Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
или убраться с дороги, не дожидаясь, пока их
сметет яростный ураган. А потом возничие еще долго смотрели
через плечо вослед орлу-исполину и изумленно хмыкали: Гаруда
сегодня летел гораздо медленней обычного. Да и наездник его
меньше всего походил на Вишну-Опекуна, коему полагалось
восседать на Проглоте.
Меня абсолютно не занимали косые взгляды и дурацкое
хмыканье с обочины.
Пусть их.
Дрема текла по векам расплавленным свинцом. Тело само
собой зарывалось все глубже в теплый пух, сон-нянька
обкладывал меня подушками, взбитыми ласковой рукой, и
легконогие видения хороводом бродили вокруг расслабленного
Громовержца, словно апсары в ожидании выбора.
Ушедший в небытие день, со всеми его заботами и
злоключениями, казался марой, туманной дымкой над озером,
жить которой - до рассветного ветерка.
Чужак во мне ворочался, отказываясь соглашаться с
радужными надеждами, но и он не мог сейчас меня всерьез
потревожить.
Я чувствовал себя легко и спокойно, как зародыш в яйце,
в Золотом Яйце на заре творения мира, и мне не нужно было
видеть, чтобы знать и чувствовать. Вон она, сверкает под
звездами, обвитая спиралью нашего полета, - славная гора
Меру, незыблемая ось Трехмирья, похожая на цветок лотоса или
скорее на сложной формы вертел, которым проткнули насквозь
три куска оленины и поместили в печь... Хороша печурка!
Внешняя оболочка окружена водой, чья толща десятикратно
превосходит диаметр Второго Мира, вода, в свою очередь,
окружена огнем, огонь - воздухом, воздух - разумом, разум -
источником всего сущего, а источник всего сущего - Высшим
принципом. Запомнили? А теперь повторите без запинки. Как
там говаривал Словоблуд, когда излагал Индре-недорослю всю
эту дребедень? А-а, вспомнил... "Умножить, мальчик мой,
можно все на все! Вечность на вечность? Сколько угодно!
Получится вечность вечностей! Свихнуться можно от
счастья..."
И я искренне полагал тогда, что Словоблуд действительно
c,-.&(+ все на все, после чего свихнулся. От счастья.
Странное, полузабытое, наивно-детское ощущение всплыло
в глубине души. Словно я вновь стал ребенком, которого еще
никто и никогда не величал Громовержцем и уж тем паче
Владыкой; я маленький, я усталый, и мама Адити-
Безграничность сидит у изголовья, тихо мурлыча колыбельную
без слов и смысла, насквозь пронизанную материнским
теплом... теплом, в котором нет ни капли от Жара-тапаса
аскезы или от безудержного полыхания перуна...
Или от огненной пасти, явившейся в Безначалье трем
Миродержцам из восьми; пасти, видение которой превращало
Витязя-Арджуну, моего сына, в дрожащего ублюдка.
Мама, спой мне колыбельную. Мама, я устал быть Индрой.
Мама...
- Мама моя родная! Совсем забыл!
Клекот Гаруды вышвырнул меня из уютной дремы, и я
завертел головой, спросонья ища... врага? хор гандхарвов?
Брихаса с утренним докладом?
Тьфу ты пропасть!
- Что случилось, друг мой? Твои драгоценные перья
намокли от ночной сырости? Твой желудок, да не опустеет он
вовеки, настоятельно потребовал насыщения? В чем дело?!
Никаких других причин, способных серьезно взволновать
Лучшего из пернатых, я придумать не мог.
Гаруда повернул ко мне голову, дыбом встопорщив шейные
перья, и сверкнул черной бусиной глаза. В глазе отражался я,
и отражение мне не понравилось. Беспокойное какое-то
отражение, встрепанное... или это просто глаз птички
слезится от ветра?
- Увы, друг мой Индра, есть в Трехмирье вещи и поважнее
моего пустого желудка! Гораздо важнее!
Я чуть не свалился вниз. Огненные пасти в Безначалье
или потеря силы Громовержцем - что они в сравнении с
подобным заявлением! Дхик! <Дхик - "Тьфу!" (санскр.)> Хвост
от дохлого осла! А я-то думал, что после вчерашней
свистопляски разучился удивляться...
- Смею ли я надеяться, о крылатый друг мой, - от
волнения я и сам не заметил, как заговорил в Словоблудовой
манере, - что мне доведется услыхать рассказ о твоих
заботах?
И уже после первых слов птицебога, чей клекот с
легкостью перекрывал свист ветра в ушах, стало ясно:
"сегодня" грозит быть достойным преемником "вчера".
...Это началось лет семьдесят-восемьдесят тому назад -
точнее Гаруда не помнил.
Забредя под вечер на южную окраину Вайкунтхи, личного
имения Вишну-Опекуна, где Гаруда чувствовал себя
полноправным хозяином, Лучший из пернатых был остановлен
хриплым рыком:
- Стой, жевать буду!
Восприняв выкрик как личное оскорбление - жевать без
Гаруды?! - гордый птицебог и не подумал остановиться. Даже
обыденный малый облик не потрудился сменить. Мало ли, всякие
твари глотку драть станут, а мы всех слушайся? Мы и сами
#.` '$k... Стой, клевать буду!
И глотать.
Обогнув решетчатую ограду, которой он раньше здесь
вроде бы не замечал, Гаруда клюв к носу столкнулся с такой
гнусной образиной, что на миг забыл, где находится. А когда
вспомнил - взъерошил перья и еле удержался, чтобы не начать
властным крылом наводить порядок.
Вайкунтха изобиловала смиренными праведниками и
царственными мудрецами, девицами из свиты Лакшми, богини
счастья, и свитскими полубогами самого хозяина Вишну - но...
Вот именно что "но"!
- Ты кто такой? - строго поинтересовался птицебог у
гогочущей образины.
- Праведники мы, - гнусаво хрюкнули в ответ и после
некоторой паузы добавили:
- Смиренные. Чего вылупился, индюк? Ом мани!
Священный возглас походил больше на нечто среднее между
"обманом" и "обменом".
- А почему у тебя такие большие зубы? - Будучи при
исполнении, Гаруда решил покамест проглотить "индюка".
До поры.
- А чтоб топленое маслице котлами лопать! - Образина
оказалась бойкой на язык.
- А почему у тебя такие большие когти?
- А чтоб четки бойчей перебирались! - не сдавался
наглец, демонстративно почесывая когтем лохматое брюхо. - Мы
это... мы молились, мы молились, не мычали, не телились...
Эй, индюк, напомни, как дальше? Похабную песенку, которую
затянула образина, Гаруда однажды имел удовольствие слышать
- пролетая над ночным кладбищем, где пировала удалая
компания пишачей.И допустить подобное безобразие у себя в
Вайкунтхе никак не мог.
В запале приняв свой истинный облик... Впрочем,
птицебогу почти сразу пришлось уменьшиться вшестеро, иначе
он вынужден был бы гоняться за нахалом, как слон за мышью. К
счастью, образина напрочь обалдела от такого поворота
событий и даже не попыталась сбежать. Разве что вякнула
нечленораздельно, когда могучий клюв ухватил хама за шкирку,
словно напроказившего котенка, и налитые кровью глазищи
образины плотно зажмурились.
Высоты боялся, праведник.
"Я тебе покажу индюка! - злорадствовал Гаруда, взлетая
так быстро, как только мог, и потряхивая для острастки
скукоженного пленника. - Жевать он, видите ли, будет,
скотина! Масло топленое лопать! Смолы тебе, пакостнику, а не
масла!"
И лишь вылетая за пределы Вайкунтхи, птицебогу пришло в
его клювастую голову: подобной мерзости просто по
определению не могло быть в райской обители Вишну-Опекуна!
Даже на окраине.
Но увесистая ноша, что кулем болталась в мертвой хватке
Лучшего из пернатых, мало походила на иллюзию.
И пахла скверно.
Гаруда вздохнул, едва не выронив образину, заложил
*`cb.) вираж и взял курс на дворец Вишну. Когда золотые
купола и остроконечные башенки Опекунской обители замаячили
на горизонте, а внизу начались тенистые рощи с павильонами,
Гаруде вдруг показалось, что он несет не праведника-
самозванца, а по меньшей мере белого быка Шивы.
Через секунду бык Шивы превратился в слона-Земледержца,
любого из четырех по выбору, слон - в благословенную гору
Мандару, служившую мутовкой при пахтанье океана, и клюв
Лучшего из пернатых разжался сам собой.
Подхватить пленника на лету не удалось, и бедолага
свалился прямиком в хитросплетение ветвей акации. Надо
заметить, единственной акации на обозримом пространстве.
Старой и на редкость колючей. Спикировав вниз, Гаруда
вцепился когтями в густую шерсть на загривке и пояснице
образины, поднатужился и принялся выдирать стенающую жертву
из шипастых объятий.
Выдрал.
Набрал высоту.
И даже трижды успел ударить крыльями.
Насмерть перепуганный пленник вдруг сделался скорбен
животом, словно некий доброхот прошелся на его счет "Пишачем-
Весельчаком"; жуткая вонь заставила небеса вопиять - и
Гаруду стошнило впервые за всю его долгую жизнь.
Лучший из пернатых даже представить себе не мог, что
такое бывает - извергнуть съеденное.
Воображение отказывало.
На этот раз невезучий самозванец в туче нечистот и
блевотины шлепнулся в открытый бассейн, умудрившись при этом
до основания снести выступающий над водой балкончик и
изрядно ободраться о керамическую облицовку бортика.
Казалось, он задался целью явить собой пример, что
означает "спустить семь шкур".
Гаруда извлек его, полузадохшегося и перхающего сизыми
пузырями, разложил для просушки на злополучном бортике и
задумался.
Умереть в Вайкунтхе - это надо было обладать той еще
удачей; но что-то подсказывало птицебогу - живьем он добычу
до дворца не донесет.
Рядом с бассейном предавался благочестивым размышлениям
плешивый старик с тощими ручками-ножками и округлым брюшком
- по всему видать, великий мудрец и праведник. Явление с
небес сперва мохнатого крикуна, а затем Лучшего из пернатых
отвлекло старца от бормотания мантр, и он сперва бочком
подобрался ближе, а там и решил завести беседу.
Мудростью поделиться.
- И рад бы ракшас в рай, да грахи <Грахи - напасти,
грехи, злые мелкие твари, сбивающие всех с правильного пути>
не пускают! - приятно улыбаясь и слегка картавя, сообщил
мудрец. - Нет, сынок, живым не дотянешь...
- Сам знаю, - буркнул Гаруда, ищась клювом под мышками,
и язвительно добавил:
- Папаша...
Он очень не любил, когда кто-то угадывал его мысли.
Наверное, потому, что это случалось чаще, чем Гаруде
e.b%+.al бы.
Слова мудреца медленно проникали под своды птичьего
черепа (видимо, из-за картавости старца), располагались
поуютнее, становились своими, родными...
"Ракшас! - осенило птицебога. - Точно, ракшас! Как же я
сам-то..."
И почти сразу, молотом вдогонку озарению: "Ракшас в
Вайкунтхе?!"
- Нет, не донесешь, - разглагольствовал меж тем
словоохотливый мудрец, игнорируя как шумные страдания
ракшаса, так и разброд в душе Гаруды. - Жару не хватит...
- У меня? - возмутился птицебог. - Да я... всю Землю...
- На одном крыле, - меленько закивал мудрец, ибо
прекрасно знал любимую присказку Лучшего из пернатых. - Ты
вот что, сынок: не ерепенься, оставляй бедолажку тут, пущай
подсохнет, оправится... Ишь, умаял ты его!
- Не сдохнет? - озабоченно поинтересовался Гаруда.
- Не должен вроде... Я с ним малость поделюсь от
доброты душевной, поддам Жарку-то (мудрец выражался
замысловато, но Гаруде сейчас было не до умственных
завитушек)! А ты, сынок, мотай по своим делам-делишкам, куда
тебе надобно... Только вертайся быстрее, слышь?! У меня
тапас не казенный, тяжким трудом нажитый, надолго не хватит!
Договорились?
По хитренькой физиономии мудреца ясно читалось, что
дело тут отнюдь не в доброте душевной, а в суетном желании
повыспрашивать свежую душу о последних сплетнях.
В своем умении разговорить кого угодно, пусть даже и
ракшаса-мученика, старец не сомневался.
Гаруда поблагодарил плешивца и, оставив полумертвого
пленника на попечение мудреца, вновь стал набирать высоту.
К счастью, в те годы у Вишну-Опекуна на Земле была
всего одна серьезная аватара - Черный Островитянин, урод-
гений, и поэтому, задав хозяину вопрос, Гаруда всерьез
рассчитывал получить ответ.
- И ты представляешь, друг мой Индра, что мне ответил
Вишну?
- Похвалил за бдительность? - предположил я. Увлекшись
рассказом, Гаруда перешел на спокойное планирование в
восходящих потоках, и мы с нашим орлом парили сейчас как раз
между Миром Покаяния и Миром Вечной Истины. Что,
согласитесь, символично.
- Ничего подобного! Сперва отругал, как голозадого
птенца, что сую клюв не в свои дела! Потом строго-настрого
запретил таскать незнакомые существа туда-сюда по Вайкунтхе!
Потом принялся выспрашивать, как и почему я не сумел
дотащить мохнатого обормота до Опекунского дворца... три
раза заставил повторить, в подробностях! Ты думаешь, друг
мой Индра, мне приятно было всю эту гадость вспоминать-
рассказывать, да еще и трижды?!
Забывшись, Гаруда резко повел правым крылом, и мы
сильно сместились к Миру Покаяния. Что тоже было символично.
- И лишь после, друг мой Индра, хлебнув амриты и
успокоившись, Опекун соизволил объясниться! Оказывается,
Bишну взбрело в голову воздвигнуть на окраине своего имения
какой-то совершенно особенный храм! С особенными брахманами!
С особенными службами! Со всем особенным-разособенным! И что
самое главное - с охраной!!!
- Что?!
- Да-да, именно с охраной! И вот этот пакостный ракшас-
грубиян, эта образина, говорившая со мной в непозволительном
тоне, - он, видите ли, и есть первая ласточка будущей
охраны! Представляешь?!
Я честно попытался представить.
И - ничего.
В смысле, ничего не вышло.
Тогда я попытался представить по-другому, примерив
услышанное на себя. Ну, допустим, стукнуло мне в голову
основать на окраине Обители Тридцати Трех храм. Особенный
храм. Особенней не бывает. Ну, собрал я туда праведников,
добавил мудрецов по вкусу, Щепотку младших брахманов,
вскипятил на Жару... А охранять-то зачем? От кого?!
Если я не в силах сохранить неприкосновенность всей
Обители, то, во-первых, гнилой из меня Индра и медяк цена
моим дружинникам-Марутам, головорезам облаков, а во-вторых,
тогда уж и храм пропадай - не жалко!
А если мне боязно, что в храм проникнет кто-то из
своих, например, Словоблуд (хотя какого бхута ему это
сдалось, да еще тайком?), то надо быть умалишенным, чтобы
ставить вокруг охрану из ракшасов!
И вообще - ракшасы в раю?!
Райские демоны?!
- ...толпа, друг мой Индра! - прервал мои размышления
клекот Гаруды. - Клянусь раковиной Опекуна, целую толпу
набрал! Один другого поганей! Хорошо хоть, дальше окраины не
лезут...
- Хорошо, - машинально поддакнул я, по-прежнему
находясь в раздумьях относительно странностей нашего
маленького Упендры с его храмами-охранами.
С размаху влетев в чужую жизнь, в полвека существования
Гангеи Грозного, я твердо усвоил: братец Вишну иногда делает
глупости, но он ничего не делает просто так.
- Что тут хорошего?! - возмутился непоследовательный
Гаруда, чуть в запале не скинув меня со спины. - Что
хорошего, я спрашиваю! Вонь до самой Дхрувы, ор до самой
Нараки <Дхрува - Полярная звезда; Нарака - адская полость в
Земле>; о беспорядках я вообще не говорю! Охраннички!
Бездельничают, сквернословят, да еще и молочко-сметанка им,
видите ли, не нравится! Представляешь, друг мой Индра, мяса
требуют! С кровью! Слабопрожаренного!
Я заставил-таки себя сосредоточиться и через минуту уже
был в курсе забот Лучшего из пернатых.
Оказывается, охраннички-буяны в последнее время стали
переборчивы в пище. Старые привычки взяли свое, и ракшасы
дружно потребовали мяса, заявив, что из-за покладистости и
пресловутой "доброты душевной" не будут настаивать на
человечине. Можно говядину. Что? Святотатство?!
Посягательство на лучшее из животных?! Ну, знаете, на вас не
c#.$(hl, человечинку нельзя, говядинки шиш допросишься...
Рыбки? Постненького карпика?! Сами ее жрите, рыбку вашу, у
нас от нее понос, золотуха и линька на неделю раньше
начинается! А ты, дылда крылатая, не смей клювом, не смей, а
то мы тебе... и Опекуну наябедничаем. Вот.
Вчера вечером, за ужином, этот спор достиг своего
апогея. И сегодня на рассвете, перед доставкой завтрака,
Гаруда как раз собирался явиться лично и проследить, дабы
молочные продукты были употреблены по назначению. Даже если
ему придется силой запихивать добро в глотки строптивых
охранников. А тут - Индра зовет...
Не требовалось объяснений, чтобы понять: если мы сейчас
продолжим путь к Обители Тридцати Трех, то в Вайкунтху
Гаруда успеет в лучшем случае к обеду.
Лишившись удовольствия принудительной кормежки.
Особенно при учете полной безнаказанности самого Гаруды
- братец Вишну, расчетверившись сознанием между тремя
аватарами и самим собой, был практически невменяем, а
значит, безопасен.
Выкинуть охрану из имения Лучший из пернатых все же не
решался, зато вразумить... Мы всю Землю, понимаешь, на одном
крыле - а тут какие-то пакостники!..
- Поворачивай! - решившись, скомандовал я. - Давай,
друг мой, не мнись, шевели крылышками!
- В Обитель? - не понял Гаруда. - Эх, дела делами, а
дружба дороже!
- Вот именно что дороже! Помнишь, приятель, ты задолжал
мне один завтрак? Гони в Вайкунтху, должок возвращать!
Заодно и с буянами твоими разберемся.
- Индра! - просиял Лучший из пернатых, закладывая такой
вираж, что у меня дух захватило.
- Владыка! Век не забуду! Ох, и позавтракаем... небу
жарко станет!
И гигантский орел пошел пластать небесные пути сиддхов
крупными ломтями.
Я сидел у него на спине, зарывшись в пух до подбородка,
улыбался про себя и думал, что сегодня мне повезло.
Иначе я никогда не смог бы проникнуть в имение братца
Вишну, не привлекая к себе внимания.
- Братва! За что кровь проливали?! За сметану их
клятую?!
- Ниче! Были кровь с молоком, а пройдусь кулаком -
молоко с кровью, пейте на здоровье!
- Сами небось ягнят трескают! С подливкой! С
грибочками! С перепелиными сердчишками! С этими... как их...
- Не трави душу! Тело сдохло, одна душа осталась - не
трави, говорю!
- Пошли, пустим красного фазана!
- Верно! Назвался Опекуном - опекай! Или мы сами...
миром навалимся...
- Сами!
- Братва! Не могу молчать!..
- Эхма! Где наша не пропадала! В раю - краем, в аду -
пропадом!..
Поначалу я наблюдал за всем этим столпотворением со
стороны. Еще на подлете мне стоило больших трудов уломать
Гаруду не соваться сразу в драку, а уменьшиться и обождать
за дальними тумбами из гранита-слюдянца. На которых чинно
восседали изваяния пяти бессмертных аватар братца Вишну:
Рыба, Черепаха, Вепрь, Человеколев и Карлик.
За Карликом опять торчала лупоглазая рыбья морда с
рогом посередине лба - и так по кругу.
Я надеялся, что в компании статуй любопытный клюв
Проглота, даже торча между пятачком Вепря и грандиозным
лингамом Карлика, сойдет незамеченным.
Верней, не "даже", а именно поэтому.
Сразу за тумбами-постаментами начиналась решетчатая
ограда, о которой упоминал Лучший из пернатых, а в кольце
решеток возвышались здания, чей вид мигом напомнил мне
"Канон Зодчих".
Земной, где утверждалось: "Частные жилища и строения
могут иметь от одного до девяти этажей, в зависимости от
общественного положения владельца;