лне  устраивало  Наставника
Дрону.  Так  можно учиться здесь, так ни к  чему  рваться  в
Безначалье; а если Арджуне когда-либо придется испытать силу
Астро - Видьи в настоящем бою...
      Бой,  в  отличие от учебы или демонстрации, не оставит
Дух равнодушным.
     Третья опора появится сама.
     И пламя станет пламенем.
     До конца.

                             ***

       ...Снежный  сугроб  на  западной  террасе  каменел  в
неподвижности  и  не  знал, что спустя мгновение  он  начнет
стремительно таять.
     Дрона никогда не выступал прилюдно, он никогда не хотел
понравиться  толпе,  никогда не искал  чужого  восторга  или
славы.
      Поэтому изощренный разум Брахмана-из-Ларца даже не мог
себе  представить, что способны сделать овации с Духом  сына
Громовержца.
     Никто не всеведущ, даже боги.

                              3

                           АРДЖУНА

     - Ом мани!
     Слова намертво заученных мантр вихрем слетали с его губ
и  кречетами - призраками уносились вдаль, пронизывая  толщу
Трехмирья,  туда,  где  вились  такие  же  призрачные   стаи
невиданных  стальных птиц. Но сталь оперения была  бессильна
спасти  птиц  от ловчих кречетов великого воина  Арджуны,  и
b  ,,  далеко, за невидимым в дымке горизонтом, раз за разом
вспыхивали   отсветы  запредельных  зарниц,   когда   кречет
настигал  очередную  жертву. Тотчас  же  очередное  чудесное
оружие  возникало  в руках витязя, и тьмы  врагов  в  страхе
бежали  прочь  под  ливнем  медных  стебельков  травы  куша,
хлещущим  в  их спины; шипастые шары рвались с оглушительным
грохотом в гуще неприятеля, семенами гибели извергая из себя
наконечники стрел; земля разверзалась под ногами беглецов, и
небо   разверзалось  над  их  головами,  и  грозовые  перуны
рушились  навстречу  адскому пламени,  кипящему  в  трещинах
тверди, и не было спасения ни на земле, ни в воздухе,  ни  в
воде, ни в недрах земных...
     Ложь!
      Ложь  была  единственным противником, покрытым  броней
неуязвимости.
      Из  лжи ткалась плоть ада, из лжи рождались вспышки  и
грохот, враги гибли лживо, и сжигающее их пламя походило  на
живую  ярость живого огня не более, чем "живое"  походит  на
"лживое".  Труп  больше  напоминал  одушевленного  человека,
нежели этот мертвый слепок - реальность. Все было правильно:
правильные слова, правильные интонации, правильные  движения
рук,  правильная смерть и правильный бой - одного не хватало
этому   законченному  и  совершенному,   но   искусственному
апофеозу  войны,  созданному  беловолосым  витязем:  ему  не
хватало страстной души!
      Арджуна  не  понимал этого. Он не взялся бы  облечь  в
слова  или  даже  в  сколько-нибудь связные  мысли  то,  что
терзало  сейчас  его  сердце.  Реальный  и  иллюзорный  миры
перемешались   в   сознании;  до   ушей   юноши   доносились
приветственные  клики  толпы,  гром  разрывов  смешивался  с
громом  рукоплесканий:  это сонмы  небожителей  подбадривали
его,  сына  Громовержца, - нет, самого  Крушителя  Твердынь,
спасавшего  мироздание от полчищ даитьев,  данавов,  асуров,
ракшасов,  многоглавых нагов и других злокозненных  демонов,
скопом обрушившихся на Трехмирье!
     Правда?!
     Ложь?!
      Потрясение  и  восторг трибун обволакивали  юную  душу
пульсирующим коконом, грозя безумием.
      Неприятельские  орды осыпались наземь хлопьями  серого
пепла,  таяли  льдом  на солнце под натиском  Стосильного  и
Стогневного  Индры, которым Арджуна все больше ощущал  себя,
но  чем  дальше, тем больше ощущал новоявленный  Индра,  что
миражи  остаются  миражами,  что  его  сокрушительные  удары
уходят в пустоту и гаснут в ней. Не за что зацепиться, не от
чего   оттолкнуться   в   лживой,   иллюзорной,   бесплотной
реальности-маре...
     Дайте правду!
     Дайте точку опоры, сволочи!
     Дайте - и я разнесу землю-корову в куски!
     Выдохните стоголосым ртом: "Превосходно!" - и я...
      Не  было  сейчас  рядом  холодного  и  рассудительного
Наставника Дроны, чье присутствие, подобно сквозняку, всегда
вовремя  остужало  Серебряного гордеца. Зато  вокруг  царило
/`%*+.-%-(%  толп,  пьяня  наисладчайшим  хмелем,  медовухой
тщеславцев,  разжигая  внутри Арджуны  тот  костер,  который
всегда  тлел в глубине души царевича, как ни старался  Дрона
укрыть его слоями мудрого седого пепла.
      Неукротимый дух воина, истинного сына своего небесного
отца, зверем рвался наружу, и мара вокруг Арджуны постепенно
уплотнялась, с каждым мигом приближаясь ко Второму миру; Дух
рвался  соединиться  со Словом и Делом, став  Единым.  Бытие
стремительно   обретало   плоть  и  упругость,   наполнялось
дыханием  подлинности  -  и юноша с кличем  радости  ринулся
вперед,  туда,  где  должны, просто обязаны  быть  настоящие
противники, а не бесплотные призраки! Ничего, он припас кое-
что  для  них: не все мантры еще прозвучали, не все  оружие,
владению  которым обучил его Наставник, успел он  пустить  в
ход!
      Боевое безумие Лунной династии тесней тесного сплелось
с  громовой яростью Владыки Тридцати Трех - славьте, славьте
меня!.. еще!.. громче!
     Вокруг были люди.
     Сотни, тысячи людей.
      И  лишь  один  из них понимал, что сейчас  произойдет,
кляня себя за губительный просчет.
        Когда    Дух   обезумевшего   Арджуны   окончательно
воссоединится  со  Словом и Делом, небесное  оружие  обретет
реальность  и  выплеснет во Второй мир  всю  свою  ужасающую
мощь.
      Пожалуй,  Дрона  сумел бы защитить  себя.  Ну,  еще  с
десяток человек, находящихся рядом.
     Всех остальных ждет смерть.
      Остановить Арджуну можно было единственным способом  -
убить,  прежде чем он убьет других. Это мог сделать Грозный,
но регент пребывал в неведении. Это мог сделать Дрона.
     Надо ли объяснять, почему он медлил?!
     А трибуны рукоплескали.
      -  Эй, Владыка, поостынь! - больней стрекала ударил  в
спину  насмешливый голос, странно знакомый и в то  же  время
чужой.
      Привстав  в  "гнезде", Арджуна  резко  обернулся  всем
телом,  по-волчьи,  и  верхняя губа его вздернулась,  словно
желая обнажить клыки.
      Сияние,  подобное  блеску  пламенного  Сурьи,  на  миг
ослепило взор, но в следующее мгновение глухой рык и в самом
деле  заклокотал  в  глотке Арджуны.  Все  было  незнакомым:
колесница  с золочеными бортиками, четверка гнедых жеребцов,
стяг  с  изображением слоновней подпруги, драгоценный доспех
на  колесничном  бойце, что осмелился  самозвано  явиться  в
чужой ад...
     Ухмылка!
     Одна наглая ухмылка была прежней.
       Перед   Арджуной  скалился  его  извечный   соперник,
возомнивший  о  себе  плебей, сутин сын Карна,  соизволивший
пропасть  пропадом  около  четырех  лет  тому  назад!  Боги,
спасибо! - ведь это не призрак, порождение собственной мысли
Серебряного!  Это  враг, подлинный  враг  до  мозга  костей,
*.b.`.#. Арджуне так не хватало!
     Сейчас он почти любил Ушастика.
     Будто невидимая нить стремглав протянулась от Арджуны к
Карне,  и беловолосый царевич рванулся вперед по этой  нити-
тропе, сзывая по дороге разлетевшуюся стаю кречетов. А Карна
стоял  и  улыбался,  и  за спиной у  него  открывался  некий
невиданный раньше Арджуной простор: гряда холмов,  распадки,
каменистая  твердь  без  конца-краю,  и  откуда-то  издалека
доносился тяжкий плеск океана.
      Он  несся  вперед  на крыльях грозы,  сквозь  туманную
пустоту безвременья, где пребывал до сих пор, воюя с  марой,
-  властная сила притягивала его к сыну возницы, и сила  эта
звалась Ненависть.
      Чистая, обжигающая ненависть, хорошо известная  богам-
сурам, когда смертные ублюдки осмеливаются восстать!
      Они сошлись меж холмов, один на один, забыв о зрителях
и овациях, о жизни и смерти, правде и лжи, забыв собственные
имена. Мироздание дало трещину, разделившись надвое. Гремела
под  копытами твердь Безначалья, перуны срывались с  тетивы,
огненными  брызгами расшибаясь о чудесный  панцирь,  обидный
хохот  встряхивал колесничные площадки, а небо шло  оспяными
рытвинами  над  этими двумя. Но кречеты  уже  взмыли  ввысь,
отыскивая и сбивая влет стальных птиц запределья, -  ответом
всколыхнулась   земная  толща,  лопаясь  нарывами-провалами,
истекая   кипящим  гноем.  Жеребцами  дыбились   раскаленные
докрасна скалы, смерчи и молнии лавиной рушились с небес,  а
сута-воин все гнал гнедую упряжку через пекло, успевая каким-
то  чудом подхватывать с земли золотые шары и призмы, словно
по волшебству возникавшие под колесами; расплавленное золото
из  ладоней  его  устремлялось ввысь, превращая  кречетов  в
бессильный дым, и вольно гуляли птицы из стали, избавясь  от
охотников...
      Воистину: обитатели Вселенной, разделившись, примкнули
к  той или иной из сторон. Небо, о владыки народов, со всеми
созвездиями приняло сторону Карны, а бескрайняя  земля,  как
мать,  вступилась за Арджуну! Реки, моря и горы,  деревья  и
травы встали за сына Индры, а полчища асуров и стаи пернатых
присоединились   к   Обладателю   Серег.   Драгоценности   и
сокровища, тайные поучения и своды знаний поддержали Арджуну
-  все  же  волки  и  иные хищники, все дваждырожденные  меж
зверей ратовали за Карну.
     За.
     Против.
     Мир - надвое.

                             ***

      А  совсем  в другом месте и времени, в другой,  грубой
реальности   Второго  мира,  замер  в  своей  царской   ложе
величественный Слепец.
     Потому что впервые - видел!
       Видел   сошедшихся   в  смертном   поединке   бойцов,
обрушивающих  друг  на  друга всю  мощь  Астро-Видьи,  видел
нездешнюю  землю  и  метание  грозовых  облаков   над   ней,
a"(-f."k% волны океана; видел...
     Впервые.
     Видел.
     Не умея дать имя тому, что чувствует.
      Не  зная,  что,  кроме него, то же  самое  видит  лишь
Наставник Дрона. Только, в отличие от слепого раджи, Брахман-
из-Ларца  прекрасно понимал, чему он является  свидетелем  и
где разворачивается эта небывалая битва.
      Все остальные видели лишь застывшего посреди ристалища
царевича, семнадцатилетнего юношу с кудрями белее хлопка, да
кое-кто  еще обратил внимание на колесницу, что  выехала  на
арену  и  остановилась неподалеку от Арджуны. В ее  "гнезде"
каменел истуканом рослый воин в панцире с пекторалью  белого
золота, и серьги в ушах воина бились алыми сполохами,  а  на
облучке,  казалось,  дремал  с  вожжами  в  руках  сухонький
возница-старичок,  чье  лицо  скрывал  странный   колпак   с
прорезями для глаз.
     Впрочем, уж возница-то точно никого не заинтересовал.
      А  перед внутренним взором слепого и зрячего, раджи  и
брахмана,  вставало: простор Безначалья,  битва,  и  падает,
рушится,  валится  на  яростных бойцов  восьмиконечный  паук
Свастики.  Двое смертных бьются у истоков Трехмирья  оружием
богов?!  качаются опорные столбы Вселенной?! шипит в  страхе
Великий Змей Шеша?! трубят слоны-Земледержцы?!
     Конец света?!
      Локапалы  спешили отовсюду, собирая воедино  всю  ауру
Жара-тапаса, какая была в их распоряжении.
     С этого момента происходящее видели уже все.
     То есть абсолютно ВСЕ.
     Все разумные и неразумные твари Трехмирья.

                             ***

      ...Земля уходила у Арджуны из-под ног, огонь жег лицо,
и  каленые стрелы впивались в тело, причиняя адскую боль. Он
проигрывал,  он безнадежно проигрывал, гибель дышала  ему  в
лицо  смрадом шакальей пасти, но Долг Кшатрия стоял рядом  с
юношей, веля сражаться до последнего.
      Со  стороны  же трудно было понять, кто из противников
одерживает  верх:  бесчисленные  множества  существ   затаив
дыхание  наблюдали,  как  кречеты  со  свистом  пикируют  на
верткую  колесницу,  прорываясь к воину-суте,  как  один  за
другим  падают они, сраженные ливнем железных стрел,  и  как
потоки пламени устремляются навстречу друг другу, сливаясь в
единый  огненный смерч. Тряслась в лихорадке земля,  трещало
раздираемое  в  клочья небо, и клубы дыма заволакивали  поле
чести, скрывая бойцов от глаз зрителей.
      А  потом  на  миг наступило затишье, и две исполинские
фигуры   воздвиглись  позади  воителей.   Клубящийся   вихрь
грозовых  туч  окутал Арджуну с ног до головы,  не  позволяя
вражеским  стрелам достичь сына Громовержца,  и  всей  мощью
полуденного  солнца  вспыхнули доспехи  Карны,  слепя  взор,
грозя сравняться с последним костром Кобыльей Пасти.
      Вздрогнула  Свастика,  выгнулась  дико,  но  гром  уже
`.*.b   +   в  отдалении,  а  светило  исподволь  наливалось
пурпуром, стремясь к закату; иные говорили, что после  этого
над  океаном  еще  долго не мерк знак  трезубца,  -  но  кто
поверит и кто проверит?! Никто.

                              4

                            ЦАРЬ

      Над  потерявшим сознание Арджуной уже хлопотали слуги,
лекари  и  жрецы, а большинство зрителей не то что понять  -
заметить  не  успели,  как  миф сменился  обыденностью.  Вот
секундой раньше посреди арены стоял беловолосый герой,  а  в
сознании  зевак бушевало светопреставление; и  вот  в  мозгу
сквозняк гуляет, а на арене - целый человеческий муравейник,
и разобраться, где явь, где бред, нет никакой возможности.
      Зато  колесницу  с рослым воином, на котором  медленно
гас,  словно  втягиваясь  в тело, сияющий  доспех,  заметили
теперь  все.  Шутите?  -  не узнать  второго  героя,  грудью
встречавшего молнии сына Громовержца?!
      Да  полно,  герой  ли?  Истинно  глаголем,  тупоумные:
великий  воитель! Может быть, даже полубог. Или  целый  бог.
Или  полтора. Но кем послан? на чью погибель? из каких сфер?
чей   сын?  Именитые  зрители  и  простолюдины  терялись   в
догадках, а Грозный в ложе тем временем лихорадочно  мучился
извечным вопросом: что делать? Арджуну успели унести прочь и
теперь  усиленно  приводили в чувство - ничего,  оклемается!
Напротив упала в обморок Кунти, Альбиносова вдовушка - что с
женщины   взять,  пусть  даже  царицы?  Понятно,   за   сына
переволновалась...
     - Что?!
     Наставник Крипа, без приглашения возникнув в ложе, тихо
зашептал на ухо регенту, кивая на воина в колеснице.
     Грозный слушал, хмурился и дергал кончик седого чуба.
      Память  Крипы  на  лица оказалась куда  лучше,  чем  у
старого регента. И то сказать: помнить всех сутиных сыновей,
подавшихся в бега...
      - Ладно, - наконец сказал Грозный. - Давай, Наставник.
Только  тихо,  тихо,  ради Троицы! И потом  -  скоморохов...
пусть юродствуют...

                             ***

      Крипа  уже выбирался на арену, направляясь к колеснице
незваного   гостя,   но  его  опередили.  Откуда-то   сбоку,
спотыкаясь, выбежал старик... нет, не старик. Просто  сильно
потрепанный  судьбой  мужчина, в  котором  Крипа  немедленно
признал  отца Карны, - Первый Колесничий после бегства  сына
долго болел, а после удалился на покой с разрешения Слепца.
      Что  ж,  это  только упрощало дело. Наставник  нарочно
замедлил  шаг, давая отцу возможность обнять соскочившего  с
колесницы  сына. Пусть люди видят. Пусть убедятся сами,  кто
перед ними...

                             ***

      ...Вы  с  отцом стояли обнявшись, и к вам  от  угловой
трибуны  спешила  мама, в голос плача от радости.  А  Первый
Колесничий   только   и   мог,  что   сдавленно   повторять:
"Вернулся!..      Живой!..      Дождались-таки,      мать...
сподобились..."
     На трибунах тем временем нарастал недоуменный ропот:
     - Сын? Какой-такой сын?!
      -  Ушастик! Клянусь апсарьей ляжкой, Ушастик! Вишь,  с
батей лобызается!
     - Сын возницы? Сута?
     - Вот те и сута! Знай наших!
      -  Наглец!  Кшатра душу тешит - и чтоб какой-то  сутин
сын...
     - Гнать хама! Плетей ему!
      -  Ага, разогнались... ты ему плетей, а он тебе... Вот
тут-то,   безошибочно  рассчитав  момент,  рядом  и   возник
Наставник  Крипа.  За  спиной  его  мялись  трое  брахманов-
советников, посланных Грозным в поддержку Наставнику.
      - Прошу тебя, уважаемый, назови свое имя, род и варну.
- Вежливость Крипы была самой высшей пробы. - Может быть, ты
сын  раджи? Знатный кшатрий? Потомок богов? Расскажи  нам  о
своей  матери и отце и о роде царей, который ты продолжаешь,
после чего мы вознесем тебе хвалу.
     Ты хмуро молчал, высвободившись из отцовских объятий.
      -  Если  же  твой род ничем не знаменит,  прошу  тебя,
покинь   сие   ристалище,  ибо  оно   освящено   для   людей
прославленных. Тебе ведь известны наши законы?
      Брахманы  за  спиной Крипы согласно  закивали,  загодя
сочиняя  для  будущей летописи: "И когда  было  так  сказано
пришельцу, то лицо его, казалось, склонилось от стыда, будто
увядающий лотос, смоченный дождевою водой".
      -  Не  то  слово, - процедил сквозь зубы ты, собираясь
развить свою мысль о знакомстве с местными законами.
     Но тебе помешали.
      Расшвыряв загораживавших дорогу слуг, к тебе  хмельным
вепрем  несся здоровенный детина, и накидка из алой кошенили
билась за его широкими плечами.
      - Карна! - радостно орал Боец на все ристалище. - Друг
Карна! Вернулся, сутин сын! Дубина стоеросовая! Знаешь,  как
я   рад  тебя  видеть?!  Нет,  ты  не  знаешь!  Здорово   ты
Серебряного отделал! Молодчина! Я всегда в тебя верил!
      - Прошу тебя, царевич, позволь своему другу удалиться,
-  раздельно произнес Крипа, в мыслях проклиная порывистость
наследника. - Ты сам знаешь - ему не место здесь...
      -  Не  место?  -  прищурился Боец,  в  упор  глядя  на
Наставника.
      К  царевичу уже спешила сотня его братьев во  главе  с
Бешеным.
      -  А  кому,  позволь  спросить,  здесь  место?!  Этому
зазнайке  Арджуне,  которого уволокли отсюда  на  носилках?!
Кому подобает быть на этой арене?!
      -  Тебе, царевич. Твоим братьям - родным и двоюродным,
e.bl ты и не любишь последних. Сыновьям иных владык - но  не
детям возниц.
      - Значит, главное в человеке - происхождение?! Великое
искусство  -  дхик!  Духовные заслуги  -  прах!  Будь  Карна
царем...
      -  Вот именно, - с нажимом подтвердил Крипа. - Будь он
царем. Именно так.
      -  Ты сказал! - злорадно возвестил Боец. - Значит,  он
будет  царем!  Кому, как не тебе, Наставник,  знать  о  трех
видах   царей!   И  если  царем  по  праву  рождения   Карне
действительно не быть никогда, то вот он, перед тобой,  царь
- герой, а в будущем - царь-полководец! Эй, достойные жрецы!
Да-да, я к вам обращаюсь! (Похоже, брахманы-советники дружно
хотели   оказаться   где  угодно,  лишь   бы   подальше   от
возбужденного   Бойца.)   Вы-то   мне   и    нужны!    Ну-ка
распорядитесь:  пусть из ложи принесут мое кресло,  а  также
озаботьтесь жареным рисом, черным горохом, топленым маслом и
всем, что необходимо для обряда! Я лично возведу Карну, сына
Первого  Колесничего, в царское достоинство!  Прямо  сейчас!
Имея  на это право по Закону как наследник державы Кауравов!
А чтобы ни одна зараза не посмела назвать моего друга "царем
без  царства", я жалую ему земли ангов вплоть до Чампы,  его
родины!  Правь,  Ушастик! Железной рукой! Слышите,  родичи?!
Слышите,  дваждырожденные?!  Давайте,  давайте,  шевелитесь,
несите все, что нужно!..
      -  Чем... - голос плохо слушался тебя. - Чем  отплачу,
владыка?!
      Впервые  слово  "владыка"  показалось  естественным  и
единственно уместным.
     - Дружбой! - расхохотался первый из сотни братьев, тот,
кто  отчаянно дрался за приблудного мальчишку,  не  считаясь
родством и титулом. - Дружбой, Ушастик! Чем же еще?! Эх  ты,
гулена...

                             ***

      Удивленный  ропот трибун не смолкал  все  время,  пока
младшие  жрецы  и  храмовые служки под руководством  опытных
брахманов  спешно  готовили атрибуты для  обряда  помазания.
Когда еще доведется увидеть возведение суты в цари при  всем
честном  народе! Знатные кшатрии фыркали и пожимали плечами,
однако  открыто  протестовать не решались,  косясь  на  ложи
Грозного и Слепца. Что скажут хозяева п