Просто  Дед
Кауравов  слишком привык всегда оказываться  правым.  Вот  и
сейчас, когда выстроенный им храм рухнул, он в первую голову
почувствовал   себя   взбешенным,   поддавшись   губительным
страстям, вместо того чтобы оглядеться и успокоиться.
      Дернуть  кончик седого чуба, улыбнуться во  весь  рот,
заставив    ненависть    во   взоре   правнуков    смениться
изумлением... Былой Гангея смотрел на мир из глазниц старого
владыки; порывистый юноша, способный завалить рыбачку на дно
челна, даже не задумавшись о последствиях, и дать тяжелейший
обет, и отказаться от счастья в пользу отца.
     Внук и правнуки шли к Деду через всю залу.
      Рослые, тяжкоплечие, налитые силой... что с того,  что
один слеп, а двое других еще малы!
     Наша порода.
     Наша.
     Лунная династия.
      -  Мне  сказали... - начал было Слепец, демонстративно
забыв испросить у старшего родича позволения начать.
     Грозный перебил внука:
     - Тебе сказали лишь часть правды. Умолчав о главном: до
сегодняшнего дня я всерьез подозревал тебя в тайном убийстве
твоего  брата  Панду, а также в многократных  покушениях  на
братних   сыновей.  Цель:  устранение  угрозы   единоличному
царствованию  и  наследованию трона Бойцом!  Средство:  этот
всецело  преданный  тебе человек (кивок  в  сторону  Первого
Колесничего)  и его юный сын, фаворит твоего  первенца.  Для
этого я и велел арестовать обоих, дабы лично провести допрос
и узнать правду.
       Слепой   раджа  умел  держать  удар.  Грозный   тайно
восхитился невыразительностью лица внука; лишь пальцы  резко
сжались на детских плечах, не позволив Бойцу с Бешеным вслух
оскорбить Деда.
      Мальчишки еле слышно зашипели от боли, разом  прикусив
языки.
      Да  еще  поднял голову от холодного пола татуированный
сын Первого Колесничего.
     - Я слушаю, - ледяным тоном заявил Слепец. - Продолжай,
Дед.  Или  нам лучше остаться наедине? И Грозный покачнулся,
как от пощечины.
      -  Я  продолжу, - в монолите голоса Гангеи еле заметно
змеились  трещины. - Я продолжу, потому что здесь все  свои.
Ты, законный владыка Города Слона, твои наследники, один  из
которых  воссядет  на отчий престол из  дерева  удумбара,  а
сотня  других примет бразды правления в иных городах Великой
Бхараты,   и,   наконец,  верные  из  верных,   незаслуженно
оскорбленные... мной.
      -  И  ты,  о лучший из знатоков Закона, - еле  заметно
кивнул слепой раджа. - Ты тоже здесь.
     - Да. Но я не вечно буду здесь, что бы ни думали вы все
по  этому  поводу. Ты знаешь, я дал обет и  честно  выполнил
его.  Поэтому  я  так и не свершил "Конского  Приношения"  и
"Рождения Господина", хотя меня дружно подталкивали  к  этим
обрядам.  Не  свершишь  их  и ты,  по  известным  нам  обоим
причинам. Но твой старший сын... возможно. И Великая Бхарата
вновь станет Великой Бхаратой!
     Грозный помолчал, прежде чем добавить:
       -  Да,  станет.  По  нашей  воле,  а  не  из  прихоти
взбалмошного небожителя, чье покровительство уже стоило  мне
многих  погребальных костров. Я никогда раньше не говорил  с
тобой  об этом и сейчас не буду. Добавлю лишь: мне  было  бы
стократ  легче, если бы покушение на покойного  Альбиноса  и
его потомство оказалось делом твоих рук! Стократ. Бороться с
людьми   проще,  нежели  с  богами;  твоя  бабка,  пахнувшая
сандалом, могла бы подтвердить мои слова, будь она жива!  Но
я все-таки попробую.
      Каменной  статуей,  храмовым истуканом  из  чунарского
песчаника стоял Слепец; во все глаза глядели на Деда Боец  с
Бешеным,  забыв  моргать; недвижно лежал  на  холодном  полу
Первый  Колесничий,  а его дерзкий сын  Карна  уставился  на
Грозного  снизу вверх, по-кошачьи вывернув голову,  и  злоба
сверкала во взоре подростка.
      Цари! Владыки! Талдычат бхут его знает о чем, а ты тут
валяйся на полу кулем дерьма...
      -  Что  ты  намереваешься делать, опора рода?  -  тихо
спросил  Слепец, и Грозный втайне порадовался, что  внук  не
спросил больше ни о чем.
      -  Я  собираюсь  одолжить у тебя Первого  Колесничего.
Ненадолго.   Чтобы   искупить  свою   вину   соответствующим
возвышением.  Я намерен отправить его во главе посольства  в
земли ядавов.
     - Ядавов? Отправить послом?! Зачем?! И к кому?!
      -  Разреши  мне умолчать об этом. И без  того  слишком
много случайностей бродит у нашего дворца.
     - Хорошо. - Слепец потрепал своих мальчишек по кудрявым
макушкам  и  снова опустил ладони на их плечи.  -  Хорошо...
Позволит ли старший родич мне удалиться?
      - Позволю, - очень серьезно ответил Гангея Грозный.  -
Позволю, мой господин.

                             ***

      Посольство во главе с отцом Карны уехало на  следующий
день.  Им было поручено отправиться на юг, в Коровяк, где  и
отыскать   некоего   юнца-вришнийца   из   племени    тотема
Мужественный Баран, того, о ком все чаще говорили, будто  он
- земное воплощение Опекуна Мира.
      Множество  легенд,  где вымысел  сплетался  с  правдой
теснее  слоев металла в булатном клинке, бегали взапуски  от
Ориссы до Шальвапура - легенд об этом юнце.
     Которого звали меж людей Черным Баламутом.
      Богатые  дары  везли  послы. Многажды  кланяться  было
велено  им.  Кланяться  и  славословить.  А  потом  передать
Черному  Баламуту послание Грозного. Из рук  в  руки.  Чтобы
глаза аватары Опекуна прочитали:
      "Понимая, что сила моя и опыт нужны державе, я остаюсь
верным слугой хастинапурского трона, хотя годы и гнетут меня
немилосердно. Старость - время размышлений во спасение души,
а  не  деяний  во  благо страны; невмоготу мне  видеть,  как
безвременно  гибнут  молодые родичи,  раскачивая  тем  самым
основание престола. Если таинственные и внезапные смерти  не
прекратятся,  полагаю наилучшим удалиться  в  отшельническую
пустынь и посвятить остаток дней своих замаливанию грехов, а
также  аскетическим  подвигам. Ибо  не  вижу  иного  способа
воздать за смерть братьев или внуков, поскольку в случай  не
верю,  а  имени обидчика не знаю. Сын Ганги, матери  рек,  и
Шантану-Миротворца, прозванный глупцами Грозным".
     Послы говорили потом женам, что лицо Черного Баламута в
тот  момент,  когда  он  читал послание  Грозного,  донельзя
напоминало  лик  Вишну-Дарителя -  каким  бог  изображен  на
парковой   стеле  хастинапурского  дворца.  Вьющиеся   кудри
волнами  зачесаны от лба вверх, где и собираются  в  тройной
узел-раковину   с  воткнутыми  павлиньими  перьями;   тонкая
переносица с легкой горбинкой; чувственные губы любовника  и
флейтиста  всегда  сложены  в  мягкую  девичью  улыбку;  уши
украшены живыми цветами, скулы и подбородок выточены  резцом
гениального скульптора, а иссиня-черная кожа слегка блестит,
подобно коралловому дереву.
      Первый  Колесничий  смотрел на ровесника  собственного
сына  и  думал, что боги - это все-таки боги, а люди  -  это
всего  лишь  люди. Такому благостному красавцу  небось  и  в
голову  не  придет ввязаться в драку из-за пустяка,  дерзить
наставникам   или,  к  примеру,  вломиться  за  арестованным
родителем в дворцовые казематы. Сразу видно: добродетелен  и
лучезарен.  Глядишь  и преисполняешься любовью.  Хочется  не
вожжами  отодрать, а преклонить колена и воскликнуть  гласом
громким:
      -  О,  Черный  Баламут  и есть  великое  благо,  коего
достигают     глубоким    знанием    Вед     и     обильными
жертвоприношениями те мудрецы, кто победил  порок  и  смирил
душу!  Это  итог  деяний,  это  неизвестный  невеждам  путь!
Страсть, гнев и радость, страхи и наваждение - во всем этом,
знайте, он достойнейший!
      Последняя  мысль,  самовольно  придя  на  ум,  изрядно
смутила Первого Колесничего.
     Хотя и весьма походила на цитату из каких-нибудь святых
писаний или бесед с подвижником, обильным заслугами.
      Черный  Баламут  поднял голову и кротко  воззрился  на
послов.
     - Передайте Грозному...
      Журчание  реки, когда томит жажда, песнь друга,  когда
грозит  беда, глас божества-покровителя в пучине бедствий  -
вот что звучало в голосе птнадцатилетнего подростка.
     Прощение и обещание - вот что сияло во взоре его.
      -  Передайте Грозному: ему самому и близким его сердцу
+n$o,  дарована  судьбой  долгая и  счастливая  жизнь.  Боги
милосердны  к  любимцу;  пришло время  исполнения  мечтаний.
Владыка  отныне  может  спать спокойно  и  не  торопиться  в
пустынь.  Аскеза  -  аскетам,  быку  среди  кшатриев   более
достойно   поддерживать  троны.  А  теперь   позвольте   мне
удалиться, о почтенные!
     И слегка пританцовывающей походкой направился прочь - к
опушке   манговой   рощи,  где  ожидали   Черного   Баламута
влюбленные пастушки, числом более трех дюжин.
      Послы  не  видели  гримасу  раздражения,  что  на  миг
исказила  прекрасное  лицо Кришны; не видели  они  и  второй
гримасы,  пришедшей  на смену первой, -  словно  два  разных
человека одновременно выказали неудовольствие.
     Пастушки заплакали: видеть господина во гневе было выше
их сил.
     Но Черный Баламут сразу спохватился. Рука его нырнула в
глубины желтых одежд, украшенных гирляндами, на свет явилась
бамбуковая  флейта,  и алый рот поцелуем  припал  к  точеным
отверстиям.
       Нежные  звуки  поплыли  над  землей,  завораживая   и
зачаровывая;   они   текли   ручьями,   струились   осенними
паутинками, плясали игривыми ягнятами - и радость воцарялась
в сердцах.
      Первый  Колесничий глядел вслед и думал,  что  лишь  в
одном его порывистый сын и сей безгрешный агнец схожи.
     Оба - бабники.

                        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

                           БЕГЛЕЦ

      Горе ждет тех нечестивцев, кто осмеливается хулить сии
бесподобные строки!
      Лишившись ясности разума, ненасытные цари будут  всеми
способами   присваивать  их  имущество,  родичи  их   станут
употреблять  в пищу ослиное мясо и беспробудно пьянствовать,
а  дочери  их  начнут  производить на свет  потомство,  едва
достигнув  шестилетия! Поэтому внемлите и  усердно  следуйте
наставлению,  какое  прозвучало в нашей приятной  для  слуха
речи!

                           Глава V

                       СВОБОДА ВЫБОРА

                              1

                           НИШАДЕЦ

      Все,  что было, - было, а чего не было - того не было,
если  не  считать бывшего не с нами, о чем знаем понаслышке.
Возвращайтесь на круги своя, возвращайтесь в прежние места и
к былым возлюбленным, ходите по пепелищам, ворошите золу, не
боясь  испачкать пальцы. Алмазов не обещано веселыми богами,
-.  одни  ли  алмазы зажигают ответный блеск  очей?  Найдешь
стертую   монету,  и  сердце  внезапно  взорвется  отчаянным
биением: она!
      Все,  что было, - было, и лишь узнающий новое в старом
достоин имени человеческого...

                             ***

     - Грязный нишадец! Убирайся вон, черномазый!
     Дрона ускорил шаг.
      Рядом  с  обозначенным камешками рубежом для  стрелков
стоял  незнакомый юноша лет двадцати и о чем-то расспрашивал
младшего  наставника. Росту юноша был  изрядного,  в  плечах
скорее   крепок,  нежели  широк,  и  более  всего  напоминал
вставшего   на  дыбы  медведя-губача.  Сходство  усиливалось
одеждой:  несмотря на жару, облачен парень  был  в  косматые
шкуры,  и  даже  на ногах красовались какие - то  чудовищные
опорки мехом наружу.
     - Грязный нишадец! Дикарь!
      Младший  наставник, увидев Дрону, быстро сказал  юноше
два-три  слова,  мотнув головой в сторону Брахмана-из-Ларца.
Гора  шкур повернулась с неожиданной резвостью, и Дрона  был
вынужден  остановиться: подбежав к нему, юноша  бухнулся  на
колени и ткнулся лбом в верх сандалии.
     - Встань.
     - Смею ли я стоять перед великим наставником?
     - Смеешь.
     Он оказался выше Дроны почти на локоть.
      -  Кто  ты?  -  Брахман-из-Ларца обвел взглядом  своих
подопечных, и те разом умолкли.
     "Нишадская вонючка!" - отвечало их молчание.
      Юноша улыбнулся. В его улыбке явно сквозило: стоит  ли
взрослым  людям  обращать внимание на  выходки  избалованных
мальчишек?
      - Меня зовут Экалавьей, о бык среди дваждырожденных! Я
родился  в  горах Виндхья, в семье Золотого  Лучника,  вождя
трех  кланов...  И самой заветной мечтой моей  было  назвать
тебя Учителем, о гордость Великой Бхараты!
     Экалавья осекся, с надеждой глядя на седого брахмана.
      Дрона  молчал. Он прекрасно понимал: взять  нишадца  в
ученики означало вызвать взрыв негодования у всех царевичей.
Кивни  Дрона, объяви он себя Гуру этого парня в шкурах  -  и
травля нишадцу обеспечена.
      -  Я  дам  тебе один урок. - Презрение к  самому  себе
скользкой  гадюкой  обвивало душу сына  Жаворонка.  -  Всего
один. После этого ты уйдешь. Сразу. Договорились?
     - Да... Гуру.
      На  последнее слово обратил внимание лишь единственный
человек:  Серебряный Арджуна, третий из братьев-Пандавов.  И
пронзительная   ненависть  отразилась   на   красивом   лице
одиннадцатилетнего мальчика с волосами белыми,  будто  пряди
хлопка.
     Ненависть, достойная Громовержца.

                             ***

      -  ...Урок  закончен, - сказал Дрона юноше  в  шкурах,
наблюдавшему со стороны. - Теперь уходи.
     - Да, Гуру, - ответил Экалавья, сын Золотого Лучника.
     - Ты что-нибудь понял?
     - Только одно: смотреть и видеть - разные вещи.
     Дрона долго провожал взглядом грязного нишадца.

                             ***

      - ...А вот у нас в Чампе жил один бхандыга <Бхандыга -
барышник (от "бханда" - барыш)>, - вдруг ни с того ни с сего
заговорил  Карна,  нарушив нависшее  над  поляной  тягостное
молчание.   -   Так   он,  когда  гауды   переберет,   любил
развлекаться: привяжет на веревку кусок мяса и кинет собаке.
Собака мясо схватит, проглотит, а бхандыга за веревку  тянет
и обратно подачку вытаскивает. Очень веселился, однако...
      Слова  дерзкого парня тупыми стрелами били  в  затылок
Дроны.   Сейчас  наставник  готов  был  собственными  руками
придушить  зарвавшегося сутиного сына. Потому что тот  целил
без промаха.
     Как в мишень - из лука.
      Вроде бы рассказанная байка не имела прямого отношения
к произошедшему, но только полный дурак не понял бы намека.
     Брахман-из-Ларца медленно сосчитал про себя до двадцати
и повернулся к умолкшему Карне.
      -  Тебе кто-то разрешал вести посторонние разговоры во
время учебы? - ровным голосом осведомился Дрона. - Нет?  Вон
отсюда! До вечера я отстраняю тебя от занятий.
     - Слушаюсь, Гуру, - с готовностью поклонился сутин сын,
и  Дрона решил, что тот снова издевается. В общем, правильно
решил. - Я могу идти?
     - Должен.
      И  проклятый  наглец, явно не испытывая  ни  малейшего
раскаяния или угрызений совести, вприпрыжку побежал к опушке
леса.
      Туда,  где  минутой ранее скрылся некий Экалавья,  сын
Золотого Лучника.
      -  Вот  только конца этой истории я тебе не рассказал,
Учитель,  -  бормотал, ухмыляясь, Карна на бегу.  -  Однажды
собака  перекусила веревку, и остался бхандыга  с  носом,  а
собака - с мясом!

                              2

                         СОБЕСЕДНИКИ

      Карна вернулся под вечер. Бровью не повел, ложась  под
плети  -  дюжина мокрых честно причиталась ему  за  утреннюю
выходку,  после  чего попросил смазать ему  спину  кокосовым
маслом и завалился спать.
     Он давно привык спать на животе.
       На   следующий  день  сын  возницы  вел  себя  вполне
!+  #./`(ab.)-.. Наставникам дерзил в пределах дозволенного,
на  подначки братьев-Пандавов и сопредельных раджат  отвечал
равнодушным хмыканьем, и даже Дрона остался им доволен,  что
случалось крайне редко.
      "Плети  вразумили?  -  размышлял  Брахман-из-Ларца.  -
Сомнительно.  Сколько раз драли - и все  без  толку.  Но,  с
другой стороны, должен же и этот обормот когда-нибудь за  ум
взяться?!  Может  быть,  сие  благословенное  время  наконец
пришло?.."
      А когда занятия закончились, Карна, наскоро перекусив,
куда-то пропал и вернулся уже затемно.
      То  же  самое произошло и назавтра. Теперь  сутин  сын
регулярно  исчезал из летнего лагеря - не  то  чтобы  каждый
вечер, но каждый второй наверняка.
     "И здесь бабу нашел!" - решили Боец с Бешеным. Царевичи
настолько  хорошо  изучили склонности  старшего  друга,  что
сочли излишним поинтересоваться у самого Карны: верна ли  их
догадка?
     А зря.
      Ибо догадка была верна лишь отчасти. Неугомонный сутин
сын  действительно  приглядел  себе  пухленькую  сговорчивую
пастушку и время от времени водил девицу "в ночное".
      Но  -  лишь время от времени. Значительно чаще Ушастик
проводил вечера совершенно иначе.

                             ***

     - А это что за чурбан, Экалавья?
      Нишадец  прервал свое занятие - обтесывание деревянной
колоды, уже начинавшей смахивать на человеческую фигуру, - и
обернулся.
      Карна  стоял  в  пяти  шагах  от  него  и  скептически
осматривал творение горца.
     - Это будет статуя Наставника Дроны.
      -  Точно!  Такое же дерево, как и он сам!  -  хохотнул
сутин сын.
      И  оборвал  смех,  едва  завидя  укоризну  во  взгляде
приятеля.
      -  Да  ладно, чего ты? Дрона, конечно, наставник  хоть
куда, но в любой оглобле живого в сто раз больше, чем в этом
брахмане! Уж я-то его не первый год знаю!
     Экалавья кивнул, продолжив работу.
     - Возможно, Карна. Тебе виднее. Я встречался с Учителем
лишь единожды... но мне показалось, в глубине души он совсем
не такой, каким хочет казаться. Это просто личина.
      -  Если  и так, то она давно приросла, став  лицом,  -
буркнул Ушастик.
     Ответа он не дождался.
      -  Ладно,  древотес ты мой, хватит ерундой заниматься.
Давай  лучше плетень доделаем да ужинать сядем. Я тут стащил
кой-чего...  -  Карна помахал перед носом у приятеля  вкусно
пахнущим узелком.
      -  Зря  ты это... Воровать нехорошо. - В низком голосе
нишадца  прозвучало осуждение, но Карна пропустил укор  мимо
ch%).
     Мимо замечательных ушей с вросшими в них серьгами.
      -  А, поварихи все равно с лихвой готовят! Потом собак
подкармливают.  Попроси, поклонись в  ножки  -  хоть  десять
узелков  отвалят!  Только вот просить я не  люблю...  Ладно,
айда плетень вязать!
      До  темноты  они как раз успели управиться  и  обнести
плетнем  огород,  разбитый рядом с хижиной Экалавьи;  хижину
друзья тоже строили вместе.
      -  Порядок!  -  заключил Карна. -  Самое  время  брюхо
тешить.
      Уютно  потрескивал костер, выстреливая из раскаленного
чрева   целые   снопы   искр,  а  оба  юноши   с   аппетитом
изголодавшихся   леопардов  уплетали  чуть  подгоревшую,   с
дымком, оленину, заедая мясо ворованным рисом с пряностями и
изюмом.   Приятная  истома  разливалась  по   телу,   звезды
ободряюще подмигивали с бархатного небосвода...
       Все  остальное  -  недорезанный  деревянный  Учитель,
плетень, огород, раджата - зазнаики и причуды поварих, - все
это   было   уже   не   важно.   Поводы,   причины,   мелкие
незначительные  обстоятельства, которые тем  не  менее  весь
вечер вели парней к главному.
     К беседе на сон грядущий.
      Это  стало своего рода традицией. Еще с первого дня  -
дня их знакомства.

                             ***

      -  Эй,  нишадец! Как тебя... Экалавья,  погоди!  Горец
остановился и обернулся к преследователю. Сутин сын  перешел
с бега на шаг, догоняя сына Золотого Лучника.
     - Меня Учитель с занятий выгнал! - без обиняков сообщил
Ушастик. - Я - Карна, сын Первого Колесничего.
      -  За что выгнал-то? - Неуверенная улыбка сверкнула  в
ответ.
      -  А!  -  махнул  рукой Карна.  -  Так...  Байку  одну
рассказал.  А Наставник Дрона решил, что я много  болтаю,  и
отстранил  от  занятий  до вечера. На  сон  грядущий  небось
плетей  дадут, чтоб девки не снились, - беззаботно  заключил
парень.
     - Это из-за меня?
     - Из-за меня! По мне плети с утра до веч