вашего сына.
     Вишну пел колыбельную.

                             ***

     Ты проснулся от собственного крика.
      Приписка в конце листа; текст читался с трудом, словно
писавший был пьян, и свистопляска знаков обрывалась в бездну
обугленной кромки...
     Я, Дрона, сын Жа...
     Что?!
      Иногда  мне  кажется, что я схожу с  ума,  и  тогда  я
тихонько  плачу до самого рассвета, я, Мародер из Мародеров,
иллюзия во плоти...

                             ***

       Отрывок  из  тайной  рукописи  Вьясы-Расчленителя  по
прозвищу  Черный Островитянин, главы островной обители  близ
слияния Ганги и Ямуны; 5-й день 8-го лунного месяца

      Со  стороны  протоки  раздались вопли  -  человеческие
голоса, в которых уже давно не было ничего человеческого.
      -  Преты  <Прет  -  пращур, нежить,  неприкаянный  дух
мертвеца> шалят, - равнодушно бросил я, дуя на горячую кашу-
толокнянку. - Кто-то явился, вот они и шалят...
      И  рассмеялся,  едва  не забрызгавшись  варевом.  Меня
всегда  разбирало веселье, когда я видел Дрону таким:  посох
мгновенно  превращается  в  лук,  кожаный  колчан   успевает
перекочевать  поближе  к  хозяину  раньше,  чем  вы  успеете
прищелкнуть  пальцами, а на скуластое лицо Брахмана-из-Ларца
нисходит отрешенный покой.
     Таким я его не боялся.
      Я боялся его другим - каким он вышел из челна год тому
назад. Вышел и прищурился на меня словно на мишень.

                             ***

     Я - Вьяса-Расчленитель.
      Многие  зовут  меня  Черным Островитянином,  но  я  не
обижаюсь. Потому что черный. Потому что островитянин. Потому
что стар, стар с самого детства, и опять же с самого детства
наобижался  всласть.  Под завязку.  На  судьбу-злодейку,  на
причуды  Опекуна Мира, по чьей прихоти я вообще  родился,  и
родился  уродом,  на самого себя, на мать и отца...  Хватит.
Rеперь я преисполнен степенности, я рассудителен до сыпи  на
языке  и  заворота мозгов, я давно не корчу из себя шутавиб-
хишаку, а ученики мои посыпают макушки прахом от моих ног.
      Да,  ученики.  Островок,  где  я  раньше  прятался  от
насмешек,  к  сегодняшнему дню превратился в  много-ашрамную
обитель.  Моя  жена Гопали счастлива, дети  вместе  с  юными
брахмачаринами  погружены  в  изучение  Святых  Вед,   внуки
резвятся на берегу, и мычание трех коров сладостным  напевом
разносится окрест!
     Опекун Мира, Вишну-Даритель, ты слышал: я хороший!
     Крикнуть погромче?
      Я  такой  хороший,  что ты можешь не  беспокоиться  по
поводу нашей с тобой сделки...
      Мы  ведь  оба не из породы болтунов? К чему  посвящать
богов  и людей в тесные отношения прекрасного светоча Троицы
и  мудреца-урода, погрязшего в комментариях к  Писаниям?!  К
чему  орать на всех перекрестках, что вышеупомянутый мудрец-
урод   время   от   времени  живьем  появляется   в   имении
досточтимого Опекуна? Да, аватара, да, своя рука владыка!  -
и  все  равно,  мы-то  знаем, что так не принято...  Тс-с-с!
Появимся  тихонько, без помпы, побродим туда-сюда, посудачим
с  Опекунчиком о разных разностях - и в "Песни  Господа"  по
заказу  хозяина-хлебосола  добавится  новая  строфа!  Новая,
свежеиспеченная,  или переделанная часть,  или...  Или-лили.
Так  говаривал в юности мой замечательный папочка -  не  тот
Спаситель-риши,  которого  все считают  родителем  Вьясы,  а
настоящий,  который  просиживает задницу  на  хастинапурском
престоле, кокетливо отпихиваясь от титула раджи!
     Вот именно, что или-лили...
       Я  -  умница.  Веды  с  комментариями  для  учеников,
разговоры  о  погоде и починке крыши - для  Гопали,  любимой
супруги,  летопись Второго Мира - для Второго Мира,  пропади
он пропадом, "Песнь Господа" - для Опекуна Мира...
     И эта рукопись как способ показать всем волосатый кукиш
за их спиной.
      Я  уверен:  Вишну прекрасно осведомлен о  моих  тайных
записях. Ты ведь умен, светоч Троицы?! Ты отлично понимаешь:
цепным   мудрецам  надо  давать  возможность   выговориться,
поплевать  ядом втихомолку, иначе у них пропадает аппетит  и
расторопность!  Вот я и верчу кукишем, я, Вьяса-Расчленитель
по прозвищу Черный Островитянин...
     Великий человек, рассчитывающий прожить еще лет сто, не
меньше.
     Боюсь умирать. Очень боюсь.
      И  даже не потому, что сомневаюсь, впрямь ли частичные
воплощения Опекуна Мира после смерти обязательно попадают  к
нему в Вайкунтху?
     Знай я это наверняка, я боялся бы смерти еще больше.
      Ее  призрак, видение Морены в одеждах цвета запекшейся
крови,  возник передо мной год назад - и смерть  носила  имя
Дрона.
     Я вышел ему навстречу, приветливо улыбаясь, хотя внутри
меня  все обмирало и поджилки тряслись гнилым пучком  соломы
на  ветру. Видеть Брахмана-из-Ларца мне довелось лишь тогда,
*.#$  он был еще совсем ребенком, но узнал я его сразу. Мы с
ним  похожи - не внешне, потому что я чернокожий урод, а  он
вполне нормален. Просто мы оба никогда не были детьми.
      Это  сближает.  Я смотрел на Дрону и  вспоминал  слова
Вишну, произнесенные богом давным-давно:
     - Знаешь, Вьяса, твоя "Песнь..." превосходна в качестве
колыбельной!  Если правильно поймать ритм в той  части,  где
про любовь... Ты хоть сам понимаешь, что создал?
     Я понимал, что создал.
     Тебе б так понимать, Опекун...
     И еще я понимал: узнай Дрона о роли, которую я сыграл в
его жизни, райские сферы откроются для меня гораздо быстрее,
чем предполагалось.
      К  счастью, Брахман-из-Ларца пребывал в неведении.  Он
приветствовал  меня должным образом, он попросил  разрешения
остаться на недельку-другую в пределах моей обители, он  уже
беседовал с моей женой, а я все стоял, отирая холодный  пот,
и глупо ухмылялся.
     Содрать с лица гримасу натужного радушия было выше моих
сил.
     Он остался на год.
     Зализывать раны.
      Либо  все,  что я слышал о сыне Жаворонка,  -  гнусная
ложь, либо где-то кто-то оборвал корку "Песни..." с раны его
души.  Оборвал грубой рукой целителя. Промывать язву больно,
но   это   путь   к  выздоровлению.  Визит  к   панчалам   и
оскорбительный   ответ  Друпады-Панчалийца  послужили   лишь
толчком.   Если  раньше  Дрона  искал  знаний   брахмана   и
мастерства   кшатрия,  меряя  Второй  Мир  подошвами   своих
сандалий, то сейчас он хотел иного.
      Он  хотел... да, я понимал его. За это я  продал  душу
Опекуну  Мира. За возможность тихо спать с любимой и любящей
женщиной, за сияющие взгляды детей и учеников, не замечающих
твоего  уродства,  за мычание коров под  стрехой  хлева,  за
жизнь человека.
     Нет, не так: за жизнь - человеком.
     Брахман-из-Ларца, сам не понимая того, мечтал о близких
людях.  Это превратилось у него в навязчивую идею. Разыскать
тех, в ком могли сохраниться хоть искры былой привязанности,
раздуть  из  них костерок, заслонить собой робкий  огонь  от
дождя  и  ветра... Но Панчалиец плюнул ему в лицо,  Наездник
Обрядов  из  Шальвапурской  обители  перешел  в  мир   иной,
Жаворонок-отец принудительно наслаждался воздухом  Вайкунтхи
и  был  недосягаем... Дрона вспомнил про  меня.  Чернокожего
Вьясу из своего детства. Я думал, он явился убивать меня,  а
ему просто больше некуда было идти.
      Клянусь:  если  моя "Песнь..." несовершенна,  если  ее
власть над душами не безгранична, если я ошибся, проиграл, я
сперва   напьюсь,  как  чандала-скорняк,  а  потом   вознесу
благодарственную молитву!
     Знать бы еще - кому...

                             ***

      Вопли  со  стороны протоки приближались. Вне сомнения,
шайка  претов  углядела добычу, которая  не  знала,  что  ей
ничего не грозит.
      Добычи  -  они такие... умом не блещут.  Стать  претом
проще простого. Сидит рыбак в челне, рыбку ловит, а у самого
одно на уме: буренка по второму разу отелиться не может! Вот
беда! И так это дело рыбака заботит, что больше уж ни о  чем
другом и думать не получается! Одна буренка в мыслях... Вода
плеснула,  челн  качнулся,  судьба  подхихикнула  -  короче,
утонул  рыбак.  Тело баграми ловили, да не  выловили,  женка
повыла  да успокоилась, дети-сироты куличи из грязи лепят...
а тут на пятые сутки к полуночи отец семейства является.
       В   гости.  Бродит  вокруг  хлева,  сам  весь  синий,
распухший,  гирлянды  из  водорослей,  рачьи  клешни  вместо
браслетов,  стучится  под окном  и  у  ворот  -  и  буренкой
интересуется.  Вдруг отелилась, родимая!  Если  не  кликнуть
брахмана  или  ятудхана, чтоб отпугнул (первый  -  молением,
второй  -  заклятием),  то  с  месяц  ходить  будет.   Потом
перестанет.  Память  отшибет - куда ходить.  Сперва  память,
потом  речь. Осядет прет в камышах, станет по ночам выть  да
жаловаться  бессловесно; еще пару-тройку  таких  же  бедолаг
отыщет... Общество любят.
      А  как  пройдет мимо нездешний человек,  так  преты  и
повылазят.  Ковыляют  следом,  спотыкаются,  руками   машут,
глотку  дерут - жалуются. Кто сведущ, тот сплюнет  трижды  и
обойдет  претов посолонь, они и сгинут. А кто несведущ,  тот
бегом... он бегом, а они следом.
      Если  на  ногу не скор - захороводят. Дорогу  спрячут.
Бегай потом от них до рассвета... Помню я, Дрону первый  раз
двое  претов углядели. Как же, остальным на них  плевать,  а
тут  человек новый, душевный... Я ему тогда забыл объяснить,
как  да  что,  а  после уж и незачем объяснять  стало.  Двое
претов, две стрелы, одна мантра... ох и полыхнуло! Аж с того
берега  видно  небось было! Вот и сейчас: я и  встать-то  не
успел,  а  у  него уже смерть на тетиве. Жало  странное,  на
лягушку похоже, а оперенье сизое, в четыре пера. Внучата мои
поначалу  все  дергали:  покажи стрелу,  покажи,  как  ножик
кидают,   покажи,  дай  подержать,  научи...  Хорошо   хоть,
отказался. Ни к чему им, внучатам, эти штуки кидать-швырять!
Для иного их рожали.
      Тут  как  раз  из кустов человек выломился.  Вечер  на
дворе,  видно  плохо,  одно  я разобрал:  мужчина.  Росточку
маленького, а бежал шустро, ловко и дротик в руке вертел.
      Следом  троица претов объявилась. Баба и  два  мужика.
Придержал  я  Дрону  за  локоток, чтоб светопреставления  не
устраивал, не позорил тихую обитель, - и к нежити пошел.
     - Беги! - кричит человек с дротиком.
     Мне кричит.
      Стар  я,  чтоб бегать. Другого боюсь: как бы он  сдуру
меня  своим  дротиком не пырнул! Ликом  я  черен,  глаза  от
рождения  желтые,  вдобавок светятся по ночам  -  примет  за
упыря,  и  махнет по горячке... Нет, минуло. Тогда обошел  я
претов верным кругом, сплюнул через губу, как положено,  они
тихим  дымом  потекли, а меня вдруг жалость разобрала.  Вот,
$c,  n, мы человека травничком отпоим, а претам-дуракам сиди
сиднем в сырой осоке... Прикрыл я глаза, собрал Жар в кокон,
края подоткнул и глаза опять открыл.
      Не  знаю уж, что наш бедолага, которого преты  гоняли,
видел, а Дрона правильно смотреть мастак! Еще и погребальную
песнь  затянул,  когда  я  вокруг  претов  костер  распалил.
Настоящий,  на котором трупы жгут. Жару на нежить безобидную
мало  идет, им же не царями по второму разу воплощаться,  не
царскими  советниками-наставниками,  а  так:  кому  -  опять
рыбаком, кому - лесорубом, кому - пахарем...
     Жалко только, дротики сгорели.
      Беглец наш по пути в каждого прета по дротику сунул, а
тот, что в руке нес, последний остался.
      Ладно,  думаю, не станет же он меня за дротики  ругать
ругательски!  Оборачиваюсь, а они с  Дроной  друг,  напротив
дружки застыли и молчат.
     Один с дротиком, второй с луком.
     А где какой - не разберешь в сумерках.
     Похожи.
      Как  одна  мать рожала. Только я уже к  этому  времени
проморгался,  уже  вижу: не рожала  их  мать.  Ни  того,  ни
другого.
     Опекун их рожал, Брахманов-из-Ларца.
     Дрону, сына Жаворонка, и Крипу, сына Шарадвана-медведя.
      Сходство  крылось в главном: там, где  любой  член  их
варны   обходился  молитвами  или  накопленным  Жаром,   они
хватались за оружие.
     - ...Как тебя из Вайкунтхи увезли, - рассказывал Крипа,
время от времени прихлебывая из чашки, - так и нас с сестрой
на  третий день забрали. Летящие Гении, крылья б им по самые
лопатки...  подхватили  под мышки и  в  небеса!  Я  думал  -
учиться везут, в обитель... Слыхал небось: индюк тоже думал,
да  плохо  кончил! В лесу, гады, бросили. Хорошо  хоть,  еды
какой-никакой  оставили, воды в баклагах да еще  пару  малых
луков  и  колчан со стрелами... Я, грешным делом,  сам  себя
отпел: пропадем ведь пропадом! Представляешь, Дрона: нам лет
по  шесть,  а мы в чащобе! Это после Вайкунтхи,  где  птичье
молоко-сметана  на  золотом подносе!  Листья  вместо  крыши,
шакал   вместо   няньки...  Потом  землянку  чью-то   нашли,
брошенную...
     - Искать не пытались? - деловито спросил Дрона.
     - Кого?
     - Людей.
      - Не пытались. Летящие Гении перед тем, как упорхнуть,
велели:  из этих мест ни ногой! Иначе беда стрясется...  Ну,
мы  и ни ногой. День ни ногой, два ни ногой, неделю ни ногой
-  на  десятый  день от шума проснулись! Охота  царская!  Им
охота,  а  нам  забота!  Вепрь-подранок  прямиком  на   нашу
землянку вывернул! Мы с сестричкой врассыпную и со страху  в
вепря  по  стреле  всадили...  Тут  охотнички  и  подоспели.
Оказалось, сам Грозный ловлей тешился! Еще удивлялся,  седым
чубом  тряс:  двое несмышленышей вепрю оба глаза  вышибли...
Чудо!  А  нам  не  до чудес, нас трусит, озноб  продирает  -
страшно! Короче, забрали нас в Город Слона...
     Крипа помолчал, глядя в пламя костра.
      Костлявые плечи его сутулились, будто память  о  жизни
найденышей обладала изрядным весом.
     К земле гнула.
      -  Понимаешь, Дрона, тут такое дело... Нас  в  столицу
привозят,  а во дворце уже папа Шарадван ждет. Он  уже  всем
про нас рассказал. Как согрешил, за апсарой подглядывая, как
семя  в тростники обронил, как мы в тростниках из этого дела
сами  собой получились... Красиво - заслушаешься! И  выходим
мы теперь вроде уже не бродяги без роду-племени, а мудрецовы
детки!  Оставил нас Грозный при дворе, растил как родных,  а
папа  Шарадван тоже остался. Учить нас всему: от Веды Гимнов
до  Веды  Лука! Выучил, ушел восвояси, а Грозный мне  восемь
лет   тому  назад  звание  воинского  наставника  предложил.
Молодежь натаскивать...
     - Согласился? - спросил Дрона. Крипа кивнул и потянулся
за лепешкой.
      Я  наблюдал  за ними обоими, удобно расположившись  на
циновке,  и думал о своем. В Город Слона меня раз пять-шесть
заносила  нелегкая  - точнее, приглашали  для  совета,  -  и
история найденышей была мне отлично известна. За исключением
одной  мелочи, о которой Крипа забыл упомянуть:  Грозный  по
сей  день  пребывал в уверенности, что подобрал в лесу  двух
братьев-близняшек.
     И весь двор вслед за Грозным.
      И  весь  город.  Уж  не знаю, зачем  понадобился  папе
Шарадвану этот балаган, этот фарс "Как брат сестрой стал", -
а спрашивать я не рискнул.
     Наверное, Опекун велел.
      Ладно,  любопытство - порок, а мы теперь  люди  тихие,
можно сказать, домохозяины и мудрецы, нам длинный нос не  по
чину...
      Теперь мне было ясно: Брахманы-из-Ларца похожи  только
на  первый  взгляд. Когда ничего не видишь,  кроме  роста  и
телосложения.  Если приглядеться, мигом всплывали  различия:
лицом Крипа смотрелся на свои тридцать с хвостиком, Дрона же
выглядел  чуть  ли не моим ровесником. Тело сухое,  звонкое,
будто  натянутый лук - моргни, а стрела уже сорвалась, режет
воздух!  Зато кудри седые, длинные, и в бороде соли  поболе,
чем перца... много поболе. Вдобавок морщины, складки...
      Странно, почему-то раньше, до появления Крипы, я  мало
задумывался  над таким поворотом судьбы. Где ж его  трепало,
родимого, на каких путях-дорожках? Я представил себе  сперва
эти  дорожки,  потом  возможные  трепки,  преследующие  сына
Жаворонка... а потом понял, что пытаюсь спрятаться от самого
себя.
      Сунуть голову в ворох прелых листьев и заорать на  всю
округу:
     - Это не я, любезные! Меня тут нету-у-у!..
       Уж  кому-кому,  а  Вьясе-Расчленителю,  Островитянину
Черному, было прекрасно известно: впервые "Песнь Господа"  в
качестве  колыбельной была опробована  не  на  Дроне,  а  на
Крипе. Вот на этом самом, который сперва от претов бежал,  а
теперь   травничек   хлебает!   Опекун-то   мне   не   сразу
/`('-   +ao...   далеко  не  сразу.   Дело   ясное:   стыдно
признаваться,  когда  промашка  вышла!  Никакого  угомону  -
ребятенок  орет  благим  матом при первых  же  словах!  Едва
затянешь - бьется свежепойманной рыбой и горло дерет!
     Я б на месте Опекуна тоже не спешил признаваться.
      Обидно: бог, светоч Троицы - и мордой в грязь!  Это  у
него  не  впервые: еще когда мою матушку из  водички  лепил,
вместо  одной девчонки девка с парнем вышли. И  все  прахом:
женить  Грозного не удалось, я уродом родился, то  да  се...
Так  и  с Шарадвановыми мальцами: делал-то пацана, брахмана-
воина, а вышел брат с сестрой-довеском.
      Не оттого ли Дрона под Опекунские колыбельные сопел  в
две  дырки,  а Крипа истерики закатывал? Может, и  оттого...
Что  сейчас голову ломать? Это ведь не я, люди добрые!  Меня
тут  нету-у-у!.. Сдохнуть бы, а нельзя - Опекун мигом к себе
заберет.
     В имение. Навсегда.

                             ***

      -  ...Сами  боги меня сюда направили! Я  ведь  тебя  и
искал,  Дрона! Сперва в Шальвапурскую обитель ездил - может,
слыхали, где ты... Потом к Мастеру Доспеха Ишвару,  потом  в
земли ядавов - говорили, что тебя близ Матхуры видели! А там
смотрю: срок весь вышел, а толку нет! Вот я и решил ехать  к
Вьясе, умолять вернуться со мной в Город Слона... Вьясу  там
уважают, пусть упросит дать мне еще полгода!
     Последние слова Крипы вывели меня из задумчивости.
      Особенно если учесть, как я любил ездить в Хастинапур:
смотреть на своих проклятых детей, которые по Закону не мои,
смотреть  на место своего позора, который, в сущности,  тоже
был не моим, встречаться с отцом, тем, кого звали Грозным, а
меня зачислить к нему в сыновья мог разве что безумец...
      -  С  кем  беда,  Крипа? - спросил я.  -  С  тобой?  С
царевичами? И зачем тебе спешно понадобился Дрона?
     - С сестричкой моей беда. Ты-то знаешь, мудрый, что она
женщина,  ты да еще Опекун, да еще отцы наши... и  все.  Для
остальных  она - мой брат. Говорил я ей: брось притворяться,
объявись  как положено! В детстве не послушалась,  в  юности
уперлась,  служанок на поприще не подпускала,  все  сама  да
сама,  а  сейчас поздно оказалось! Грозный-то нам обоим  чин
воинских  наставников  предложил...  оба  и  согласились.  А
месяцев  семь-восемь назад к моей Крипи один  скопец-выродок
гоголем подкатился. Дескать, именно таких мужчинок и  любит:
крепеньких, жилистых, словно кожаный ремень - тянется,  мол,
не  рвется! Услады райские обещал: он в дворцовом  антахпуре
<Антахпур - женская половина дворца> такие уловки подсмотрел-
выучил, что любая баба против него - бревно бесчувственное!
      Я обратил внимание, что на скулах Дроны при рассказе о
скопце-выродке угрюмо катнулись желваки и лицо  Брахмана-из-
Ларца потемнело.
     Словно о чем-то знакомом слушал, до боли знакомом... до
боли.
      Я  же  остался  спокоен: зная повадки взрослой  Крипи,
$%)ab"(b%+l-. рожденной женщиной лишь по ошибке,  я  неплохо
представлял себе дальнейшую судьбу среднеполого сластолюбца.
      При  ее-то  норове и внешности можно успешно  выдавать
себя за мужчину до конца дней.
      А  что безусая-безбородая - так мало ли какие дети  из
тростника без мамы рождаются?
      - Сестричка красавца выслушала, за шкирку уцепила и на
конюшню  поволокла.  В  навозе купать,  для  благоухания.  А
этот...  эта... это, - брахман Крипа не нашел слов,  и  лишь
выразительно сверкнул взором, - вой подняло! Вот, мол,  люди
добрые,   хотел   меня  воинский  наставник   снасильничать,
помогите-спасите! Помогли, спасли, начали разбираться -  тут