овели   к   выходу   из
Преисподней. Иду, все вокруг как в тумане - и  не  верю!  Не
бывает!  Только когда миновали то место, где  меня  швыряло,
чувствую:  идти тяжело, но можно; и тут меня  как  обухом  -
поверил! А снаружи уже колесница ждет...
     Он снова замолчал, уставясь в одну точку.
       -   Вот  так  я  и  попал  сюда,  -  закончил  бывший
Десятиглавец.  -  Сам Опекун у ворот встретил,  рассказывал:
он, мол, когда Рамой-аватарой был и меня убивал - зарок дал,
что  теперь,  значит,  за  меня  в  ответе!  Дождался,  пока
положенное   отмучаюсь,  и  к  себе  в   Вайкунтху   забрал,
верховодить  над  всеми,  кого Опекун  за  это  время  в  ад
спровадил, потому как помнит, что я - царского рода...
     Равана тяжко вздохнул, вспоминая тот разговор.
      - А я его слушаю - и чувствую: плохо мне! В раю плохо!
Руки-ноги  крутит, в голове звон, все тело огнем горит  -  и
словно  тянет  меня куда-то, прочь отсюда!  Опекун,  видать,
тоже  заметил. Запнулся, а потом и говорит: "Вижу, все вижу,
непутевый ты ракшас... Значит, не добела ты у Ямы очистился,
отторгает тебя моя Вайкунтха! Даже под моей Опекой... Но это
дело   поправимое  -  есть  тут  у  меня  под   боком   одно
местечко..."  Оказалось - и правда есть! Вроде  ада,  только
маленького. Душ на сто - сто пятьдесят. Вон Гаруда знает...
      -  Знаю, - мрачно кивнул Лучший из пернатых,  чуть  не
пробив клювом столешницу. - Глаза б мои его не видели!
     И непоследовательно добавил:
     - Индра, хочешь покажу?
      -  Как-нибудь  в другой раз, - отклонил я  предложение
Гаруды,   которое   почему-то  не   показалось   мне   особо
заманчивым.   -  Лучше  я  Равану  послушаю.  Сколько   лет,
понимаешь,  не виделись! А исподнее... в смысле, преисподнюю
братца Вишну я потом посмотрю...
      -  Да  что  там  смотреть! - досадливо  махнул  ракшас
волосатой ручищей. - У Ямы-дружка небось бывал?
     - Бывал.
      - Так вот, у Ямы лучше. То есть хуже. То есть... Тьфу,
пропасть,  совсем  запутался!  Короче,  дело  у   Ямы   куда
правильней  поставлено! А тут не палачи, а недотепы!  Хорошо
хоть  Вьяса-Расчленитель иногда заходит - уж он-то им  мозги
вправляет будь здоров! Любо-дорого посмотреть!
      Вьяса?!  Черный Островитянин, сын Сатьявати  и  Гангеи
Грозного,   одна   из  смертных  аватар  Опекуна?!   Оч-чень
интересно!  Значит, он здесь? Или бывает здесь?  Или  иногда
заходит ?! Jlaднo, отложим. Вопросов пока задавать не  будем
- пусть Ревун рассказывает.
      - Ну, мы их кой-чему подучили, теперь уже справляются.
Не  как  киннары,  иногда  сознание  теряют  палачи-крылачи,
откачивать приходится, но худо-бедно... Так и живем:  сугки-
двое...  ну, да я тебе уже говорил. Все легче, чем в Нараке.
И  служба-то непыльная - прав Гаруда! Бездельничаем  больше.
Хотя грех жаловаться - Опекуну виднее...
     И Равана подмигнул Лучшему из пернатых.
     - А кого охраняете-то? И от кого?
      Может, спрашивать и не стоило, но слова сами сорвались
с  языка. Однако ни Равана, ни Гаруда ничего не заподозрили.
И  то  правда, любому интересно, кого и от кого в  Вайкунтхе
охранять понадобилось?
      -  Да мудрецов всяких, подвижников... а вот от кого  -
понятия  не  имею! Велено сторожить - мы и сторожим.  Только
покамест без толку! Эх, если б мне кто раньше сказал, что я,
Равана-Непобедимый,  царь ракшасов,  буду  у  Вишну  в  саду
плешивых  мудрецов  пасти,  я  б  тому  пророку...  -  Ревун
безнадежно  понурил  голову. - Видать, и  впрямь  не  добела
отмылся.   И  Вайкунтха  нас  не  любит:  в  аду   очищаться
приходится,  чтоб  приняла хоть на окраине!  Правда,  теперь
пореже:  раньше  словно  понос  -  через  день  бегали!  Как
мыслишь,  Индра? Служба эта дурацкая, может, она тоже  вроде
искупления?  Эх, искуплю до конца - и на новое перерождение!
Засиделся  я в мертвецах, надоело - во! (Равана выразительно
провел ребром корявой ладони себе по горлу.) А так - ничего.
Не  совсем  рай,  конечно, но иногда и апсару  какую-никакую
подцепишь, и поговорить есть с кем - жить можно. Хотя я  бы,
дай мне волю...
      Что  бы  сделал  Ревун, если б ему дали  волю,  нам  с
Гарудой   узнать  было  не  суждено.  Издалека   послышались
возбужденные  крики, знакомое ржание -  и  тут  же  все  это
перекрыл трубный глас, который мудрено было не узнать:
     - Владыка Индра! Яви лик! Меня прислал за тобой Брихас!
Владыка-а-а!!!
      Когда  надо, звонкий голос Матали мог поднять на  ноги
мертвых.  И  уморить живых. Помню, на день рождения  десяток
остроумных мудрецов скинулись и поднесли Матали в  складчину
такой  дар.  Только  пользовался им  мой  сута  редко.Что  ж
стряслось у Тридцати Трех, если он так орет?
      -  Матали, я здесь! - заорал я в ответ, и вышло совсем
не  плохо:  Равана  поспешно  зажал  уши,  а  Гаруда  втянул
клювастую голову в покрытые перьями плечи.
      -  Сейчас  разберемся, - бросил я  им  уже  нормальным
тоном. И, наплевав на все правила этикета (мне можно!),  как
ужаленный вылетел из трапезного павильона.
      Джайтра, колесница моя золотая, сама рванулась ко  мне
от  решеток,  и  буквально через несколько мгновений  Матали
резко осадил коней в двух саженях от меня.
       -   Приветствую   тебя,  Владыка,   -   скороговоркой
протараторил  возница.  -  Брихас...  Брихас...  меня...  за
тобой!  Там,  на  Поле Куру... Владыка,  это  Пралая!  Конец
света!
      Я  даже не успел спросить, откуда Словоблуд узнал, где
меня  искать,  -  задыхающийся голос Матали  разом  уплыл  в
сторону,   продолжая  бубнить  несуразицу  на   самом   краю
сознания, а я ощутил знакомое тепло.
     Жар!
      Миродержцы  пытались связаться со мной через  Свастику
Локапал!
     И руки мои сами раскинулись крестом.

                          ГЛАВА III
                     БОГАМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН

      Однажды братец Вишну придумал себе две ипостаси,  двух
божественных мудрецов-стервецов: Нару и Нараяну.
     В переводе с благородного: Народ и Путь Народа.
     Простенько и со вкусом.
      Видеть их никто не видел, слышать не слышал, поскольку
ни  того,  ни другого и быть не могло в связи с непреходящим
величием;  а  единственный реальный мудрец с похожим  именем
Нарада  (склочник, каких не то что мало, а и вовсе-то  нет!)
очень ругался, когда его путали с этими ипостасями.
      В  последнее  время  Нарой и  Нараяной  -  вернее,  их
вторичными   воплощениями!  -  полюбили   называть   Черного
Баламута  и моего сына Арджуну, но болтовня сплетников,  что
снег под солнцем!
      Зато оружие "Нараяна" существовало на самом деле. И  к
его появлению выдумки братца Вишну, равно как и сам Упендра,
не  имели  ни малейшего отношения; здесь разве что  Тваштар-
Плотник руку приложил...
      Ударение  в названии оружия делалось на втором  слоге,
что  для сведущих в воинской науке выворачивало смысл  слова
наизнанку,  и  "Путь  Народа"  превращался  в  "Путь  Народа
навыворот".
     "Беспутство Народа".
     Ничего более страшного в арсенале Трехмирья не имелось,
если,  конечно,  не  брать в расчет  Тришулы,  убийственного
трезубца Шивы.
       Защиты   от  "Беспутства  Народа"  не  знали.   Любое
сопротивление   только  усиливало  его  действие,   а   если
сопротивляющихся оказывалось достаточно много  и  они  могли
продержаться  против "Нараяны" достаточное  время,  то  мощь
оружия   возрастала  тысячекратно,  и  тогда  -  здравствуй,
Пралая, Судный День, конец света!
      Горы  трупов и толпы забывших все, включая собственную
варну  и  имя, слюнявых идиотов! Может быть, уцелеет горстка
ублюдков из смешанных каст да еще недоумки от рождения  -  и
все!   Брихас  давным-давно  просветил  меня  на  сей  счет,
предупредив, чтобы я ни в коем случае не хватался в гневе за
"Нараяну"!
      Ведь эта пакость била по сердцевине, по глубинной сути
-  бога  ли,  человека,  не важно - по  его  Пути!  Сильных,
способных  сопротивляться,  тех,  кто  верен  долгу  и  чист
варной, это просто убивает; тех, что послабее, сводит с ума;
остаются  лишь выродки, подлецы и дураки, в ком отродясь  не
было того внутреннего стержня, который разрушает "Нараяна".
      Путь  Народа меняется. Старый мир погибает в корчах  а
новый...  Уж  лучше просто сжечь все Трехмирье одним  махом,
чем увидеть, что сделает с ним "Нараяна"!
      Вот такую "веселую" картину нарисовал мне в свое время
Словоблуд.
     Однажды запущенное, это оружие уже нельзя остановить до
тех пор, пока оно не поразит хоть кого-нибудь. Защита же  от
него  одна:  отрешиться  от  своего  долга,  сойти  с  Пути,
покориться  судьбе  -  и тогда "Нараяна"  пройдет  стороной,
минуя тебя.
     Кшатрий, забудь в пучине битвы, что ты - воин! Брахман,
забудь во время обряда, что ты - жрец! Вайшья, плюнь на  дом
и  ремесло;  женщина, перестань быть женщиной, а  мужчина  -
мужчиной!
      Индра, искренне поверь, что ты никогда и ни при  каких
обстоятельствах  не  был Громовержцем  и  Владыкой  Тридцати
Трех...
     Вот оно, "Беспутство Народа".
     А если предположить, что враги чудом сумеют прикинуться
безмозглыми рабами и увильнут от гибели, "Нараяна" в поисках
жертвы  ударит по тому смельчаку, кто ее запустил, и по  его
союзникам. "Беспутство Народа" без добычи не уходит...
      Значит,  жертвы  будут. Жертвы будут сопротивляться  и
"Нараяна" опять же начнет набирать силу!
     А Поле Куру - благодатная почва...
      ...Сын  погибшего  вторым воеводы Дроны,  Брахмана-из-
Ларца, прекрасно знал это. И месть заставила воителя,  ни  в
чем не уступавшего отцу, схватиться за Ужас Вселенной.
     За "Беспутство Народа".
      Нет,  все-таки  Матали был гениальным  возницей!  Мало
сказать, что Джайтра неслась по путям сиддхов быстрей перуна
-  пожалуй,  от нас отстал бы и сам Га-руда, который  иногда
развлекался, обгоняя метательный диск Опекуна!
     Еще!
      Наддай, сута!.. Рви коням жилы, хлещи бичом наотмашь -
гони, синеглазый!
      Свастика Локапал на какой-то неуловимый миг растворила
меня  в себе, размазала по Мирозданию...и, мгновением  позже
придя  в  чувство, я уже знал все что нужно. Внутри Свастики
Миродержцы   далеки  от  плоских  слов  или   выкриков,   но
спрессованный шквал образов и ощущений, обрушившийся на меня
из   Безначалья,  был  однозначен.  Впервые  за  многие  юги
Трехмирью всерьез грозила гибель! Смертный в гневе  посягнул
на  основы  основ;  сын Наставника Дроны, яростный  Жеребец-
Ашватхаман, воззвал к "Беспутству Народа"!
      А Локапалы хором воззвали к Индре, Миродержцу Востока,
готовые,   если  понадобится,  предоставить  мне  всю   мощь
Восьмерых!
      На  моей  памяти не было ни одного подобного случая  -
даже  в  самых отчаянных войнах с асурами Миродержцы никогда
не объединялись воедино.
      Свастика  -  не для войны. Лишь когда шатаются,  грозя
обрушиться,  столпы Трехмирья, Миродержцы  вправе  и  должны
отдать  последнее. Эта сила не для междуусобиц и  поединков.
Она  для  того, чтобы оттащить Вселенную за волосы  от  края
пропасти, помешав обрушиться внутрь самой себя.
      Я  хотел знать правду о Брахмане-из-Ларца, чья  гибель
видениями терзала Варуну-Водоворота, но сына Дроны я  должен
был остановить любой ценой.
       Пути   сиддхов  остались  позади,  Джайтра  пронизала
насквозь  пушистое покрывало облаков - и теперь  перед  нами
стремительно вырастало Поле Куру. Матали, не дожидаясь моего
приказа,  натянул  поводья, я швырнул под  колеса  и  копыта
охапку  перистых  циновок,  и мы застыли  в  воздухе,  самую
малость не дотянув до восточных низин.
       Я  перегнулся  через  бортик:  вот  она,  Курукшетра,
дымящаяся земля, кишащая жуками-слонами и муравьями-воинами,
шутка  Черного Баламута, ристалище смельчаков и  излюбленное
зрелище  богов-суров... Да, на месте сына Дроны  я  бы  тоже
схватился за что ни попадя, наплевав на любые последствия.
      Положение столичных войск было безнадежным.  На  южном
фланге  сломя  голову  отступала  пехота,  и,  ловчим   псом
вцепившись в загривок жертвы, неслась по пятам за  беглецами
конница ликующих победителей. Северный фланг чудом держался,
смыкая ряды вокруг вражеских колесниц, но сверху было хорошо
видно: долго им не выстоять.
     Даже если слоны резерва успеют вовремя.
      А в центре кипели сражения, стянув на себя все остатки
великоколесничных героев Хаетинапура, дождя ливнями стрел  и
дротиков, неистовствовал мой сын.
     Обезьянознаменный Арджуна.
       На   мгновение  я  почувствовал  гордость,   законную
отцовскую  гордость - и в ответ недра моей  души  взорвались
Кобыльей  Пастью, огненным зародышем Пралаи, окатив сознание
пенной волной.
     Приливом бешеной ярости.
     Ярость и гордость схлестнулись в рукопашной, зубами ища
#.`+. врага, и, захлебываясь в кипятке чувств, я понял...
     Ничего я не понял.
      Просто  чужак, который поселился во мне со  вчерашнего
рассвета, вновь очнулся.

                             ***

      - ...даже если сама Смерть, уносящая все живое, станет
неусыпно  охранять  на  поле брани сына  Индры,  я  все  же,
сойдясь с ним в схватке, либо сражу его, либо пойду к Яме по
стопам  Грозного! Если даже все Миродержцы с сопровождающими
их сонмами, явившись сюда, станут сообща оберегать Арджуну в
великой  битве,  то я и тогда уничтожу его  заодно  с  ними!
Если... если...
      Но прибой накатил и отхлынул. Багровая пелена, застлав
на  время  мои глаза, рассеялась, и я, стараясь не думать  о
чужаке,  а  заодно  и  об  Арджуне, причине  нелепой  ярости
нелепого  призрака,  обратил  свой  взор  в  глубь   позиций
хастинапурских бойцов.
      И  почти  сразу  же  увидел сына погибшего  Наставника
Дроны,  Жеребца-Ашватхамана, чистокровного Брахмана-из-Ларца
во втором колене.
      Сын  Дроны презрел победу, вместо родового  знамени  с
изображением  львиного  хвоста подняв  красный  стяг  мести.
Чистой  и  холодной  мести,  как чиста  и  холодна  железная
колонна  в  годаварийском  храме Шивы-Разрушителя.  Брахман-
воин, он просто хотел умереть, прихватив с собой в ад подлых
убийц  своего отца. Смерть друзей и союзников? конец  света?
собственная гибель? честь или позор? - вряд ли что-то  имело
сейчас значение для бешеного Жеребца.
      Праведный Дрона, лучший из лучших, погублен обманом  -
сын   мертвого  спрашивает:  "Стоит  ли  такому  миру  длить
существование?"
      Путь  Народа  обратился в "Беспутство";  сын  мертвого
спрашивает: "Даже если жизнь теперь обратится в нежизнь, что
это изменит?"
     Сын мертвого спрашивает...
     Как кшатрий, я его понимал. Но, в отличие от Жеребца, я
находился  снаружи,  и  судьбы  Трехмирья  были  отнюдь   не
безразличны Индре, Локапале Востока и Владыке Тридцати Трех!
     Горе мне! Миродержцы не способны потерять голову...
      Сын  Дроны уже успел приступить к ритуалу вызова: сидя
на берегу извилистого ручья, где вода давно текла пополам  с
кровью,  и  не  обращая  внимания на  свист  стрел,  Жеребец
прикрыл  глаза,  и с губ его клочьями пены срывались  первые
слова.  Руки  брахмана-воина  волнами  плыли  над  бронзовым
котелком;  и, вглядевшись, я увидел: вода в котле  неумолимо
темнеет,  наливаясь жидким свинцом, даже  на  вид  становясь
более тяжелой...
      Родниковая  вода  вперемешку с  кровью,  страшная,  но
безобидная  жидкость, покоряясь велению Жеребца, все  больше
начинала  походить  на  воды  Прародины,  откуда  и   должно
родиться оружие "Нараяна"!
     Предвечный океан плеснул в бронзовых стенах, Безначалье
a"(-f."k,  зрачком  уставилось  на  Второй  Мир,  и  у  меня
перехватило дыхание.
      -  Матали,  давай!  - Горло вытолкнуло  приказ  комком
мокроты.
      И  мой верный сута, даже если он и не следил вместе со
мной  за действиями сына Дроны, побледнел храмовым истуканом
- словно я только что плюнул ему в глаза.
     Сапфировый всплеск омыл лицо возничего, четверка гнедых
разом заржала, вздыбясь от окрика Матали, - и вихрем рванула
с  места, топча копытами небесный путь. Мы неслись к  земле,
земля  неслась  нам  навстречу - и я  еще  успел  удивиться:
почему  никто  из сражающихся до сих пор не обратил  на  нас
внимания?  Впрочем, в пылу битвы, когда каждый  брошенный  в
небо взгляд может стоить жизни...
     Удар!
      В  первое  мгновение  мне,  оглушенному  и  наполовину
ослепшему,  показалось, что колесница с размаху врезалась  в
грудь седоглавого гиганта-Химавата.
       Тряся  головой,  как  дряхлая  развалина,  ничего  не
понимающий  Матали  поспешно сдал  назад;  кони  раскачивали
Джайтру,  подобно  вознице тупо мотая мордами,  захлебываясь
кровавой  пеной, но все четверо уже набирали  новый  разбег,
повинуясь вожжам и пронзительному визгу суты.
     Удар!
      Даже  не с испуганным, а с каким-то изумленным  воплем
Матали теряет равновесие, кувырком летит вперед, через спины
и   головы  искалеченных  коней;  истошное  ржание,   молоты
Подземного мира колотятся в моем сознании, треск сломавшейся
оси...
     И я остаюсь один.
      ...Косматая  накидка пульсирует под  коленями,  и  мне
больно,  мне  очень больно, словно я стою на черном  горохе,
которым осыпают царей при возведении на престол; я? - Индра,
Владыка...
     Индра на коленях?!
     Впервые в жизни я не могу встать. Туча дышит прохладой,
лаской  нерожденных  молний  и  непролившегося  дождя,   она
умоляет меня потерять сознание, расслабиться, уйти в забытье
-   прости,  туча,  покорная  служанка,  прости  и  не  мани
запретным покоем...
     Иначе я соглашусь.
      Вот она - Джайтра-Победоносная, колесница моя золотая,
грудой  хлама  валится  на землю вместе  с  упряжкой  гнедых
рысаков.
     Вот она... и мне почему-то все равно.
       Перед  внутренним  взором,  заслонив  Джайтру-калеку,
загорается  искрой  в ночи Свастика. Миродержцы  рядом,  они
готовы  помочь,  они отдают последнее, и  губы  мои,  пухлые
оладьи,  выпеченные  из  боли  пополам  с  мукой,  беззвучно
шепчут: "Хорошо... хорошо есть... и хорошо весьма!..";  руки
расходятся  в  стороны, раскидываются изломанным  крестом  -
падать  нельзя, нельзя падать! - и гроза сползается отовсюду
к поверженному Владыке.
     Гроза.
     Моя гроза.
     Мама, я больше не могу быть Индрой! - но не быть Индрой
я тоже не могу и поднимаюсь во весь рост.
     Мама... мамочка...
      Я  успел. Свора клочковатых обрывков щенятами кидается
под  колеса,  стелится под гнедую упряжку, и Джайтра  плавно
опускается в ложбину меж дальними холмами, поросшими кустами
ююбы и арки. Где ложится на бок и замирает. Свастика Локапал
звенит  во мне медным гонгом, я понимаю, что за это придется
платить, но любая цена сейчас не кажется чрезмерной; и  где-
то   вдалеке,   между  "здесь"  и  "там",   шелестит   голос
Словоблуда,  отдающего приказы кому-то... Да,  Наставник,  я
верю - помощь скоро прибудет.
     Я верю и поэтому не стану ждать.
      Тело  само  подается вперед, раскинутые  крестом  руки
ложатся  на  невидимую  поверхность, и  подо  мной  пружинит
чудовищный  нарыв,  волдырь,  безобразный  нарост  на   теле
Земли... Что там рассказывал Равана? Незримая упругая стена,
которая не выпускала его из Преисподней? Я машинально киваю,
словно  Равана  может меня сейчас видеть, и закусываю  губу,
морщась  от  жгучей боли. Что бы это ни  было,  здесь  -  не
Преисподняя,  а  я  -  не  дохлый ракшас!  Суры-асуры,  куда
катится Вселенная?! Ведь "Нараяна" еще не запущена, да и  не
действует она так!
      Нарыв дергается древесным слизняком, гной внутри  него
катится волнами, пожирая сам себя, тысячи ног, колес и копыт
топчут кровавое месиво, тесто для небывалого пирога...  и  я
вижу  Матали.  Вон  он: ловко лавируя  в  рядах  отступающей
пехоты,  мой  возница пытается уйти в сторону, к  холмам,  к
убежищу  Джайтры... Значит, он там, а я здесь, значит,  ему,
суте-полубогу, - можно, а мне, Владыке Индре, - нельзя?!
     Гнев лучше любых лекарств.
     Жаль только, что после... Я запрещаю себе думать о то