ющее утро и отчего-
то  весьма  расстроился, узнав, что я  отправляюсь  в  Город
Слона.  Впрочем,  по дороге сей труженик весла  поведал  мне
суть дела.
      Прибился на днях к их деревне (той самой, где  в  свое
время   моя  мать  обреталась)  странный  мальчонка.  Достал
рыбаков  хуже  клеща: отвезите, мол, меня на  юг  как  можно
дальше,  чтоб  мне  до Махендры, лучшей из  гор,  добраться!
Рыбаки,  естественно,  посмеялись да  погнали  сорванца:  не
мешай  делом  заниматься,  а  то  уши  оборвем!  Зато  сынки
рыбацкие в чужака репьями вцепились - живая забава по  свету
!`.$(b!  И для затравки на полном серьезе интересуются:  мы-
то,  может, тебя и отвезли бы, да только ведь у тебя  небось
платить за провоз нечем?
      - Как это - нечем? - удивляется пришлый. И достает из-
за пазухи пару ожерелий городской работы: одно сердоликовое,
другое из "мертвой" бирюзы.
     И еще браслет серебряный.
     - Хватит? - спрашивает.
      Тут  самый  шебутной  из местных подмигнул  дружкам  и
заявляет:
     - А ну, дай посмотреть! Не подделка?
      Пришлый вроде как даже обиделся. Сует шебутному первое
ожерелье - на, дескать, смотри!
      Тот  честно посмотрел. На просвет и. по-всякому. Палец
послюнил, потер.
     Сердолик.
     Настоящий.
     И вообще - красиво.
     - Ладно, - скалится рыбацкий сынок. - Убедил! Остальное
давай.
     - Так ты меня отвезешь? - пришлый мальчонка спрашивает.
     Местные, понятно, ржут как мерины.
      -  Ясное дело! Хоть на край света. Ты, главное, давай-
давай,  а  уж  за  нами не заржавеет! Прямо отсюда  Махендру
узришь!
      Тут мальчонка смекнул наконец, что его просто-напросто
обобрать хотят, а везти никуда и не думают. Огляделся,  взял
так  спокойненько шебутного за два пальца и хитро  дернул  с
подвывертом. Тот как заорет! Потом оказалось, пальцы-то  ему
пришлый  вывихнул  знатно,  окрестные  лекари  просто   диву
давались: вправляешь, а они обратно вываливаются!
     Забрал малец свое ожерелье и обратно за пазуху прячет.
     Тут они всей оравой на него и налетели.
      Всей  оравой  и  родного папашу лупить сподручнее,  да
только опять у шутников промашка вышла!
     Дрался этот мальчонка, как дикая кошка! Сначала камнями
издалека отбивался - одному парню глаз вышиб, другому голову
чуть  не  насмерть размозжил, остальные по сей день хромают;
дальше,  когда  до  рукопашной  дошло,  взрослые  прибежали,
растащили.
     Кто б кого не убил, а все равно беда!
      Мальчонку связать пришлось. Иначе никакого сладу с ним
не  было,  ровно  бешеный! Посадили его в сарай  -  остудить
гонор; у дверей пару сторожей оставили, а ожерелья и браслет
старосте отнесли.
     Небось украл где-то, бродяжка...
      К вечеру, когда пришлый вроде угомонился, отвели и его
к  старосте. Тот давай расспрашивать: кто таков, откуда, где
цацки взял, куда путь держишь, почему один, без родителей?
     - Брахман я! - отвечает.
     Врет, понятно. Разве ж брахманские детки так дерутся! И
в одиночку где ни попадя с ворованными цацками не шастают!
     - К Махендре иду!
     - А зачем?
      -  К Раме-с-Топором! В ученики проситься. Ну что с ним
делать? Ни имени своего, ни откуда родом, ни кто родители  -
не  говорит. Только и твердит: брахман, мол, иду на Махендру
к доброму дяде Раме-с-Топором.
     Так больше ничего от него и не добились. Ну, покормили,
понятно, и обратно в сарай заперли. Стали чесать в затылках:
как  с мальцом поступить? Отпустить? А вдруг вор? Продать  в
услужение?  Так  кому этот драчун бешеный  нужен?  Опять  же
торговцы  не сегодня и не завтра заявятся... А в деревне  на
работы  определить, так свои мальчишки изведут - злы они  на
него чрезвычайно. Хотя, в общем, сами виноваты...
      Вот  такую историю рассказал мне перевозчик,  пока  мы
переправлялись через Ямуну. Оказывается, его староста ко мне
направил.   Решил:  есть  тут  у  нас  поблизости  известный
подвижник  Вьяса-Расчленитель, То есть я. Да  еще  и  родом,
считай, из их деревни. Земляк. Вот пускай мудрец и рассудит,
как с мальчонкой быть.
     Как скажет - так и сделаем.
      Я  смотрю  на перевозчика, а он - на меня. С надеждой.
Ждет  небось,  что  я  все брошу и немедленно  отправлюсь  в
деревню разбираться с их приблудным мальчишкой!
     Ладно, вернусь, тогда и разберемся. Так я перевозчику и
сообщил:  решу по возвращении. А пока пусть у вас  живет.  И
смотрите, не обижайте!
     - Его обидишь, - буркнул переводчик, прощаясь. - Ладно,
пусть сидит в сарае. Кормить будем. И стеречь. Тебя ждать.
      Наверное, я бы сразу забыл об этой истории, по крайней
мере  до  возвращения в свою обитель, если бы она вскоре  не
обрела неожиданное продолжение.
      Сначала  нас  (я  отправился в путь с двумя  взрослыми
учениками)  подвезли  на  телеге крестьяне,  всегда  готовые
услужить  брахманам.  А ближе к Хастинапуру  мы  пристали  к
попутному   каравану  ангов.  Заметив,  что  у   одного   из
караванщиков изрядно разбита физиономия, отчего спутники над
ним  постоянно  подтрунивают, я не удержался и  на  вечернем
привале поинтересовался у купца-хозяина: что приключилось  с
несчастным?
      Я  вообще любопытен по природе, а в данном случае  мое
любопытство было вполне безобидным.
     - Это не слишком изысканная история, достойный брахман,
- ответил, усмехаясь, купец.
      Блики  костра  плясали  на его широкоскулом  бородатом
лице, мерцая то тигриными полосами, то леопардовыми пятнами,
отчего   мой  собеседник  становился  похожим  на  оборотня-
кимпурушу.
     Сумерки, однако.
     Время, когда небыль стремится стать былью, и наоборот.
      "Сумерки  мира.  Преддверие Эры  Мрака",  -  отчего-то
подумалось  мне,  и  я  невольно тряхнул  головой,  прогоняя
удивительную мысль.
     Купец истолковал мой жест по-своему.
      - Могу, конечно, и рассказать, если обильный подвигами
желает.
     - Желаю, - лениво потянулся обильный подвигами.
      Купец поджал губы (я представил, что сейчас думает  он
при виде моих светящихся глаз и черномазой рожи!), но спустя
минуту принялся за рассказ:
     - Дней восемь назад, когда мы ехали за товаром, который
сейчас  везем, прибился к нашему каравану малец.  Сказал:  к
родным  на юг добирается. Воду на привалах таскать  помогал,
хворост  для костра собирал - в общем, позволили  мы  ему  с
нами идти.
     Купец поперхнулся бетелем, сплюнул и продолжил:
      -  Два  дня  шел он с нами. Мы уж и внимание  на  него
обращать  перестали - идет и идет. Чем может -  помогает,  а
лишняя  миска из котла-общака для такого галчонка нам  не  в
тягость.  Только на третий вечер, аккурат как  мы  к  берегу
Ямуны  подошли и лагерем стали, прицепился к нему наш Фурат-
слоновод. Да-да, тот самый, что с разбитой мордой. Мне потом
донесли,  что Фурат на мальца с самого начала глаз  положил.
Водится за ним, за Фуратом, любит он молоденьких. Так  и  то
сказать  -  иные  вроде за медную ману к нему  на  всю  ночь
приходили... Вот он и решил, что парнишка тоже из таких.
      Купец  закряхтел,  подыскивая  слова  для  дальнейшего
рассказа,  стараясь  не оскорбить лишними  вольностями  слух
любопытного брахмана.
      -  Короче,  пристал Фурат к мальцу: пойдем  да  пойдем
прогуляться!  Тот сперва, видать, не понял, зачем  зовут,  а
Фурат уже дхоти с него стаскивает. Присел на корточки, сопит
-  тут  малец  ему пяткой по харе и навесил! И  еще  поленом
добавил, которое рядом валялось. Фурат блажит что твой осел,
если  ему чертополох под хвост сунуть, а мальчишка - бежать.
Только мы его и видели. Вот и вся история.
      -  А  где,  ты  говоришь,  это  произошло?  -  Смутное
подозрение начало потихоньку закрадываться мне в душу.
      И  оно тут же превратилось в уверенность, когда  купец
охотно ответил:
      -  Да  возле излучины Ямуны! На пол-йоджаны ниже  того
места, где она с Гангой сливается. Слыхал, достойнейший: там
еще рыбацкая деревня рядом есть?
      Я-то слыхал. И прекрасно понимал: речь идет об одном и
том  же  драчливом  мальчишке. Который  определенно  шел  из
Хастинапура. Шел к Махендре, чтобы найти там доброго Раму-с-
Топором и попроситься к нему в ученики.
     Очень интересный мальчишка!
      Впрочем, какое мне до него дело! Вот вернусь - тогда и
погляжу на драчуна-бродягу...
     Тогда я еще не знал, что эта история будет преследовать
меня  по  пятам много дней и заинтересует настолько,  что  в
конце концов я решу ее записать, чем сейчас и занимаюсь.
     Впрочем, не будем забегать вперед - всему свое время.

                             ***

      На  следующий день мы благополучно добрались до  ворот
Хастинапура.
      Тех  самых, через которые я когда-то впервые  попал  в
этот не слишком любимый мною город.
      Я-то Хастинапур не жалую, а вот Хастинапур меня -  как
раз  наоборот.  Еще бы, местная знаменитость, вдобавок  отец
первопрестольного Слепца! Опять же кто Матушку с Мамочкой  в
свое   время   проклял,  брюхатючи,  а  безродную   служанку
облагодетельствовал?  То-то  же!  Мало  ли  что  еще   этому
полоумному Вьясе в голову взбредет! Почет и уваженьице...
     Ладно, хватит об этом. Не люблю.
      Во  дворце  было на удивление пустынно. Ну,  царевичи,
понятно,  в  летнем  лагере, молодецкими  забавами  тешатся,
булавами науку друг дружке в головы вколачивают. Наставники,
часть слуг - там же. А остальные? Кроме стражи у ворот, пока
до дворцовых летописцев добирались, никого и не встретили!
      Вот  тут-то,  в прохладном подземелье архива,  дело  и
разъяснилось.
     История продолжалась!
     Приняв совершенно неожиданный оборот.
      - Куда это у вас все запропастились? - поинтересовался
я  у  сгорбленного брахмана-летописца, когда  с  церемонными
приветствиями было покончено.
      -  Разве  ты  не  знаешь,  многомудрый?!  -  всплеснул
сухонькими ручками вековой старец, годившийся мне в деды без
малого или в отцы с гаком, но при этом он истекал почтением,
словно овечий сыр - сывороткой.
     Я помотал головой: дескать, не знаю.
     - Горе у нас во дворце! У Наставника Дроны, величайшего
из дваждырожденных, сын пропал!
     - Как - пропал? - опешил я.
      - Пропал! Исчез то есть. Совсем. Вот уже вторую неделю
все его ищут. Ищет прислуга, ищут рыночные сборщики податей,
ищут все жители нашей столицы. Сам Наставник Дрона с другими
учителями ноги трудят, гонцов во все стороны разослали...
      -  Погоди-погоди! - Меня будто слон хоботом по макушке
стукнул. - Когда, говоришь, сын Дроны пропал?
     - Да уж дней десять как...
      -  Кажется,  я  знаю,  где он! Мне  надо  идти,  найти
Дрону...  В  архив я явлюсь позже! - И, сбросив с  плеч  лет
двадцать, я взлетел вверх по ступеням.
      -  Великий  провидец!  Что б мы  без  него  делали!  -
донеслось из-за спины.
      Но  сейчас у меня не было времени даже, посмеяться над
наивным восторгом летописца.
      Разумеется, ни Дроны, ни его собрата по рождению Крипы
на  месте  не  оказалось - ищут. Я стоял  у  входа  в  покои
Брахмана-из-Ларца,  только  что  убедившись   в   отсутствии
хозяев,  и  совсем уж было собрался отправиться  напрямик  к
Грозному,   когда  уловил  шорох  за  портьерой,  отделявшей
коридор от женской половины дворца.
     Взвизгнули кольца.
      Передо  мной  стояла Крипи, очередная неудача  Опекуна
Мира,   теперешняя   жена   Дроны...   и   мать   пропавшего
Ашватхамана!
      -  Я  знаю,  где твой сын, - сочтя неуместным  тратить
время на приветствия и объяснения, просто сказал я.
      Изможденное, осунувшееся лицо женщины, которая большую
g  abl  жизни  прожила  мужчиной,  мгновенно  преобразилось,
потухшие глаза вспыхнули отчаянной надеждой.
     - Где?!!
     Действительно, любые церемонии сейчас были хуже пытки.
      -  Рыбацкий  поселок на йоджану ниже слияния  Ганги  и
Ямуны.   Тот,  откуда...  откуда  родом  моя  мать,   царица
Сатьявати.
      Вихрь  закручивает  меня,  очень  сильно  закручивает,
прижимая к стене.
     - Они заперли вашего сына в сарае и не знают, что с ним
делать! - кричу я в пустоту.
      Через минуту мимо меня вновь проносится вихрь по имени
Крипи, ощетинясь всяческим смертоубийственным железом.
      -  Не  трогай  их!  -  забыв о приличиях  и  репутации
великого мудреца, отчаянно заорал я вслед. - Они ничего  ему
не сделали! Он сам...
     Где там! Где там! Я даже не знаю, слышала Ли она меня.
     Выбежав наружу, я стал озираться.
     Никого.
       Вскоре   со   стороны   царских  конюшен   послышался
Удаляющийся конский топот.
     Крипи умчалась верхом.
      Я  помянул женскую кротость и незлобивость, после чего
отправился искать Грозного.
      Неделю  я  гостил  в хастинапурском дворце,  вполглаза
проглядывая предназначенные для меня записи и ожидая приезда
Крипи.   Не  хотелось  возвращаться  в  обитель,  не  узнав,
благополучно  ли  закончилась  эта  история,  в  которую   я
невольно оказался втянутым. Сколько раз давал себе слово  ни
во что не вмешиваться, но как тут можно было не вмешаться?
     Не сказать матери, где находится ее пропавший сын?!
      Интересно, как на этот раз аукнется любимая  поговорка
Опекуна:   "За   каждое   доброе   дело   потом   приходится
расплачиваться?"
        Вроде    бы   причины   для   особого   беспокойства
отсутствовали,  но на душе у меня скребли  хорьки.  Брахман-
воин во втором поколении, рожденный в один день с "Детьми-на-
погибель",  -  что предстоит тебе совершить в будущем,  юный
Жеребец?  Какая судьба поджидает тебя на запутанных  дорогах
Трехмирья?
      Может  быть, тебе лучше было бы пропасть без  вести  в
глухой рыбацкой деревушке?
      Нет, промолчать я бы все равно не смог! Да, конечно, я
урод,  я  сын женщины, созданной Опекуном из речной воды,  и
строптивого  полубога, я - частичная аватара Вишну,  которую
мой  господин может просто-напросто заставить делать то, что
ему надо, но все-таки я человек!
     Человек!
      Собственно,  чего  это  я  разволновался?  Ну,  пропал
мальчишка.  Ну, уже, считай, нашелся - не без  моей  помощи,
кстати.  Привезут  его обратно во дворец,  надерут  задницу,
чтоб  не  бегал, тем дело и закончится. При чем тут будущее,
Судьба, Трехмирье?
      Вроде бы ни при чем. Вроде бы все верно, все так  -  и
b%, не менее...
     Ладно, поживем - увидим.
      Крипи  вернулась  через неделю в сопровождении  отряда
дворцовой гвардии, высланного Грозным вдогонку. Она ехала на
колеснице,  крепко  прижимая к себе не по-детски  серьезного
Жеребца - словно боялась, что сын в любую минуту снова может
исчезнуть. Дрона и Крипа выбежали им навстречу; и я,  шедший
позади  них,  успел заметить, как Ашватхаман при  виде  отца
испуганно вздрогнул и сильнее прижался к матери, будто ища у
нее защиты.
     Ох, что-то здесь пахнет жареным...
      Проезжая мимо меня, Крипи ненадолго остановила  коней.
Да,  она  благодарила, как и должно поступать  признательной
родительнице.  Да,  она  была искренна,  но  некая  гнетущая
печать лежала на лице суровой женщины-бойца, нежной матери и
верной жены.
      На  следующий день я, забрав кипу исписанных пальмовых
листьев, отправился обратно в мою островную обитель.
     И не скажу, чтобы настроение мое было безоблачным.
      А  вчера,  через два дня после нашего возвращения,  на
моем острове снова объявился давешний перевозчик (перед этим
нас  переправлял  другой,  незнакомый  мне  рыбак).  И  этот
достойный  владелец  весла  и челна  поведал  мне  ту  часть
истории, которая приключилась в мое отсутствие.
     - На тот берег. Живо!
      Разомлевший  на  солнцепеке паромщик лениво  приоткрыл
один глаз. Будучи готов, впрочем, мигом вскочить и бухнуться
в  ноги, если требовательный пассажир окажется хоть сколько-
нибудь знатного сословия.
     Однако в здешней глуши такое случалось редко.
      Вот и сейчас: что за пугало? Не поймешь - то ли мужик,
то ли баба! Среднеполый? Дхик на тебя, уродина! Одежда вся в
пыли, тилак на лбу потом смыло - не разглядишь, и запаленный
конь  рядом тяжко поводит вздымающимися боками. Ну вот,  это
я, значит, сейчас все брошу, буду вставать, поднимать ребят,
стаскивать паром на воду, тащиться на тот берег...
      Жестокий  пинок под ребра заставил паромщика буквально
взлететь  над  бренной землей, словно у него  разом  выросли
крылья гандхарва.
     - Я сказала - живо!
     А, так это все-таки баба?!
      -  Ты как с мужчиной разговариваешь, потаскуха?  Да  я
тебя...
      Боль  в  паху была страшной. Сил не осталось  даже  на
крик.  Паромщик  хрипел,  корчась  на  прибрежном  песке,  и
судорожно хватал ртом воздух.
      -  Поторопись, ублюдок! Иначе корень вырву и  в  пасть
засуну. Понял?!
        Крепкие    парни-перевозчики,   сыновья   невезучего
паромщика,   отдыхавшие   в   теньке   неподалеку,   наконец
сообразили: происходит что-то неладное.
      И  начали  угрюмо подниматься, поигрывая внушительными
мускулами.
      Мгновение - и в руках у сумасшедшей бабы возник боевой
+c*-дханур, а стрела на тетиве дружелюбно блеснула  широким,
заточенным под бритву наконечником.
     - Стоять! Кому свербит - почешу! Шевелитесь, уроды!
      Довод  в виде взведенного боевого лука оказался весьма
убедительным.  Кто-то  еще  успел углядеть  притороченную  к
седлу связку дротиков, короткий меч...
      Сыновья  избитого паромщика со всех  ног  бросились  к
своей  посудине. Их отец ковылял сзади, боясь уже не  только
ругаться, но даже стонать, хотя не стонать ему было  труднее
всего.
       Женщина  равнодушно  вернула  лук  на  прежнее  место
(равнодушие  ее почему-то еще больше напугало перевозчиков),
ввела  на  плот коня, и паром поспешно отчалил.  До  другого
берега  добрались раза в два быстрее, чем обычно. Простучали
по  ветхому  настилу  конские копыта  и  запоздало  звякнула
серебряная монета, брошенная всадницей на скаку.
      Ну  вот, знал бы, где упадешь! И заработали бы, и отец
бы сейчас корнем не маялся...
     Возле сарая-развалюхи на окраине деревни всадница резко
осадила коня, подняв заржавшего скакуна на дыбы.
      -  Ты че? - моргая от поднятой пыли (чуть не задавила,
сука!),  вылупились на нее сторожа с увесистыми дубинками  в
руках.
     - Открывай, падаль!
     - А ты кто такая?
     - Не ведено!
     - Мотай отсюда...
     Это была очень неразговорчивая женщина.
     Она просто слезла с коня.
      ...Очнулись сторожа примерно через полчаса. Один сразу
же  принялся  проклинать  свою  собственную  дубинку,  из-за
которой недосчитался пяти зубов; другому повезло еще  меньше
-  выяснилось,  что у него сломаны два ребра и  ключица,  но
дубинка была здесь ни при чем.
      Дверь  в  сарай оказалась вынесена напрочь, а  пленный
мальчишка, естественно, отсутствовал.
      К тому времени безумной всадницы и драчливого щенка  в
деревне уже и след простыл.

                             ***

     - Ты не знаешь, мудрейший, кто это был... была? Вернее,
были?!
       Перевозчик  получил  от  меня  совершенно  честный  и
исчерпывающий ответ, после чего ушел, потрясенный до глубины
души.
      Или,  как  сказали бы его односельчане, будто  пыльным
мешком  трахнутый. Иногда простонародная речь грубовата,  но
она исключительно верно передает суть сказанного!
      Я  смотрел  ему вслед и думал, что история закончилась
вполне  благополучно. Все остались живы,  даже  незадачливые
рыбаки и их нахальные отпрыски. И все же...
      Я  поймал  себя  на  том,  что  меня  заело  банальное
любопытство,  отнюдь не чуждое просвещенным мудрецам.  Какая
/`(g(-   погнала юного Жеребенка из дому? И  почему  он  так
смотрел  на  собственного отца? : Что ж,  если  эти  вопросы
изволили запасть мне в голову, я найду на них ответы -  рано
или поздно.
     Есть способы...

                             ***

      Заметки  Мародера, Город Слона; вторая неделя  периода
Грисма

      -  Крипи,  что  случилось?  Почему  ты  не  даешь  мне
увидеться с сыном?
       В   го