р - они рассчитаны на неделю или
даже восемь дней; в их трепещущем свете Кали выглядела тихой
и умиротворенной.
     Трупы лежали рядком у подножия пьедестала.
     Шесть трупов.
     Шесть тугов-душителей.
      Нет,  я не мог ошибиться: возле них свернулись  змеями
четыре шелковых платка-румала с зашитыми в уголках грузиками
и лежали два кинжала-шила.
      Позже  лекарь, приглашенный для осмотра,  скажет,  что
двое  из убитых погибли гораздо раньше прочих. Их тела  явно
наспех забальзамировали и под защитой тайных мантр доставили
в  храм  - возложить к престолу богини для церемонии, прежде
чем предать огню.
      Остальные, согласно лекарским показаниям,  были  убиты
чрезвычайно  странным образом, который говорил  о  возможном
",%h b%+lab"% богов.
      Я  даже оставил себе на память одну из четырех  стрел,
рассыпанных  по залу. Да, именно эту, с тупым  наконечником,
которую начальник стражи назвал "Марганой".
      Он  еще  добавил:  такими  стрелами  поражают  бегущую
собаку, когда хотят ее остановить, не убивая...

                             ***

     Записи Вишну-Опекуна, сделанные им в Вайкунтхе в тот же
день.

      Когда  ко  мне  в  имение явилась  Темная  собственной
персоной, я, признаться, порядком струхнул.
      Связываться  с  Кали косвенно означало  связываться  с
Шивой,  а  я еще не сошел с ума, чтобы в открытую спорить  с
символами разрушения.
     Мое дело - Опека...
      Тем  паче  что  мне  уже доложили о  проделках  нашего
замечательного Брахмана-из-Ларца.
     И я плохо понимал, радоваться мне или негодовать?
      Перемудрили  мы с Вьясой относительно "Песни  Господа"
или, наоборот, недомудрили?
      Темная  тем  временем  уже  поднималась  по  мраморным
ступеням  дворца. Я шагнул было ей навстречу и с облегчением
заметил: улыбается! Кали, Убийца, зловещий образ Эры Мрака -
улыбается!
      -  Угадай, в какой руке? - вместо приветствия спросила
Кали, пряча за спиной всю свою тысячу рук. Я засмеялся.
     - В двести пятидесятой правой, - сказал я. Наобум.
      Она тоже засмеялась в ответ и протянула мне... Клянусь
неопределимостью Безликого, это была она!
      Драгоценная  Каустубха,  жемчужина  цвета  застарелого
кровоподтека, добытая при пахтанье океана.
      Я получил ее тогда как дар за помощь. Но в позапрошлом
году Каустубху похитили гиганты-Ниватака-кавачи, "Облаченные-
в-Непробиваемую-Броню" - и с тех пор жемчужина была для меня
потеряна.
     - Она стоила мне славной драки, - сказала Кали. - И все
равно: спасибо, Опекун!
     - За что, Темная? - самопроизвольно вырвалось у меня.
     - За твоего мальчика. Почтить меня таким обрядом... Это
ты  ему  подсказал  или он сам додумался: в  финальную  ночь
"Очищений" явиться в тайное святилище, оглушить четверых  из
Шестерки стрелами "Маргана" и потом задушить каждого у моего
алтаря,  взывая к милости Кали! Грандиозно! И что главное  -
без  пролития крови, согласно традиции! Его отец, Жаворонок,
у тебя? Познакомь - отблагодарю за достойного сына...
      Я  смотрел на Темную, и отблески Каустубхи слепили мой
взор.
      Фиолетово-багровые  отблески,  словно  полоса  на  шее
удавленника.

                             ***

      Заметки  Мародера  северный берег реки  Кришна,  конец
сезона Васанта.

     ...Дрона шел к отрогам Махендры, лучшей из гор. Прошлое
оставалось  за  спиной, а оглядываться  Брахман-из-Ларца  не
умел.  К  чему?  Обет  выполнен, Закон  соблюден,  а  Польза
несомненна. Что же касается старого пандита... он сам  вслух
освободил Дрону от всех обязанностей ученика. Соответственно
и  от  долга по отношению к учителю. Значит, там,  в  Святом
Месте,  остались  просто  два человека  -  живой  брахман  и
полумертвый  шудра. Закон говорит: шудры должны повиноваться
высшим кастам ради Пользы последних!
      А  если  шудра  отказывается  повиноваться,  умалчивая
правду  или  оскверняя уста ложью, то любые средства  хороши
для получения искомого.
      Погребальный  костер скрыл истину, и никто  не  станет
докапываться, какие повреждения возникли на теле пандита  до
прихода  Дроны,  а  какие - после. Кроме  того,  причиненные
мучения  добавили  бывшему Учителю  Отваги  изрядную  толику
Жара,  что  сократит  ему  пребывание  в  геенне  и  улучшит
следующее воплощение.
      Насилие же над тугами, совершенное в качестве обряда и
согласно   принципам  братства  душителей,  перестает   быть
насилием.
     И, следовательно, не отягощает Кармы.
       Да,  Закон  соблюден  до  мелочей,  и  Польза  трижды
Несомненна.
      Тогда  почему же в душе тлеет заноза-лучина  и  ровное
дыхание  впервые в жизни становится прерывистым,  а  в  теле
зреет удивительная слабость? Почему воздух горчит, солнечный
свет  режет  глаза, а камни так и норовят  подвернуться  под
ноги?
     Почему, если Закон... и Польза...
      Тридцатилетний брахман с лицом человека,  разменявшего
полвека, шел в сторону Махендры.
     Лучшей из гор.
      Незнакомка  по имени Совесть брела следом.  Шлепая  по
осыпи босыми ногами, сбитыми в кровь.

                          ЧАСТЬ IV
                           ИЩУЩИЙ

      Лучшее  из  повествований, разнообразное  в  отношении
стихов   и   глав,  наделенное  тонким  смыслом  и   строгой
последовательностью,   -   о,  оно  отличается   стройностью
изложения, будучи исполнено совершенства, и всегда  вызывает
слезу и скорбь сердечную у хорошего человека!

                           ГЛАВА X
                        ТОПОР-ПОДАРОК

      Воспоминания Ганеши-Слоноглавца, божества  мудрости  и
науки,  рукотворного  сына Шивы и его  супруги  Умы-Горянки,
' /(a --k% им самим и похищенные слугами Вишну; 24-й день 10-
го лунного месяца <10-й лунный месяц - декабрь-январь>

                       ОМ, ТАТ и CAT!
<Три сакральных слога, символизирующих Слово, Дело и Дух>

      А  впрочем...  Думаете, легко быть богом-младенцем  со
слоновьей башкой и невозможностью сменить облик?
     То-то же...
      Все бабы... хоть и грех дурно отзываться о собственной
матери, которую я зову "мамой Умой". Это ж надо: так достать
муженька требованиями обзавестись ребеночком, что папа  Шива
скатал в рулон одеяло, сунул женушке в руки и буркнул:
     - Нянчи, дура!
     Мама Ума и возмутиться-то как следует не успела, потому
что я уже был мокрый и орал во всю глотку.
      На обряды восхваления дитяти явились все кому не лень.
А   не  лень  было  многим.  Разглядывали,  цокали  языками,
сюсюкали... "Уроды!" - думал про себя я, уже умея думать, но
еще не научившись говорить. Может, это и к лучшему, а то  бы
я  им  сказал!.. Наконец возбужденная мама Ума нашла, с  кем
поскандалить  для полного счастья. Выяснилось,  что  владыка
темной  планеты Шани и господин шестого дня недели отказался
делать младенцу "козу"!
     Кощунство!
      - Ничего подобного! - возразил владыка планеты Шани. -
Просто  у  меня  дурной глаз. Боюсь напустить порчу...  Сама
знаешь: кто под моим знаком родится, тому счастья не видать!
Будет  он  убит,  богатства его расточатся,  жены  с  чадами
погибнут, друзья предадут...
      -  Моему ребенку наидурнейший в Трехмирье глаз  -  что
сандаловые  притирания! - гордо заявила мама  Ума  и  именем
Разрушителя велела нахалу смотреть.
     На меня.
      Ну,  он и посмотрел. Разок всего посмотрел, даже не  в
упор,  так,  зыркнул искоса и зажмурился - а  у  меня  сразу
отвалилась голова.
      Переполох поднялся! Гости под шумок разбежались,  папа
Шива  вздул  болтливую  супружницу,  а  после  велел  своему
любимцу, карле-привратнику, сыскать для меня новую голову. С
непременным условием: обладатель головы-замены должен  перед
этим  смотреть  на  север. Умненький карла  обернулся  белым
быком  и ускакал, а вскоре явился назад с головой... кого  б
вы думали?!
       Восточного  Слона-Земледержца.  Дескать,   слон   был
единственным, кто смотрел на север!
       Папа   глядь   -  по  пятам  карлы  несется   бешеный
Громовержец, кроя папу с его детьми и карлами  на  чем  свет
стоит.
      -  У-у-у,  -  кричит,  - барбары!  Слоненка  замучили!
Разражу!
     И ваджрой машет.
      Пришлось  папе  Шиве купать бедного  слоника  в  водах
Прародины,  возвращать  его Индре  с  новой  головой,  краше
/`%&-%#.; а мне первую приделали. Не протухать же сокровищу!
Вот  и  стал я после этого вождем папиной свиты <Имя  Ганеша
означает "Вождь ганов", т. е. Вождь Сонмищ> и большим  докой
по  части  учености.  В  общем, понятно:  народную  мудрость
"Пусть лошадь думает, у нее голова большая!" - слыхали? А  у
меня-то голова впятеро поболе конской будет... К чему я  все
это? А к тому, что именно меня Опекун Мира и попросил:
     - Пособи, друг Ганеша, моему Черному Островитянину! Да-
да,  тому,  который Вьяса-Расчленитель! Помнишь,  ты  Святые
Веды  в  его  редакции читал и все бухтел  "Хорошо  есть,  и
хорошо  весьма!"?  Пишет он летопись, а я  боюсь:  ошибется,
запамятует,  кляксу посадит - не сохранит для  вечности!  Ты
уж, будь любезен, проследи!
     Я хоботом мотнул - прослежу, мол!
      Вот  и  слежу  с  тех пор. Хороший  он  мужик,  Черный
Островитянин, урод вроде меня, только еще смешней! На первых
порах  грызлись: норов у него - куда там папе Шиве! А  потом
сошлись.  Душа  в  душу. Я даже узелок  на  память  завязал:
помрет Вьяса, я его к себе возьму. В любимцы, вроде папиного
карлы. А летопись эта меня и самого увлекла.
     Помогаю, а кое-что и лично пишу.
      Вот  как  сейчас: я пишу, а ко мне этот буян  заходит,
скандалист злоязыкий... Рама-с-Топором.
      Папа велел пускать и не связываться. Да, стану я с ним
связываться! Он мне в первый раз полбивня отколол, что ж  я,
дурак, вторым бивнем рисковать?
     - Привет, - говорю, - Палач Кшатры! Ом мани! Как живете-
можете?
      -  Живу,  - отвечает. - И могу помаленьку.  А  ты  все
строчишь?
     - Строчу. Про тебя и строчу. Только что закончил.
     - Про меня? О чем именно?
      -  Да  как  к  тебе на Махендру в прошлом  году  Дрона
являлся. Оружие небесное клянчить.
     - Интересно, интересно... Прочитать дашь?
     - Да читай, - говорю. - Не жалко.
     Он и прочел.
     Вслух.
     "...Однажды Дрона услышал о великодушном брахмане Раме-
с-Топором, укротителе врагов, что он желает раздать все свое
богатство брахманам. И к Раме, отправившемуся в лес,  явился
тогда сын Жаворонка и сказал:
      -  Узнай  во  мне  Дрону, быка среди  дваждырожденных!
Пришел я к тебе, желая получить богатство.
     Рама сказал:
     - Все золото и другое богатство, какое было у меня, все
отдано  мною  брахманам, о богатый аскетическими  подвигами!
Теперь осталось у меня только это тело, драгоценное оружие и
различное вооружение. Выбирай же, о Дрона, что я должен дать
тебе! Говори скорей!
     Дрона сказал:
      -  Благоволи же, о потомок Бхригу-риши, отдать мне все
без  исключения виды оружия вместе с заклинаниями и  тайнами
их применения!
      Сказав  "да  будет  так", Рама  отдал  ему  тогда  без
исключения все оружие и военную науку вместе с ее тайнами  и
законами.  И, получив дар, весьма довольный Дрона отправился
к своему другу Друпаде-Панчалийцу..."

                             ***

      Ох и досталось же мне! И на орехи, и на финики в меду!
Хорошо  хоть,  папа  с мамой укатили на  север,  на  вершину
Кайласы, и в обители никого не было... Аж уши завяли - а они
у  меня  такие, что ежели вянут, то дней на семь-восемь,  не
меньше!
      -  Укротитель  врагов! - кричит. -  Раздать  богатство
брахманам! Что мне, старому, раздавать? Циновки со шкурами?!
Придурки вы с твоим Вьясой! Расчленители!
     Еле-еле успокоился.
      -  Знаешь, - говорит, - как на самом деле было? Не для
истории,  для нас с тобой? Ты ведь, Ганеша, в сущности  наш,
обычный,  бог  из тебя никудышный... В детстве сынки  прочих
небожителей потешались небось?
     - Угу, - киваю я. - Потешались. А я их хоботом...
      -  Вот потому к тебе и взывают почаще, чем к ним. Тебе
не стесняться, тебе гордиться надо!
      -  Эх,  Рама! - говорю. - Гордиться... Тут у  папиного
карлы в заначке полкувшина суры есть. Будешь?
     - Наливай, - отвечает.
     Сели мы, он мне под суру-сурочку правду и рассказал.
     А я записал.
     Не для вечности, не для Опекуна Мира.
     Для себя.
     Ну, может, еще для кого-нибудь...
       -   Явился...  -  буркнул  Рама,  подымая  взгляд  от
собственных  костлявых  колен,  на  которых  лежал  чурбачок
"шипастого" самшита.
     И ни к селу ни к городу добавил:
     - Долго шел... блудный брахман!
      Видимо, двумя последними словами Палач Кшатры  заменял
одно, гораздо более простое - "странник".
      Аскет,  в прошлом году разменяв второй десяток второго
века,  выглядел вдвое моложе. Издалека. Вблизи  он  выглядел
иначе,  но  тоже...  это  если в лицо  не  особо  пристально
заглядывать.  Такие, как Рама-с-Топором, живут  долго  (если
повезет), старятся туго (если сами того не хотят) и  умирают
сразу,  без  дряхлости и долгих страданий. Многие  завидуют.
Дураки...
       Говорили,  что  Топор-Подарок  не  позволяет  Морене,
Губительнице Созданий, приблизиться к аскету. Говорили,  что
как-то  раз  к  Раминому ашраму пришел  человек  в  багряных
одеждах  и  с  петлей, росшей из обрубка  правого  запястья.
Пришел,  съел  миску  толокняной мантхи с  молоком,  которой
угостил  его  хозяин,  побеседовал  о  погоде  и  ценах   на
кошениль,  после чего ушел. Говорили, что сам  Палач  Кшатры
однажды сказал: "Шиш я им сдохну!" После чего добавил, забыв
объяснить, каких таких "их" имеет в виду:
     - Во всяком случае, пока не досмотрю до конца!
      Говорили...  Рама  хмыкнул и  вернулся  к  прерванному
занятию.
      Вчера  он обещал девочке из поселка на западном склоне
вырезать   ей   пахучую  забавку.  Для   того   и   чурбачок
приспособил.   С  одного  бока  чурбачка  уже   проглядывала
потешная  мордочка  бычка. Белого бычка.  Лобастого  такого,
рогатенького... из сказки.
     Есть такая сказка про белого бычка Шивы.
     Веселая...
      Бронзовый  резец вновь принялся сновать по  деревяшке,
снимая  душистую стружку. И забыл остановиться  даже  тогда,
когда чужие шаги прошелестели совсем рядом.
     Тишина. Лишь ветер доносит чириканье сорокопутов да еще
толстый шмель жужжит раздраженно над стружкой.
     А сесть боится.
      - Ну, чего молчишь? - наконец спросил Рама, и в резком
голосе  аскета эхом отдалось шмелиное раздражение. -  Небось
другим сразу песни петь начинал: "О желанные, безупречные  и
чистые  властители  чувств, наставники всего  движущегося  и
неподвижного..." Я что, хуже? Давай затягивай славословия...
      Тишина.  Лишь  птицы  голосят  вдали,  пугая  шмеля...
тишина.
     - Ну?!
      Рама рывком встал, отбросив резец, и впился глазами  в
лицо Дроны.
      Они  выглядели почти ровесниками - сын любознательного
Жаворонка и сын Пламенного Джамада.
      А  просолены кудри Брахмана-из-Ларца были, пожалуй,  и
круче.
      -  Эк  тебя...  -  пробормотал  Палач  Кшатры,  садясь
обратно. - Ладно, не хочешь славословить - молчи.
     Или проваливай восвояси! Не держу...
      -  Держишь, - брошенной монетой звякнуло первое слово,
оброненное Дроной.
     - Чем?
      - Тем, что гонишь. Согласно Закону, я мог бы вообще не
искать  тебя,  Учитель, - ты не объявлял себя  моим  Гуру  в
соответствии  с  традицией. Вслух, при трех свидетелях...  Я
прав?  Согласно  Пользе, поиски того  аскета-погонщика,  что
сражался  со мной в Безначалье, стараясь выкрикивать  мантры
как  можно  отчетливей... Никакой Пользы здесь уже  нет.  Ты
ведь  ничего  не  скрыл от меня, чтобы мне хотелось  добрать
остатки? Знаю, что не скрыл...
      Дрона  говорил,  а на скулах Брахмана-из-Ларца  играли
каменные  желваки  и  в глубине взора ворочалось  удивление.
Чувство,   доселе   малопривычное  сыну   Жаворонка.   Слова
срывались  с  языка, чужие слова, тяжелые, граненые,  вместо
обкатанного  сотней  повторений "О желанные,  безупречные  и
чистые... изобильные подвигами..." Будто Дрона-новый пытался
говорить за Дрону-старого, лишь на днях научившись говорить.
     Будто морское чудовище-тимингала подымалось из пучины.
     Будто заря сквозь облака.
      -  Они  все  уговаривали меня остаться,  Учитель.  Все
/`%&-(%  Гуру. Искали причины, настаивали, сулили дочерей  в
жены...  А я уходил. Там больше нечего было брать.  Закон  и
Польза  подгоняли  меня,  Закон и Польза...  и  что-то  еще,
неизвестное   мне  самому.  Даже  Наездник  Обрядов,   глава
Шальвапурской  обители,  хотел,  чтобы  я  остался  у  него.
Молчал, а глаза выдавали. Один ты... научил, ударил и  ушел.
Почему?
      -  А  ты  сам как думаешь? - Рама опустился на порожек
хижины и машинально огладил кончиками пальцев лезвие Топора-
Подарка.
      -  Сам?  Не знаю... Можно ли так: отдавать без Закона,
встречаться  без  Пользы, уходить без  прощания?  Ведь  твой
последний  удар - он был бесчестным! Исподтишка, в нарушение
кодекса  битвы! Мне бы обидеться, забыть... а я  все  помню!
Думаю: что хотел сказать мне твой кулак? Для того и в Святое
Место  ходил,  для того и сюда, на Махендру явился...  Дрона
замолчал и отвернулся.
      - Не верь мне, Учитель, - тихо сказал он. - Это не я с
тобой говорю. Это не я... Я другой. Совсем другой. Я к  себе
привык,  а  ты  меня мучишь. Шел к тебе,  думал,  о  главном
беседовать  станем.  Знал: где оно,  главное,  какое  оно...
Пришел,  рядом  стою  -  ничего не  знаю.  Ни  главного,  ни
мелкого... Мне уйти?
     - Удар?
      Рама  спрашивал,  словно  пропустив  мимо  ушей  самые
последние слова Дроны.
      -  Бесчестный, говоришь? Твоя правда... Подобных  тебе
так и убивают - бесчестно. Показать, как это делается?
       Молниеносным  движением  Палач  Кшатры   нагнулся   и
подхватил   с   земли   Топор-Подарок.   Дрона   отшатнулся,
машинально вскидывая к груди ненатянутый лук-посох, но аскет
и  не  собирался  рубить гостя пополам,  от  плеча  к  паху.
Напротив,  ухватив древко секиры поперек, Рама  швырнул  дар
Шивы   Брахману-из-Ларца,  швырнул  резко,  словно  от  себя
отрывал и боялся не оторвать... Лук выпал из пальцев Дроны -
и  в тот же миг мертвая хватка сына Жаворонка сомкнулась  на
секирном древке.
     Звякнули колокольцы.
      Солнечные  блики  скользнули по гравировке,  и  в  тон
гневному  мычанию  белого  быка  неумело  откликнулся  белый
теленок, высовываясь из чурбачка до середины.
      Дышать  стало  тяжко, будто гортань  и  ноздри  забило
пеплом,   священным  пеплом  от  сожженных  трупов.  Шипение
мириадов  змей  наполнило уши, оно  сгущалось,  оглушало,  и
скоро  в нем родились слова, произнесенные давным-давно,  на
Поле Куру, чтобы быть услышанными совсем другим учеником:
     - Горец подарил мне топор. И сказал, что, пока дар Шивы
со  мной,  любой чужой воле, даже воле самого Шивы  заказана
дорога  в  мое сознание. Больше я не совершал поступков,  за
которые делил бы ответственность с кем-то посторонним...
      Дрона  стоял  перед  ашрамом сына Пламенного  Джамада,
держа в руках Топор-Подарок.

                             ***

     Смутно.
      Смута души, смятение чувств, мысли всмятку... и еще  -
тучи.  Они  клубятся, заполняют собой все на  свете,  роятся
болотным   гнусом,   топчутся  стадами   слонов,   увешанные
гирляндами  молний. Одни тучи темные, как  голубой  лотос  в
пору  увядания, другие нежностью подобны белой лилии, третьи
словно  тычинки  гиацинта, четвертые же отливают  желтизной.
Некоторые  походят  на куркумов корень, иные  -  на  вороньи
яйца, а многие - ярко-красные словно киноварь.
      Семь  пылающих солнц на миг вспыхивают позади  скопища
туч, и, кроме клубящегося разноцветья, все - дерево и трава,
сухое и влажное, прямое и кривое - обращается в пепел.
     Остаются лишь тучи и ты.
      Потом  приходят  руки.  Руки  с  нежными  ладонями,  с
продолговатыми  пальцами, с кожей