали  багрянцем  вросшие  в  уши
беглеца  серьги, и следующий рывок едва не сбросил флейтиста
с  дерева  -  вековой платан ощутимо покачнулся! Взвихрилась
мелодия,  хлеща  оглушающей  плетью,  но  кора  дерева   уже
дымилась,  обугливаясь  под ладонями  Карны.  Татуировка  не
давала  о  себе  знать привычным зудом,  но  жар  пронизывал
сутиного  сына  насквозь. В испуге черный привстал,  насилуя
флейту,  выжимая  из бамбука уже не песнь  -  вихрь,  пляску
светопреставления, ржание Кобыльей Пасти, навстречу  которой
из-за  горизонта вставал огненный диск пламеннее всех  огней
Трехмирья!
     Песня.
     Серьги.
     Качается платан.
      -  Ну  что,  созрел?! - ощерился  снизу  Карна,  забыв
удивиться  невесть  откуда взявшейся  силе.  И  мигом  позже
ощутил  слабые толчки: в спину, в бока... далеко,  на  самых
задворках сознания, как если бы толкали не его.
      Он  недоуменно обернулся. И обнаружил перед собой весь
табун  голых  девиц, в полном составе пришедший  на  выручку
черному  дудочнику! Девицы, отпихивая друг друга,  старались
добраться  до Карны, бессильно барабанили кулачками  по  его
телу,  с  визгом  дули  на  обожженные  руки,  зажмурившись,
пытались вцепиться в волосы...
      Ошалев  от  такого  поворота дела,  бедолага-спаситель
растерянно  прижался  спиной  к  дереву  и  начал  аккуратно
отдирать от себя девиц. Те заорали вдвое громче, будто их по
меньшей   мере  колотили  тлеющими  головнями,  но   попыток
членовредительства  не  оставили.  Наоборот,  девичьи  глаза
заблестели слюдой безумия, и Карна стал всерьез опасаться за
их здоровье, душевное и телесное.
     Вдобавок война с нагими фуриями оказалась гораздо менее
увлекательной, чем предполагалось.
     И тут мелодия неистовствовавшей в ветвях платана флейты
оборвалась, рухнула измученной птицей, а ей на смену  пришел
крик черного юноши:
      - Остановись, герой! Ты видишь, эти девы любят меня  и
готовы  ради любимого нагишом сражаться даже с самим Индрой!
И  вы,  юные  пастушки, успокойтесь! Этот человек  не  хотел
сделать  мне  ничего дурного, наоборот, он  пытался  за  вас
заступиться!
      -  Не  нужны  нам никакие заступники,  кроме  тебя,  о
любимый  Кришна! - в запале выкрикнула одна  из  героических
/ abch%*.
      Тем  не  менее девицы остановились, флейта  продолжала
молчать,  и  звон в ушах Карны быстро пошел на убыль.  Глупо
ухмыляясь,   сутин  сын  стоял  дурак  дураком,  разглядывал
многочисленные  девичьи  прелести и  лихорадочно  соображал:
какого рожна он ввязался в эту историю?
     Потом он вспомнил имя, выкрикнутое пастушкой.
     Кришна.
     Черный.
      Так,  может, это и есть знаменитый Кришна Джанардана?!
Черный Баламут, земное воплощение самого Вишну-Опекуна?!
     Видимо, последние слова Карна пробормотал вслух, потому
что  юноша  в  развилке платана не замедлил  с  достоинством
ответить:
     - Да, это я. А кто ты, путник?
     - Меня зовут Карна, сын Первого Колесничего. - Карна на
всякий   случай  подбоченился  (дескать,  тоже  не   мочалом
вязаны!).  -  Мой отец к тебе с посольством из Города  Слона
приезжал.
      - Помню! - радостно подтвердил Кришна. - Слушай, а что
это на тебя нашло?
      -  Да  вот,  решил доброе дело сделать... -  При  этом
заявлении голые воительницы хором издали вопль возмущения. -
Теперь вижу, что зря. Извини, Кришна, больше не буду - пусть
хоть до самой полуночи тебе кланяются!
      -  Доброе дело? - задумчиво протянул Черный Баламут со
странной  интонацией, разглядывая свою  флейту.  Но  тут  же
вновь  оживился, спрыгнул на землю и хлопнул Карну по плечу.
-  Ладно,  замнем для ясности. Оба хороши. Слушай,  ты  ведь
небось голодный? Только не ври! Голодный, да?!
     - По правде сказать - да, - честно признался Карна.
      -  Пошли,  я  тебя таким обедом угощу! - И,  глядя  на
дружелюбное лицо Кришны, сутин сын понял: сейчас  он  пойдет
за  этим  обаятельным юношей куда угодно, и  обещанный  обед
действительно  окажется роскошным,  и  вообще,  как  он  мог
подумать плохо о таком замечательном парне, аватара  он  там
или  нет! Розовый туман медленно обволакивал душу, окрашивая
в  цвета  блаженного  счастья весь мир: Баламута,  пастушек,
лес, реку...
     Жизнь была прекрасна.
     Нет, иначе: жизнь рядом с Баламутом была прекрасна.
       Карна  тряхнул  головой,  и  наваждение  исчезло,  но
расположение  к  Кришне  осталось.  В  конце  концов,  сидит
человек на дереве, забавляется, а тут из лесу ломится какой-
то придурок - и ну выделываться! Дерево трясет, девиц увечит
- герой!..
      И вместо того, чтобы обидеться или полезть драться,  а
то и подмогу кликнуть, черный парень хлопает его по плечу  и
предлагает  вместе  отобедать!  Нет,  положительно,  в  этом
Кришне  что-то есть! Не зря ведь все его так любят -  в  том
числе и пастушки.
     За меня небось ни одна девка в драку не лезла!
      Карна  взглянул в глаза флейтисту - и успел  заметить,
что  Кришна  внимательно  следит за  ним.  Ну  конечно!  Его
/`(#+  a(+(  отобедать, а он стоит и молчит,  как  последний
невежа!
     - Благодарю тебя! Конечно, я с радостью разделю с тобой
трапезу! И еще раз прошу простить меня за...
      -  А-а,  пустое!  С ними только так и  можно.  Хочешь,
парочку сосватаю на ночь?
     - К ночи и поглядим! - совсем растаял Карна.
      -  Можете  одеваться! Великая Богиня простила  вас,  -
небрежно махнул рукой Кришна пастушкам, после чего лучезарно
улыбнулся им.
      Девицы заулыбались в ответ и бросились разбирать  свою
одежонку.
     - Пошли, дружище. Поедим, отдохнешь с дороги...

                             ***

      До ближайшего городка - небезызвестного Коровяка - они
так  и  не добрались. Но в пастушьем становище, куда  Кришна
привел нового друга, молодым людям был оказан самый радушный
прием.  Расстилались  циновки и ковры, распахивались  пологи
шатров, зажигались радостью взоры, глиняные печати сбивались
с потаенных кувшинов, дразнящий аромат вздымался над очагами
и   земляными  печами,  а  над  всем  этим,  над   апофеозом
гостеприимства, царила флейта.
     Пела.
     Ликовала.
     Обещала вечный праздник.
      Уже  под  вечер,  осоловев  от  еды  и  многочисленных
здравиц,  Карна  рискнул  спросить у  самого  замечательного
парня на свете:
      - Слышь, Кришна... ты извини, что я в душу лезу, но...
Сам знаешь, тебя в народе любят (Кришна согласно кивнул), но
именно