Я  улыбнулся  и  шагнул  в огонь,  протягивая  руки  к
нерожденной девушке.

                             ***

      -  ...да  нарекут  тебя Драупади! - Ятудхан  морщился,
будто  в глаза ему плеснули острым соусом из папайи, любимой
приправой дикарей Кишкиндхи.
      Морщись, красавец, морщись! Ты ведь меня видел?  Ясное
$%+.,  видел.  Потому и имени для девицы из  огня  придумать
толком не сумел. Тоже мне, имечко - Драупади, в смысле "дочь
Друпады"! Не имя, а отчество! Надо полагать, если отца зовут
Дубиной, то дочку... Ладно, зачем обижать девушку!
     Пусть будет Статуэтка.
     Деревянная статуэтка, каких много в лесных обителях.
      А  мое  благословение лишь прибавит маленькой Драупади
красоты.  Мужчины любят смуглых - говорят, смуглянки  горячи
на ложе. Говорят...
     Я устало вздохнул и собрался уходить.
       Рядом  с  ятудханом  бессмысленно  моргал  Панчалиец,
который  так  ничего  и не сообразил; в углу  сидела  сиднем
очарователь...  в  смысле, очарованная  жена  раджи  и  тупо
хлопала длиннющими ресницами.
     Подражая супругу.
      Поддавшись  внутреннему толчку,  я  наклонился  к  уху
Панчалийца и посоветовал ему немедленно сделать с женой  то,
что помогает деторождению гораздо лучше всяких молений.
     Он кивнул.
     Машинально.
       Небось   потом  отойдет  душой  и  станет   на   всех
перекрестках орать:
     - Боги!.. Благие боги посоветовали мне...
      А  если  еще  и  добавит,  не  стесняясь,  что  именно
посоветовали ему боги и в каких выражениях, тогда  я  явлюсь
снова и переименую раджу в Парадрупаду.
     В Дважды Дубину.
     Уходя, я обернулся.
     Тихо мерцало пламя на алтаре, и я еще подумал, что надо
будет  лет через пятнадцать выдать девочку Драупади за кого-
нибудь из хастинапурских царевичей. За кого? Да хоть за всех
сразу!  Пусть  губит  царство, сидя в  антахпуре  и  вышивая
гладью...  Неужто  я не смогу составить счастье  собственной
аватаре?
     За что в огне горел?!
      Яджа-ятудхан смотрел мне вслед, дергая щекой,  и  губы
его беззвучно шевелились.
     "Кришни Драупади" - вот что шептали губы ятуд-хана...
     Черная Статуэтка. Черная.

                             ***

      Комментарий  отца Дроны, сделанный через сорок  восемь
лет   после  вмешательства  Опекуна  в  обряд  "Рожденья-на-
Погибель"

     Память - такая забавная штука... вроде личного палача.
     Вишну тогда вернулся злой и возбужденный. Нас уже давно
никуда не выпускали из "Приюта...", отговариваясь заботой  о
нашем  же  благополучии, и я мог только  гадать,  какая  оса
укусила Опекуна за ляжку.
       На   следующее   утро  в  имении   объявился   Черный
Островитянин.  Явно  по приказу Вишну. Опекун  уединился  со
своей  аватарой, они полдня носа наружу не казали, а  потом,
-%&$ --.-негаданно, Островитянин ввалился в мою келью.
     Черномазый, глаза-янтари сияют, рыжая бородища серебром
насквозь прошита - красота!
     Кто сказал, что урод?!
      Оказывается, Опекуну срочно пришлось умотать по делам,
а  приютские  ракшасы-охранники остановить Островитянина  не
посмели.
     От него-то первого я и узнал, что стал дедушкой.
     Внук у меня родился - Дронин сын.
      Признаться, это известие свалилось как гром  с  ясного
неба.  Слухами не только земля, но и небо полнится! Знал  я,
знал,  что Дрона семью завел, знал, и кого он на ложе  взял.
Крипи, жена моего сына, столь огорчившая своим появлением на
свет  Опекуна  Мира,  была не в том возрасте,  когда  рожают
детишек.  Четвертый десяток на носу, где  уж  тут  потомство
заводить!  Да  и  сам я предполагал, что женщина  из  породы
"Брахманов-из-Ларца" должна оказаться бесплодной.
      О мужчинах речь не шла: деверь Дроны, Наставник Крипа,
имел к тому времени пару отличных мальчишек.
      Если, конечно, Вишну мне не соврал, а проверить  я  не
мог.
      Думаю,  жена  Дроны успела смириться со своей  участью
(если  вообще когда-либо собиралась рожать!) но мой  упрямый
сын твердо решил обзавестись наследником.
      И  спустя  год  после разгрома панчалов  произнес  над
алтарем в присутствии жены:
     - Если есть у меня хоть какие-то духовные заслуги...
      Заслуг  хватило с лихвой. Опять же Дрона  вполне  имел
право  как брахман самостоятельно провести обряд о даровании
ему потомства. Уж что-что, а проводить обряды он умел! Через
девять  месяцев Крипи благополучно разродилась сыном,  а  на
именины собралась вся хастинапурская знать.
     Ребенка нарекли Ашватхаманом, то есть Жеребцом.
      Как  утверждал  Черный Островитянин, еще  при  молении
Дроне  в  алтарном огне явился образ будущего сына.  Великий
брахман-воин  по  обеим  линиям,  отцовской  и  материнской,
нерожденный ребенок был облачен в панцирь, вооружен до зубов
и ослепительно сверкал, подобно зарнице.
     Правда?
     Домыслы?
     Повторяю, у меня не было возможности проверить.
     Дрона сперва хотел назвать сына Сполохом, но тут с неба
грозно заржал белый жеребец Индры - отчего ребенка и назвали
Жеребцом.
      Черный  Островитянин поздравил меня с внуком и  быстро
удалился.
      Я  смотрел  ему  вслед и понимал, что  он  многого  не
договаривает.
     И рядом тогда не было ни единого провидца, который смог
бы   рассказать  глупому  Жаворонку:  обряд  моего  сына   о
даровании  ему  наследника  и обряд  "Рожденья-на-Погибель",
свершенный     Панчалийцем     вместе     с     искалеченным
ятудханом.......
     Они состоялись в один день и в один час.

                             ***

       Память  -  такая  забавная  штука...  а  в  случайные
совпадения я давно не верю.

                           ГЛАВА X
                       ГРЯЗНЫЙ НИШАДЕЦ

      Заметки  Мародера,  летний  лагерь  близ  Хастинапура;
третья четверть периода Васанта

     Лагерь разбили неподалеку от города, в двух с половиной
крошах <Кроша - 3,5 км> за юго-восточными предместьями.
      Местность  изобиловала  холодными  ключами,  чья  вода
заставляла  ныть  зубы, а в носу поселялись колкие  мурашки.
Вокруг  родимыми  пятнами  на бритой  голове  великана  были
разбросаны  тенистые  рощи  хлебных  и  манговых   деревьев,
розовые  яблони в цвету наполняли воздух тончайшим ароматом,
а заросли "змеиного" табака встречались на каждом шагу.
       Пьяные   от   весны   кукушки  оглашали   окрестности
восторженными  воплями,  а  пестрые  дятлы-шатапатры  просто
кишмя  кишели  в  кронах  смоковниц  и  ямал,  так  что  для
получения   счастливого  знамения  достаточно  было   просто
прислушаться или взглянуть на ближайшее дерево.
     Короче, счастья для всех было хоть отбавляй.
      Один  Дрона  ходил  сумрачный и  корил  себя,  что  не
проследил   за   дворцовыми  слугами:  орава  лизоблюдов   с
прихлебателями  набежала  сюда  за  две  недели  до  приезда
царевичей!
      Скажите  на  милость,  можно ли  вдалбливать  детям  и
подросткам  азы воинской науки, можно ли приучать  отпрысков
Лунной  династии  и присланных в обучение  наследников  иных
родов к тяготам доли кшатрия если...
     Вот именно, что если!..
      Наспех  сооруженные беседки из лиан, где в  тени  ждут
кувшины с прохладительными напитками, - это тяготы?!
      Рукотворные прудки со всякими лотосами-лилиями, полные
прозрачной воды, где плавают сонные лебеди и утки-чакраваки,
- это суровость быта?!
      Толпы оголтелых мамок и нянек, умудряющихся прикрывать
маленького господина зонтом от солнца, даже если господин  в
это  время  изволит биться на тупых мечах с другим маленьким
господином, - это доля кшатрия?!
     Дхик!
      Сражение с армией прислуги было самым трудным делом  в
жизни  Дроны.  И  до  бхутиков напоминало легендарную  битву
Хастина-Слона, основателя столицы, с девятиглавым  Гухринич-
нагом  -  у  этой  пакости  вместо срубленной  головы  мигом
вырастали две, а то и три новые. Сейчас, например,  Брахман-
из-Ларца шел от полевой кухни, где больше часа вколачивал  в
головы  поваров, поварят и поваришек истину вечную как  мир:
еда  должна насыщать тело, даруя силы - и не более.  Никаких
разносолов,  никаких  селезней в меду, фаршированных  кисло-
a+ $*.) массой из ста тридцати компонентов, названий которых
Дрона  не мог запомнить, несмотря на свою уникальную память!
Никаких    перепелиных   сердец   с   крохотными   орешками,
вызывающими жажду; никаких плюшек, ватрушек и прочих сдобных
игрушек   во  рту  у  будущих  колесничных  бойцов,  никаких
освежающих  узваров  во  время учений,  никаких  фиников  на
блюдцах рядом с лучниками, никаких...
     Дрона вытер вспотевший лоб и грустно вздохнул.
     Тяжкий труд, однако: превращать толпу знатных оболтусов
в будущих царей!
      Уехать бы с ними куда-нибудь подальше, в дебри Калинги
или  Южной  Кошалы,  скрыться в непроходимой  чаще,  жить  в
шалашах,  кормиться  охотой; а если  толпы  прихлебателей  и
пропадут  по  дороге пропадом - всяко бывает,  не  углядели,
видно, ракшасы шалят...
     Мечты, мечты!
     Обогнув белоснежный пандал - огромный шатер из циновок-
матов,  предназначенный  для общих собраний  наставников  на
исходе  трудового  дня, Дрона углубился  в  рощицу  душистых
кетак-широколистов,  :  срезая  угол  по  дороге  к  учебным
площадкам.
      Почти сразу услышал возбужденный гомон детворы и треск
сшибающихся  палиц.  Напуганные им птицы  стаей  парили  над
деревьями, опасаясь вернуться и рассесться по ветвям.
      На  поляне,  что по форме напоминала искаженную  букву
"Ка",  первую  букву алфавита, сражались двое хастинапурских
царевичей, двое правнуков Грозного:
     Бхима-Страшный, формальный сын Альбиноса, и Дурьодхана-
Боец, первенец Слепца.
      Их  поединок  интересовал Дрону даже не тем,  что  оба
двенадцатилетних  подростка были кряжисты  и  сильны  не  по
годам,  а также по праву считались среди сверстников  (и  не
только)  лучшими  в  наличном бою. Брахман-из-Ларца  зашарил
глазами, отыскал рядом с мальчишками своего деверя  Крипу  и
вздохнул с облегчением.
     Этот не допустит... в случае чего.
      Ровесники, Страшный с Бойцом родились день  в  день  и
даже,  как утверждали повитухи, час в час. Оба были  леплены
по  одному  образцу: по-мужски широкие в кости,  круглолицые
увальни,  они  не  были  созданы для лука  или  дротика,  но
преображались,  взяв  в руки оружие, чьим  предком  являлась
обыкновенная дубина. Оба могли часами рассуждать о навершиях
для  булав  взахлеб споря по поводу преимущества  сдвоенного
конуса перед сплющенным шаром с пирамидальными выступами,  -
ив  ухе  каждого  из  двоюродных братьев  вечно  красовалась
золотая серьга-булавка.
     Символ, так сказать.
      Их  соперничество  частенько  приводило  к  тому,  что
наставникам приходилось силой разнимать увлекшихся драчунов.
При  этом Боец обычно выкрикивал оскорбления в адрес  своего
антагониста,  где  "Волчья утроба!"  было  самым  безобидным
высказыванием,  а  Страшный угрюмо  сопел  и  норовил  пнуть
обидчика ногой.
     Изредка ему это удавалось.
      Зато потом, науськанный старшим братом, Страшный целый
день коверкал имя Бойца, громогласно превращая Дурьодхану  в
Суйодхану - то есть Бойца в Слабака.
     Что приводило к очередной драке.
       Некоторое   время   Дрона  наблюдал   за   поединком.
Удостоверясь, что все удары наносятся согласно канону,  выше
пояса и не в полную силу, Брахман-из-Ларца кивнул в ответ на
вопросительный взгляд деверя-наставника и отправился дальше.
      Конфликт между Страшным и Бойцом сам по себе  не  имел
большого  значения.  Дети есть дети,  особенно  дети  царей,
избалованные  повышенным вниманием  к  своей  персоне.  Суть
крылась  в  другом:  вот  уже два  года,  как  вражда  между
двоюродными   братьями   ширилась,  грозя   превратиться   в
непреодолимую пропасть.
      С  точки  зрения  Дроны,  тон здесь  задавала  пятерка
сыновей Альбиноса, но высказать свое мнение вслух Брахман-из-
Ларца не спешил. Мальчишки остались сиротами - их отец  умер
при  странных обстоятельствах, в объятиях своей второй жены,
именно два года назад.
     Сиротство - плохое средство для улучшения характера.
     Тем паче сиротство царевичей.
      Но  почти  сразу,  едва  отпылал  погребальный  костер
несчастного   Альбиноса,  его  дети   стали   демонстративно
называть себя Пандавами, всячески подчеркивая, кто их  отец!
Это смотрелось бы безобидно - мало ли чего учудят мальчишки,
потеряв   любимого   родителя!  -  да  и   пятеро   огольцов
действительно имели полное право звать себя общим  отчеством
вместо имен, данных при рождении...
     Увы, только не в Лунной династии.
     Наследственное, племенное имя играло в семействе любого
раджи весьма важную роль. Все правители Панчалы испокон веку
звались  Панчалийцами, все владыки Шальвапура были Шальвами,
все  вожди  рода Вришни (тотем Мужественного Барана)  отроду
считались Вришнийцами; эстафета преемственности передавалась
из рук в руки.
     Представители Лунной династии, правители Города Слона и
их потомки, носили единое имя - Кауравы.
      По  общему  предку,  легендарному  царю  Куру,  именем
которого также нарекли знаменитейшее во Втором Мире поле.
      И  вот  пятеро  братцев, пятеро  недорослей,  публично
объявляют  себя  Пандавами, Сыновьями Панду, словно  пытаясь
отвергнуть свою связь с родичами-Кауравами, словно собираясь
основать новую династию.
     Согласитесь, это дурной тон... весьма дурной.
      Особенно  если  учесть, что подлинными  отцами  парней
считались боги. Петлерукий Яма, Ваю-Ветер, Стогневный  Индра
и  братья  Ашвины,  владыки рассветных и  закатных  сумерек.
Подтверждений тому не было, сами небожители по сей  день  ни
разу   не   удосужились  явиться,  дабы  удостоверить   свое
отцовство,  но  языки доброхотов уже реяли  штандартами  над
Вторым Миром.
      До  полного  объединения  Великой  Бхараты  оставались
считанные годы, и хастинапурские дети играли немалую роль  в
приближении светлого будущего.
       Грозный  скромно  помалкивал,  но  Дрона  уже   знал:
престарелый  регент  принял решение. Трон  сейчас  формально
занимал  старший  из внуков регента, безобидный  и  тишайший
калека-Слепец  -  значит, следом за ним  престол  унаследует
первенец  Слепца,  Боец-Дурьодхана, что бы  ни  говорили  по
этому поводу остальные!
      Под остальными подразумевались неугомонные Пандавы. Но
пять  их голосов звучали не так громко, как им хотелось  бы;
Слепец  оказался  гораздо плодовитей своего младшего  брата-
неудачника,  настрогав  помимо Бойца  еще  девяносто  девять
законных сыновей и одну девочку.
     Видимо, на ощупь детей строгать легче.
      А вдобавок во время беременности супруги, длившейся ни
мало  ни  много  два года, любвеобильный Слепец  прожил  еще
одного  сынка от прислужницы-вайшьи - ребенок рос во дворце,
принадлежа к смешанной касте "карана".
      Такое  немереное количество детишек могло  привести  в
замешательство  кого  угодно,  кроме  Дроны.  Он  слышал  от
сплетников,  что  здесь приложил руку  Черный  Островитянин,
взращивая  потомство  Слепца в  неких  "сосудах  с  топленым
маслом".  А  вместительность  и производительность  подобных
сосудов была прекрасно известна Брахману-из-Ларца.
     Уж кому-кому...
      Возможно,  именно  поэтому он  не  расстраивался,  что
решительно не в силах отличить сотню наследников Слепца друг
от  друга,  за  исключением  старшего  Бойца  и  второго  по
старшинству, Духшасаны-Бешеного.
     Где тут отличить, если все похожи как две капли воды?
     Зато и поддержка Бойцу, когда он воссядет на трон, была
обеспечена.  Сто  голосов  против пяти!  Ну-ка,  бейтесь  об
заклад, почтенные, кто кого переорет?
     Пандавы или Кауравы?
     Грозный ведь - чистопородный Каурав, да и насчет богов-
родителей тоже не мочалом шит...

                             ***

      Предаваясь  размышлениям такого  рода,  Дрона  миновал
рощу,  напился  по дороге из родника и выбрался  на  широкий
луг, приспособленный под колесничное ристалище.
      Странно: ежедневно копыта и колеса превращали травяной
покров  в резко пахнущее месиво! Казалось бы, за две  недели
от  луга должна была остаться утрамбованная площадка,  но...
Но  каждое  утро  метелки дикого овса вновь тянулись  вверх,
нагло  топорщился  молочай, смеялся  остролистый  мятлик,  а
бессмертная трава-эрака сплошным ковром устилала землю.
       И   цветы,  цветы:  багрец,  лазурь,  яичный  желток,
сиреневые сумерки, пурпур, синева...
      Луг  вызывал у Дроны в памяти Начало Безначалья с  его
вечными  армиями на одно лицо, и почему-то Брахману-из-Ларца
были неприятны подобные намеки.
      Сейчас на импровизированном ристалище находились всего
две  колесницы.  Обе отчаянно маневрировали, стараясь  зайти
противнику в тыл, потом (видимо, по команде) упряжки были на
,(# остановлены, и начался ритуальный объезд друга-соперника
посолонь, традиционным кругом уважения и почета.
      В  реальном бою после такого объезда зачастую вскипала
схватка  не  на жизнь, а на смерть; но и жизнь и смерть  без
чести - что они для кшатрия?
      Грязь, пыль, волоски на ладони - дунь, улетят без цели
и смысла!..
     Дрона пригляделся и улыбнулся.
      Улыбаться  он  научился шесть лет тому  назад,  вскоре
после  разгрома панчалов. День первой улыбки запомнился  ему
навсегда:  измученная  Крипи лежала  в  одеялах,  блестящими
глазами следя за суровым мужем, а рядом с ней истошно  пищал
крохотный комочек. Сын, которого попросту не могло  быть  на
свете,  которого никто не ждал, в которого никто не верил...
Сын.  Плоть от плоти, кровь от крови, Жар от Жара - в прямом
смысле  слова,  потому что обряд моления о  потомстве  стоил
Дроне изрядного количества накопленного тапаса.
      Новорожденный Жеребец, маленький Ашватхаман, лучший из
пачкающих   пеленки,   бык  среди  молокососов,   изобильный
подвигами на поприще воплей, настойчиво требовал тепла и еды
-  грудастая кормилица уже истомилась под дверью! - а  Дрона
все не находил в себе силы отвернуться и уйти.
      Что-то  творилось с его лицом - что-то страшное.  Губы
самовольно   растянуло  волчьим  оскалом,   скулы   бесстыже
выпятились, резче проступили "гусиные лапки" в уголках глаз,
а в горле глухо заклокотало, словно кашель пытался вырваться
наружу, но его не пускала тайная преграда.
      "Заболел?" - отстраненно подумал Дрона, никогда раньше
не болевший.
     И увидел счастье во взоре жены.
     Счастье большее, чем сияло до сих пор.
      -  Хвала  богам...  - одними губами прошептала  Крипи,
комкая одеяло. - Ты улыбаешься...
      Пальцы  женщины судорожно сжались ястребиными когтями,
ткань  одеяла  треснула, и Крипи закричала  во  весь  голос,
ничего не стыдясь и никого не стесняясь:
     - Дрона, муж мой, ты улыбаешься!
     Дверь распахнулась, и вбежала испуганная кормилица.
      ...Ближней  колесницей правил шестилетний  Ашватхаман.
Сзади,  в  "гнезде", стоял опытный сута-воз-ница, готовый  в
случае  чего  мгновенно перехватить  поводья,  но  этого  не
требовалось.  Сын  Дроны  правил  ловко  и  умело,   упряжка
повиновалась ему, что называется, с полувзмаха; и ритуальный
объезд  Жеребец, оправдывая свое имя, сумел завершить раньше
противника, выиграв "ось и чеку".
      Теперь  солнце за спиной Ашватхамана било сопернику  в
глаза.
      Дрона  еле сдержался, чтобы не помахать сыну рукой.  И
машинально  отметил  уже в который раз: желая  не  причинить
Жеребцу  вреда излишней любовью или опекой, он  относится  к
собственному ребенку гораздо более сурово и пристрастно, чем
к  любому  другому из учеников. На то были причины и  помимо
отцовских  чувств. Чистокровный Брахман-из-Ларца  во  втором
колене,  маленький  Ашватхаман  с  рождения  обладал   всеми
a/.a.!-.abo,(  отца и матери. Сейчас Дрона  отлично  понимал
своих собственных учителей: их шепоток за спиной, их сияющие
взгляды,  их  желание оставить Дрону при себе, оставить,  не
пустить дальше, отдать