мба недовольно засопел, но ослушаться не
осмелился. Разве что отволок полумертвую ракшицу в  кусты  и
напоследок  потешил  свою похоть. Странное  дело:  когда  он
наконец умчался догонять спутников, Хидимба ощутила  в  душе
некую  пустоту. Да, убийца и насильник, да, тяжел на руку  и
скор на расправу, да, все это правда...
      Вздохнув, ракшица побрела обратно - а куда ей было еще
деваться?
      Спустя неделю изголодавшаяся, осунувшаяся Хидимба, еле
волоча  ноги, выбрела к старому логову - и тут на нее сверху
упала сеть...

                             ***

       Вызванный  лекарь  вскоре  подтвердил,  что   ракшица
беременна.  Это  косвенным образом  подтверждало  ее  слова,
хотя...   она   ведь   упомянула,  что  сожительствовала   с
собственным братом!
      Охотники, нашедшие тело убитого ракшаса, в один  голос
заявляли:  у  людоеда был сломан хребет и  правое  запястье.
Следы когтей, зубов или людского оружия отсутствовали.
      Под  обгорелыми  руинами Смоляного Дома  действительно
обнаружили  вместительный погреб с  запасами  контрабандного
шелка.  Из погреба вел полузасыпанный лаз, уводя за  пределы
пожарища.
     Все было ясно.
        Перед    отъездом   Карна   распорядился    поселить
.a".!.&$%--cn  из  тюрьмы Хидимбу за  городом,  под  строгим
надзором.  Даже если предположительно уцелевшие  Пандавы  не
отыщутся  в  ближайшее время, ребенок,  который  должен  был
родиться у Хидимбы, вполне мог прояснить некоторые вопросы.
      Градоначальник  явно  был озабочен  решением  молодого
раджи, но перечить не посмел.
       Ранним   утром  колесница  Карны  выехала  из   ворот
Кагальника.
     Сутин сын шел по следу.

                              4

                           ПОДВИГ

      Этого  брахмана  следовало еще при рождении  незаметно
удавить пуповиной.
      И  уж наверняка надо было безжалостно оставить его  на
обочине, а не брать в колесничное "гнездо". Он балабонил без
умолку и насквозь проел Карне печенки еще в самом начале  их
совместной  дороги.  Считая себя  великим  знатоком  "Канона
Зодчих",  сей  бык среди дваждырожденных твердо  намеревался
просветить  попутчика  в  тонкостях  обустройства   селений.
Именно  обустройства и именно селений. Что вы  говорите?  Не
может  быть! Чтобы такая исключительная тема не интересовала
такого  исключительного молодого человека?!  -  в  жизни  не
поверю! Итак:
       -   Град-столица,   он   же  Раджаданья,   возводится
предпочтительно на берегу реки, обустроен для многочисленных
богатых  жителей  и имеет в центре царский дворец,  а  также
храм Вишну при въезде в пределы!
      -  Угу, - кивал Карна, потряхивая вожжами и кляня себя
за мягкосердечность.
      -  Обыкновенный  град, он же Кевала,  четырехвратен  и
украшен башнями - гопурами, изобилен сторожевыми зданиями  и
казармами, купеческими складами и оживленными рынками!
     - Угу. - Карна со вздохом посмотрел на стрекало.
      -  Град же, называемый Пура, имеет храмы семи божеств,
фруктовые  сады  и  парки, смешанный состав  населения  -  и
оживлен гомоном торгующего люда!
      -  Угу.  -  Кара за убийство брахмана вдруг показалась
Ушастику не столь уж тяжкой. Вечные муки? - дхик!
       -   Град  Кхета  возводится  близ  горы,  и   в   нем
предусмотрены  жилища для шудр, обнесенные высокой  оградой;
вокруг  града  Кхарвата должны лежать  плоскогорья,  богатые
пастбищами; град Кубджака не окружается земляным валом; град
Паттана располагается рядом с водными путями...
     - Все? - с надеждой поинтересовался Карна.
      -  Все, - согласился премудрый брахман. - А теперь  вы
повторите  усвоенное  - и мы перейдем  к  обсуждению  восьми
типов  планов для крупных поселений с разнокастовым составом
жителей.
     - Не перейдем, - был ответ.
     - Почему?!
     - Потому что приехали. В эту твою... Камышуху.
      - В Ветракиягриху <Ветракиягриха - "Место, изобилующее
камышом">,  -  с  достоинством поправил  брахман,  не  желая
поганить  рот  именем  родины, переведенным  с  благородного
языка на обыденный.
     Родное селение мудреца явно не принадлежало ни к одному
из    вышеперечисленных   типов.   Так,   средних   размеров
деревенька,  обнесенная палисадом. Пруды на окраине  обильно
заросли  ряской и лотосами, к радости местных лягушек,  дома
обнесены  ветхими  плетнями,  на  кольях  которых  красуются
горшки  и  кувшины,  вовсю  дымит  кузня,  и  мычание  коров
благовестом  разносится  над полями  чечевицы  и  "колючего"
проса.  Каменного  строительства  здесь  не  признавали  (за
исключением  разве что могильных ступ). Дом  построить?  Раз
плюнуть!   Четыре   столба   по  углам,   стропила   сверху,
тростниковый  настил у бедняков, у богатеев - черепица,  пол
земляной,  стены сплетены из сучьев или бамбуковой  щепы,  а
глиной можно обмазывать, а можно и не обмазывать.

                             ***

     Живи - не хочу.
      Копти  белый  свет, тем более что свету кот  наплакал:
окон-то нет! А в смотровую щель под крышей много ли солнышка
заглянет...
      Карна подумал, что, живя в такой вот деревне, он бы  и
сам  по вечерам размышлял о "восьми типах планов для крупных
поселений"  Как грешник в аду - о райских молочных  реках  с
кисельными берегами.
     Иначе уж больно выть на луну захочется.
      Брахман резво соскочил с колесницы, подхватил дорожный
узелок  и  вприпрыжку заспешил к ближайшему дому с верандой.
Послав  ему  вослед  вздох облегчения, Карна  прикрикнул  на
лошадей,  и  животные  поплелись вдоль  единственной  улочки
туда, откуда доносились оживленные выкрики.
      Уставший царь ангийский рассчитывал на ужин и  ночлег,
чтобы  завтра с новыми силами двинуться на розыски  братьев-
Пандавов, горелых или нет; лошади же мечтали о торбе с овсом
и коновязи.
      Единственное, на что они точно не рассчитывали, это на
пир горой.
     Людской водоворот завертел упряжку с легкостью, с какой
река в половодье вертит краденым бревном. Карна и опомниться
не  успел,  а  в  руках у него уже пенилась чаша  с  крепкой
гаудой,  зубы  сами  грызли баранью  ляжку,  выданную  двумя
исключительно миловидными девицами, кто-то хлопал  гостя  по
плечу,  кто-то  орал  над ухом хвалебную  песнь,  а  чумазая
пацанва  облепила колени и норовила потрогать бляхи пояса  и
кинжал в ножнах.
     - Что это у вас? - очумев, кричал Карна в сияющие лица.
- Свадьба?
      - Свадьба! - хохотали ответно. - Свадьба! Ракшаса Баку
на пекле женили! Пей, приезжий! Ешь до отвала!
     - Ракшаса? На ком женили?!
     - На ком надо, на том и женили! Гуляй, Камышуха! Однова
&("%,!
      Залитого жиром и гаудой Карну вскоре вынесло на  более
или  менее  спокойный  островок: тут властвовал  деревенский
пандит.  Уместясь  на  трехногом  табурете  с  сиденьем   из
веревочной сетки, он излагал всем желающим историю  кровавой
свадьбы  ракшаса  Баки. Видимо, в сотый  раз,  ибо  голос  у
пандита изрядно сел, требуя ежеминутного промывания.
     По счастью, слушатели были не слишком требовательны.
      -  Затем,  когда  пришла ночь,  -  надрывался  пандит,
пособляя себе бренчанием вины, - тот герой, захватив с собой
пищу,  предназначенную  для  ракшаса,  отправился  к  логову
людоеда!  И,  приблизясь, стал звать врага по имени,  поедая
сам эту пищу...
     Баранина встала Карне поперек горла.
      -  Явился  вскорости  ракшас. -  Вина  фальшивила,  но
настраивать инструмент не было времени: слушатели  торопили,
желая насладиться сей же час. - Огромный телом и силою,  шел
он,  взрывая землю, нахмуря брови и кусая губы, и на  лбу  у
него  образовались  три  складки. Увидев  героя,  поедавшего
пищу,  ракшас в ярости выкатил глаза и вопросил:  "Кто  этот
глупец,   который  поедает  у  меня  на  глазах  эту   пищу,
предназначенную для меня?!"
     - Пищу! - хором откликнулись слушатели. - Для меня!
      - А герой, услышав те слова, будто смеясь и не обращая
внимания  на людоеда, продолжал есть, отвернув лицо.  Тогда,
испустив  страшный рев, зловредный Бака ринулся на  героя  с
намерением убить его. Но даже тогда сей истребитель чудовищ,
не  обратив внимания на смертельную опасность, все продолжал
есть пищу.
     - Пищу! - поддержали односельчане. - Продолжал!
      -  Полный ярости, ракшас ударил тогда обеими руками по
спине  героя, но могучий, получив сильный удар, не  удостоил
врага взглядом и продолжал есть. Взъярился ракшас, дыбя  все
волоски   на   теле,  и  вырвал  с  корнем   дерево,   желая
использовать  его  вместо дубины. Но  герой,  медленно  доев
пищу, встал к бою, радостный и могучий...
      -  Налей!  -  бросил  Карна бегущей  мимо  молодухе  с
кувшином,  перед тем до дна осушив свою чашу. Он уже  твердо
знал,  что  задержится в Камышухе до утра.  Или  дольше.  Во
всяком  случае, до тех пор, пока не узнает, куда  направился
после подвига ракшеубийца, падкий на поедание чужой пищи?
     И не было ли у героя некоторого количества братьев.
       Видимо,  это  боги  послали  Ушастику  разговорчивого
брахмана-камышухинца...

                             ***

     На рассвете Карна отправился дальше. В качестве награды
увозя  финальный  эпизод из "Сказания  об  убийстве  ракшаса
Баки":
     - И благодаря своим достоинствам те пятеро героев стали
приятны  для  жителей Камышухи. Они всегда  ночью  приносили
матери  собранную милостыню и ели каждый свою долю,  которую
мать сама отделяла. Половину съедали укротители врагов вкупе
a  матерью, а другую половину съедал убийца Баки, обладавший
великой  силой. Но, горе, горе нам! - услыхав о достоинствах
Кампильи, столицы панчалов, покинули нас витязи, оставив  по
себе лишь добрую память!
     Карна гнал коней на юго-запад: через лесистую Экачакру,
мимо  святых криниц Красных Крыльев, вброд перейдя  Господню
Колесницу, - в Кампилью.
      Перед  самой  переправой он имел  короткую  беседу  со
страшно  обожженным гандхарвом, от которого узнал о  пятерых
паломниках с матерью.
     Один из них, беловолосый гордец в мочальном платье явно
с  чужого  плеча,  умел факелом отражать летящие  стрелы,  и
огонь тек из ладоней его, сжигая все на своем пути.
      -  С-суки!  - просипел напоследок гандхарв,  судорожно
дергая культяпками крыльев.
      Небеса оказались временно закрыты для бедолаги. И пуще
боли  мучила  обида: так дорого расплатиться всего  лишь  за
вопрос:  "Почему  брахманы  по  виду  ведут  себя  в  дороге
неподобающим образом?!"

                              5

                           СКАНДАЛ

      У этого людского табора была веская причина пухнуть от
тщеславия.  Он  располагался  вокруг  знаменитого  холма,  с
вершины которого Грозный и Дрона в свое время решали  судьбу
Кампильи.  Но  если  табор и пух, превращаясь  в  совсем  уж
невообразимое  столпотворение, то причины для этого  нашлись
иные.
     Впрочем, о причинах позже.
      Вечер  валился с небес стремительней перуна  Индры,  и
Карна  проклинал тупоумие кампильских стражей.  Объехав  всю
столицу панчалов (как водится, посолонь), он всюду натыкался
на запертые ворота и равнодушие караульщиков.
      -  Откройте! - кричал Карна, задирая голову  к  зубцам
башен.
      - Не велено! - мерно отзывались башни - Завтра на заре
у южных ворот...
      -  В  чем  дело?  -  Ветер рвал  с  затылка  шапку,  и
оголодавшие  кони  ржали, роя землю копытами.  -  Почему  не
пускаете?!
     - Не велено! - падало сверху эхо. - Завтра на заре...
       -   Да  чтоб  вас  пишачи  разодрали!  Объяснить  по-
человечески можете?!
      Тишина,  в  которой  отчетливо слышится  знакомое  "не
велено..."
     Выход был один: прибиваться к табору и ждать зари.
      У  импровизированной  коновязи Карна  оставил  лошадей
попечению рябого прохвоста, вожака дюжины сопляков мал  мала
меньше.  Рвение  рябого соответствовало цене  полученной  им
пластинки  из  нагрудного ожерелья гостя, и  можно  было  не
сомневаться: лошадей ждет царский прием. В смысле еда,  вода
и  скребница. А большего трудно ждать в этой юдоли слез даже
f `o,.
      На  всякий  случай  добавив к пластинке  подзатыльник,
Карна подмигнул рябому и пошел устраиваться на ночлег.
      Это оказалось не так просто: табор являлся уменьшенной
копией  Великой  Бхараты,  а  значит,  требовалось  соблюсти
бхутову  уйму  условностей. И в первую очередь Варна-Дхарму,
Закон  "окраски". Собственно, представителям чистых  варн  -
брахманам,  кшатриям  и  вайшьям  -  было  проще  всего.  Их
отношения  особо  не регламентировались, и жрец  вполне  мог
хлебать  из  одного  котла  с  сотником  -  копьеносцем  или
старейшиной цеха ювелиров. Но смешанные касты и сословия, да
еще  в такой теснотище... эталоном их отношений была чистота
брахманского шнура.
      Из  рук  пастуха,  цветовода  и  огородника,  а  также
плотника,  медника или золотых дел мастера  -  из  этих  рук
брахман воду примет. Зато у прачки, у носильщика паланкинов,
цирюльника и горшечника, кузнеца, маслодела и винокура - ни-
ни! Даже умирая от жажды. Но эти люди все-таки допускались в
храмы, городские и деревенские, в отличие от кожевенников  и
сапожников,  скорняков  и  уличных плясунов,  метельщиков  и
корзинщиков. Последних и к общему колодцу-то не подпускали -
вынуждали  рыть  свой,  отдельный,  или  в  крайнем   случае
выделяли  часть  колодезного сруба,  к  которой  дозволялось
подходить невозбранно.
      Короче, расположившись не у того костра, Карна  вполне
мог остаться голодным и холодным просто в силу обычая.
     Поэтому он временно сложил с себя сан раджи и устроился
близ гуртовщиков из Магадхи, деливших тепло и скудный ужин с
бродячим коробейником и семьей местного кондитера -  сладкое
семейство возвращалось в Кампилью от сельской родни.
     Самая подходящая компания для сутиного сына.

                             ***

      -  Завтра,  говоришь?  На заре?  А  шиш  с  тмином  не
выкусишь?! В лучшем случае после полудня...
     - Так отчего ж не пускают?
      -  Не  пускают - это полбеды. Сунешь воротнику мзду  в
мешочке,  вот тебя уже и пускают, а кого другого  мытарят  в
три  души!  Главное, что не выпускают. Тут, паря,  мздой  не
отделаться!
      -  Ты мне голову не морочь! Пускают, выпускают... Чего
ждем, спрашиваю? От Брахмы милостей?!
      -  Ярмарка в Кампилье. Слыхал небось? А ярмарка - дело
бойкое:  ты  заехал, я выехал! Вот сам и пораскинь  умишком:
ежели от каждого, кто выехать захочет, грамоту требовать, да
еще    с    печатью   Панчалийца   или   на   худой    конец
градоначальника... Опять же ворота на запоре, окромя  южных.
Говорю тебе: после полудня заедем, и то в лучшем случае!
      -  Грамоту? С каких это пор на выезд из города царские
грамоты требуются?
     - С недавних. А ты че, не слыхал, как красильщика Харшу
на  глазах у всех соседей головы лишили? Ну, паря, ты  прямо
как   с  путей  сиддхов  свалился...  Что?  Только  приехал,
#.".`(hl? Тогда разуй уши и слушай!
     Карна разул уши. И узнал от словоохотливого коробейника
историю  гибели  красильщика Харши.  Которого  неделю  назад
остановил  у  самого дома неизвестный человек. Сунул  нос  в
корзину и потребовал, чтобы Харша сей же час подарил ему вон
ту   одежонку,   вон  ту  тоже  и  еще  ту,  которая   сбоку
притулилась. Все свежевыкрашенные. Одна другой дороже. Ясное
дело,  Харша лишь расхохотался в голос и послал нахала  куда
подальше.  Только  нахал  не пошел. Взял  красильщика  двумя
руками  за  голову, крутанул с подвывертом...  и  что  самое
забавное, у всех свидетелей мигом память отшибло. Как  Харше
голову  отрывали  -  помнят. Кто отрывал  -  забыли.  А  еще
забыли,  как  из  своих собственных лавок несли  убийце  все
ценности,  что близко лежали. Вернее, как несли,  помнят,  а
вот  кому...  Мрак.  Затмение.  Лишь  одно  талдычат,  будто
сговорились: "Хороший человек. Хорошему человеку не жалко!"
      И  что  главное: заговоришь с ними о  гибели  Харши  -
радуются. Впервые красильщик свое имя оправдал <Харша -  имя
божества радости>. "Собаке, - смеются, - собачья смерть".
     - Дурак ты, - подытожил Карна, когда коробейник перевел
дух.  - Чтоб из-за какого-то красильщика город закрывали?  В
жизни не поверю!
      - Сам дурак, паря! Красильщик - муха, сгинул, и прет с
ним!  Да только сгинул он в аккурат за день перед "Свободным
Выбором"  Черной Статуэтки, царевны нашей! Знаешь ведь,  как
оно  бывает:  понаехало  раджей  тьма  тьмущая,  друг  перед
дружкой   отвагой  выхваляются,  а  царевна  носом   крутит:
выбирает!  Довыбиралась, Черная...  Вышел  на  поле  молодой
брахман. Лук натянул, пустил стрелу каленую, третью, пятую -
раджи  только  зубами  от  зависти  клацнули!  Вой  подняли:
дескать,  "Свободный Выбор" не для дваждырожденных! Брахман-
стрелок возьми и обидься. Прыг на помост, невесту под  мышку
и  давай  ноги  делать! Он-то делает, а за ним дружок,  тоже
брахман,  с  дубинищей...  А за тем  еще  тройка  брахманов,
одежонка  драная,  морды  голодные,  зато  махнут  рукой   -
улочка!..
      -  Отмахнутся  - переулочек! - оборвал болтуна  Карна,
чувствуя,  что  напал на верный след. -  Ты  мне  сказок  не
сказывай, дядя! Ты дело говори! Что дальше было?!
      -  А  ничего и не было, - обиделся коробейник. -  Ушли
они.  И  царевну утащили. В народе говорят:  боги  то  были.
Светлые  суры. А что? Запросто боги. Апсарьи ласки  обрыдли,
решили земной красоткой развлечься, одной на пятерых.
     - На пятерых?
       -  В  том-то  и  беда,  что  на  пятерых!  Панчалийцу
вечерочком письмо подбросили, без подписи. Дескать, быть его
дщери  одной  женкой при пяти мужьях, и никак  иначе.  Пусть
радуется.  А он, странный человек, не радуется. Кампилью  на
замок,  мышь не выскользнет... Поймаю, говорит, мерзавцев  -
кровавыми слезами восплачут! Пятый день ловит...
      Коробейник  порылся в своих обильных пожитках,  извлек
надорванный пальмовый лист.
      -  Вот вчерась у глашатая выпросил. Слушай, паря, чего
написано:   "Уж  не  поставлена  ли  мне  на   голову   нога
/`%'`%--.#.?!  Уж не брошен ли мой венок на  место  сожжения
трупов?!  Пятимужье в наше просвещенное время -  беззаконие,
противное  миру, и в прежние дни этот закон  тоже  не  часто
соблюдался  благородными!  Хум!" <шум  -  бранное  выражение
порицания, осуждения> И печать Панчалийца.
      -  Хум, - согласился Карна. - Всем хумам хум.  Да,  не
повезло   панчалам:  и  красильщика  грохнули,   и   царевну
сперли...
      -  И вообще... - непонятно к чему сообщил молчавший до
того гуртовщик.
       После   чего  плотней  завернулся  в  грубое  одеяло,
шершавое,  как  терка,  которое  служило  ему  и  плащом,  и
сиденьем, и подкладкой для ношения тяжестей на голове; через
минуту он уже храпел.
     - И вообще, - согласился кто-то из-за спины Карны.

                             ***

     Ты обернулся.
      И  сразу узнал подошедшего к костру человека, хотя  со
времени  вашей  первой и единственной встречи прошло  больше
четырех лет.
      Черная  кожа, пухлые девичьи губы, мягкий  подбородок,
звезды очей лучатся приязнью... Кришна Джанардана.
     Черный Баламут.
      -  А  ты-то  что здесь делаешь? - малость  обалдев  от
неожиданного   свидания,  спросил  ты  вместо   приветствия.
Баламут тихо рассмеялся:
      -  Женихался,  дружище Ушастик! В  "Свободном  Выборе"
участвовал. Или я, по - твоему, не гожусь в женихи?
     - Пастушки надоели?
      -  И  это тоже. Тебе хорошо, ты опоздал... а мы все  в
дураках остались. Позор!
      Тебе  очень  захотелось утешить  этого  замечательного
парня. Объяснить, что ты вовсе не собирался пополнять  собой
ряды  претендентов на руку царевны, что цель твоего  приезда
иная,  что  тебе  не  меньше  оскорбленного  Панчалийца  или
униженных  женихов  хочется  найти  похитителей,  ибо   боги
богами, которыми здесь и не пахнет...
      Ты  даже  не сразу понял, что уже идешь с Кришной  меж
костров - взахлеб рассказывая обо всем этом.